Цена вечной жизни Лина Бендера, продолжение

                ГЛАВА 8
                ТАЛИСМАН.

                Х                Х                Х

  Открыв глаза, Серафина глубоко, с лихорадочной поспешностью вздохнула полной грудью и поперхнулась зловонием, лавиной ворвавшимся в легкие и разорвавшим горло кашлем.  Отдаленный, стремительно исчезающий запах моря из сна перемешался с чем-то застойно тухлым, похожим на печально знакомые испарения множества больных человеческих тел.  Разве она в больнице?

  Серафина тяжело дышала и моргала, пока не сфокусировала взор на широком зеркальном плафоне, нависшем с потолка над койкой, где как в зеркале отражалась ее жалкая фигурка, распластанная на сероватых простынях с казенными штампами.  Руки и ноги не подчинялись ей, тело одеревенело.  Сон с продолжением, дикий по смыслу и в будущем сулящий окончание не успевших завершиться событий…  То есть, они давно канули в лету, и люди и дела их, а она каким-то образом очутилась в сюрреалистическом  театре и смотрит жуткое кино, не в состоянии сорваться с месте и сбежать – чтобы не видеть того, что случится дальше.  А что продолжается сейчас?  Тот же кошмар или уже другой, волею злого колдовства последовавший за ней в настоящую жизнь, в современность.  Подобного она и представить себе не могла.  Кажется, сон закончился, впереди – явь, пришедшая на смену видениям и в какой-то мере, Серафина это чувствовала душой и понимала разумом, - ставшим предвосхищением той, которая наступит сейчас реальности.
 
  Серафина осторожно пошевелилась и хотела сесть, но не сумела подняться и, скосив глаза, обнаружила конечности туго притянутыми к кольцам по углам высокой железной койки.  Дернувшись несколько раз скорее для очистки совести, нежели всерьез пытаясь освободиться, она обреченно затихла, крепко зажмурившись и сжавшись в один большой настороженный ком.  Как с похмелья болела голова, хотелось пить, а в мозгу постоянно всплывали предшествующие беспределу наяву дикие по сути события.  Что она кому сделала, почему в ней настолько чудовищно расправились?  Серафина ни на секунду не сомневалась, кто ее подставил, но зачем, не имела понятия.

  Занятая собственными ощущениями, она не сразу обнаружила в комнате с плафонами соседей.  Странные люди, облаченные в одинаковые зеленоватого цвета пижамы, с нечеловеческим выражением на немыслимо искаженных лицах настороженно обступали кровать и, приблизившись вплотную, со злобной сосредоточенностью старались стянуть с нее приколотое булавками одеяло.

  До дурноты остро Серафина вдруг осознала неизмеримую глубину приключившегося с ней кошмара – не во сне, истинным образом наяву.  Смирительная рубашка, кольца в изножии и изголовье постели, пациенты с ублюдочным выражением бессмысленных физиономий – это не что иное, как сумасшедший дом, и волею злого рока она сюда попала.  Серафина беззвучно заплакала.  Слезы градом катились по щекам, заливаясь в горло и уши, пропитывая комковатую подушку, и она не замечала, что придурки почти стащили с койки одеяло.  Недавний сон и жуткая реальность перемешались в ее бедной больной голове, заставляя усомниться в здравости собственного рассудка.

  Но полно, сон ли она видела?  Отблески отражений исчезающих в зеркале плафона картин – не тот ли мир, в котором она побывала однажды, вернулась и опять покинула в разгаре действа, чтобы переместиться в другую жизнь, ничуть не менее гнусную?  Обесчещенная и похищенная пиратом девушка и она, прикованная наручниками к койке в сумасшедшем доме – не продолжение ли очередного факта истязания одной отдельно взятой грешной человеческой души?  Сбежавшую с разбойниками девчонку поймали и посадили на цепь в следующей жизни, так  следовало понимать случившееся.  Серафина еще не знала концовки тех давних событий, но была твердо уверена, что там случилась немыслимая, невероятнейшая гадость, виновницей, вольной или невольной которой стала именно она, а возможно, и мерзейшим образом сумела избежать наказания.  Но душа, воплощенная в другое тело оставила за собой совершенные ранее грехи, принадлежавшие глупой избалованной Ассире, и теперь за них, распятая на больничной постели, ожидает лютой казни ее законная преемница Серафина Хожиняк.

