Сдаточная команда

Попал я туда не то по случаю, не то по глупости. Распределили после института  на огромный судостроительный завод. Там строили атомные подводные лодки и ничего другого делать не умели. Поточным, между прочим, способом. Пекли, как пирожки.
Каким образом я в тот поток встрял - рассказывать скучно.То было время начала хорошо известного всем подводникам 667 проекта.

Все дело в том, что на весь период швартовых и ходовых испытаний на лодке две команды: гражданская и военная. У стенки, на швартовых испытаниях, гражданская команда настраивает, регулирует и сдает военной приемке все то, что входит в их личное заведование. В море гражданская команда несет вахту вместе с военными до тех пор, пока они сами не начнут что-то соображать. Мне предложили, я не отказался. Зачем отказываться, зарплата почти вдвое больше береговой у стенки,  в море еще больше, а главное – относительная свобода. Стал я членом команды гидроакустиков.

 Лодка на заводе называлась «заказ», т.е. ВМФ значит заказал. Затащили с ребятами  в рубку гидроакустики, что рядом с центральным постом, кучу всяких нужных приборов. В две смены работаем. Крутим ручки настроек, паяем, что нужно, меряем параметры, готовимся к сдаче швартовых испытаний и к выходу в море. Гидроакустический комплекс, что мы  должны довести до ума и сдать флоту большой, порядка 50 тонн аппаратуры. Каждый знает и отвечает за свою часть. Моя часть – источники электропитания и контроль работоспособности всего комплекса. Так и получилось, каждый знает свое, а мне, видите ли, нужно разбираться во всем. Казавшиеся по-началу не очень хитрые обязанности  таковыми не оказались, но в тех условиях я быстро натаскался. Пришлось освоить ремесло всех операторов, а их по боевой тревоге было четыре. Оператором я оказался неплохим.

Перед выходом в море  лодку выставляли на середину заводской акватории, на размагничивание. Вот здесь у нас было очень много своей работы. Состояла она в том,
что мы ставили  метрах в ста по носу плот. На нем закреплялся и висел в воде излучатель   сигнала. Сигнал этот мы принимали, пеленговали, усредняли, интегрировали, что только с ним не делали,  выставляли на многочисленных угловых индикаторах. Но пишу я не для этого. На плоту стояла ручная лебедка для его перемещения (по курсовому углу) и железная будка с железной печью. На плот посылали молодого специалиста, (ну не самим же) он по команде крутил лебедку. Привозили его на плот  товарищи по работе  в маленькой лодке, и он не догадывался, что ему предстоит  «испытание».  Когда печка раскочегаривалась, его оставляли в этой будке одного, в петли замка совали болт, а в трубу кидали замаслянную рукавицу. Будка мигом наполнялась дымом. Испытуемый метался как зверь, ища спасения. Но спасение было. Внизу у самой воды была маленькая дверца, которая поднималась наружу. Не было случая, чтобы  кто-то ее не нашел. Тогда болт вынимался  из двери, все прыгали в лодку и угребали. Потом все ждали, когда выскочивший наружу перестанет грозить убийством  и обещали, а потом и привозили выпивку с закуской.

 После этого начиналась нудная работа в течение трех суток. На это время у нас отбирали пропуска и через трое суток мы, потеряв человеческий облик, выпускались с завода на отдых. Атомный реактор был уже запущен. В этой связи случилась у нас одна забавная история.

С пуском реактора наша зарплата возрастала. Это как-то отражалось на зарплате представителей нашей головной организации в Питере, если они появлялись на заказе, когда реактор уже работал. С такой целью «отразить» и прибыл к нам один из начальничков, звали его  Шайва Лейвович . Мы звали его Шайба-Лейба. Решил он отметиться на лодке, но мы стали пугать его радиацией и старой шуткой про свинцовые трусики, которые якобы в центральном посту выдают, мы так решили, но вроде перестарались. А Шайбе было не до шуток, от страха он присущее этим людям ширчайшее чувство юмора совсем утратил. Подошло время  идти на заказ. Признаюсь, я был активным участником этого варварства. Шайбу мы вели под руки. Я первым съехал по  отполированным поручням трапа вниз, в центральный пост, и пока Шайба неумело корячился на трапе, успел объяснить вахтенному,  молодому каплею, суть вопроса. Тот начал было говорить, что у него ничего нет, но я  удрал  через люк первого отсека наверх.

