БЫЛЬ все события, описаные ниже, имели место быть

29 июня 2009 года
Привет! Давно не писал, потому – что со мной произошло такое, что достойно пера Жюля Верна, или братьев Стругатских, а не вашего покорного слуги. Но начнём всё по порядку. Началось всё 25 июня, в небольшом городке Скагвей, когда во время джазового сета я поругался с Зовой. После этого почувствовал себя очень даже неважно – затылок ломит, в носу давит, сердце покалывает. Давление, подумал я, и в кабине накатил две таблетки адельфана. Потом, уже на вечернем сете состояние не улучшилось, и я испугался – схватит кондрашка прямо на сцене, и всё. Решил, что надо сходить в госпиталь, померить давление. Если высокое очень, может, помогут, чем нибудь – таблеток дадут, или укол сделают. По дороге в госпиталь забыл, как по-английски будет давление. Это я сейчас хорошо помню – pressure, говорится «прэша» по-русски, а тогда напрочь забыл, а в кабину заходить и смотреть в словаре поленился. Решил сказать, что у меня побаливает сердце, а оно таки побаливало у меня. А когда слушают сердце, обязательно проверяют давление. Пришёл, говорю, сердце болит. Когда, сколько, как долго боли продолжаются. Ну, я сказал, что раза три сегодня были боли, не острые, продолжительностью приблизительно около минуты. Мне померили давление, привели в палату с кроватью, положили на кровать, засунули в нос трубочки для дыхания какой – то смесью и начали делать кардиограмму. Пришла филиппинка, в госпитале работает, опять те же самые вопросы, я опять всё повторил, потом женщина голландка, кажется, потом мужик врач, вопросы, вопросы. Я понял, что что – то не то, что – то они затевают. Говорю – мне в десять часов на работу, боюсь опоздать. Филлипинка говорит – лежи, отдыхай, а потом и говорит: « Мы тебя самолётом будем отправлять в госпиталь в Джуно». Тут я и прозрел! Нет, не дамся, у меня через десять дней контракт заканчивается. Но было уже поздно – меня никуда из палаты не выпускают, спросили номер кабины, смотрю, все тут шастают – круиз директор Элизабет прибежала, Джемми из кру офиса, филиппок от туда же, не знаю, как его зовут. Одним словом, полный парад пароходных звёзд. Через некоторое время подсела врачиха голландка и говорит мне, что впереди два дня моря, и они не могут рисковать, вдруг у меня случится что – то серьёзное, и они в море ни чем мне помочь не смогут. А отправят меня в клинику кардиологическую, и хорошенько там обследуют, если ничего серьёзного, то я через два, максимум, три дня вернусь на корабль. А если серьёзное, спросил я. Она замялась и говорит: « Придётся ехать домой». Господи! И это за десять дней до схода! Я лежу и чуть не плачу, проклинаю себя, на чём свет стоит. Господи, на ровном месте, за десять дней до конца контракта я себе такое устроил!! А события набирали обороты – появился мужик в синем комбинезоне с эмблемой и с чемоданом, переносным аппаратом для измерения пульса и давления, опять сделал мне кардиограмму. Я спрашиваю, ну что? Он говорит, не очень плохо, но есть вопросы, и надо лететь. Всё, подумал я, мне ****ец! Меня посадили на коляску, самому идти не дают, трубку, которая была у меня в носу, подключили к чемоданчику этого мужика в комбинезоне, туда же пульс и давление, которое автоматически меряет меня каждые десять – пятнадцать минут, и повезли. Это надо было видеть! Весь пароход собрался, Элизабет плачет – ей этого только не хватает, не так давно у нас на борту пассажир умер, вокруг меня бегают секьюрити с рациями, спрашивают, где моя I -95, это типа дополнительной визы, по которой не граждане США могут сходить на берег. Я говорю где, они по рации связываются с Вовой, и тот уже в курсе, но чего - то там не соединилось, и с ним я по рации не поговорил. Увидел его уже возле лифта, а рядом мои чемоданы, уже запакованные. Всё, подумал я, обратно я на пароход уже не вернусь! Тем временем меня по трапу свезли с парохода, там уже стоит машина скорой помощи, меня загрузили в неё и мы поехали в аэропорт. Приехали, заехали прямо на взлётку к маленькому самолётику, меня перегрузили туда. Самолёт маленький, салон такой, как у микроавтобуса, помещаются носилки, на которых я лежал, и сели два мужика в синих комбинезонах, как я понял, это были врачи воздушной скорой помощи. Зашёл лётчик, молодой парень, сели врачи, пристегнулись ремнями, лётчик спросил: “ Are you ready?” врачи спросили у меня, готов ли я, подняли большие пальцы вверх и мы полетели. Был уже где – то двенадцатый час ночи, на Аляске сумерки, самолёт взлетает и разворачивается над бухтой. И я увидел, как мой “Statendam” уходит из Скагвея. Господи, я чуть не заплакал, ну это же надо. Ну, за что это мне всё? Видать есть за что…
