Исповедь демона

Очень старый рассказ, воскрешенный из найденных черновиков в девственности, написанный в состоянии острого религиозного чувства. Может быть, наивный и глуповатый, но искренний. Атеистов, воинствующих атеистов, либеральных атеистов и прочих нелюителей веры в организованных формах - прошу не злопыхать.

 Отец Александр - настоятель небольшого окраинного прихода во имя архистратига Божия Михаила – шаркающей походкой смертельно уставшего человека вышел из алтаря и тоскливо взглянул в окно. На улице вовсю хлестали упругие плети дождя, и, несмотря на не такой чтобы уж и ранний, но уж явно не поздний час, было темно. Небо казалось черным из-за огромных грозовых туч, сквозь которые украдкой пробивался мягкий свет молодого месяца. Время от времени тучи полностью закрывали ночное светило, и пугающая темнота опускалась на город. Правда, ненадолго.
Отец Александр, низенький бородатый батюшка с плешью среди седеющих волос, огорченно цокнул языком. Вечернее богослужение уже два часа как кончилось, все прихожане давно разошлись по домам, и только священник никак не мог уйти из-за страшного ливня. Ходить же в дождь считал невозможным – боялся простудиться. Хотя время было летнее и большую часть суток улицей царила вязкая жара, по ночам становилось холодно. Он уже завершил переоблачение и теперь был в простой черной рясе, слегка порванной вдоль кармана.
В храм закралась влажная прохлада; отец Александр зябко поежился и решительно захлопнул чуть приоткрытую форточку. 
Внезапно скромно украшенные деревянные двери церкви разлетелись настежь в разные стороны, словно от сильного порыва ветра, и с грохотом ударились о стены. Что самое интересное, в таком положении и остались, не срикошетив и словно в страхе застыв. Батюшка с удивлением поглядел на них, и, вздрогнув от хлынувшего в храм шквала ледяного воздуха, сделал шаг вперед, чтобы закрыть.
И увидел новоприбывшего.
Он шел сквозь холодные струи ливня, не замечая их. Брел через тьму улицы, словно раздирая ее шагами; тьма покорно расступалась перед ним, а луна отворачивалась от него, неохотно освещая его силуэт лишь сзади. Он плотно замотан в широкий бесформенный балахон, нещадно раздуваемый порывами ветра, а руки держал в рукавах. Лицо его  полностью закрыто глубоким темных капюшоном, непонятным образом не сдутым с головы разбушевавшейся стихией. Несмотря на то, что балахон незнакомца был черного цвета, его фигура резко выделялась на фоне улицы.
Если, конечно, наука говорит правду и черный цвет состоит из смеси всех основных, подумал отец Александр, то одежды странного посетителя это доказывали: в их темной ткани переливались разноцветные, притягательно сплетающиеся блики.
Неспешной и боязливой походкой, шаркая и подволакивая ногу он прошагал к дверям, беспрестанно озираясь по сторонам. В каждом его движении просматривалась граничащая со страхом неуверенность.
-Проходи, проходи; холодно, - нетерпеливо, но мягко поторопил отец Александр, поежившись.
Капюшон фигуры метнулся в сторону священника. Тот вдруг ощутил странное беспокойство по поводу необычного и пугающего пришельца. Резко хлопнули внезапно затворившиеся двери; в храме снова потеплело.
- Чего ты хочешь? – осторожно, однако дружелюбно спросил батюшка, медленно спускаясь со ступенек амвона. Перед алтарем еще горели несколько высоких свечей; нагрудный крест священника заблестел в их скромном свете.
Фигура подняла руку и прикрыла глаза, точнее, верхнюю часть капюшона. Ее рука была полностью замотана в серые окровавленные бинты, некоторые из которых свисали с ладони. Рука незнакомца источала сладковатое зловоние, напоминающее смесь ладана и гнили, из границ между бинтами сочился грязно – бурый гной.
- Ты прокаженный?! – отшатнувшись, вскрикнул отец Александр.
- Святой отец…я…прошу…исповеди, - хриплым и зловещим, но твердым голосом проговорил посетитель.
