Пачулия

Пачулия - абхазец, он тогда жил в Сухуми, был там далеко не последним человеком, но я об этом и не знал.  Тогда я просто  послал его на хрен и забыл. А вот сейчас, через много лет, вспомнил. Мы пришли в Сухуми майским утром. Еще на подходе миль за пять от берега до нас донесся запах цветов. Пришли на небольшом судне для подводных работ, под названием «Гидронавт», который  месяц назад приняли в Волгограде.  Тридцать два человека команды и судовой пес Савелька, дворянин чистых кровей. Пса подобрали в Волгограде.  Сам  же Савелька был местным хулиганом, и надписями о том, что он, мягко говоря, дурак и идиот, были исписаны все заборы рядом с заводской гостиницей.

На пассажирском причале, куда мы достаточно бесцеремонно приткнулись, нас не ждали.  Не желали. Но мы были научно – промысловым судном. Скоротечный набег   тралом на местные рыбные  огороды  и вожделенный калкан, большая черноморская камбала, сразу позволили местному начальству разнообразить домашнюю кухню и укрепить в семье положение добытчиков. Ну и с наукой мы  тоже быстро определились. Мощные извилины гидролога и судового радиста успешно перемалывали  институтские контрольные по математике и прочим естественным наукам, для тех, у кого извилины носили сугубо символический характер.

Сухуми в мае. Кофе по - турецки.  Хинкали с прошлогодним вином. Цицматы и цоцибели. Поросенок на базаре, стоит тридцать, но продаем за двадцать.

Судовая касса, успешно пополняемая судовой траловой командой  совместно с судовой интеллигенцией  позволяла нам закупать на камбуз с сухумского базара. Но мне сразу показалось, что Сухуми это не город, Сухуми это базар: торговали и покупали везде, на улицах  в открытую  бесцеремонно скупали барахло у иностранных туристов. Тогда это называлась фарцовкой и строго каралась законом. Но  только не в Сухуми. Тем забавнее выглядел на базаре транспарант о том, что милицией задержан товарищ Симонян за незаконную торговлю вениками, и дело передано в народный суд.
За всей этой жизненной суматохой можно было и позабыть, зачем это мы сюда, собственно говоря, приперлись.

Один очень секретный по тем временам институт нанял нас заняться одним, не менее секретным, делом. Потом они и сами были не рады, что с нами спутались. Не в их пользу обернулись наше усердие. У них на дне на длинном предлинном кабеле лежала одна «штука», вернее много    этих «штук». Эти самые  «штуки» должны бать выстроены в ряд, на этом предположении они строили свою науку и успешно диссертировали. Кабель давно занесла илом местная речка Пцырцха, глубина была приличная, найти эти «штуки» и убедиться, что все там слава богу, могли  только мы. Что мы и делали, в перерывах между  собственными делами. К тому же  на судне было два кандидата в экипаж подводного аппарата,  для которого это судно и было специально построено.  Они пришли пройти стажировку после курсов подготовки гидронавтов, а я своим зорким глазом должен был определить, кто годен, а кто и нет. 

Все наши упражнения происходили на фоне Нового Афона. Благодатное место. Те самые секретные  «штучки» мы нашли и убедились, что расположены они на дне совсем не в том порядке,  к котором  высокая наука их расположила в диссертациях. Черт дери, лучше бы мы этого не делали. Все людям испортили. А я умудридся наши неблаговидные дела совместить  с приобщением Лехи Пилунского (Пил.) и Юрия Сидоренко (Сидор) к подводному плаванию. Они и были стажерами.  Пилунский так Лехой и выглядел.  Был он несолиден, узкоплеч и очень шустрый.  Его узкоплечесть простимулировала у него одну способность. Он был «попадальщиком».