Как потом говорили свидетели, Шайба долго мялся перед каплеем, пока  не изложил свою просьбу, а тот отправил его в восьмой отсек. Когда  Шайба лез через четыре отсека и пять переборочных дверей, туда по связи обо всем сообщили. Вахта восьмого отсека металась в поиска, но трусиков, естественно, не имела и с трудом отыскала узкий полиэтиленовый пакет и как-то умудрилась тиснуть на нем знак радиационной безопасности РБ. Одним словом, мол, трусиков нет, но есть для этих целей пакетик.  Как он распорядился узким пакетом никто так и не подглядел

Наконец объявлялись ходовые (морские) испытания. Брали не всю команду, или на разные сроки, я попал сразу и на весь срок. Пошел  в заводскую медсанчасть на медкомиссию. На зрение, из-за которого я в Высшее мореходное не поступил, поскольку военная кафедра на подводном плавании специализировалась, там не обратили внимания.
Потом нужно было пройти курс спасения из подводной лодки (ЛВД). Пожилой, как мне тогда казалось, водолаз читал «теорию». «Ну, ребята, говорил он, вышли из торпедного аппарата, зацепили карабин за буйреп и наверх, кто с богом, кто с партией. Но если честно, не дай бог что случиться, ничего Вам не поможет» Прав был, у нас  не случилось, случилось у других и ничего не помогло. На учебно-тренировочной станции все получалось не слава богу, а в условиях аварийных да  при двойном экипаже, спастись было немыслимо. Но это я понял несколько позже. Поэтому  мы туда  больше не ходили, отправляли бутылку спирта и получали «зачет».

Незадолго до этого погибла американская атомная лодка «Трешер», погибла со всем экипажем и заводской командой. Ее тень  неведомым образом витала над нами.

Была полночь, мне 26 лет, я стоял  на причальной стенке в ожидании загрузки в атомный подводный ракетоносец. На мне синяя специальная роба со знаком радиационной безопасности на спине - РБ,  за спиной индивидуальный дыхательный аппарат ИДА и гидрокостюм, изолирующее снаряжение подводника  ИСП-60. В такой синей робе с  РБ  разрешалось ходить только на «заказе» или около,  но не дальше.Дозиметры мы не брали. Друзья спустили снаряжение вниз,  и только я его распихал в первом отсеке, поступила отмена выхода в море. Отменяли раз десять  за две недели.

Народ слонялся по заводу, пил спирт, потом  все шли домой. Женатые доводили такими ежедневными выходами свои семьи до изнеможения. Все ждали, когда же мы наконец уйдем.
Везде блюли секретность, у лодки при помощи досок и брезента меняли контур, чтобы враги со спутника не засекли и прочее. Но в городе в очередях  женщины очень живо обсуждали и итоги физического пуска реактора на последнем  «заказе», и сроки выхода на испытания. Был даже конфуз, когда выяснилось, что внутризаводское телевидение уверенно принимается  далеко за заводской территорией.

Наконец мы вышли с завода и по узкому каналу двинули в Белое море.
Дальше, в Баренцево море, нам нельзя, там нас пасет НАТО. Начали обустраивать свою жизнь. Я был новичок. Мне положено спать на «самолете», так называлась подвесная койка из толстой фанеры. А «самолет» может быть подвешен в самом немыслимом месте. Мое первое место оказалось рядом  с клапанами воздуха высокого давления (ВВД), которые громко бабахали при срабатывании, но я скоро привык и не просыпался от их воздействия на мою психику, а потом перебрался в первый отсек в  нашу генераторную.Спать в четырехместной каюте я стал только на испытаниях моего третьего «заказ». Со стороны  такая жизнь могла показаться нереальной, но нам это не казалось.