Священник страшно удивился, но не нашел предлога отказать больному, с трудом пришедшему в храм. Только боязливо осведомился, не заразна ли болезнь незнакомца, и, получив отрицательный ответ, положил крест и священное писание на аналой, надел на себя поручи и епитрахиль в алтаре, вернулся. С удивлением поглядел на то, что тот сделал: он накрыл распятие и священное писание кусками своих кровавых бинтов.
- Мне…так…легче, - тихо сказал посетитель, опустив капюшон.
- Ладно, - опасаясь, что новоприбывший ко всему прочему еще и безумен, промолвил отец Александр, - я слушаю тебя.
- Я хочу рассказать тебе о моем предательстве.
- Кого ж ты предал? – кисло усмехнувшись торжественности незнакомца, спросил батюшка. Бросать на собеседника косые взгляды он не переставал.
- Бога.
В храме воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь ударами капель дождя об стекла. Священник тщательно поморгал и подумал, что ослышался.
- Кого? – рискнул все-таки уточнить он.
- Ну, Господа, Саваофа, Иегову, Яхве, Анатму, Атанатоса, Элои, Эла…у него много имен. Гораздо больше, чем можно вообразить.
- Кто же ты? – холодея, промолвил батюшка, как только вновь обрел дар речи.
- Я был архангелом. Одним из многих. Одним из стоящих надо мной был Денница. Когда он поднял мятеж, я не сразу решился поддержать его. С одной стороны стоял он и множество других: Самаэль, Асмодей, Абаддон, Саргатанас, Астарот, Ваал. Конечно, тогда все они носили другие имена, светлые, отражающие их былое величие, но их вряд ли помнят даже они сами. С другой меня отговаривали Михаил Селафиил, Рафаил. Но я был слишком горд, я польстился на то, что смогу сам стать богом. Я не имел ничего личного против Господа Саваофа, в отличие от дико возненавидевшего его Денницы, но считал, что так познаю истинное величие Божества.
- Так ты… бес. Демон, - с ужасом и отвращением пролепетал отец Александр, решив ничему не удивляться и чувствуя себя, как в кошмарном сне. – Нечистый дух?
  - Да, теперь нас называют именно так. Мы – павшие ангелы и прочие небесные лики, князья темных духов. Денницу, Светозарного, теперь называют Люцифером, ангельского имени Самаэля и еже с ним, как и прочих павших, я не помню…я уже об этом говорил. Меня звали Исмаэль.
- И ты пришел, чтобы осквернить сей Божий храм, - начав со страха говорить словами из молитвы, подытожил батюшка, боясь пошевельнуться.
- Нет, святой отец. Я пришел просить лишь исповеди, - покачав капюшоном, настолько мягко, насколько позволял его хриплый рокочущий голос, произнес Исмаэль.
- Я исповедую людей, - срывающимся голосом крикнул отец Александр, схватил с аналоя Евангелие и крест и бережно, словно боясь, что у него их отнимут, прижал к груди. - Не духов. Не дьяволов.
- Но почему? - вскричал Исмаэль, и звук его голоса гремящим эхом разнесся по всей церкви. – Я знаю, люди – любимое Его творение. Я сам когда-то любил людей, я знаю их, они в душе добры и наивны, как и мы были когда-то. Вы везде пишете в своих книгах и сочинениях, что любой слуга своих страстей, каждый грешник, любой сатанист и еретик, невзирая на его деяния, несет в себе Его образ. Вспомните же, что и демоны когда-то были ангелами, однако не хотят каяться в своем предательстве, иначе Он бы простил их. Но я, я хочу!
Он резко откинул капюшон, и отец Александр отшатнулся и чуть не потерял сознания от ужаса. Голова твари была вздутой, как у мертвеца, и вся усеяна мелкими кривыми рогами.  Лицо его было обтянуто неестественно выглядящей серой кожей и затянуто багровыми бинтами до мерзостно хлюпающего провала носа.  Его глубоко посаженные глаза сверкали ярким пламенем, а из их уголков медленно стекали темно-красные струйки.
Священник не сразу понял, что это слезы.
- Да, я предал, - суетясь, торопливо, как ребенок, боящийся, что его прервут, заговорил демон, - я слушал льстивые и насквозь лицемерные искушения Денницы, я поддался на их уговоры, я…да, все я. Никого больше я винить не могу и не хочу. Но я, поймите, отец, я тоже создан Богом, я тоже Его творение, я несу в себе частицу Его святости…если не святости, то чистоты и искренности.  Пусть я осквернил все это, пусть я оскорбил Его, но я хочу снова быть ТАМ…там, а не в этих жутких муках…Господи!
