Школа

Наконец, пришло время покинуть наш замечательный домик под столом и отправиться в школу. Я завидовала брату, что ему уже семь лет, и он почти школьник. Мне пока пять, через месяц в начале октября (вот досада!) шесть будет.

«Неужели я и через год в школу не пойду? Ведь к сентябрю до семи все равно месяца не хватит! А Коля вон как формой воображает – новенькая, шерстяная, серого цвета. И настоящая гимнастерка с металлическими пуговицами! Вот, если бы еще солдатского цвета… Но все равно, под ремнем (с пряжкой) все сборочки назад переводятся!... Вот, опять пошел перед соседями хвастаться! Сейчас будет на кухне всем букву «Ш» на настоящей кокарде на фуражке показывать – Школьник, значит... А меня с собой не взял! Подумаешь, школьник?! - продолжала я на все лады свои «завидки», - сечас вернешься и получишь про воображалу. Номер пять. Или номер десять? Да - обоих получишь!
- Воображала номер пять, прекратите воображать!
- Воображала номер десять, разрешите вас повесить!», - бормотала я наши детские дразнилки.

В этот момент в комнату вбежал Коленька в школьной фуражке:
- Танюша, мы - в мальчиша Кибальчиша начали, будешь с нами?
- Ура-а-а! Я буду снаряды подносить! – мгновенно откликаюсь я на предложение.
- Нет, будешь раненых перевязывать! – говорит он уже командным тоном.
Я хватаю «санитарную сумку» и выбегаю в длинный коридор нашей коммуналки, где меня уже ждут раненые  мальчиши: Вовка, Лешка, и Саня…

Через год я в школу, конечно же, не пошла. Врачи не дали медсправку – уж больно у меня к семи годам была толстая медицинская карта. Мой организм, видимо, имел особую страсть к болезням. Все простуды, гриппы, ангины, воспаления легких, плюс еще и все детские (можно сказать, обязательные в то время) болезни – это уже чересчур для одной маленькой девочки. И до того я была замучена лекарствами (а ведь до сих пор не умею проглотить таблетку!), уколами и прочими процедурами, что с тех пор совершенно искренне считаю врачей своими врагами (простите меня, уважаемые, в наказанье, видимо, я рядом с вами всю жизнь работаю).

Мама предпочитала, если уж нам болеть, то чтоб я была первой, так как Коленька от меня почему-то не заражался. А вот, если заболевал первый он, то обязательно следом за ним шла я. И тогда маме доставалась двойная продолжительная вахта ухода за больными детьми…

Коля переболел корью быстро и "в легкой форме". На двери квартиры тогда вывешивали грозные объявления: «К а р а н т и н…». Потом, как обычно, заболела я… и очень тяжело. Мне все время было очень страшно. Я плакала и просила маму не уходить, а побыть со мной, рядом с кроватью. А она, видимо, уже вся извелась из-за меня, а потому немного сердилась: «Нечего дома бояться – поспи немного и все пройдет», - и уходила из комнаты стирать или готовить. И вот тогда с потолка на меня начинали падать огромные пауки. Я была уверена, что сознание меня не покидало, и эти фантастических размеров страшные пауки были на самом деле.

...Мама вышла, закрыла дверь. Я лежу и боюсь не то что шевелиться, но даже дышать. И вот на потолке появилась маленькая черная точка. Постепенно увеличиваясь в размерах, она стала шевелиться и приобретать какие-то, пока непонятные формы. Страх сковывал все мое тело и сделал его таким тяжелым, что даже если сильно захотеть, все равно не сможешь шевельнуть и мизинцем.

Теперь уже из «живой» и большой черной точки стали вытягиваться мохнатые отростки. «Это же паук и его лапы! Фу-у, какое страшилище!». Паук дернулся и, отделившись от потолка, повис на нем одной лапищей-отростком, раскачиваясь как раз напротив моего лица - сердце, глухими ударами стучавшее в моей голове, внезапно остановилось… Но этому чудовищу все было мало! резким движением вниз оно сократило расстояние между нами, продолжая раскачиваться теперь на своей паутине на расстоянии примерно тридцати сантиметров от меня!..

Нисколько себя не слыша, я кричала, кричала и кричала… Вошла мама:
- Ну, что ты кричишь? – сердито бросила она в открытую дверь.
Я знала, что она не поверит в паука.
- Мамочка, любимая моя, милая моя, не уходи, пожалуйста, только не уходи.
С огромным трудом я протянула к ней руки и сквозь рыдания и слезы продолжала умолять. Но она стала бранить меня за капризы, а потом повернулась в сторону двери. Тогда я в отчаянии тихо сказала: «Ну и иди, а я тогда сразу умру!». Этого уже мама не ожидала, это прозвучало как вызов! «Вот, упрямая,  вся в своего отца», - зачем-то сказала она, но на всякий случай положила мне руку на лоб. От ее холодной руки моей голове сразу стало легко-легко. Какое-то время мне еще казалось, что я превращаюсь в яркую бабочку и упархиваю куда-то высоко-высоко к свету…

Когда я очнулась, вокруг меня было много народу – два врача, мама, папа и из-за них выглядывало озабоченное лицо Коленьки, которое расплылось в радостной и ободряющей улыбке настоящего друга, когда наши глаза встретились.

