Сказка. ч6. гл. 49. раздел 4. накануне начала

РАЗДЕЛ 4. НАКАНУНЕ НАЧАЛА.


   Рабочий день в правительственных пенатах обычно начинался с короткого оперативного совещания. Высшие чиновники президентской администрации, верхушка правительственного аппарата и кое-кто из руководства парламента собирались с утра в овальном кабинете и толкли воду в  ступе до ее полного размягчения. Вода становилось все мокрее и мокрее, а дела как стояли на месте, так и стояли. Впрочем, это слишком оптимистическое утверждение: телега государственной политики уверенно катилась под гору, набирая скорость.
  В самом начале правления Джахангира многим показалось, что “вот он, наш батюшка!”. Почудилось тогда обезумевшему от десятилетия Смуты народу, что появился, наконец, князь Пожарский, который вот-вот выбьет обнаглевших ляшских оккупантов из Кремля, успокоит  разбойничью казацкую вольницу и начнет потихоньку поднимать страну из руин. Однако, “князь” все мешкал, хотя и подавал какие-то  малопонятные знаки своим исстрадавшимся подданным, что, дескать, вскоре все изменится к лучшему. Время шло, а жизнь не становилась легче; резкое подорожание квартирной платы, продовольствия и транспортных услуг едва ли можно было отнести к успехам внутренней экономической политики.  Кощей Второй, конечно же, был куда умнее своего тезоименитого предшественника, но кому от этого стало легче?
- Что же это такое, - возмущались отдельные несознательные обыватели, - от Пиан Рашида хорошего никто и не ожидал: что с дурака-то взять? Пьяница и дебошир и не мог нести в себе какого-либо организующего начала; известно, чем заканчиваются Валтасаровы пиры во все времена у всех народов! Но Джахангир-то, Джахангир!  С его-то умом,  обаянием, трезвым мышлением  и железной волей офицера контрразведки – и  так бездарно топтаться на месте!  И это называется политическим маневрированием! Интересно, сам-то он что думает обо всем этом? Не стыдно ли ему?
Самое интересное во всей этой истории то, что Кощею действительно бывало порою очень и очень стыдно. Временами ему хотелось даже  уподобиться своему предтече и приняться за опустошение богатых винных погребов всех правительственных резиденций, и только многолетняя привычка к воздержанию от пьянства и чревоугодия спасали бедолагу от этих острых импульсов.
-  Господи, прости меня, грешного, - рыдал он на многочисленных исповедях, - взвалил ты на мои хрупкие плечи непомерную тяжесть, которую и слону бы впору…не по Сеньке шапка, однозначно! Уйти бы от всего этого, удалиться в какой-нибудь скит! Если ты  позволишь  так поступить – дай какой-нибудь знак!
  Однако Бог хранил таинственное или даже зловещее молчание, и Кощею ничего не оставалось делать, как продолжать  исполнять свои нелегкие обязанности главы государства. Однако, со временем хитрый Джахангир научился манкировать своими обязанностями. Хорошенько обдумав, что же делать, он выработал  сложнейший алгоритм своих действий, согласно которому в каждой работе он находил развлечение. В самом деле, его бесчисленные поездки по разным странам  он стал воспринимать как развлекательные круизы, тем более, что окружающая каждый его шаг подобающая главе государства роскошь позволяла и неудобства перелетов и переездов считать продолжением заслуженного отдыха.  Перестановки чиновников превратились в увлекательную игру наподобие шахмат, а лавирование между интересами ненасытной  олигархии, голодных масс трудящихся и скопищ люмпен-пролетариата  - в некую гонку по пересеченной местности или, в крайнем случае, гигантский слалом. Иногда ему представлялось, что он, заброшенный во вражеское окружение по заданию Центра,  выполняет какую-то чрезвычайно важную тайную миссию,  о которой знает лишь сам Господь Бог. Словом, воображения у него было в избытке, да и сам характер  работы на высшем посту подразумевал, что скучать не приходится, так что наш герой был собой доволен в высшей степени. Доволен, да не всегда! Временами просыпалась дремлющая совесть, и тогда хотелось волком выть и на стену лезть; в эти минуты он испытывал острую ненависть к своему благодетелю Пиан Рашиду, его вороватому окружению и вообще ко всей этой нечисти, которая выдвинула его в свое время на высокие посты. Омерзительно было чувствовать себя хоть чем-то обязанным этому скопищу вурдалаков, упырей, суккубов, леших, инкубов,  вампиров и оборотней и  осознавать свою почти полную зависимость от них. Но деваться было некуда: он помнил все обстоятельства своего возвышения, да и они вряд ли  что-нибудь забыли; все подписанные кровью клятвы хранились в надежнейших местах, а свидетели всех прежних темных дел были живы и, мало того, недосягаемы для возмездия.
