Хлеб и вино

    Елена поджидала мужчин дома, в своей однокомнатной квартире на Тушинской. Это очень рискованно. И, тем не менее, Лена шла на риск, «по состоянию здоровья», как говорила сама себе.
    Обычно она долго выясняла по телефону, что за мужчина, и старательно вслушивалась в его голос. Ей нравились низкие, грубоватые голоса, отчего в области живота она чувствовала тепло, так что вдруг замечала не к месту, что из одежды на ней сейчас лишь футболка на голое тело, чем, вероятно, шокировала не одного собеседника.
    — Елена, ты занимаешься проституцией? — спросил её как-то новый мужчина.
    — Нет.
    — Отчего же ты одна? Судя по фотографии... неплохо выглядишь, — продолжил незнакомец на том конце провода.
    — Так бывает, — только и сказала Лена.

    Этот мужчина придёт к ней вечером, в шесть часов, и сейчас Лена занята уборкой. Тяжёлый труд. Поскольку уборка делается только перед приходом очередной жертвы, и если никого долго не было, как сейчас, то предстоит большая работа. Ведь последний гость появлялся здесь полтора месяца назад и всё в её логове запущено. Коричневые потрескавшиеся пятна на кухонном столе и стульях, кругом пыль и какие-то штуки всё время попадают под ноги, перекатываясь по полу со стуком сухих костей.
    «Отчего же ты одна?» — звучит в её голове. Не одна, не одна, говорит себе Лена, у меня есть семья, и моя мама обо мне беспокоится и помогает, и сынок, Серёжа, такой славный мальчик, сейчас ему одиннадцать, правда, живёт не со мной, разлучили через суд. А мужа нет, пропал давно, да и жестковат был, что там говорить.
    — Да Бог с ним, — вслух произнесла Елена и пристально посмотрела на дверь туалета.
    Однако шестой час, нужно одеваться. Она действительно всегда ходила по квартире в футболке на голое тело. Рост сто шестьдесят пять, вес пятьдесят восемь, было сказано в её объявлении, познакомлюсь с человеком без вредных привычек, абонентский ящик шестьсот девяносто девять, отвечу на дружеский звонок после обмена фотографиями.
    Её изображение двухгодичной давности, где она сидит ужасно накрашенная в ялтинском парке на фоне стриженого кустарника, выглядит очень эротично. Поскольку Лена сидит на корточках, придвинув колени к лицу, так что внутренняя часть бёдер полностью открывается зрителю, и длинное тёмное вечернее платье, стекающее по бокам, контрастно подчёркивает притягательную обнажённость её ног. На обороте надпись: «Привет из Ялты. Целую, Лена, 2002 г.»
    Это не её снимок, хотя она и похожа на эту ялтинскую девицу, как две капли воды. Фотографию Лена вытащила из бумажника одного проходимца, по фамилии Офенгейм, что без вести пропал как раз два года назад. Пошёл покупать себе костюм, а заодно купил и жене бюстгальтер. И кстати, на товарном чеке, кроме костюма, значился ещё и бюстгальтер, что показалось бы странным директору, принимающему отчёт Офенгейма, поскольку костюм-то нужен для работы. Костюм, но никак не бюстгальтер. Возможно, Офенгейм как-нибудь и выкрутился перед доброжелательным директором, тот, глядишь, и списал бы этот злополучный аксессуар, но не дано было тому случиться.

    Лена помяла и понюхала бюстгальтер, старенький, и уж на размер больше, чем положено. Плохо держит, зато свежестиранный. Надела его, натянула материны трусы, реликтового фасона, поверх — чёрные синтетические трико-штаны, серенький ветхий пуловер и чуть подвела ресницы химическим карандашом. Ничего — сойдёт.

    Он пришёл ровно в шесть, как и было условлено. Без цветов, но с бутылкой сухого вина, «Мерло» или что-то в этом роде. Одет был прилично, представился. Имя, правда, странное, то ли немец, то ли прибалт. Фамилия — Офенгейм.
    — Ещё один Офенгейм что ли?.. — подумала про себя Лена, а вслух спросила, — Простите, мы раньше не встречались?
    — Как будто нет... — озадачено произнёс пришелец.

    Они перешли в большую комнату, занимавшую почти всю площадь квартиры. Её квартира состоит из большой комнаты с выходом на типовой балкончик, затем коридор на кухню, по ходу которого двери туалета и ванной, ну и сама кухня, шесть квадратных метров. Нигде не спрячешься.
    Сначала они пугались друг друга. Лена наливала чай и горлышко заварника колотило о кружку. Поставив заварник, Лена вытянула чуть вперёд перед собой правую руку, рука тряслась. Верхние фаланги пальцев были немного загнуты внутрь, как у больных после дозы галлоперидола. Лена смотрела на свою кисть, и Офенгейм, взявшись двумя пальцами за оправу очков, тоже смотрел. Возникла неловкая пауза.

    Так или иначе, после полуторачасовой беседы они были в постели. Лена попросила своего гостя сходить в душ, тот заявил, что он уже принимал душ перед приходом сюда. Нет, настаивала Лена, всё равно сходи. Пока Офенгейм мылся, она быстро проверила его карманы, нашла пачку денег, где были вперемешку доллары и отечественные купюры. Отсчитала ровно двести пятьдесят рублей и сунула их под кровать, чтобы в случае чего можно было сказать, что, дескать, сами туда завалились. Остальные деньги положила на место. Затем собрала всю его одежду с пола и аккуратно повесила на стул.
    У неё не было навязчивой мысли сварить Офенгейма в баке для кипячения белья, а потом купить двадцать пять нарезных батонов на украденные деньги и просто попрыгать на них. Походить, помять босыми ногами, и тем самым надолго оставить в памяти это странное переживание. Нет. Однако она могла себе представить, будто тело Офенгейма слеплено из хлебного мякиша, и лежит вот здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки, хотя этих двадцати пяти батонов хватит только на ноги. От подобной ноги можно отрывать кусочки и разбрасывать их по всей комнате. Вот праздник!

    Около полуночи кавалер высказал пожелание — чем-нибудь подкрепиться. Лена вызвалась приготовить курицу, а гостя попросила сходить ещё за одной бутылкой, благо круглосуточный магазин совсем рядом. Офенгейм охотно согласился, он был в хорошем расположении духа и считал этот вечер очень удачным.
    Когда он расплачивался за вино, то обнаружил отсутствие известной суммы. Это несказанно поразило его. Почему именно эта сумма, а не две, три или, скажем, пять тысяч. Ну зачем ей нужно было красть эти деньги, ведь, он мог дать ей гораздо больше, если бы она попросила. Это не укладывалось в его голове. И ведь заставила же сходить в магазин, понимая, что он заметит пропажу, или здесь что-то другое? И что за бак для кипячения белья стоит у неё на газовой плите? Выйдя из магазина, Офенгейм стоял в ночи и смотрел на её освещённое окно. И так страшно ему отчего-то стало, что, передёрнувшись всем телом, он припустился бежать в направлении метро.

весна, 2005г.