  С некоторых пор Серафина поверила в Царство мертвых и переселение душ.  И вдруг поняла, словно осенило:  ее неизвестно за какие преступления ( ведь не за одно-единственное, совершенное по глупости), наподобие Вечного Жида  приговорили из жизни в жизнь нести один и тот же тяжкий крест, и нет выхода из чудовищного замкнутого круга, пока…  Пока что?

  Серафина крепко стиснула зубы и помотала головой, отгоняя наваждение.  Накололи ее наркотиками, она и лежит, воображая себе невероятное.  Разве так бывает?  А если бывает…  да, бывает…

  Неожиданно, словно куры при появлении коршуна, больные бросились врассыпную, и к кровати подошел врач в белом, с иголочки, халате.  За его спиной маячили знакомые широкие и плоские физиономии санитаров.  Или все они казались на одно мерзкое лицо: огромные, шкафообразные, со стриженными головами и крутыми бычьими загривками.  Не работники медицины, а мафия от нее, иначе не назовешь.  Серафина не к месту подумала о странном несоответствии присутствия громил со статусом лечебного заведения.

- О чем ревем? – фамильярно спросил доктор, быстрыми движениями тонких, похожих на щупальца пальцев проверяя ее реакцию на внешние раздражители.

- В уборную хочу, - прошептала Серафина, съеживаясь в инстинктивном стремлении избежать публичного и слишком откровенного обследования.

- Выведите, - разрешил он санитарам.

  Громилы зазвенели ключами, защелкали железками, ловко вытащили узницу из капкана и, подталкивая в спину, погнали в конец коридора.

- Эй, не смей закрываться!  Слышь, чего говорят?

- Отвернитесь хотя бы, - со слезами воскликнула Серафина.

- Садись и делай свои дела, дурища!  Мы тут до блевоты на вас насмотрелись, во сне кошмары снятся, - равнодушно бросил санитар, однако отошел к окну, вытащил сигареты и закурил, выпуская дым в форточку.

  Справив нужды и напившись воды из-под крана, Серафина почувствовала себя намного лучше.  Ее отвели обратно в палату.

- Учти, утку подавать некому.  Нагадишь на постели – языком слизывать заставлю,- свирепо предупредил милосердный медбрат.

- Не убегу же я отсюда, зачем меня привязывать? – взмолилась она.

  Санитар привычным жестом ткнул строптивую пациентку кулаком под ребра.  От удара она задохнулась, в глазах потемнело, а когда отдышалась, обнаружила себя снова накрепко пристегнутой к койке.

  … И начался ад.  Лежать неподвижно само по себе малоприятное занятие, более того, мучительное.  Если по нужде ее еще отстегивали и выводили, то ради еды не утруждались, а поручали кормить другим больным, чем недоумки откровенно забавлялись.  Помимо нее в палате содержалось человек пять полных идиотов, все женщины – на удивление злобные фурии, исподтишка, как свойственно забитым и постоянно испытывающим страх существам норовившие причинить такую же боль беспомощному, неспособному обороняться собрату.  В лучшем случае они сами сжирали принесенный обед, но могли вылить горячий чай ей на лицо или вымазать щеки кашей, а потом хохотать до истерики.

  Почти круглые дураки, пациенты тем не менее быстро обнаружили полную безнаказанность в отношении новой пленницы, не имеющей возможности убежать или защититься, и беззастенчиво этим пользовались.  Серафину щипали, кусали, таскали за волосы, били кулаками и пятками под ребра и если не изнасиловали, то лишь оттого, что в палате находились одни женщины с вытравленными мощными лекарствами половыми инстинктами.  Еды ей почти не доставалось.  Сначала она пробовала жаловаться, но дежурные доктора появлялись редко, забирали больного и уводили на процедуры, а затем приволакивали обратно опять же глухие к посторонним звукам шкафы – санитары.

  Магическое слов «процедура» вызывало у пациентов панический ужас, и когда очередного бедолагу выталкивали в коридор, в палате надолго стихали пронзительные вопли и нецензурная брань.