-Отец Александр во внезапном порыве острой жалости схватил беса за руки, не обращая внимания на покрывавшие их алые корки и гной.
- Бог милостив, - вдохновенно пробормотал он, заглянув в темное пламя глаз Исмаэля и робко улыбнувшись, - возможно, он простит и тебя…Возьми крест Его, оставь все и следуй за Ним…
- Не могу, - грустно оборвал его демон, - я сгину из этого мира, если прикоснусь к нему. То тело, в котором я пришел к тебе, просто сгорит. Это труп грешника, я был заключен в него дьяволом за свое желание прийти сюда.
- Ты пробовал? – чуть остыл священник.
- Нет, но я знаю. Я чувствую силу, которую источает этот святой символ. Даже Мефистофель не мог выдержать его вид. Один немец как-то описал этот феномен.
- Может, Господь не желает принять твое раскаяние? Может, оно неискренно?
- Он видит, что искренно! – закричал Исмаэль, обхватив отца Александра за плечи и тряся. – Я отрекаюсь от своего прошлого! Я хочу только снова оказаться там…! Снова испытать забытую радость прославления Его! Пусть простым вестником, да хоть на Земле, человеком…Чтобы не видеть более проклятых бесов, горящих грешников и духов-мучителей! Чтобы не помнить все зло, сотворенное Денницей…
- Господи! – заорал он, падая на колени. – только прости!
В исступлении демон воздел руки кверху. Отцу Александру показалось, что он ясно видит темных духов, наводнивших храм, что он видит наполненные опустошающей ненавистью глаза. Воздух в церкви стал плотным и липким, как туман. Он мог бы поклясться, что земля еле заметно тряслась: с потолка ручейками сыпалась белая штукатурная пыль, стены вибрировали, а колокол на заднем дворе вяно позвякивал.
Демон схватил с аналоя распятие, и его рука вспыхнула потусторонним бирюзовым пламенем, начавшим деловито заглатывать его всего.
- Прости! – выл он, корчась в неземных мучения и опрокидываясь на деревянный пол церквушки, странным образом остававшийся невредимым.
Тьма, сгустившаяся вокруг него, жутко визжала и выла, сливаясь с ним в одном болезненном экстазе. На полу лежало догорающее тело, от которого остался лишь почему-то нетронутый огнем балахон и связки перемешанных бинтов. Рядом валялось обгоревшее распятие.
Внезапно яркий свет, льющийся, казалось бы, из самих небес свет огненным дождем хлынул на тлеющие останки. Вьющиеся черными кольцами духи и черные видения в безумном ужасе разлетелись в стороны, не имея возможности ерпеть это божественное сияние.
Земля, трясущаяся до сих пор, как в припадке, остановилась. Успокоилась.
Дальнейшее показалось отцу Александру чудесным и потрясающим сном. Дрожа и опираясь на аналой, он ясно видел, как две огненные, пылающие сверхъестественной мощью и белизной фигуры спустились вниз, словно вылившись из тончайших крупиц света. Тихо и плавно присев к земле, они легко подхватили останки за плечи. Нет, не останки – третью фигуру, выглядевшую как закованный в светозарные, испещренные крестами латы и с нестерпимо ярким кольцом нимба над головой. Она доверчиво я с радостью приняла руки ангелов и вместе с ними поднялась наверх, потонув в море ослепительно яркого,, ослепляющего света, во сто крат ярчайшего, чем само солнце.
Удивительное видение исчезает, просто растаяв в воздухе, оставляя после себя лишь еле приметное текучее благоухание.
Отец Александр сидел на холодном полу храма, словно оглушенный. Едва очнувшись, он вышел на улицу, больше не чувствуя холода, позволил ручьям прохладной воды стекать по его лицу. Вернулся. Сел на ступени амвона и глубоко задумался. Очень глубоко.
И когда рано утром пришли на обедню первые прихожане, они увидели лежащего у иконостаса бездыханного батюшку с блаженной ухмылкой на счастливой бородатой физиономии.
А рядом с ним, рядом с словно по ошибке упавшим распятием – белый балахон и безупречно чистые связки больничных бинтов.