- Кто же из нас Кощей Бессмертный, - недоумевал Джахангир, - я или они? Может быть, я только числюсь в этом сословии, а на самом деле – такой же, как и все, и отправить меня к праотцам может всякий? Знать бы наверняка, что это – так! В таком случае, осознав, что терять уже нечего, показал бы им, кто тут – русские свиньи, где раки зимуют и как Кузькину тещу зовут!  Как говорится, умирать – так с музыкой! И бубну бы им выбил, и в порошок стер, и в бараний рог скрутил… пожалели бы, что вообще на свет родились! И пусть бы, в конце концов, меня настигли бы яд или пуля наемного убийцы; до этого трагического мгновения я и сам бы успел нанести неприятелю такой ущерб, что мало не показалось бы никому! Но, пока доподлинно ничего не известно, придется проводить прежнюю политику активного пережидания событий. Не исключено, что именно так и следует себя вести мудрому, великому и ужасному правителю. Я ведь и достиг сияющих высот  высшей власти именно благодаря своему уникальному терпению, выдержке и умению с почтительным выражением лица выслушивать любой бред своего начальства. Ведь если бы  я сорвался, вступил в борьбу еще на дальних подступах к карьерной лестнице, то и остался бы на какой-нибудь низшей ступени. А мне на роду написано свершить нечто такое, что должно остаться в  истории.
Подобно сказочному Ивану Богатому, Кощей материальных ценностей не производил, но об их распределении “мыслил очень даже благородно”. Утешая себя своими благородными замыслами, он скатывался раз за разом по крутому заснеженному склону, в то время как мы отдувались за него в столице.
   Надо было с чего-то начинать. Политика ничегонеделания и выжидания зашла в глубочайший тупик, и теперь надо было искать выход. Внимательно всматриваясь в  вороватые лица верхушки государственной власти, я размышлял, способны ли они в принципе сделать хоть один добрый поступок за всю жизнь, или представляют собой бездушные, запрограммированные на разрушение страны и личное обогащение машины. Но, кем бы они ни были, приходилось вести с этими негодяями дела, ибо заменить себя на других они не позволяли и самому Джахангиру.
  Слова попросил государственный советник Ларионыч.
- Должен вам напомнить, - начал он, - что в текущем году нам необходимо выплатить около 20 миллиардов  по внешнему  долгу; между тем, казна пуста  и мы встаем перед необходимостью нового крупного заимствования. Имеются ли другие предложения?
- Позвольте мне высказаться, - подскочил Бука, - есть ряд вопросов к докладчику и некоторые предложения по выходу из создавшегося экономического тупика.
Все покосились на председательствующего в этот день Азазелла, который был милостиво оставлен Хомяком в столице, и тот важно кивнул.
- Вопрос первый, - методично начал долбить оппонента Пришелец, -  будьте добры, объясните, наконец, нам, непросвещенным, откуда взялась эта цифра в 160 миллиардов? Кто их конкретно брал, и на что  были израсходованы средства?
Ларионыч заметно занервничал; маленькие злые глазки забегали по сторонам, а пальцы рук стали выписывать сложнейшие фортели наподобие перелистывания каких-то невидимых нам бумажек.
- Знаете, господа, - забормотал он, не следует отвлекаться от обсуждаемой темы; совершенно неважно, как возникла данная ситуация, гораздо важнее, как из нее выпутываться!
- А ты уверен, что она  возникла,  а не выдумана? – невозмутимо парировал Бука, - существует же такое понятие, как фальшивые расписки, поддельные векселя и тому подобное… не исключено, что почивший тиран подмахнул, не глядя с пьяных глаз, какие-то бумаги, а мы-то тут при чем? Следует все-таки разобраться, что же произошло!