Наша часть программы испытаний растянута на весь период и нам придется пробыть в море три месяца, к тому же мы обеспечиваем безопасность плавания под водой. Кормежка хорошая. Завтрак подводника: кружка холодного вишневого сока, ветчина, сыр, омлет, кофе. С такой едой на лесоповале работать, а у нас - гиподинамия.

Я попал на вторую лодку этой серии. Первый, так называемый опытный «заказ» испытывался долго. Наш – головной, но возни с ним будет много. «Опытный» сдается  разработчиками систем и «изделий» (ракет, торпед  и пр.), головной в основном силами  судостроительного завода. 

Дни текли. Наша система постоянно в работе,  в подводном положении это глаза и уши подводной лодки.Гражданская команда любила плавать под водой, поскольку лодку не качало и шла двойная зарплата. Эти деньги назывались «гробовые». Всего за четыре года этого напряженного конвеера и гонки я восемь раз ходил на морские испытания, выходит, сдал восемь заказов. Мне трудно вспомнить, что  когда происходило и на каком заказе, этот кусок жизни в общей сложности почти в два года слился сейчас для меня во едино. Такой подводный стаж офицер – подводник обычно зарабатывает, будучи где-то капитаном второго ранга. 

Остались в моей памяти несвязанные эпизоды  той жизни,  порой мне кажется, что это  было не со мной, а кто-то и когда-то давно мне все это рассказал.На заводе были люди, которые отходили на испытания не один десяток лет. Большинство потому, что привыкли  и больше ничего не умели, засасывает. Я от этой привычки  сумел избавиться.

Вот первый отсек, на нижней палубе торпедные аппараты. На верхней палубе рабочая бригада торпедистов играет в козла.  Вдруг на трапе появляется перепуганый лейтенантик. Он обучено орет: «Поступление  забортной воды в отсек через сальники  в районе первого торпедного аппарата». Он испуган, у него трясуться губы. На работяг это не производит никакого впечатления. Им портят игру. Бригадир с костями в руках просит кого по-моложе  найти нужный ключ. «Хорошо, доиграем,  будем подтягивать, передай в центральный пост, пусть всплывают на 50 метров, на этой глубине тянуть нельзя» Успокоенный лейтенант исчезает, игра продолжается.

В самом начале программы постоянно заклинивало горизонтальные рули, которые были на рубке, они не так эффективны, как кормовые, но все равно, заданную глубину лодка не держала, а заклинка на полном ходу вообще была чревата угрозой  для всех. Ничего не могли поделать с этой неприятностью, грешили на систему автоматического управлении, которая называлась «Шпат», пока  один из заводских трюмных, пожилой мужик с опухшей красной физиономией робко не намекнул, что какой-то клапан в системе гидравлики то ли прикрыт, то ли совсем закрыт. Клапан открыли. Все, заработало. Привели мужика к контр-адмиралу в центральный пост, а  таких трюмных туда сроду - то не пускали. Тот смущен. «Пьешь?» - спрашивает контр, и у самого  голос пропитый -«Конечно» -отвечает тот , хоть все и без того заметно. «Налить специалисту стакан «шила», был адмиральский приказ, и все разошлись довольные друг другом.

Подводная жизнь потекла дальше.Наконец в середине программы испытаний готовимся к глубоководному погружению. Лодка пойдет на расчетную глубину, на эту глубину она никогда больше не погрузится. Только на испытаниях. Произойдет  технологический обжим корпуса, он деформируется, а мы в это время будем сидеть там внутри. На таком испытании погиб несколько  лет назад американский «Трешер». Все это знают, но никто об этом не говорит.