  Серафина мало что понимала, прислушиваясь к путаным диалогам больных, общавшихся между собой на своеобразном жаргоне – вроде по-русски, но с трудом доступно по смыслу и больше всех боялись главного доктора Соломона Бруля, о котором говорили не иначе как шепотом, опасливо оглядываясь по сторонам.

  Ужасала ее и злокозненность докторов, в лучшем случае абсолютно безразличных к исполнению врачебного долга, обращавших на пациентов немногим больше внимания, чем на казенную мебель.  Но некоторые создавали видимость бурной деятельности и могли назначить выбранному методом тыка полуживому бедолаге с десяток сеансов электрошока, ледяную ванну или гинекологическую чистку без наркоза.  Глупейшие предписания рассыпались направо и налево ради галочки в журнале, заставляя вообще усомниться в статусе лечебного учреждения как такового.  Держимордовского вида санитары, не задумываясь, пускали в ходу кулаки, пинки и резиновые дубинки.  Больного могли шутя прижечь сигаретой, ткнуть пальцем в глаз или оглушить ударом по уху.

                Х                Х                Х

  Так Серафина пролежала несколько дней, и ей маковой росинки в рот не попало.  От голода и жажды мутилось сознание.  Она чувствовала, что умирает, и уже не сопротивлялась судьбе, а наоборот, торопила смерть, желая положить конец мучениям.  И ни секунды не сомневалась: беда постигла ее из-за глупой потери талисмана.  Возможно, далекий друг из Белого Города подарил ей браслет с целью уберечь от безвременной и бессмысленной кончины.  А она, растяпа, не только не сумела постичь тайны подарка, но и потеряла важную вещь, чем, несомненно, подвела неизвестных доброжелателей и нарушила их расписанные заранее планы, в которые и ей отводилась некая роль.  Какая?  Да теперь уж и не узнать!  Кто станет ее выручать из постигшей снова по собственной глупости непоправимой беды?  Вот умрет позорной смертью на больничной постели, придет или, скорее, прилетит туда, а ее грешной душе плюнут там в морду со всем смаком…  Серафина криво и горько улыбнулась.  Похоже, конец ее близко…

  И однажды за ней пришли, но не за душой, а за телом, измученным и грязным, мерзко пахнущим нечистотами.  Санитары сняли обессиленную пациентку с койки (идти она не могла) и поволокли в конец коридора.  В душевой грубо сорвали одежду, пинком швырнули на кафельный пол, кинули вслед мыло и мочалку.

- Шевелись, девка!  Десять минут тебе на оправку.

  Вода оказалась ледяной и вернула Серафину к жизни, обрадовав  возможностью смыть многодневную грязь и вонь.  Все тело болело, руки и ноги слушались плохо.  Лишь прилагая неимоверные усилия, ей удалось завершить туалет.  Расщедрившись, одежду выдали чистую, относительно целую, но белья не нашлось.

- Готова?  Двигай ластами!  Их величество вызывает.

  По коридору Серафина спотыкалась, но шла сама.  Лифт со скоростью взвился вверх и через секунду остановился на четвертом этаже, где располагалась резиденция главного врача Соломона Бруля, обрусевшего еврея с двумя высшими образованиями, кучей всевозможных медицинских дипломов и честолюбивых амбиций.  Первым в глаза Серафине бросился именно он – высокий сутуловатый блондин с большими залысинами и холодными, бесцветными, похожими на рыбьи глазами.  В его внешности не просматривалось ровным счетом ничего еврейского.  Серафина в упор невежливо рассматривала страшного доктора, не в силах разомкнуть внезапно соединившихся в цепочку взоров, потом ошеломленно моргнула и обнаружила присутствие второго посетителя.  На нее тоже смотрел и улыбался Вадим Катыгов.

- Вот ты где, пропащая!  Хорошо, я догадался поискать по старым связям, - воскликнул он, вставая и придвигая стул, на который Серафина тотчас опустилась, не соизволив поблагодарить.

  Ноги ее не держали.  В отличие от доктора практической магии она не видела в случившемся повода для благодушных улыбок и, морщась, едва справлялась с волнами накатывающей дурнотой.

- Можно подумать, вы не знаете, благодаря кому я здесь мучаюсь?!

- Гм…  Тамара, конечно, немного вышла за рамки.  Но тебе больше ничего не грозит, - неопределенно протянул Катыгов.

