Битва при Ангиари. Дневник Художника

Чудеса. Не успел вернуться с реки, как ввалился Джованни. Впервые за многие месяцы вижу его белым, но чуть красноватым, точно Колизей на закате.
- Тино, ты сидишь в своей мастерской и в ус не дуешь! А на свете творятся удивительные вещи.
- Это, какие же, - спрашиваю пока вежливо, - синьоры перестали любить негров?
- Твой юмор поймут только грузчики в Неаполе. Да, мы расстались. Друзьями, разумеется, и в этом существуют свои положительные стороны…
- Раз ты расхаживаешь без стилета под рёбрами и без яда в желудке, значит - так оно и есть…
- Шутки в сторону, я принёс тебе заказ…
- Так вот в честь чего ты решил посетить берег моря с губкой…
- У тебя есть яйца? – Честно? он меня испугал.
- Я же говорил – грузчик, - Джованни так оценил мой жест, вызванный его неожиданным вопросом.
- Слушай внимательно. На рассвете, когда я плёлся домой в жутком настроении после окончательного разрыва с сеньорой, – а ты знаешь, как я люблю свою жену и дочь, они не перенесут моей безработицы и обнищания, - я услышал как этот старикан, ну тот сумасшедший, который получил заказ от городского совета на фреску знаменитой братоубийственной битвы…
- Насколько мне известно, старик сидит на холме, взаперти в своём доме, напоминающем замок, тебе совсем не по дороге, как же ты мог его услышать?
- Это ты не можешь ничего услышать потому как никогда не выслушаешь до конца, всегда прервёшь… Ну, сделал небольшой крюк, влез на стену, прошёл по ней и прополз немножечко по крыше, - заметил красное пузо, - с кем не бывает? Не отвлекай меня. Вот что я увидел…
- Так услышал или увидел?
- … какая разница, улавливай суть – этот тип подмешивает желток в краски!
- Ну и что? Когда у меня не было конопляного масла…
- Дубина. Заказ на «Битву при Ангиари» у нас в кармане. Посмотри что это такое у меня в руке, улавливаешь запах?
- Не уверен, что это воняет от твоей руки, по-моему, так пахнет вино, побывавшее в желудке ненасытного пьяницы. Догадываешься кто он?
- Почему бы руке так не воня… пахнуть, если это зелье я наскрёб в винном погребе.
- Вот теперь, я тебя узнаю! надеюсь, не в моём – это очень опасная плесень, да и твоего Amontillado мне было бы жаль…
- Типун тебе на язык, это я наскрёб в подвале траттории Августина, ему уже всё едино, после того как стал святым. Не пойму, тебя интересует заказ или нет?

И только насладившись моей неосведомлённостью, изрядно задурив голову, этот весьма легкомысленный, но очень верный мой друг окончательно прояснил свою задумку. Излагаю в двух словах. Мы втираем старику в яйца с краской эту плесень, через полгода вся фреска осыпается, если повезёт, то погибнет уже готовый её образец, исполненный на картоне, и не придётся ползать по стенам, помогая естественному процессу. Винная гадость выест до дыр шлемы солдат, крупы лошадей, а синдик, с одобрения совета, перепоручит мне (нам) заказ. (Заметка на полях: этот нахал Джованни поставил условие – я беру его в подмастерья, растирать краски, но главное, он получит третью часть вознаграждения за «Битву», когда дельце будет обделано).

Деваться было некуда – виньетки с сонетами на рынке шли очень плохо, хотя уверен, что виноваты не виньетки, а унылые магистралы, но где взять в напарники ваганта? Он сегодня здесь, завтра в другом университете, - народ крайне ненадёжный, классики, хоть и читаются много хуже, но зато никуда не исчезают. Ударили по рукам, и Джованни тут же убежал за бочонком, за яйцами, ещё Бог знает, зачем его понесло.

Не успел простыть его след, как входит Клеопатра. «Прости меня, Тино», - будто я что-нибудь иное ожидал услышать, хорошо зная нашего сеньора Тонуло Баркараньолло. Такого рыцаря одна и даже две жемчужины долго не удержат, тем более что на какое-то время освободилась от негра его сеньора.

Джованни - это вселенская катастрофа, а не человек. Я надеялся пожить немного почти в семейном спокойствии с Клеопатрой, которая честно продала ожерелье, в счёт моей мужской забывчивости, опрометчиво мечтал я месячишко-другой ни о чём не думать, кроме любви и нового предприятия, да не того, что предлагал мне Джованни, а много более спокойного, и с менее туманной перспективой.

