Судьба врача

 ***Отрывок из романа «Сила северного ветра»***


Пить спиртное на Севере значило совсем иное, чем на земле. Отказываться было нельзя - это своеобразный северный ритуал. Алёну удивляло то, что она пришла к практически незнакомому мужчине в гости, сидит и не торопится уйти. С ним было легко и просто, словно она знала его всегда.

Николай налил коньяк в стаканы и протянул один Алёне, ничего не говоря.
Они сидели и смотрели друг на друга. Было хорошо, просто сказочно легко, сидеть рядом, смотреть и улыбаться.
-За удивительную встречу!

Алёна смотрела на огонь камина сквозь коньяк, он казался сказочно желтым. Она знала, что главное в коньяке - это аромат, она понюхала и ничего не почувствовала. Тогда сделала маленький глоток - стало горько и тепло.

В этом поселке время не такое, как на земле, оно может или, ускоряясь, с головокружительной быстротой наматывать месяцы и годы, унося целую жизнь или наоборот, замедляясь, в один вечер может уместить целое столетие.

Выпив, Алёна почувствовала себя ужасно голодной, картошка была такой изумительной, а сосиски непередаваемо вкусными.

-Николай, а я ничего о тебе не знаю, кроме того, что ты вкусно готовишь.
-Тебя интересует, что я делал с прежними своими девушками, если они отказывались есть, приготовленные мною блюда?
-Отвечай открыто, коварный искуситель слабых женских сердец.

Сказав это, Алёна испугалась, вдруг она услышит то, что сможет в один миг прекратить её сказку: о прежних увлечениях Николая, о сравнении её с другими, обсуждения их недостатков и восхищением их достоинств. Словом, она боялась услышать любое слово, из которого бы она поняла, что между ней и Николаем могла быть ещё какая-нибудь девушка.

-Нет, не отвечай, я боюсь, лучше молчи. Пусть твоя жизнь начнется с этого вечера!
-Моя жизнь началась, к счастью, раньше, но мне нечего тебе рассказать.
-А эта фотография твоего отца?
-Да, это мой отец. Он умер четыре года назад от инфаркта, проработав тридцать лет фтизиатром в одной больнице.
-Извини, мне очень жаль, я не знала.

-Мне эта фотография очень дорога, она не самая последняя, но он на ней в тот момент, когда ему вручают значок на съезде фтизиатров в Москве. Он любил свою работу, и любил её потому, что был нужен людям. Он всегда что-то искал, пробовал новое, экспериментировал. Знал по фтизиатрии больше любого профессора, но так и не защитился, даже не писал и не пробовал. Считал, что нашему государству не потянуть ещё одну доплату за ученую степень. Для него его отделение было всем, он относился к нему как к святыне, проводил там уйму времени, все выходные и праздники. За все эти годы мы всего один или два раза отдыхали вместе всей семьей. Обычно в самый последний момент, отпуск откладывался, потому что поступал тяжелый больной, которого он не мог, да и не хотел никому доверить. Его постоянно звали работать и на кафедру, и в институт фтизиатрии в Москве, он от всего отказывался. Я сначала даже не понимал его. Мы жили во врачебном доме, то есть администрация города выдала в этом доме квартиры врачам. Я видел, как живут и на чем ездят его коллеги и ученики. Он считал, что врач в России должен жить, как живет народ, а обычные наши граждане живут бедно, ничего не имеют, вкалывают по восемь часов, а в доме - пустые стены, да дачу имеют в виде горба. Премии и гонорары за научные публикации переводил в детские дома. Он считал, что врач в нашей стране - это не профессия, а состояние души. Нельзя заработать врачу, исцеляя. Государство, у которого эти деньги есть, врачу никогда их не даст, а с нищих больных брать грех.

Ответственный был до педантизма. Сколько повыгонял нерадивых медсестер и врачей. Коллеги его любили и побаивались, требовательный был не только к себе, но и к другим. Любил проводить различные конференции и научные кружки, на которых сходилось много врачей и не только фтизиатров. Темы были разнообразные и касались многих областей медицины. Я всегда ходил на эти конференции: помогал развешивать плакаты, готовил аппаратуру.

Инфаркт случился после того, как умерла одна из пациенток отделения. Поступила на обследование, режим нарушала, не лечилась, а просто время проводила. После очередного загула состояние ухудшилось, генерализация процесса и сепсис... Сделать уже ничего не смогли. Отец считал, что не назначил ей правильную дозу, не предусмотрел возможного осложнения, винил себя в этом сильно. Родные её в суд подали, адвоката шустрого наняли, врачебное разбирательство началось, и суд вынес приговор: «Халатное отношение к врачебным обязанностям». В больнице все потрясены были таким приговором, ему предлагали апелляцию подавать, назначить новое расследование, а он не стал - считал, что врач должен свою правоту не в суде доказывать, а у постели больного. Через месяц приступ случился, прямо на работе, как он и хотел.