- Вы лишили ее полномочий? – ехидно поинтересовалась Серафина.

  Доктора переглянулись, а Катыгов заметно вздрогнул, но быстро обрел прежнее видимое спокойствие.  Несомненно, у них что-то произошло, очень нехорошее.  В подобных случаях  интуиция Серафину не подводила.  Бруль открыл шкафчик, достал бутылку коньяка и плитку шоколада.  Серафина не переносила запаха спиртного, но сейчас, шатаясь от слабости, рискнула восстановить утраченные силы тремя рюмками, поочередно наливаемыми ей Катыговым.

  Между тем, не обращая внимания на ее присутствие, доктора на повышенных тонах продолжали прерванный разговор.

- Ну, посуди сам, как я тебе ее отпущу?  Заявка поступила из милиции.  Хватятся, потребуют отчет, а я к ним с чем?  Сам знаешь, кому кланяемся.  Будь учреждение частное или государственное, сегодня выписал ююбы справку о выздоровлении и – катитесь.  А тут придется кучу бумаг готовить.  А если милиция надумает ее алиби проверить?  Или заказ?

- Какой заказ?  Не видишь, с кем дело имеешь? – озлился Катыгов.

- Ну не могу я сейчас, пойми!  Мне шум вокруг новых исследований ни к чему, - отрезал Соломон Бруль.

- А что предлагаешь?

  Фамильярность в обращении указывала на близкое знакомство обоих докторов.  Серафину же насторожила фраза насчет алиби.  Зачем оно ей?  Или она совершила преступление?  Но Катыгов проявлял нервное нетерпение.  Соломон Бруль настороженно хмурился.

- Давай сделаем так, чтобы никому не в ущерб.  Девушка пару – тройку недель побудет у меня…

- А ее тем временем изувечат вашим драконовским так называемым лечением!

- Полно!  Персоналу даю указания только я, без меня никто не посмеет!

  «Вот врет, бесстыжий!  Считаешь так, а ничего не контролируешь, особенно когда дома под одеялом сопишь!» - подумала Серафина, вспомнив ночные бесчинства держимордых санитаров и садистское безразличие дежурных докторов, но благоразумно предпочла промолчать.

- Кроме персонала у тебя полный корпус уголовников.  Представляешь, что может случиться?

- Да не волнуйся ты, все сделаем как надо.  В палату больше не пустим…

- Знаю я ваши порядки!  Достаточно посмотреть на нее.  Голодом морили несчастную? – злился Катыгов.

- Ладно, не шуми, я же не знал.  Но недельки три для порядка выдержать придется.  Надо уладить вопрос с милицией – заметь, миром.  Сам виноват, если твои бабы наломали дров.  Выцарапают они у тебя друг дружке глаза, так и знай.  Никакой работы не получится, - с философским спокойствием заметил Бруль, с любопытством, как на подопытного кролика, рассматривая Серафину.

   Ей стало тошно под немигающим, похожим на змеиный взглядом.  Она сделала вид, будто занята коньяком и плиткой шоколада, усиленно зашуршала фольгой.

- Сема, ты не понял! – с грохотом отодвигая кресло, вопреки порядку не закрепленное на полу болтами, рявкнул Катыгов.

  В данный момент он сам походил на сумасшедшего.  Доктора вышли в кабинет, расположенный рядом, через стену, прикрыли окрашенную в белое дверь и, судя по шагам, отошли к окну.  Оттуда донесся крепкий сигаретный запах – оба закурили.  Серафина подняла голову.  Дверь прикрылась неплотно, и ей даже от стола был виден Бруль с сигаретой в руке.  Главный врач не курил.  Сигарета означала крайнюю степень тревоги.

  Только на миг перед мысленным взором Серафины мелькнуло строгое лицо тети Клавы, в подобных случаях грозившей племяннице пальцем: «Запомни, Сима, порядочные девушки никогда не подслушивают и не подсматривают.  Им нечего скрывать и незачем узнавать чужие секреты.  Непонятно, отчего ты забеспокоилась?  Возьми второй том «Сочинений», сядь и приведи мысли в порядок!»