Идем на ночь.В рубка гидроакустики магнитофон орет  голосом Высоцкого: «Спасите наши души».Настроение тягостное, вижу, что не только у меня. Когда лодка выйдет на расчетную глубину, до грунта будет метров  двадцать. А лодкам этого типа на грунт садиться категорически не стоит. Погружались медленно. В центральном посту тишина. Все молча смотрят на стрелку глубиномера. Мы рядом с ЦП,  но у нас был свой глубиномер, и мы тоже на него смотрели. Корпус начинает деформироваться, это не только слышно, но и видно. Некоторые стойки начинали прогибаться, потом их вырежут и заменят новыми.Где-то что-то потекло, но на то и испытания, чтобы  текло.

Подходит время, лодка должна провести испытания на подводный реверс -  с полного вперед на полный назад. Мы делали его с перекачкой балласта  для компенсации  возникающего  дифферента. У нас все прошло нормально. А опытный «заказ» на этом  чуть не угробился. Они это делали без перекачки балласта. Когда разогнались и дали полный назад, лодка повалилась на корму. Дифферент достиг 30 градусов. Но всем повезло,  защита реактора, которая от такого угла должна была реактор  отрубить, оказалась  плохо настроена и этого действа не произвела.В висячем  на чем только можно состоянии заводские турбинисты без команды сами дали «Полный вперед». Лодка повалилась на нос, но с этим уже справились при помощи аварийного всплытия. Потом все сутки пили во спасение. Не дай работяги  хода,  вонзились бы в дно винтами, выбили бы дейдвудные уплотнения, и катастрофа  бы состоялась. Я бывал в переделках, отдаленно напоминающих подобную, однако  грохот падающих приборов и бьющейся посуды действовал на меня всегда больше, чем сама ситуация.

Мы обедали в своей каюте, где иллюминатор был нарисован  на борту. Матрос принес суповую миску с рыбной солянкой по всем правилам. Осетрина, маслины, лимон и пр. Ложка в солянке стояла.  Есть никто не хочет. В это время Леня Дарвин  не глядя  лезет с верхний полки ногами в миску. Солянка негорячая, поскольку мы едим не в первую смену. Все молча смотрят, попадет ногой в миску или не попадет. Леня не попал,  все разочарованы. На обед вино красное сухое, кроме меня никто не пьет, все любят спирт, на подводном диалекте «шило», все вино нашей команды достается мне. Пью кружку за обедом и кружку за ужином. Когда через две недели я обнаружил, что без кружки не могу сесть за стол, я сразу бросил. Слишком много было рядом спившихся с круга.

Наконец нам выделили несколько часов для испытания станции миноискания.
Тральщик поставил несколько учебных мин, минную банку, а мы должна ее найти и определить дистанцию  обнаружения. Вся лодка работает на нас. Идем, якобы, прямо на мины, но мы в своей рубке ничего не увидели. Идем на банку снова, снова ничего. Лаемся со штурманами и всеми, кто пытается встрять с советом. Безрезультатно.  Лихорадочно пытаемся подстроить параметры. Ничего. Время истекает, все мы в поту и  в мыле.
Меняем чувствительность, усиление, полосу пропускания.  Бесполезно. Время истекло, всплыли. Пахнуло свежим морским воздухом, началась вентиляция прочного корпуса, это отдраили верхний люк. Под трапом очередь курильщиков. Внизу у трапа боцман. Матросов и рабочих пускают наверх только с мусором. Один из способов поддержания чистоты в лодке с двойным экипажем. Мусор становился товаром.Сверху через люк раздаются вопли, наверх требуют гидроакустиков. На рубочном горизонтальном  руле на тросе – минрепе,  висит мина. Нас требуют наверх  ее проклятую сбрасывать. А мы не захотели,  мы расползлись   из рубки по шхерам и нас не найти, а добровольцев – курильщиков, готовых за одну только затяжку сбросить за борт все, а в том числе и мину,  под трапом толкается,  сколько хочешь.  Перед госкомиссией мы сумели отбрехаться, с большим трудом, но сумели. Потом сдали нормально.Зато  потом я слышал от каких – то спецтрюмных, мол, как точно на мину вышли гидракустики,  даже рулем подцепили, надо ж так. Я  был горд.