Медицина, как была для врача бесправна, так и остаётся, - он замолчал, посмотрел на фотографию, затем быстро  подошёл к столу, достал лист бумаги, исписанный мелким подчерком, и взволновано сказал.- Письмо отца, написанное накануне смерти. Он хотел, наверное, поговорить со мной, но не решался: был задавлен и унижен этим судебным процессом.

"Дорогой сын! Если ты читаешь это письмо, значит, что-то случилось.
Не всегда прогрессом является жизнь, иногда и чья-то смерть может служить его отправной точкой!

Тяжело жить, когда знаешь, что всё к чему стремился будет предано забвению сразу после твоей смерти. И ничего не измениться на земле. 
И всё же, если ты меня спросишь, повторил бы я свой жизненный путь, и что постарался бы в нём изменить? Я отвечу - повторю полностью и опять возьму на себя возможно и не свои ошибки и просчёты.

Моя дорога - это череда неудач и побед, главная из которых; я понял смысл врачевания, это не только ставить правильный диагноз и подбирать лекарственную дозу, а исцелять истерзанную душу больного.

Пусть тебе кажется, что всё напрасно, ничего не изменится, но росток здоровья и добра обязательно взойдёт, и этот человек не сможет жить по-старому. Когда-нибудь, запомни это, он поможет ещё кому-нибудь, а тот в свою очередь ещё. Только для этого я жил и работал.

Я не хочу, чтобы ты повторял мой путь в жизни, возможно, я совершал в ней непоправимые ошибки, даже сейчас, перед лицом смерти не осознавая этого. Пусть у тебя будет своя дорога, главное, чтобы ты был искренен в своих делах.

И ещё, деньги и врач - несовместимы, не пытайся обмануть сам себя. Врач лечит не потому, что ему за это платят, а потому что не может иначе…"
- Письмо не закончено. После его смерти в моей жизни наступила пустота. Мне казалось, что отец не сказал мне самого главного: "Что мне делать в жизни? Как мне жить одному! Как?" Я искал и не находил ответа.

В жизни всё стремительно менялось. Врач уже не считается источником нравственности и интеллигентности, всё покупается и продаётся. После окончания университета я был в нерешительности. Меня приглашали работать в отделение отца, теперь его возглавляла прежняя ученица, талантливая и современная - кандидат медицинских наук. Я разговаривал с ней, она понимала, что с уходом отца всё рушится, что годами создавалось: уже не проводятся симпозиумы и конференции, уже студенты не стоят, затаив дыхание на практических занятиях по фтизиатрии. Словно идет новая эпоха, новые люди, новые идеи. Кем бы я был в отделении отца - молодым врачом? Кстати, она все же настояла на пересмотре дела и с отца сняли все обвинения. Когда вручала мне новый протокол судебного заседания, сообщила, что собирает необходимые документы и подписи, чтобы больницу назвать его именем. Я ездил на могилу отца и читал ему этот протокол, как просто - из приговора  убрали строчку и вставили другую, а отца уже нет! Не знаю, есть ли душа у человека? Его душа была бы рада и нашла бы покой, то чего у него не было при жизни.

Ну а дальше, на распределении, я попросил отправить меня в самый глухой уголок, где нет цивилизации. Мне предложили несколько мест. Я выбрал этот посёлок с красивым и загадочным названием Яр-сале. Здесь на Севере  я ощущаю себя врачом-миссионером. Тут изумительная природа, никогда в жизни я не видел такой красоты. Какие удивительно пронзительные ветры, если дуют с Севера, можно почувствовать ледяное дыхание Арктики, а если с востока, то таких холодных изматывающих ветров нет нигде на земле. 

Николай замолчал, было слышно, как в камине потрескивают дрова, затем, словно вернувшись в сегодняшний день, он сказал:
-Алёна, а ты почему ничего не ешь, давай пробуй строганину. Загрузил я тебя, никто меня об этом никогда не спрашивал. Да и я никому не рассказывал, а видно все равно волнует эта тема, как больная мозоль, только надави.

Алёна взяла его за руку.
-У тебя был замечательный отец. Я рада, что есть такие врачи, правда, о них никто никогда не узнает, они просто исполняют свой долг, даже не должностные инструкции - а долг, который они сами себе придумали, следуя этим неписанным правилам. Зато как спокойно всем, когда знаешь, что в больнице работают такие люди. А мы с тобой какими будем врачами?
-Я не знаю, покажет время!..