- Ничего уже не вернуть, - ответил Ларионыч, - нельзя, как известно, в одну и ту же реку войти дважды; что было, то было, и если даже нас надули, то теперь уже доказать что-либо не представляется возможным. Лучше вернем наше заседание в конструктивное русло и рассмотрим реальные возможности погашения наших долговых обязательств.
- А если и возможностей – никаких, - не отставал Пришелец, - тогда что делать? А давайте-ка, объявим им дефолт; будет знать, мерзавцы, что не все коту масленица!
Собравшиеся мерзавцы и негодяи переглянулись: им явно не улыбалась подобная перспектива. Свои глубоко запрятанные в зарубежных банках счета они так и не открыли для Кощеевых ревизоров, а объявление технического дефолта грозило конфискацией всех зарубежных валютных счетов этих мошенников в пользу кредиторов. Бука перехватил  эти взгляды и прочитал убогие мысли  чиновников, и зверски улыбнулся.
- А почему бы и нет, уважаемые? – ехидно вопрошал он, - это же экономически выгоднейшая операция! Не хотят списывать нам долги, так мы и сами это сделаем за них. В конечном счете, и государству, и основной части населения совершенно неважно, что некоторые нувориши… или даже все богатеи лишатся своих зарубежных вилл и накоплений; зато со страны упадет, наконец, этот удушающий груз, и начнет она жизнь, как говорится, с чистого листа. От подобных перспектив, признаться, дух захватывает! Что это вы как будто побледнели? – продолжал ерничать ядовитый Пришелец, - неужели у вас не болит душа за обезумевший от многолетних невзгод и трудностей свой народ? Разве вам не жалко половину, или даже три четверти населения, едва-едва  сводящего концы с концами? Так пойдите же, наконец, навстречу чаяниям широких масс, а не оставайтесь послушным орудием преступных интересов олигархов!
Я, конечно, понимаю, - понизил он голос, что  трудно вот так, спонтанно и сразу изменить собственный менталитет и отказаться от вредной привычке тащить в собственную берлогу все, что только под руку попадет и что плохо лежит. Но разве мы, достойные слуги и верные друзья великого и ужасного Джахангира, испугаемся трудностей? Да нам нет преград ни в море, ни на суше! Старший брат Джахангир смотрит на нас с ослепительных вершин Алтая! Опомнитесь, наконец! Я, как полномочный представитель Господа Бога, ответственно заявляю: гореть вам, товарищи, в Геенне огненной!  Причем, так гореть, как вам и не снилось; все ужасы Ада, так подробно расписанные  средневековыми теологами, померкнут перед тем, что вам всем предстоит, причем очень скоро! Вы что, собираетесь жить вечно? Так я вас вынужден разочаровать! Очень скоро к праотцам отправится, например, господин Галошин…
При этих словах раздался грохот падения на пол грузного тела  вышеупомянутого чиновника. Собрание загудело, как потревоженный осиный рой.
- Продолжить перечень объектов, вернее сказать, субъектов, которым предстоит последовать за ним? – невозмутимо продолжал, между тем, Бука, - или, может быть, вам стоит задуматься над своим поведением во избежание более, чем печальной участи Пиан Рашида?
-  нет, нет, не надо! – заревели десятки здоровых глоток, - мы все уже поняли! А денег все-таки не отдадим! Черт с ней, с душой, пусть горит себе на здоровье!  У нас все-таки имеются обязательства перед родными и близкими; они уже привыкли к тем маленьким удобствам, связанным с большими деньгами…
- Вот это так грешники! – не то изумился, не то восхитился я, - поди, Кощей Первый смотрит на вас из своего пекла, и думает: “нет, не зря я жил, достойную смену вырастил!”.