                Летели не долго – минут двадцать пять, тридцать, уже темно, но видно горы в снегу, в некоторых местах мы пролетали по широким ущельям  вровень с верхушками, а иногда чёрные горы, чёрные скалы медленно проплывали выше нас, а мы как бы пробирались между ними. В самолётике темно, у врачей во лбу лампочки горят, они что – то пишут при свете этих фонариков, и совсем не обращают внимание на красоты  ночной Аляски. Врач, который приходил на пароход и делал мне кардиограмму, постоянно спрашивает, как я, аппарат через каждые десять – пятнадцать минут надувает у меня на правой руке штуку резиновую и меряет давление, в носу шлангочки – дышу какой – то смесью специальной, самолётик дырчит, бензинчиком попахивает – одним словом, полный пердимонокль! Не помню, как зовут этого мужика, врача, но мы с ним познакомились, он всё время называл меня по имени, и всё время спрашивал: “ Sergey, You good?” А что мне было отвечать, говорил что гуд, а на душе у меня было совсем не гуд, даже очень бэд.  Этот врач даже нарисовал мне на бумажке схему сердца и говорит, что может быть, как он понял по кардиограмме, в большой вене, которая идёт к сердцу, и которую он тоже нарисовал, есть проблема с прохождением крови через эту вену. Но это всё не точно и надо обязательно обследоваться. И всё время повторял, что он очень надеется и хочет, чтобы я скорее приехал на корабль и что всё это было бы лишь предположение,  и, в конце концов, оказалось ошибкой. Хороший мужик, не помню, как его зовут, и работа у него настоящая, мужская и очень нужная. Только прилетели, сразу сели. Самолётик наш так же быстро, как и взлетал, в таком же духи и приземлился – летел, летел, и вдруг резко пошёл вниз и как – то сразу сел. На аэродроме стоит машина – меня уже ждут. Быстро перегрузили в неё, вставать не дают, да я уже и не пытался, понял, что это бесполезно. Приехали в клинику, там тоже уже ждут – двери открытые, стоят два санитара. Меня пересадили на коляску и бегом(!) к лифту и на второй этаж. Я, грешным делом, уже начал думать – а может я и в самом деле умираю? На втором этаже большая то ли палата, то ли холл, стоит там кровать, а вокруг куча всяких приборов каких – то, какие – то датчики, шланги, провода, насосы. Меня на эту кровать, и началось: вокруг меня человек пять сестёр, подключили быстро ко всей этой аппаратуре, вкололи пару каких то уколов, потом кровь из вены – оно всё пикает, трещит, хрюкает, врачи переговариваются между собой. Начали меня спрашивать что – то, но сообразили быстро, что я ни бе, ни ме, ни кукареку по-английски, быстро отстали и работали почти без вопросов, только уже, если что нибудь очень надо было спросить, и без этого не обойтись, старались жестами и очень простыми словами мне объяснить, что им надо узнать. Это я на пароходе обязан знать язык, а тут я просто пациент, а пациенты бывают и не американцы. В таком духе продолжалось где – то около часа, потом пришёл доктор, парень, лет сорока, поздоровался за руку, спросил, как меня зовут, откуда я, и объяснил ситуацию – обследование будет длиться где – то до завтрашнего полудня, если у меня всё нормально, сразу поеду домой, или куда там мне надо, если нет, как сказал доктор, будем разговаривать. Для разговора он обещал даже найти человека со знанием русского. Потом меня перевезли в палату – тоже полно там аппаратуры всякой, туалет, телевизор, кровать, которая сама, после нажатия кнопочек, меняет положение – хочешь ноги поднимаются, хочешь голова, дали пульт, ним можно сестру вызывать, включать свет и телевизор, подвинули телефон к кровати, но я сказал, что мне некому звонить в Джуно.  