Герой Арктики

Случилось это давненько. В те времена, когда на великих сибирских реках не хватало речных судов, всяких и  разных. Тогда существовал очень интересный способ, чтоб  такие речные суда там появились. Их пригоняли своим ходом из Европы  Северным морским путем. Так что путь морской, а суда  речные. Ну настолько речные, просто как консервные банки. Для целей перегона существовала в Ленинграде экспедиция «Спецморпроводок» Чтобы быть поближе к теме, начну  не с изначальной точки перегона, а с острова Диксон. Туда пришли мы караваном, судов 15. Командовал караваном капитан Наянов, лауреат, герой, орденоносец. Сама экспедиция тогда   вообще называлась наяновской. Рассказывать про это чудо морской организации можно много, только В.Конецкий, наш единственный маринист, про нее достаточно полно написал, целый  роман, « Соленый лед» называется.

Стояли на Диксоне мы почти две недели. Был я тогда на речном теплоходе в две тысячи тонн грузоподъемностью, 4 трюма, народу 10 человек. Народу мало,  вахта два раза по 6 часов, иначе не заработать. Пару раз в поселок ездили на маленькой пластиковой шлюпке с мотором, большой нам не полагалось. Прошлись по земле, к могиле Тессема сходили.
Был такой матрос в экспедиции Амундсена, норвежец. Амундсен на своей шхуне далеко в Арктику забрался, послал двух матросов с почтой на Диксон, то было километров   900 по льдам, Тессема и Кнудсена Оба погибли, Кнудсен раньше, а Тессем замерз в километре от поселка. Правда, говорят, что он погиб раньше, а здесь тот, другой замерз,уже в километре от поселка. Но не мне в том копаться.
На могиле написано: Тессем. Мы со старпомом, пока стояли, считали команде зарплату. Но система такая мудреная была, что все равно насчитали не то. Пили растворимый кофе, что остался еще от команды, которая перегоняла судно из Чехословакии в Ленинград.
Ели консервы из оленьего языка и галеты. Они остались в местном магазине от прошлого завоза. Больше там ничего не было. Новый завоз еще не подоспел  Мы  со старпомом друзья. Я – студент, а он на войне полный срок в штрафной роте продержался.В штрафбат тогда отправляли офицеров, а перед войной пилотов и штурманов выпускали из училищ сержантами Был штурманом на ТБ-3, на бомбардировщике. Сидел, вернее, лежал, в полете в самом носу весь застекленный, а когда сбили, сумел выпрыгнуть. Это, говорили,  редко кому удавалось. После госпиталя скрыл, что летун, хотел в пехоту, но был изобличен уполномоченным  НКВД и - в штрафную роту, другого пути ему не было, хотя летунов на войне всегда не хватало.

До этого нам везло: пролив Югорский Шар, что у Вайгача, оказался ото льда свободным. Но впереди нам маячил пролив Вилькицкого,  дохлее места во всей Арктике нет. Оттуда уже притащили на буксире пару морских судов, крепких, не в пример нашим. Один с дырой в корме непомерной,  другой - с оторванным винтов и рулем в баранку. Но мы в себе не сомневались. Пронесет, выкрутимся.  К тому же до Лены, а мы шли именно туда, путь недолгий, выйдем из Вилькицкого в  море Лаптевых, а там суток четверо до Тикси.

Снялись, наконец. Стоять, да еще на Диксоне – зря время терять. надоело.
В тот год в Арктике тяжелая навигация была. Все ледоколы в пролив Вилькицкого сбежались, атомные, дизельные, линейные,  портовые. Мы – мелочь. Нас большие ледоколы почему-то не любили. После мощного ледокола в канале много крупных льдин, нужно второй ледокол пускать, что поменьше,  да и канал быстро затягивается, морока сплошная с нами, с консервными банками. Судов для проводки полно и без нас. Тяжко нам идти во льдах, даже за ледоколом, от ударов о льдины все ходит ходуном, шум, грохот.  Только плохо с нами ледокол обошелся, бросил, не доведя до края ледового поля. Ушел помогать военно - морскому каравану из старых дизельных лодок для укрепления морской мощи на Дальнем Востоке. Хотели ждать, но подвижка льдов идет, и те, что ледокол наломал, весьма опасны. До чистой воды рукой подать. Решили выбираться самостоятельно. Отпихнули корпусом одну льдину, боднули другую – ура,  получается.