Потом он мне рассказал, что у меня была температура 42, и мне вызвали скорую помощь и делали уколы. А у него в классе полкласса заболело этой корью, и всех распустили на карантин. И что теперь он будет сидеть со мной, читать мне книжки вслух, и сейчас как раз взял в библиотеке – мне по возрасту – «Четвертую высоту» про Гулю Королеву, и что ни один паук на меня больше не упадет! Ему я поверила - и пауки больше не падали… 

Характерной чертой моего брата (кроме любви к чтению) была безудержная любознательность. Даже лучше, наверное, сказать, что он торопился узнавать как можно больше. И, естественно, благодаря этой, в детстве устойчивой черте характера, он сначала делал, а потом уже думал. Соответственно из-за этого часто попадал в разные неприятные ситуации. При этом более всего страдало его здоровье. То он падал оттуда, куда кроме как из любопытства, вроде незачем было забираться, и получал сотрясение мозга! То съезжал не с той «горки», на которой все катаются, а чуть-чуть поодаль (в речку) - чтоб с трамплином. Результат – сломанная ключица. То, катаясь на коньках, получал рассечение брови… и прочее, и прочее. И мало того, так уж была устроена наша мама, за все эти страдания его еще и наказывали. Мама считала, что он просто непослушный ребенок, и с ним сладу нет. 

Там, где любой пошел бы в обход, ему было некогда, и он обязательно шел прямо – напролом, то есть. Если ему что-то не нравилось – он мог один встать против всех! Из-за этого у него постоянно возникали какие-то стычки с друзьями и одноклассниками. К тому же для педагогов он был весьма неудобным учеником, так как благодаря своим знаниям, полученным из книг,  и несомненным способностям ему все очень легко давалось, начиная с первого класса и до восьмого. То есть ему совершенно незачем было стараться и задействовать прилежание к учебе. А в то время за прилежание и за поведение ставили отдельные оценки. У брата они всегда были неудовлетворительными. В результате, несмотря на свои способности и множество положительных качеств, он по поведению выпадал из общей массы обычных своих сверстников в позицию ниже среднего уровня. Я с этим мириться не могла и всегда вставала на его защиту. И когда после восьмого класса, несмотря на протесты родителей, он ушел из школы и поступил в мореходное училище, я полностью его поддержала. Но до этого еще надо прожить восемь лет…

Когда брат пошел в третий класс, я, наконец-то стала первоклассницей! И, в отличие от него была слишком прилежной и правильной. То есть - единственную свою кляксу за четыре года чистописания я помню до сих пор. Хотя мама и в этом находила фальшивую нотку, она почему-то считала, что поговорка «в тихом болоте черти водятся» - это как раз про меня!

Тем не менее, в классе ко мне за парту всегда сажали самых плохих мальчиков - на исправление, значит. Двоих я особенно помню, даже их имена и фамилии, потому что их вернули в школу из детской колонии. Это были «переростки», старше моего брата и в два раза выше меня. Поэтому обижать такую малявку (связываться с ней!) даже для них было, ну, несерьезно. А, с другой стороны, они даже и не подозревали, что закаленная духом в «боях за правду» со своим старшим братом, не считаться с собой я им не позволю. За четыре года начальной школы я пересидела со многими «хулиганами». Постепенно у нас завязывались понимание и дружба. За это понимание я была «в авторитете» у «хулиганов» не только нашего класса, но и в параллельных и даже в старших.

Однажды это помогло мне спасти брата от избиения. Как-то уроки закончились, и я бегу в раздевалку. По пути, бросив взгляд через окно в школьный двор, вижу, что вокруг Коли собирается толпа мальчишек с явно недобрыми намерениями. Вот уже окружили – их человек семь! Семь против одного моего брата! Ну, пальто одевать некогда. Выбегаю во двор – портфельчик поднят высоко над головой. Несусь во весь опор к группе, потому что там уже началось: один, самый рослый близко надвинулся на Колю, и еще без рук, но уже толкнул. Как раньше драка начиналась, если особого повода не было? Подходят вплотную: «Ну, ты че?!», - а дальше толкают! И тут кто-то из «хулиганов», завидев меня, несущуюся с портфелем, как со знаменем, крикнул: «Атас! Сеструха его бежит!». И вся толпа волной отхлынула от Коли, с сожалением.

Правда, надо сказать, что брат мне за это не был благодарен: «Вечно ты - откуда ни возьмись! Без тебя бы обошлось!», - бубнил он с недовольством себе под нос. Ну, а я, описывая портфелем полные круги от плеча, подскакивая на каждый шаг, пролетела мимо этой команды драчунов, всем своим видом показывая, что вовсе они меня ничем не привлекают!

Когда мы уже оба стали школьниками почему-то изменились  воспитательные меры, к нам применяемые. Стояние в углу по разные стороны изразцовой печки как-то незаметно перешло в наказание ремнем, которое воспринималось нами как оскорбление. И, выражая свой протест, мы, сговорившись, решили, что ни за что не будем реветь, сколько бы нас не пороли! А пороли нас вместе, потому что мы всегда друг за друга заступались. А раз так, то виноваты оба – считала мамочка.

И опять же, для облегчения моего наказания брат всегда первым вставал «под ремень», чтобы мама устала на нем и мне поменьше досталось. Я успевала настроиться, точно помню, что я говорила про себя: «Я – камень, я – камень…». И когда ремень переходил на меня, то я уже стояла, стиснув зубы, полностью окаменевшая. И выбить из нас раскаяние (слезы) маме ни разу не удалось.

Вот так нас учили послушанию и хорошим манерам… И мы считали, что нам еще повезло! Потому что, мама Марика из квартиры под нашей, с которым мы дружили, ставила его на колени на горох, сухой желтый горох, из которого суп варят.