Последнее желание

   - У тебя есть право на последнее желание.
   Мой таинственный гость произнес эту фразу равнодушно, без всякого пафоса, и сел в стоявшее у стенки самодельное мое кресло с широким жестким сиденьем, прикрытым обрезком старой ковровой дорожки, с узкими подлокотниками и высокой, жесткой же спинкой из старых охотничьих лыж. Странное дело, когда он садился, накидка с капюшоном, под которой было совершенно не угадать контуров его тела, зажила какой-то своей, особенной жизнью: она вся замерцала живыми огоньками, по ней забегали разноцветные блики, постепенно как бы тонувшие в каком-то сумрачно-белесом тумане. Капюшон этой таинственно-чудесной, пугающей своей этой чудесностью, накидки-плаща был глубоко надвинут на голову моего посетителя, так глубоко, что не было видно даже контуров лица, только мерцали из подкапюшонного сумрака глаза, да выступал вперед острый подбородок, настолько острый, что туго натянутая тонкая сухая кожа на нем, казалось, вот-вот прорвется, и сквозь разрыв вылезет наружу кость нижней челюсти незнакомца.
   Как он вошел в мой закуток, отгороженную часть большой комнаты, служившей мне спальней, вообще как попал ночью в запертую квартиру – я об этом не думал почему-то. Меня это сейчас не интересовало. Сейчас мой ум почему-то был занят одним – как сформулировать последнее желание.
   - А что можно пожелать? – на всякий случай спросил я, хотя уже понимал, что желание может быть каким угодно большим и сложным.
   - Всё, что угодно, - в унисон моим лихорадочным мыслям ответил чей-то таинственный посланник. Голос его был глухим, однотонным, без каких-либо тембровых оттенков и красок, и оттого казался механическим, неживым.
   - А что потом? – осторожно спросил я, но на этот мой вопрос ответа не последовало, и я почувствовал, как у меня по правому виску скользнула вниз капля холодного пота. Я осторожно повернул голову вправо и потерся виском об угол подушки, вытирая внезапно выступившую испарину. Руки мои были под одеялом, и я только сейчас почувствовал, что всеми пальцами судорожно, изо всех сил вцепился в матрац. «Да что это я, струсил, что ли? – мысленно я рассердился сам на себя и попытался сесть в постели. Но, странное дело, не смог даже приподняться на локтях. Это меня возмутило, и я почувствовал, что готов закричать, чтобы хоть как-то разорвать это все сильнее надвигающееся на меня ощущение ужаса.
   - А чего это я должен говорить последнее желание? – с нотками поддельного возмущения в голосе, но тихо, полушепотом, забормотал я. - Что я, приговоренный к казни? И что, мое желание будет выполнено?
   Ответа снова не прозвучало, да я его и не ожидал. Самые нелепые мысли с калейдоскопичной хаотичностью мелькали в моей голове, не задерживаясь ни на секунду, и над этим их потоком все гуще концентрировалась одна мысль-предощущение: желание должно быть таким, что его сразу выполнить было бы невозможно. И как только эта мысль во мне окончательно оформилась, так я тут же ощутил, что за моей спиной что-то есть.
   «Этого не может быть, - сам себе сказал я, - ведь я же лежу в постели, под моей спиной матрац и доски топчана. Что же может быть еще за спиной?»
   Но за спиной было Нечто, огромное и холодное, могучее и безжалостное. Я почувствовал, что в комнате стало внезапно холодно, как бывает в глубоких пещерах, даже холоднее, и заметил, что с моих губ с каждым выдохом срываются маленькие клубочки-облачки пара. Нечто за спиной стало обволакивать и как бы втягивать меня в себя. Темная волна смертного ужаса вспухла где-то в области солнечного сплетения, поднялась и стала заливать мое сердце. Я понял, что сейчас перестану существовать…
   - Я хочу... - хрипло начал я, и тут голос мой сорвался. Пришлось прокашляться и начать сначала, напрягаясь, с трудом выталкивая слова: - У меня есть последнее желание… Я хочу еще пожить… лет несколько… хотя бы до восьмидесяти… - и тут, наконец, горловой спазм отпустил, и я закричал, что было мочи, закрыв со страху глаза: - Приходите потом!..
   …Когда я открыл глаза, в комнате было уже светло, и все выглядело вполне обычно. В кресле никого и ничего не было, только валялись, как всегда, брошенные вечером футболка и старые домашние джинсы, да прочитанные развороты вчерашних газет. «Слава Богу, - подумал я, - это был только сон». И тут же понял, что все-таки в комнате что-то было не так.  Потом взгляд мой упал на светящееся табло электронных часов, и я увидел одни только нули и немигающие точки между ними. Часы не работали. Не тикал и кварцевый китайский будильник на столе, ничего не показывали и часы, встроенные в телефон, стоявший на прикроватной тумбочке. Я схватил  свой мобильник и увидел, что он вообще был выключен. И я снова испугался…
   "Телевизор! Где мой телик?!"
   «Ящик» стоял на своем обычном месте, и, как обычно, горел на нем красный огонек ожидания. Я нажал кнопку на пульте, и экран телевизора засветился, потом на нем появился привычный логотип новостной программы, и зазвучала её музыкальная заставка. Появившаяся на экране ведущая утреннего выпуска с косящими глазами (оттого, что следила за телесуфлером) выговорила обычную формулу приветствия телезрителям и, вздохнув, хотела было уже привычно тараторить о событиях в мире и стране. Но вдруг фокусировка ее взгляда изменилась, и она посмотрела прямо мне в глаза.
   - Доброе утро, уважаемые телезрители! – снова зачем-то сказала она. – С началом вас новой жизни!
   - Спасибо… - машинально ответил я и слегка помаячил телеведущей ладонью правой руки. Ведущая едва заметно улыбнулась в ответ, и взгляд её снова сфокусировался на телесуфлере. Она выговорила фразу-анонс передачи, и в эфир привычно ворвалась реклама. А я сидел и, как заведенный, повторял одно и то же слово: - Спасибо… Спасибо… Спасибо…