 Если бы толстые синие томики Ленина помогли ей выбраться их кошмарной ситуации, она предпочла бы иметь парочку под рукой.  «Но годятся только стукнуть по голове одного из докторов.  Убежать, увы, не удастся!»  На данный момент Серафине действительно было нечего скрывать, таились от нее и втихомолку решали ее судьбу.  Наверно, тете Клаве и в дурном сне не грезились заковыристые перипетии косо начавшейся жизни любимой племянницы, и все правильные методы воспитания шли насмарку перед неумолимо надвигающейся бедой.

  И она без стеснения подобралась поближе у крашеной двери и осторожно сунула голову в кабинет, стараясь уловить каждое слово ведущегося за широкой ребристой ширмой разговора.

- Я не сказал тебе, Сема, при посторонних.  Дом , верно, сгорел, но бабы мои уже не передерутся.  Тамара погибла…

  Бруль скрылся за ширмой с головой, но, судя по голосу, вконец лишился своего хваленого самообладания.

- Ты сошел с ума!  Если выйдут на след, запачкают и меня, и опытную территорию…

- Спятил, да?  Думаешь, я нанял дуре киллера?  Да ты не представляешь, что натворила эта базарная торговка, головешка неотесанная! – забывшись, Катыгов орал в полный голос. – Ладно, вообразила себя величиной, раздула самомнение – фиг бы с нею.  Но соперницу учуяла, бузить начала… ну, как-нибудь справился бы.  Но она украла у девчонки браслет!

- Фу, напугал!  Тебе бы подлечиться, Вадя.  Экое диво, браслет!  Купи ей пару новых, дело и утихнет.  Отчего умерла Тамара?

- Ты опять не понял!  Браслет особенный, возможно, в нем заключена неимоверная магическая сила.  Я и в руки его взять боюсь.  Тогда, при опыте…  Пока я бегал по этажам за нашатырем, она стащила украшение с руки девчонки и сунула в сумку.  Там он и лежал неделю, пока травила соперницу, и когда одела вечерком полюбоваться…  Полагаю, она и спать легла с украшением, в надежде, что озарит во сне тайное знание.  Озарило!  Живи она в обычной квартире, соседи успели бы прибежать, спасти.  Но это идиотское пристрастие к уединенным коттеджам!  Она кричала и металась по комнате, а никто ничего не слышал.  Представь, начала гореть с руки, украшение не снимается.  Потом упала от болевого шока.  Тело сгорело дотла, но в особняке выпалило лишь спальню, никто не видел и пожара.  Неудивительно, окна обращены на лес.  Я приехал, сразу почуял неладное.  Отворил своим ключом, вошел…  У меня, знаешь, крепкие нервы, но тут!  Я нашел этот браслет поверх жалкой кучки пепла, оставшегося от Тамары, он сверкал, ничуть не потемневший, неповрежденный.  Поверишь ли, на палочке донес и зарыл в сугроб на своей даче.  Думаю, огонь не спалил, и мороз не заморозит.  Мне нужна девчонка, срочно, чтобы забрала свое имущество.  Хотел сам привезти, но не рискнул…

- И не вези, - отрезал Бруль. – Мне собственной головной боли с избытком, не до чертовщины.  В следующий раз заберешь подружку, поедете и вместе выроете сокровище…  ворожеи фиговы!

- Извини, но твои эксперименты не лучше!

- Зато идея замечательная и нравится зарубежным спонсорам.  А у тебя везде толку мало.  Хватит пустых слов.  Обещаю через две недели, но не раньше!

- Сема, умоляю, не тяни с документами!  У девчушки уникальные способности, грандиозное будущее…

- Пока твоя красавица на общих основаниях в палате валялась, никто не доложил о ее замечательных способностях.  Может, они у нее и вправду в кольце, как у Кощея в яйце?  Отнес бы ты украшеньице спецслужбам, может, это вражеское оружие.  Послушай совета, беги к специалистам, пока не поздно, а девку мы тут тихонько утилизируем…

  Услышав последнюю  фразу, Серафина обмерла и едва не повисла на двери, но силой воли удержалась на ногах и продолжала внимать.  Заволновался и Катыгов.

- Ты сошел с ума!  Сема, сохрани мне девчонку, а с браслетов разберемся.  Какое оружие, подумай головой!  Здесь натуральная магия, наше дело.