 Вы не росли в Севастополе и потому не знаете, что местные пацаны просто так купаться и загорать не любят и не умеют. Им обязательно нужно куда-то нырять, куда-то и во что-то прыгать. Вот Леха и умел во что-то прыгать и точно попадать: С верхнего мостика  он прыгал головой в плавающий спасательный круг, слега лишь оцарапав себе плечо. Сидор был в два раза больше Лехи. Солиден, почти монументален. Первый спуск под воду делал Леха. Отрегулировал плавучесть под скромный собственный вес. Все прошло для первого раза благополучно. Потом очередь Сидора пришла. Я лежу в носу возле иллюминаторов, в дело не вмешиваюсь. Сидор сделал ошибку: он не поменял плавучесть, и только он открыл клапана вентиляции, мы тотчас  исчезли с поверхности. Пока Сидор неспешно надевал наушники гидроакустической связи, мы упали на дно на глубине девяносто метров:  Сидор весил больше ста кило.

Из двух я выбрал меньшего. Видимо, он был мне ближе по росту.  Как-то к вечеру  стояли мы после трудов своих разнообразных у причала. Вот здесь он и появился. Это сейчас мы научились разбираться,  а тогда для мне все кавказцы были грузинами. Подошел один такой в кепке, несмотря на жару. Я сидел на крышке трюма, того, где стоял аппарат. Он сказал, обращаясь ко мне, что его зовут Пачулия. На меня это не произвело никакого впечатления.  Тогда он повторил, что его фамилий Пааачулия и он дирэктор абхазского института литыратуры и турызма. На меня это снова не повлияло. Директор, так директор. Стал он мне, как тогда я посчитал, вешать  лапшу на уши о том, чтобы я полазил по меньшим глубинам возле Нового Афона. Все, что найдем – пополам. Большие деньги заработаем.  Но тогда в моем  экономически неразвитом сознании заработок был связан только с прямыми моими обязанностями.  Я слушал его сладкие речи недолго, послал, куда сумел, и пошел к себе  в каюту. Больше я его не встречал, с тех пор, как он туда ушел А если бы не послал, может таким же жуликом стал.

А пока что он на то только и сгодился ,чтобы это словоплетие проинициировать. Хотя могла быть и другая причина. Вполне. Лет десять до этих событий, осенью , 13 числа в понедельник, проспав в  Домодедовском  аэропорту   в кресле рейс на Сухуми, я прилетел следующим рейсом. Мне нужно было проехать в Ткварчелли,  взять  там ключ от дома моего приятеля, что плавал в Северном пароходстве капитаном, и, вернувшись, поселиться на отдых в Очамчире.  Но судьба распорядилась иначе. Когда автобус остановился проездом в той самой Очамчире,  я вышел на площадь и, разинув варежку, стал оглядывать окрестности, тем временем из автобуса сперли все мои шмотки. Потом автобус ушел, а я остался с безнадежным советом пойти в милицию.

 В милицию я пошел, поскольку идти пока было некуда, хотя все деньги были при мне. Встретили меня там без энтузиазма и предложили написать список украденного.  Список немедленно был написан и ничего не произошло бы, если в конце списка не стояли меховые тапочки фирмы «Северянка» сорок пятого размера. На удивленный вопрос, зачем тапочки, я рассказал ментам, что повезу их в Батуми капитану Качараве,  который вместе с моим отцом воевал в Арктике.  И тут все началось. В милиции при слове Качарава  воцарила тишина, которая сменилась откровенным смятением. Все убежали в соседнюю комнату, и через дверь до меня доносилось: «Качарава, лорд – капитан Качарава». В войну мой отец сдал экспидиционное судно «Сибиряков» капитану Качараве и полетел на Диксон на «Дежнев» старшим помощником. Качарава в Карском море наткнулся на немецкий линкор «Фон Шеер». Флаг, по требованию немцев, они не спустили ,успели сообщить по радио о встрече, успели уничтожить шифры и ледовую информацию,  были расстреляны артиллерией. Тяжело раненный Качарава попал в плен, и никто из оставшихся в живых  не выдал немцам, что он капитан. А в те времена он был директором грузинского  пароходства, национальным героем Абхазии, а его брат ворочал абхазским КГБ. Вот в такой компот я и залетел.

