Взрослая жизнь Гл 8. Мне кажется, в жизни грустнее

Как стыдно было. Учили меня, учили,  а теперь, вот, ухожу... Права директриса Центрального почтамта и насчёт меня. И в том, что у нас «женщины так часто в декрет идути с детьми дома сидят, а людей на работе не хватает!» Две недели не давала
мне разрешения на увольнение, как ни убеждала её, что  хочу учиться в Университете, и надо ещё к нему подготовиться.

Потом, как объявит вдруг, что направляет меня в лучший техникум связи,
одесский! Хотя бы специалистом вернусь. Вот это было самое страшное, там же
один из основных  предметов – математика!
Некуда  деваться, пришлось всё рассказать и о своём  отношении к сему
предмету, и как из-за него даже самогипнозом овладела. В общем, просто.
Надо только представить себе что-то ужасное, от чего сердце быстро-быстро 
заметается. Ту же учительницу, к  примеру, что всё в тебе «насквозь видит».
Или землетрясение, когда комната на седьмом этаже как корабль. Потом сразу
измерить температуру и показать маме, врачу, кому угодно! Уважительная
причина пропуска урока обеспечена.

Отпустила  всё-таки директриса с миром. Способность эта моя так на неё
повлияла, а может отличная рабочая характеристика руководительницы Аглаи?
В ней так и значится: «исключительная  честность», «добросовестность в
исполнении служебных обязанностей» и «заслуженное уважение коллектива».
И ещё, «постоянное стремление к повышению знаний, к освоению молдавского
языка в быту».   
Папа, как прочитал,  даже присвистнул: 

«Твоя  Аглая  Антоновна и стихами бы записала, чтобы помочь тебе
куда-нибудь определиться!»

Ничего себе! И не куда-нибудь, а в Университет! И потому, что я сама
захотела!

Самое главное в моей жизни  всё же то, что снова думаю в рифму!
Первое настоящее стихотворение - три года назад, в восьмом классе, когда
проходили письмо Татьяны. Ей можно, а мне нельзя? Загадала, посмотрела на
серебристые облака, и будто прочитала – целая страница!
После того, как с выражением выдала на литературе, Женька три дня в школе
не был без уважительной причины. Испугался, а как исподтишка записочки слать…
И Инка, лучшая подружка, выдала мой секрет о театре этой группе воображуль!
И так захотелось смотаться от них подальше, пусть дружат все вместе!
Решила, что лучше сразу в Одессу, без постоянной домашней опёки доучиться
и поступать в театральное. Пусть по афишам узнают!

Именно в Одессу, смех! Это сейчас: езжай - не хочу! А тогда - моя
недостижимая мечта! Самое смешное, что так и не доехала, на станции Раздельная на
половине пути застряла».* Не на то табло посмотрела, и показалось слишком 
дорого до Одессы, а у меня всего двадцать рублей, что на туфли к выпускному.
Станция  беленькая, уютная, лучших раков-крабов продают. Отослала домой
письмо-телеграмму успокоить, вдруг письма моего на столе не найдут.
Приукрасила, конечно, про «симпатичный  украинский городок" без названия,
в котором шикарно устроилась.
Где мне было тогда знать, что на каждой телеграмме пункт отправления
отпечатывается...

На хлебозаводе подручной сразу отказали, мол, иди раньше, каши поешь!
В магазине так разглядывали, что захотелось самой поскорей слинять. А тут
уж вечер, решила переночевать и в порядок себя привести, а с утра место получше
обследовать.
Спрашиваю бабулю в гостиничке  маминым голосом: «Мне бы коечку до утра
подешевле, пожалуйста!», гипнотизирую ее в то время, как своё детское
свидетельство о рождении протягиваю, и получилось! Возвращает мне всё
с ключиком:

«Есть одна коечка, кто-то оплатил и выехал, до утра можно и так побыть!»

И ещё спросила, не к мужу ли из Кишинёва приехала, смех!

В комнате той уже Валентина Ивановна жила, и столько одёжы у неё везде
красивой: плащи, кофты всякие! Из Одессы, сказалась. Врач по профессии, а
здесь в командировке. Теперь уже иначе на этого «врача» смотрю. Сама дважды
беглых детей в детскую комнату милиции доставляла, у кого только они ни побывали!
Но тогда до чего обрадовалась, когда она пообещала через два дня с собой в
Одессу захватить и в комнате сына, что в армии, на время поселить. 

Утром  помогала соседке чемоданчик и саквояж в магазин отнести, а тут дождь.
Попросила меня сбегать за её зонтом, а возвращаюсь из гостинички, как раз
напротив уазик тормозит, и оттуда, как в кошмаре наяву, папа.

-  Юля! Далеко собралась?
-  До угла… Валентине Ивановне зонтик отдать!
-  Ну, отнеси и поедем. Вещи ещё есть?
-  Рюкзак!
-  Забери!

Не мучил расспросами, почему, да как. На почту маме позвонить сам пошёл, а
потом мы, как ни в чём не бывало, купили у дядьки раков и чулки  мне в сельпо,
сменить мокрые. И по дороге ехали молча, папа за рулём, а я сзади. Теперь
понимаю, чувствовал, как мне тогда трудно было, и ничего не рассказал.
И правильно, потому что, если бы я знала, что у ворот собрались как на
похоронах наши соседи и родные, учителя и одноклассники, а с ними
Женька и Инка, то выпрыгнула бы по пути.

Только, когда навстречу бросились плачущие мама с бабушкой, я узнала, что
произошло. И про исчезновение необъяснимым образом  моего письма, и то,
как все набросились на бедную бабушку, которая  в то время жарила на веранде
котлеты и не заметила, как я мимо с рюкзаком проскочила. И про Всесоюзный
розыск на суше, и на море, и мои фотографии всюду. И то, что, оказывается,
собираясь в спешке, вместо своего свидетельства о рождении, прихватила папино
с мамой свидетельство о браке…

Забыла, написался  стих  про «Обыкновенное чудо!», только не совсем, как
в фильме, где мои любимые Олег Янковский с Ириной Купченко и Александр
Абдулов с Евгенией Симоновой. Мне кажется, в жизни гораздо грустнее…