В конце времён
И увидел. И воскликнул:
Дарую отныне зачать лишь
тому, кто любит супруга,
как самоё себя!
. . . . . . . . . . . . . . . .
И перестали родиться дети.
И опустела твердь земная..."
Так гласила единственная надпись на чистом листе в толстой пустой тетради, озаглавленной последним монахом, как Книга Второго Пришествия.
Господь снова и снова пролистал её в надежде отыскать хоть что-нибудь ещё, но больше ничего не было.
. . .
Кто-то стоял за спиной. Впрочем, гадать было не нужно. Это был Дьявол. Кто ещё мог так тихо подобраться к Господу со спины на этой опустевшей от людского племени, и так старательно изгаженной ими огромными свалками планетке.
-- К-хм, к-хм... -- прокашлял Дьявол, пытаясь привлечь к себе внимание.
Но Бог молчал.
И молчание его было так тягостно, что и Дьяволу стало не по себе.
Много-много тысячелетий назад они поспорили с Богом, что из 10 миллиардов людского племени найдётся хотя бы одна пара, что зажжёт пламень великой любви и переживёт последнее испытание. Тогда Дьявол сам сомневался в своей правоте и поставил непременным условием, что будет незримо искушать род людской соблазнами. На что Бог нехотя согласился, но заявил, что будет вынужден для соблюдения равновесия и чистоты эксперимента завесть на земле своих слуг, которые бы противостояли Дьяволу сами и учили этому других. Дьявол тоже был вынужден согласиться...
Много-много тысячелетий длилась эта дуэль добра и зла.
И теперь, когда на всей планете не осталось ни одного человека, Дьяволу самому стало неуютно, непривычно... тоскливо. И не было в его чёрной душе ни торжества победы, ни гордости от содеянного.
-- К-хм, к-хм... -- снова прокашлял Дьявол, но вдруг понял, что и ему сказать нечего. И вся чёрная бездна пустого Космоса не способна утолить его, взявшуюся неизвестно откуда жалость к этим несмышлёным людишкам, которые так беспечно жили и мнили себя царями природы. Столько тысячелетий он издевался над ними! Каждый раз, убеждаясь в том, что человек слишком слаб, и противостоять ему не способен. И даже порой Дьяволу хотелось отыскать среди них того, кто способен ему противиться. Его самого захватил этот эксперимент, и он уже стал, в тайне от самого себя, сочувствовать Богу. Ведь он понимал, что ломать -- не строить. И искушать невинное слабое создание проще, чем воплотить в жизнь праведника, или хотя бы его близкое подобие...
И вот настал конец всему.
-- Глупо всё вышло... -- вымолвил, наконец, Дьявол.
-- Ну, почему же... Отрицательный опыт... -- глухо отозвался Бог.
Они снова замолчали, глядя на руины пустых мегаполисов.
. . .
Вдруг, ветер донёс до их слуха едва уловимую мелодию. Играл оркестр. Тоненько звучали скрипки. Классическая музыка лилась вопреки окружающему забвению. Это был Моцарт.
-- Твои шутки? -- спросил Бог у Дьявола.
Но увидев его округлившиеся от изумления глаза понял, что тот ни причём.
-- Пойдём посмотрим. -- Сказал Господь.
И они устремились на зов волшебного ветра.
В разрушенном питейном заведении, где всё было покрыто толстым слоем пыли и праха, играл чудом уцелевший музыкальный автомат, работавший от автономного ядерного реактора. Перед ним на полуистлевшей инвалидной коляске сидел скелет мужчины в остатках военной формы лейтенанта. А позади его инвалидного кресла сидела на стуле бывшая женщина, и её истлевшие руки крепко обнимали мужчину в коляске. На шее женского скелета ещё красовался легкий газовый шарфик чудесной расцветки.
Музыка торжественным сводом поднималась ввысь, и оба скелета, мужской и женский, смотрели на Бога и Дьявола пустыми глазницами. И от этого взгляда оба Создателя, и тот, кто отвечал за Добро, и тот, кто отвечал за Зло, пришли в необъяснимый ужас.
Они оцепенели на какое-то время. А потом тихо попятились. И вышли сквозь стену, без единого сотрясения.
А хор скрипок неистовствовал, и, казалось, усмешка Моцарта преследовала ушедших... бежавших от собственного деяния...
13:00:00 04.07.2009
Свидетельство о публикации №209070400441