Сидим почти всей командой на мостике, радуемся жизни. Кругом красотища непередаваемая: небо голубое, море синее, лед ослепительный. Такие краски я видел только на выставке Рокуэлла Кента в Питере в Академии художеств, он север писал. А еще у Борисова, забытого всеми академика, его картин много в Архангельской художественной галерее,у него даже своя дача была в Маточкином Шаре
на Новой Земле.

Все. Вышли, сами прорвались, впереди чистая вода, никаких  льдов. Весело на мостике. В команде всегда найдутся крутые остряки, часто такие бывают -  куда до них жалкому Петросяну, который чужие байки пересказывает, но за это еще славы и денег хочет. Дали полный ход. Минут через десять старпом  мне говорит: «Что это нос у нас странно зарывается , ну- ка сбегай к первому трюму, может что и произошло» Трюма все раскрыты на случай пробоины. Побежал я в нос, четвертый, третий, второй  трюма сухие. Первый – я  оцепенел - носовой трюм был полон воды до самого комингса. Тотчас примчались все, один рулевой на мостике. Прорвались, называется. Где пробоина, какая она, каких размеров -  не знаем. Нужно докладывать Наянову, а как доложить, капитан ума приложить не может. Бросили в трюм речной плот спасательный. Катались по трюму,  тыкали  шестом, пробовали  пробоину нащупать - безрезультатно. Зарплата за перегон таяла у нас на глазах. Наконец дрожащим голосом кэп сообщил Наянову о случившемся и получил достаточно мудрый в той ситуации ответ: «Сами пробоину получили, так жопой и затыкайте» Мы вытащили аварийный пластырь, без того было ясно, что нам с ним не справиться, даже если бы мы знали, где пробоина. Половина команды из десяти были южане и болели фурункулезом. Физически полноценных было двое: боцман и я. Механики пытались откатать носовой балласт, чтобы задрать нос, но в трубах образовалась  ледяная пробка. Качать осушительным насосом мы и не пробовали. В трюме в качестве балласта был песок, и он сразу затарахтел бы на крыльчатках насоса. Темнело. Решив, что утро мудренее, я пошел в каюту спать.  Лег одетым и барахло в рюкзак собрал.

Разбудил меня старпом после полуночи. Вышел на  палубу, зрелище не из приятных: идет крупная зыбь, мы в дрейфе, а вода из трюма  хлещет на палубу.  Полезли в соседний трюм глянуть, что там. О  Боже, переборка между трюмами из гофрированного металла, она прогибалась под напором ударов воды из соседнего трюма. Трык – в одну сторону, трык – в другую. Если она не выдержит, утонем в холодном   море Лаптевых за пару минут, спасательного плота сбросить не успеем. Хотели распереть переборку брусьями из аварийного запаса, да куда там, все коротко. Вот тогда мне стало страшно: произошедшее я перестал воспринимать как приключение. Вылезли, морщим репу, думать пытаемся. Выход один: вызывать аварийную партию с ледокола. А его Наянов уже послал, вон огнями блещет, портовый ледокол №5 из Архангельска. Ледокол в ведении моего отца, он капитаном Архангельского порта тогда был. В курсе дела, небось, что мы натворили и теперь вот кукаем. Капитан переговоры с ледоколом завел. А тем трудно понять наше положение: на плаву, нормально, есть маленький дифферент на нос, эка невидаль. Уговорили. Мотобот спустили архангельские мужики, долго собирались. Повезли нам погружные насосы, что в трюм будем бросать. Подходят к борту, но тут и волна зыби подошла, они улетели на ней от нас метров на сто. Мы с боцманом завалили ограждения. Проход вдоль борта всего метр. Нас  с боцманом двое, насос сто двадцать кг, нужно взять его рывком на палубу, повиснет – разобьем  вдребезги мотобот, народ утопим. Фурункулезные помочь не могут, да и места нет  в проходе  Мотобот у борта, рывком выдергиваем на палубу один насос, затем другой.  Бросили насосы в трюм,  подключили, при запуске второго насоса вспомогательный  дизель глохнет. Не хватает мощи. Привязали все автоматы на ГРЩ веревками, запустили с третьего раза. Дизель, чихая и кашляя, вытянул. Уже утро.
Сил уже нет, иду отдыхать, будто зная, что мне предстоит.