Через две недели после выхода у курильщиков проблема с сигаретами. На одном из выходов в море нашелся один шустрый ярославский парень из нашей команды, набрал с собой сигарет, сам не курил и пытался менять сигареты на воблу, которая в те времена «дефицитов» этим «дефицитом» и была. Расправа была короткой, сигарет бизнесмен лишился, а к возвращению домой фингал под глазом у него прошел. Там как-то не принято было  на кого-то жаловаться и вопрос часто и справедливо решался кулаком..

Очередной этап испытаний. Я измерял порог кавитации на разных  скоростях и разных глубинах. Вот так, вся эта атомная громадина носилась под водой  только для того, чтоб я что-то измерял. Я определял, в какой момент на определенной глубине винты
начинают сильно шуметь. Результат неутешительный. Все  значительно превышает норму. Меня вызвали к председателю госкомисси. Типичный совковый военно  - морской руководящий синдром: на меня орут матом, меня обвиняют во всех грехах,  в причине и следствиях никто разбираться не  хочет. Уже после прихода в завод, когда лодке задрали корму и обнажили винты, на одной из шести лопастей левого винта оказалась большая зазубрина. Вот она и шумела, сомнений не было. Видимо, под бронзовый  винт попало бревно, которые в большом количестве выносит в  Белое море река Северная  Двина. Никто  извиняться предо мной не стал, зато  обещанных наказаний так и не последовало.

Однако был случай, и обошлось все совсем иначе. Мы шли в надводном положении полным ходом. Наш корпус каплевидной формы для надводного хода непригоден. Лодка впереди гонит волну, а потом та же волна заливает палубу до рубки. Шумели на все море.
В таких условиях гидроакустика не работает, но мы несли вахту и я сидел на месте оператора шумопеленгаторной станции. В наушниках и динамике шум и грохот, ничего толком не услышишь. Но вдруг и может случайно, сквозь этот шум и треп товарищей мне послышался  свистящий звук с короткими паузами. «Мужики, - говорю,- кто-то продувает балласт». Народ заулыбался и в шутку доложил в центральный пост, те со смехом на мостик, а те на всякий случай сбросили ход до среднего. Пара мгновений, крики, команды, дают реверс полный назад. По носу всплыла другая лодка, атомная, но торпедная, которая тоже проходила испытания, и которой быть  здесь не должно и которая должна была обязательно нас услышать  перед всплытием, когда проверяется акустический горизонт. Потом, правда, все свалили на сложности гидрологии мелкого моря, каким посчитали Белое море. Замяли дело. Если бы мы до этого с полного хода  на средний не сбросили, влепили бы им очень точно. А у меня  зато есть выписка из приказа, подписанная старпомом лодки с грузинской фамилией, с благодарностью  за бдительное несение вахты на  втором этапе ходовых испытаний. Бумага тоненькая, но она каким-то чудом сохранилась. Конкретные действия и поступки в то время не отмечались, только за многолетний вклад и в связи с юбилеем.

Нас тогда тоже донимали даты, бывало, мы еще в море не выходили, а туда уже доложено об успешном завершении. На заводе сидел представитель  ЦК КПСС, он то все эти дезы и устраивал, но регулярно получал на грудь за умелое руководство и досрочное выполнение. Ради этого не считались не с материальными затратами,ни с людьми, ни, тем более с человеческими жизнями.

   Идет торпедная стрельба с глубины 200 метров.Торпеда выбрасывается сжатым воздухом, но у нас безпузырная  торпедная стрельба, воздух не поднимается на
поверхность, воздух поступает в отсек. Давление в первом отсеке бьет по ушам и резко возрастает.  Поэтому с первого по третий отсек открывали переборочные двери,  удар по
ушам уже не был столь сильным, а число людей, у которых только слегка стреляло в ушах, возрастало. Видимо, на «Курске» в тот злополучный миг тоже были открыты переборочные двери. Хотя это вряд ли повлияло бы на ситуацию в целом.Во время очередного торпедного залпа торпеда не вышла. В центральном посту командир бригады строящихся подводных лодок  Горонцов.  Крикливый,  несдержанный, но на редкость безобидный и порядочный мужик. По лодочной трансляции раздался его  мощный, слегка подпитый голос: «Главному распи.дяю срочно в центральный» и уже в годах  капдва, флагманский минер, покорно поплелся из первого в третий отсек на разнос. В те годы и в том месте главным орудием воздействия был разнос на высоких тонах и обязательно с матом и оскорблениями.