Дверь открылась и, излучая все кавказское благодушие, вошел сам начальник Очамчирской милиции подполковник Бобуа. Он искренне сокрушался, что человек ехал к Качараве в гости, а  в  их городе его обокрали. Нужно немножко подождать и они все найдут. Мне  был предоставлен сотрудник уголовного розыска, здоровенный  Важа Дочия. На милицейской «Волге» мы объезжали известных местных воров. Те очень сокрушались по такому поводу, и если это сделали «наши», они немедленно все найдут.  В конце стало ясно, были не «наши»,  были проезжие,  а  это безнадежно. Но подполковник Бобуа  имел твердые намерения - погасить случившееся дружескими методами

Я съездил за ключом и поселился в Очамчире.  Была осень; было скучно. Знакомых у меня не было, и я коротал вечера в ресторане в изысканом обществе  Бобуа,  Дочии и прочих милицейских чинов Очамчиры. Важа выпивал за вечер до 22 фужеров шампанского, я едва осиливал два – три. За трапезу обычно не платили. Бобуа делал вид, что лезет за деньгами, но тут же мгновенно вырастал хозяин ресторана, который в те времена и в тех местах  звался директором.  Он улыбался и всплескивал руками: -« Со своей милиции не берем.»

Днем, я, скучая, заходил в кабинет Бобуа, поскольку иных знакомых у меня не было. Он, бывало, вел прием и просил меня при сем присутствовать. Как – то заходит на прием женщина из какого – то ближнего селения. Жалуется, что такой-то парень обещал жениться на ее дочери, но не женился. Зовут дочь, она за дверью. Входит красавица горянка, кровь с молоком, глаз не оторвать. Бобуа требует виновника. Того приводят.
Заморыш  из одного носа состоящий. Говорит, что обещали ему баранов, но не дали.
Вердикт начальника был суров: – «Женись, или посажу по 25ой статье». Жених перепуган, он на все согласен и без баранов.  Все уходят. Правосудие  по их понятиям свершилось. Бобуа смеется, нет такой статьи, он  ее придумал.

Я  начал понимать, они опасаются, что все дойдет до Качаравы или его могущественного брата.  Меня старались держать в Очамчире как можно дольше.  Наконец меня выпустили в Сухуми, а для того, чтоб я не завернул в КГБ,  дали письмо к их приятелю по имени Отари: «Отари, просим обратит вниманий наш друг Валентын, он исключительно хороший парен.» К приятелю я не пошел, я купил билет на самолет до Питера и не, прощяясь, улетел. У меня начиналась ностальгия, и стоило мне спуститься с трапа самолета в холодном и дождливом, но своем Ленинграде, все прошло.  А сейчас я  снова в Сухуми.  К  Отари, Важе и Бобуа  в гости я не собираюсь. У нас  другие знакомые.  И рассказ можно было бы назвать  по- другому, «Важа», или «Бобуа».

Когда «Гидронавт» пришел в Сухуми, нас никто не встречал,  а через месяц, когда уходили, нас провожала целая толпа.

       Прошли годы, судьба и жизнь разбросала меня, Сидора и Леху очень далеко друг от друга и во всех смыслах. Я живу в Москве и стал очень  далек от былого ремесла. Из нас троих только  Сидор остался верен делам подводным, живет в Сайгоне и работает под водой в Южно –Китайском море, сейчас добывает там красные кораллы. Хреновее всех фортуна  обошлась, на наш взгляд, с Лехой. На судне он был поляком  и не расставался с Маткой Боской на шее.  Помню его неинтересные тогда мне политические диспуты  с утверждением  о том,  что Украина никогда не имела своей государственности и иметь не будет. Только Леха,  по здоровью уйдя из подводной профессии, сначала стал скандальным крымским журналистом, потом из поляка превратился в украинца и стал рьяным украинским националистом, левой рукой  покойного Черновила. Сидел он даже как-то по партийной ротации в Украинском парламенте, а сейчас прочно обосновался в Крымском от партии Рух на почве русофобии и дружбы  с националистами татарскими .Что поделать ,слаб человек, а русофобия нынче ходовой товар,  хорошо продается  и на экспорт тоже. Когда мне позвонил из Севастополя Гена и радостно сообщил, что на теледебатах Лехе дали по морде в прямом смысле,  я не удивился и совсем не расстроился из-за состояния его лица. Вот так, господа гидронавты.