Проснулся к обеду.На море  штиль. Нос судна задран. Механики пробили ледяную пробку и откатали носовой балласт. Погружные насосы  смогли  преодолеть поступление воды через
пробоину, их уже отключили за ненадобностью, вода  теперь  через щель длиной в пару метров лилась из трюма за борт.Идиллия. Пастораль. Все спокойны. Нужно  заделывать дырку.

Дырка- то удачная нам досталась. Во – первых, в носу, который уже и  задрать можно, а не в машинном отделении, во – вторых  узкая и длинная, заделать есть возможность. Для моих сыновей, которые этим никогда не занимались и заниматься никогда не будут, рассказываю, что телами пробоину только в кино или на войне затыкали, а мы забили ее простынями, одеялами и прочими ненужными  нам на судне вещам. Но это только начало. Дальше на нее изнутри в трюме стали громоздить цементный ящик. Сделали опалубку из досок, одновременно начали готовить раствор из цемента и жидкого стекла. Процесс долгий и нудный даже в тех роскошных условиях, в которых  мы оказались. В трюме сухо, пробоина над водой, погода штилевая.

Фурункулезные легкотрудники не спеша опалубку сколотили, а мы с боцманом аварийный запас цемента в трюм начали перемещать. Боцман стропил двадцати килограммовый мешок  и опускал в трюм, я принимал. На исходе сил  один мешок он уронил, тот вскользь по мне проехал и разорвался. Так что я -  человек пыльным мешком прибитый  и с меня ничего не возьмешь. Раствор  в опалубку залили, но пошла встречная волна, пришлось нос в воду опустить, не свой нос, нос судна. Вода струйками потекла через раствор. Дальше пошла работа деликатная. Опалубку сняли а струйки стали в резиновые трубочки ловить и затыкать деревянными чопиками. То и другое в аварийном запасе предусмотрено. Не поймай струйку в трубочку - размоет ящик. Этому занятию посвятили мы двое суток. Красивый получился он, цементный ящик. Мы еще пальцем расписались, пока цемент не застыл.

Все, полным ходом пошли в Тикси. Перегон не удался.  В Тикси сдадим судно речной команде и - домой. Последние дни нас здорово утомили.

Увы, в Тикси  речной команды не оказалось. Выгружали насосы впятером и чуть их не утопили.  Потом пришли работяги и заварили дырку, из которой торчали наши простыни и одеяла. После долгих  д****ов мы согласились дойти по Лене до Якутска и не дальше. Так, с тихими матюгами,  вошли мы в великую реку по  Быковской протоке.Жаль,  только недавно узнал, что немцы в войну построили себе в протоке причал длиной двести метров, зачем и как - арктическая тайна третьего рейха.Хороша речная жизнь без штормов, ледовых полей и пробоин. Вот, к примеру, тянет буксир плот, на борту только вахта, остальные сбросили быстроходную лодку - «казанку» и они уже на охоте. К своей вахте вернуться. Добежали до Якутска быстро, тем более, что с нами  пошел будущий капитан нашего теплохода, якут, высокий, стройный парень, что совершенно несвойственно якутам.. Пока шли, начали нас по радио сватать идти дальше, почти до Байкала, в порт Усть –Кут. Мы заартачились, но потом решили заломить цену по триста рублей на брата за десять дней хода. Тогда зарплата двести рублей в месяц считалась вполне приличной. С тем в Якутск и пришли.