Дело в том, что совсем недавно, будучи в тоске по Клеопатре, я напоил одного голландского негоцианта по случаю его приобретения моей виньетки с изречениями Сенека и отрывка из четвёртого круга опального Алигьери, но и дела не забыл – школа Джованни. Расспросил торговца о новейших способах стекольной шлифовки для изготовления выпуклых гляделок – видимо, не видимо слепцов в последнее время развелось. Уж и не знаю почему, но всё они люди учёные или не очень-то бедные аристократы. Верно, бедность не поражает зрение неимущих лентяев так усиленно, как тех, кто всю жизнь только и делает, что думает и хорошо питается. Мозги, жирная пища и управление государством всегда мешали здоровью.

Немного спокойствия, подаренного другом, и первая партия выпуклого, блестящего товара, разложенная на кусочках порезанной шёлковой ленты Клеопатры, была готова. Теперь я ожидал появления Джованни с некоторым нетерпением. Кто ещё способен за день-два притащить полный дом слепцов, чтобы исследовать результаты моей работы и расценить товар в зависимости от остроты зрения несчастных и просветления взора устремлённого сквозь линзу. Правда, я никак не мог решить: установить большую цену для дальнозорких или для близоруких, но этот рабочий момент, в конце концов, должен был разрешиться сам собой – кто больше щедр, тот больше и заплатит.

- Что это? Занялся огранкой алмазов? Брось. Работать с ювелиркой - лишь кликать беду.
- Джованни, я тебя заждался, ты исчезаешь, когда в тебе есть необходимость и появляешься, когда вся предварительная работа уже сделана, и остаётся малость – считать и делить деньги.
- Сначала ты говоришь, что ждёшь меня, а потом начинаешь обижать, порождая в сердце обиду, да ещё в самом преданном тебе сердце. Это я-то не сделал предварительной работы? Как ошибаешься ты, неблагодарный друг!
- Я признаю свою ошибку лишь в том случае, когда у меня будет десяток слепцов в доме, живо отправляйся на площадь и притащи тыкающихся в палатки торговцев покупателей, подносящих близко к глазам книги и вообще всех, у кого текут слёзы из-под унылых, прищуренных ресниц. Потом займёшься изготовлением оправ из черепаховых панцирей и красного дерева.
- Можно подумать, ты живёшь во дворце – в твоём патио не поместится даже один плачущий ребёнок. Выброси эти штучки, а лучше втюхай голландцам вместо луковиц тюльпанов. Слушай меня внимательно – желтки на месте, там, где повелел им быть Джованни, и уже сделали своё жёлтое дело.
- Куриный бог – я преклоняюсь перед твоей прытью, - но Джованни меня не слышал.
- Кстати, последняя новость, о голландцах – некто Рубенс, уже снимает копию с погибающего картона, а старик Лео бродит в тоске и изобретает всякие летающие аппараты – от горя свихнулся окончательно. Проще небо опустить на землю, чем в него подниматься.
- Любое горе радует тебя как меня твоё, а как же быть с синдиком?
- Сидишь здесь и ничего не знаешь, рано становиться отшельником. Слава Богу, о монашестве при Клеопатре, привет Клеопатра, не заикаюсь. Синдикт у нас теперь сеньор Тонуло Баркараньолло, чуешь чем пахнет!
- Нет, не чую, - как на духу отвечаю.
- Предоставь это дело мне, - Джованни, казалось, стал выше ростом, но это не помешало ему исчезнуть также быстро, как появиться.

Надо заметить, его скорое возвращение на этот раз меня не очень порадовало. Клеопатра пригласила меня отдохнуть перед вторым завтраком в нашу спальню, чтобы «представить негра», но удалось посмотреть на лиловое чудо лишь пару разочков. Разохотиться в джунглях любви помешал, естественно, Джованни. Он вошёл во двор в сопровождении толпы нищих, опрокинул алебастровые модели девственных весталок, безнадёжно повредив сидевших у них на грудях голубок, и единственным утешением было то, что они катили перед собой бочонок. Под левым глазом приятеля образовался лиловый кровоподтёк, который я чуть не принял за часть сохранившегося негритянского окраса, но Джованни быстро меня в этом разуверил, заговорив на вульгарном итальянском.

- Ты, знаешь, Тино, твои доводы подействовали на меня и окончательно убедили в необходимости заняться оздоровлением населения нашего древнего города. Я решил не откладывать благородное дело в долгий ящик. Вот тебе моя рука, а вот слепцы. Приступим?
(Заметка на полях: прежде чем приступить к испытанию новейших средств восстановления здоровья незрячих, пришлось использовать вполне надёжные и хорошо себя зарекомендовавшие при ушибах свинцовые примочки – всего через пару часов глаз Джованни раскрылся и засверкал с новой силой, немного кося на мою Клеопатру, что меня совсем не радовало).