Из длинной и нудной программы испытаний остается совсем немного. Главный пункт – проверка автономности. Лодка должна сутки носиться по квадрату на полном ходу и ста процентах мощности реактора.Команду частично высаживают на буксир, который обеспечивает испытания. Первый раз я остался, а потом умудрялся сбегать. Сейчас  не могу вспомнить, но были какие-то ограничения по системе жизнеобеспечения и к концу суток сильно поднималось содержание двуокиси углерода в воздухе. Лицо горело, в ушах стучало, в голове гудело.
Я как-то  во время полного хода оказался в кормовом десятом отсеке. Боже, было ощущение, что кормовой отсек – телега, которая мчится по ухабистой дороге. Так  на полном ходу кидало и раскачивало.

Последний мой «заказ» все - таки запомнился отдельно, сдавали его в конце года. Осенью и почти зимой. Погода бывала штормовая, но нам часто  из Москвы не давали добро на погружение, и нас  нещадно качало на поверхности. Кто качался в подводной лодке, тот знает, как это выматывает. Кто не качался, и слава богу, тяжелое это занятие. Но в середине испытаний случилось нечто страшное. На  погружение командира заставили взять женщину, она была специалистом по  астрномическому перескопу, и больше рядом никого не было.  Командир буквально валялся у начальства в ногах, но приговор был неумолим - брать. У нее-то было все нормально. Но как только ее высадили, у нас начались передряги. Затекали наши антенны, выходили из строя судовые генераторы, и ракета не стартовала, не вышла из шахты именно на том самом заказе и с командиром, а это был парень лет чуть за тридцать, случилась истерика. А еще по  вине  ее присутствия молодой матрос при продувке фекальной цистерны воздухом, умудрился  эту цистерну разорвать, нас стало затапливать  через гальюны и умывальники, пришлось продувать главный балласт на глубине 100 метров.  Что и делается при аварийном  всплытии. Я спал после вахты и вставать по аварийной тревоге  не счел нужным. По этому случаю содержимым фекальной цистерны опрыснут не был.  Приборка была долгой. Но вычислительный комплекс «Туча», что тогда делали в Севастополе на заводе им. Ленина, оказался  частью затоплен и его сдавали чуть ли не заново.

Испытания этой лодки закончили 31 декабря 1971 года. Через много лет ,совсем недавно я узнал, что это была печально известная К-219, погибшая в Саргассовом море в Атлантике из-за взрыва в ракетной шахте и последующего пожара  в 1986 году. А мало кому известный спецтрюмный молодой матрос Преминин погибнет, в одиночку спасая человечество от подводного Чернобыля в Атлантическом океане.Он вручную опустил графитовую защиту(на местном диалекте "швабру") и заглушил реактор, только выйти из IV отсека уже не смог и погиб вместе с лодкой Запомните фамилию этого юноши.Но вот героя России ему дали только через 10 лет по настойчивому требованию ветеранов - подводников,в то время как нынешний думский "герой" Чилингаров хапнул звезду почти сразу после его сомнительного "подвига".

Кроме главного пункта программы был еще главнейший – ракетные стрельбы.
На ракетные стрельбы был отдельный выход. Мы возвращались в завод и с особыми атрибутами секретности и обязательно ночью в  шахты загружались две баллистические ракеты. Ракета здесь называлась «изделие». Шахты выбирались случайным способом. На ракетные стрельбы я ходил обязательно, нужно было гарантировать  связь из-под воды с судами обеспечения. Для стрельбы и полета ракет готовилась трасса от Белого моря до Камчатки, куда мы должны были попасть и обязательно очень точно. По-другому у нас как-то не получалось.  Был, правда, случай,  когда ракета не вышла из шахты, но это было такое ЧП, и у молодого командира сдали нервы. 