Двери только нет в этой палате – вместо них шторы, так что ты не один, и унитаз стоит просто на открытом месте – пописать ещё можно, а вот покакать – проблема. Ночь я не спал совсем – сильно голова болела, весь в проводах и датчиках. Оно всё гудит и надувается периодически, трещит, щёлкает, да и мысли не весёлые в голове. И почему – то мне обиднее всего за Таню было, взяла билеты, отпросилась на работе, и тут я опять в полной жопе, звоню и говорю, что приезжаю раньше на неделю, сдавай билеты, доберусь сам. Даже не денег потерянных и на которые рассчитывал, жалко, всё - таки я много домой отослал, а именно Таню жалко и стыдно за себя опять, стыдно, что я как всегда попаду в какую нибудь сраку из которой не знаю, как и выбраться. Одним словом, рассвет встретил, так и не сомкнув глаз. Приходили сёстры, чё то со мной делали, я пару раз вызывал, просил таблетки. Первый раз дали снотворное, но я так и не заснул, а второй раз попросил от головной боли. Девчонка принесла две какие – то американские пилюли, я их выпил, и буквально через минут десять боль утихла. Утром зашёл врач и сказал мне, что у меня анализы все хорошие, и скорее всего, я поеду опять на пароход, если сдам последний тест, также сказал, что сестра позвонит агенту, который работает в моей кампании и занимается моряками, по той или иной причине оказавшимися в Джуно, и с этим у меня проблем не будет. Потом молодой парень привёз мои чемоданы, я их увидел, и опять расстроился почему – то. Вещи все кое как заброшены, видимо Зова их наспех и быстро собирал, нашёл свою эмиграционную карточку и передал агенту, который привёз чемоданы. Он сказал, что она почему – то нужна в Скагвее. Чёрт их разберёшь с этими правилами. Я здесь, а мой паспорт и эмиграция почему – то должны быть в Скагвее.
        Последний тест назначили на половина второго дня. Я зашёл в комнату, там стоит беговая дорожка как в тренировочном зале, и опять куча аппаратуры всякой. Врач познакомился со мной, пришёл ещё один врач. Достали бумагу с текстом, которою я должен был подписать, включили телефон на громкую связь, и доктор стал читать в телефон текст, который был написан в этом документе, а мне по телефону на украинском языке тут же кто – то переводил. Там говорится, что этот тест нужен для окончательной проверки моего сердца, что при проведении этого теста  в комнате будут находиться врачи, которые полностью отвечают за моё здоровье и жизнь. Одним словом, всё серьёзно. Пришла ещё женщина, как я понял, тоже врач, ко мне подсоединили штук двадцать датчиков, всё это подключили к аппаратуре и я стал на беговую дорожку. Передо мной находилось табло, на котором была таблица с цифрами, от одного, до двенадцати. И против каждой цифры название твоего самочувствия – от «очень легко» до «очень трудно». По мере увеличения нагрузки я должен был говорить цифры, которые и характеризуют моё состояние на данный момент. Поехали. В общем, я пробегал минут десять и остановился на цифре десять – «тяжело». Всё это время в комнате находилось трое врачей. Врач, который был за главного, посмотрел на экран, чего - то там посчитал, улыбнулся и сказал, что я здоров.
    Ну, а дальше я подождал, когда мне напишут документы, врач попрощался со мной, сестра помогла чемоданы спустить, приехал агент и отвёз меня в гостиницу. Там я прожил два дня, до последнего момента всё было очень не ясно и туманно – как я полечу, куда я полечу, я постоянно звонил агентам, они всё время перезванивали то в офис, то на лодку, я много курил, практически не спал последнюю ночь, два раза приходили ко мне работники гостиницы, и предупреждали меня о том, что курить в комнате нельзя. Последний раз мужик что – то сказал про штраф, но я как то не обратил на это внимание, но последнюю ночь всё время выходил курить на улицу. 28 утром, как и договаривались, в одиннадцать часов за мной приехал агент и отвёз в аэропорт, не без проблем сел в самолет, прилетел в Анкоридж, там сел в автобус и через три часа был в Сиварде на лодке.
     P.S. Только зашёл в кабину, а Зова мне говорит – из гостиницы на офис кампании пришло письмо о том, что меня за курение в номере оштрафовали на 200 долларов. А сколько же стоит моё обследование в кардиологической клинике, включая полёт на самолётике? Так, надо поскорее сматываться домой!