Пошел я послоняться по городу. Дома на сваях из-за мерзлоты, а на улицах полно симпатичных девиц, полукровок. Купил газету «Советская Якутия». Ничего себе! Статья наяновского придворного журналиста Шадхана, «Герои Арктики» называется, и все - про нас. Пришел на судно, говорю мужикам, что статья  в газете, называется «Рвачи» и все про нас, что мы много денег до Усть-Кута захотели. Загрустила  публика: и денег не заплатят и с дерьмом перемешают, при совке и то, и другое очень хорошо поставлено было. Сунул я им  газету, почитали, посмеялись и забыли.

 Пошел я к капитану и стал ему двигать свои шкурные идеи.
Получается, раз других героев не было в  экспедиции, назначили нас. Значит в пробоине мы не виноваты, да и в газетке пропечатано, что все произошло во время
проводки за ледоколом. Тогда никакие мы не разгильдяи, а самые настоящие герои. В судовом журнале, правда, вы  кэп со старпомом сгоряча написали как и было, но сейчас  разбирательств не будет, никому это уже не нужно. Если герои назначены, то  виноватых нет. Уж очень мне тогда героем побыть хотелось.
Мой папа в 27 лет стал «Почетным полярником», был у него значок с трехзначным номером, а с такими трехзначными номерами они были серебряные, и значок у него украли. Зато сын без значка, но герой Арктики. Очень я печатное слово тогда всерьез воспринимал.

Лена - прекрасная река. О ней уже все написано. Но в тот год не менее доблестные нефтяники, чем мы, перегонщики, сбросили в верховьях реки хорошую дозу нефти, и на всей реке не было рыбы. А еще запомнились мне два города. Олекминск, где  при тягчайшем в стране книжном дефиците на почте продавалась только одна книга : «Избранное» Булгакова.  Стопка  только этой книги. Ее в Москве днем с огнем. Тогда я с ним и познакомился, с Булгаковым. Второй это был Киренск, куда мы подошли к ночи. На пристани стоял одинокий столб, и горела, болтаясь на ветру, такая же одинокая лампочка, а города не было. Выбравшись на берег,  я сделал открытие: город был и были дома только у всех у них окна  закрыты плотными ставнями и свет изнутри они не пропускали.
 А сейчас, когда поет Пьеха про город, тихий, как сон, мне всегда Киренск тех лет вспоминаеться.

Вернулся я в Питер. Заплатили, как ни странно, что положено, а такое там редко бывало, чтоб отдали все. Мой героизм моих знакомых не заинтересовал, интересовались тем, сколько я  заработал, и просили дать в долг. Хотел мотоцикл себе купить, но другим мои деньги оказались нужнее и разошлись они очень быстро.
 Я тогда еще не знал, что мне еще предстоит стать героем Каспия, но это будет нескоро.

Ленские перегонщики
Высокий молодой якут, что пришел вести нас по Лене, оказался веселым парнем и хорошим рассказчиком. Он то и поведал нам о том, как это делалось в суровые далекие времена.
Собиралась не то артель, не то ватага мужиков в начале марта в  верховьях реки, валили лес, строили баржу. Купцы  баржу товаром загружали.  После ледохода отправлялись вниз по реке до Якутска, тысячи две километров пути.
Нанимали лоцмана. Лоцман с этой артельной рванью даже говорить брезговал, во  рту у него всегда трубка, если трубка вправо - рули вправо, если влево - влево рули, ну а если трубка посредине – прямо руль. К осени приходили в Якутск. Сдавали товар, баржу разбирали на строительный лес и продавали. Тогда много домов из таких барж было построено. Деньги делили, покупали лошадей и - в обратный путь, с пьянством и безобразиями. По всей Лене в те времена через верст  20-30 стояли станки и ровно  к весне народ добирался в верховья, пропив в пути и заработок, и лошадей. Валили лес, строили баржу. И так из года в год, пока хватало сил.

Фото: речное судно в Карском море.