Так вот, выходили мы в Белое море. В две шахты из имеющихся шестнадцати  загружены ракеты. Мы приходили всегда в один и тот же район и штурмана долго определялись и выставляли лодку. В это время гражданская стартовая команда во всю суетилась. Потом мы погружались на 50 м и ложились на ракетный курс. Шли полчаса малым ходом, в это время по лодке запрещалось ходить и мы сидели по своим постам. В шахтах поднимали давление воздуха до забортного,  открывали крышки шахт.  Воздух   и воду  там уже разделяла только тонкая  пленка,  которую ракета и прорывала при старте.  Наконец  нас два раза подбрасывало вверх. Это означало, что  ракеты стартовали дуплетом. Один раз мне удалось увидеть старт из-под воды с надводного судна. Ракета выскочила  вертикально и на мгновение зависла над водой, потом грохнул стартовый двигатель, и все исчезло в клубах дыма, потом она выскочила   из этих клубов и куда-то улетела.

Вот так подходили к концу испытания. Лодка возвращалась и становилась под отделку. В нее забиралась  огромная толпа малярш, столяров, мебельщиков и прочего отделочного народа. Мы в это время приходили обязательно на работу и валяли дурака. Бывало, и в
футбол играли. Нам полагалось один раз в день утром делать осмотр и проворачивание нашего комплекса целиком. Обычно это делал я. Но я был таким же разгильдяем, как и все остальные и на лодку в такие периоды ходить не любил.  Так однажды я потащился туда не утром,   часов в 11, подхожу к дебаркадеру, куда лодка пришвартована и где у нас было свое помещение, называлось оно «шара». Так  из нее, из лодки,  голые мужики
выскакивают и бегут отмываться, произошла радиационная авария, и будь я усердным, я бы в ней точно бы поучаствовал. На нас не обращали внимания и мы творили, что хотели.

 Потом мы шли на контрольный выход. Народ мы неизбалованный комфортом и в море и на берегу,  после того Гарлема, что творился на испытаниях, мы попадали в пятизвездочный отель, хотя тогда про такие звезды и понятия не имели. Зеркала, закарпатская мебель, все отдраено, чисто, подводной лодкой не воняет. Набиралось нас из сдаточной команды человек пятнадцать, да экипаж -  сто десять человек, и в десяти отсеках  ста двадцати метрового монстра  мы растворялись,  лодка казалась  необитаемой. За время испытаний военные  начинали кое-что соображать в технике,  и мы быстро устраняли  всякие замечания и до конца выполняли программу.

А потом, потом мы пересаживались на буксир, вытаскивали  туда свое спасательное снаряжение, махали, свистели, а они уходили на  Кольский в базу. Мы возвращались обратно к нашему неустроенному быту заводских общаг.

Если меня не пихали на следующий «заказ», я отправлялся сорить деньгами в «большие города», поскольку деньги мои никакими очередями на материальные и распределяемые блага не обеспечивались, и были мусором. Мы щедро наделяли чаевыми будущих  хозяев жизни. А еще мы шлялись по лесам и рекам от  Северной Двины до Полярного Урала,  а порой и до  Байкала.

Потом я уехал в Ленинград, с твердым намерением покончить с подводным плаванием, как с вредной привычкой, но тогда я  не знал, что порок этот будет со мной еще двадцать лет.  Говорят, пребывание в прочном корпусе подводной лодки сокращает жизнь, но я в это не  очень-то и верю.В своих мемуарах контр-адмирал Мормуль, начинавший еще с первой атомной лодки "Ленинский комсомол",о временах создания первых стратегических
 подводных ракетоносцев написал, что экипажи и сдаточные команды были элитой нации, ну что же, приятно сознавать ,что и я тоже когда-то в ней состоял.

Фото: К-219 в Саргассовом море,видна взорвавшаяся шахта, рубочные рули упали вертикально, нет давления в системе гдравлики.