-  Воистину так, Парамоша, - бросил, наконец, реплику  председательствующий Азазелл, - смена не только достойная, но и более того: недалек тот час, когда он сможет всем присутствующим переслать из Ада записку: “побежденным ученикам  от еще более побежденного учителя”. А победить вас придется, судя по всему, мне лично! – И стал угрожающе закатывать рукава дорогого пиджака, мешком сидевшего на его дьявольской фигуре. Собравшиеся поняли, что угодили между Сциллой и Харибдой; было совершенно непонятно, кого следует опасаться более всего – то Ада и Сатаны, то ли Бога и грядущего возмездия, то ли надвигающего на них неукротимого демона. А  известно, что когда неизвестно, чего опасаться следует  больше всего, то больше всего следует опасаться  всего. А как этого достигнуть? Да очень даже просто: высокое собрание залегло лапками кверху и хором завизжало, заскулило и жалобно заблеяло: - пощадите нас все, кто слышит! Каемся, обязуемся впредь не грешить! Господи, помилуй, Азазелл, пощади, Сатана, отстань! Простите нам грехи наши, как мы прощаем чужие долги!
Опешивший от этого бреда Дух застыл, подняв карающую волосатую десницу; на его глуповатой морде застыло такое неподдельное недоумение, что с него можно было сейчас писать картину маслом: “баран перед новыми воротами”. И я, не выдержав, прыснул, и обстановка внезапно разрядилась. Визгливо хихикал Ларионыч; гоготал, словно били кувалдой по пустой железной бочке, Азазелл, а высокое собрание истерически визжало; не совсем понятно было, что это – хохот или рыдание? Пришельцы, Дух и я давно уже не смеялись, а чиновники все продолжали рыдать и взвизгивать на разные голоса. Наконец, мы бросились успокаивать их оплеухами… это подействовало, и через несколько минут Пришельцы и старый демон выталкивали уже ни на что не пригодную  толпу из зала заседаний.
  Не надеясь больше на помощь со стороны  бюрократической машины Кощея, решено было начинать великие преобразования самостоятельно. После короткого обсуждения мы пришли к компромиссному решению – восстанавливать порядок и… монархию. Царем единогласно  был избран отсутствующий Джахангир. Дух сделал вывод, что спрашивать никого ни о чем больше не надо, а следует только отдавать соответствующие распоряжения. К обеденному перерыву в правительственном дворце началось не движение даже, а какое-то неистовое кипение, буря в стакане воды, сопровождающаяся громом из навозной кучи. Сотни клерков и курьеров носились, как угорелые, из кабинета в кабинет, из телетайпа  - в Интернет… Дух отрывисто отдавал приказы, согласованные со мной и Пришельцами, и они разлетались по министерствам и губерниям, сея ужас и запоздалое раскаяние в  сердцах нашкодивших и проштрафившихся администраторов. Мы снова участвовали в историческом процессе, и, закусив удила, мчались в неизвестность. Возникающие на горизонте туманное будущее пугало и приманивало одновременно, и всем нам очень хотелось сделать его как можно более привлекательным. Со всех стен и заборов дворники лихорадочно сдирали рекламные объявления, а на их месте возникали портреты царя Джахангира Первого во всем великолепии – в шапке Мономаха, в роскошном мундире генералиссимуса; впрочем, вместо скипетра и державы  царственные руки сжимали ручку ядерного чемоданчика и древко трехцветного флага. Музыканты по всей стране в страшной спешке заучивали ноты нового государственного гимна: “Боже, царя храни”, который был принят, невзирая на мои яростные протесты. Дух, не мудрствуя лукаво, сам себя назначил регентом монарха, как будто бы пятидесятилетний Кощей нуждался в каких бы то ни было наставниках… Бука с Бякой решили поочередно занимать посты рейхсканцлера… виноват, главы кабинета министров, и лорда-протектора. Мне же достался, как всегда и, словно в насмешку, малопочетный пост  камер-юнкера, причем ничего общего не имеющий с должностью, занимаемой, в свое время, А.С.Пушкиным.  Азазелл взял и выпустил указ, согласно которому серафима третьего класса Парамона разжаловали в юнкеры и бросили в одиночную камеру. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Спасибо Кощею, срочно объявившего узкую амнистию в честь коронации; собственно говоря, амнистии, как таковой, и не было, а выпустили на свободу лишь меня лично. Но при себе Кощей  решил бедного перегрина не оставлять, и, снабдив волчьим паспортом, спровадил вашего покорного слугу туда, куда Макар телят не гонял… а если быть точным – выдворил из столицы к черту на кулички. И ничего мне не оставалось, как вновь пуститься во все тяжкие и отправиться в далекие страны.  Бесконечная дорога вновь распахнула свои пыльные объятия.
  Так начиналась новая эпоха  - Реставрация.