- Ладно, ваше – не наше.  Вляпал меня в чертовщину, и будто так и надо.  Не вздумай запачкать наше заведение своей дурью, если все там накроетесь!

- Договорились, - с облегчением произнес Катыгов.

  Серафина молнией отпрянула от двери и смирненько села в кресле за бутылкой коньяка…


                На грани сна и бодрствования.               

  В общую палату Серафина не вернулась.  Бруль поместил ее в маленьком угловом кабинете в дальнем конце коридора, и ей вернули гражданскую одежду.  Облачившись в знакомые платье и кофточку ручной вязки, Серафина с наслаждением вдохнула сохранившийся в вещах уютный домашний запах, свернулась на кушетке и мгновенно уснула, наверстывая упущенное за мучительные бессонные ночи в общей палате.   И увидела странный сон, настоящий кошмар, наполненный тревожными намеками и таинственными недомолвками…

 Снилось, будто она встала с постели, легко скользя ногами по паркету, подошла к окну и свободно распахнула створку настежь.  Непонятным образом исчезли мешавшие смотреть вдаль препятствия.  Впереди в поля убегала дорога, а она уже не стояла в комнате, а шла по плохо накатанной колее, загребая пыль почему-то босыми пятками, и рядом шагал человек, которого узнала бы из миллионов встречных – незнакомец из Белого Города.  Он сопровождал ее, держась в некотором отдалении, словно показывал путь.   Но куда?  Серафина не знала.  Поля, луга, перелески сменялись бесконечно и однообразно, небо ярко голубело сквозь нежную зелень едва начавшей распускаться листвы на деревьях.  Стояла ранняя весна.

  Вдруг высоко в небе, как отражение чужого недоступного мира, возникли золотые купола чудесного города.  Чувствуя прилив сил, наполнивших измученное долгой ходьбой тело, Серафина прибавила шагу.  Сопровождающий не остановил ее, наоборот, смотрел ласково и понимающе, а она тем временем тщетно пыталась вспомнить такое знакомое, хорошо известное когда-то его имя.  Но не могла, как ни старалась.  Молодой человек улыбнулся, и Серафина поразилась его необычной неземной красоте и любящему выражению казалось бы холодноватых, серо – стального цвета глаз.  Никто и никогда в жизни не смотрел на нее так, и даже она, неискушенная юная девушка, в глубине подсознания начинает понимать, что молодой человек любит ее, и напрасно она боялась, что обидится за утерю талисмана.  Независимо от вещественных доказательств, он незримо будет сопровождать ее, поскольку явиться во плоти не в состоянии.

         «Я буду ждать столетья, если это надо,
         Достанет у меня спокойствия, и верности, и сил.
         У нас иные чувства.  Сроки – не преграда.
         Нам Пояс Времени через пространство тропы проложил…»

  И благодаря ему она еще жива в том аду, где очутилась благодаря собственной глупости, никак не иначе.

                «Забудь скорей о прошлом, вычеркни дурное.
               Нас ждут другие, прочим недоступные края,
               Пусть сожалений дух тебя нечасто беспокоит,
               Оставь все хроники потерь для Книги Бытия…»

  Серафина хочет заговорить с ним, но не успевает…

  Неожиданно выползшая откуда-то грозовая туча затмевает небо, скрывая от взора прекрасные купола далекого города.  Сразу стало пугающе мрачно.  Природа нахмурилась, как перед дождем, и в грязно сером сумраке, пеплом рассыпавшемся вокруг, над их головами раздалось злобное воронье карканье.

- Кар-р!  Кар-р-р!

  Огромный черный ворон смотрел на них с  нижней ветки раскидистого дуба – точно как в сказке.

- Кар-р!  Кар-р!

  Серафина в растерянности остановилась и оглянулась.  Ее спутник исчез, а она осталась наедине со страшной птицей, приглядывающейся к ней совершенно человеческим прищуренным зеленым глазом.  Серафина в ужасе попятилась.  Она никогда не видела воронов с зелеными глазами.  Потом повернулась и стремглав кинулась прочь, в обратном направлении – напрямик через поля, луга, перелески.  И снова очутилась у раскрытого окна той же комнаты.  Только на улице стояла непроглядная черная ночь…