Полярный Урал

 Полярный  Урал
Идея давно витала в воздухе. В начале осени на Полярный Урал. Конечно с охотой. Но не боле,   чем на боровую дичь. Потом как-то очень быстро идея переросла в действо. Собраться ничего не стоило. Я тогда чем-то занят был и особого участия  в подготовке не принимал. Получалось самолетом до Котласа, потом до станции Печора поездом, оттуда на теплоходике до притока Подчерем. Поднимаемся по  реке Подчерем до верховьев, оттуда через водораздел на Щугор, там строим плот и спускаемся снова в Печору.  Все это мои друзья  накопали в туристическом справочнике, а мне было все равно. Собирались капитально, хотя потом, как оказалось, по - дилетантски. Мы не были кондовыми туристами, просто так, собралась компания. Взяли все: ружья, по пятьдесят патронов, топоры, скобы для плота, спасательные жилеты для сплава, еду,  Вышло по пятьдесят килограммов на брата, не менее, но мы были уверены, что быстро все съедим и израсходуем.

За два дня добрались мы до этой, не так уж и глухой, но невзрачной  деревни.
Нас пятеро. Вылезли из теплохода, не  маленького, но в воде он сидел совсем ничего. Деревня серая, поскольку красить дома  на Руси как – то еще не принято было.
Начали поиски трезвого мужика, или хотя бы и пьяного, но чтобы он поговорить еще мог.
Мужики там как – то без возраста и трех видов: парни, мужики и старики. А внутри своего вида  они по возрасту не разделялись. Нашли мы такого мужика,: пьян, но на ногах, а рядом с ним женщина, и хоть было то среди рабочего дня, трезвостью она не выделялась. Мужик, вроде как  бывалый: лодка  с мотором и ружье имеется. Стали мы интересоваться, каково там в верховьях их речки и откуда на Щугор легче перебраться. Но тут выяснилось, что он, всю жизнь проживший в этих местах, дальше тридцати километров от деревни не бывал. «Зачем? – удивился он, -  Мы здесь вот живем, зачем нам туда». Полупьяная Катя, так я запомнил, рвалась принять  активное  участие в финансовой части мероприятия и требовала, чтобы с нас  немедленно взяли деньги. На что мужик, после матерного обращения в ее сторону, вежливо добавлял:  «Катя, я не с Вами разговариваю».  Он согласился подвезти нас  не дальше среднего течения реки, где была у него изба, а дальше он не бывал и реки не знает, А кто знает? Знают только партизаны. Так впервые на слуху появилось это слово. А что мне партизаны? У меня вертикалка  двенадцатого калибра, полста патронов. Выяснять, кто они такие, у мужика было бесполезно.

 На следующее утро,   загрузив  тяжеленные рюкзаки в  лодку, мы  ногами потопали на Полярный Урал. Я  в то время по утрам бегал по десять километров, поскольку жил  в общаге рядом с альпинистами. У тех же вся жизнь состояла из спортивного сезона и подготовки к сезону. Работа  предназначалась для получения отпусков и отгулов. Пробежав  с ними дистанцию, я утром  в столовой съедал обед, а часов в одиннадцать меня так ломал сон, что сил бороться с ним не было, но у нас на работе полно было шхер, куда на час можно было  заныкаться. Потом я этот бег по утрам забросил. Но, все равно, я ощущал в себе необъятные силы и бодро несся впереди всех по берегу реки,  первым впрягался, когда лодку нужно было тащить бичевою. Двустволку я еще нес на плече, и  не ведал, какую шутку со мной сыграет эта борзость. Мужик, вроде, утром был трезв, но перед каждым перекатом он принимал из бутылки по паре глотков.

К вечеру притащились к избе. Я варил похлебку с набранными по дороге грибами и добавил банку тушенки. Все не ели с утра,  а  мужик отказался, он был старовером. Водку пил, но мяса не ел. Изба была три на три метра, зачем больше зимой отапливать, да и печка - то черная. Просто и сурово. Утром  я поднялся с большим трудом, за ночь я не восстановился, все болело, и не было сил. В течении дня  я так и не пришел в себя, плелся в хвосте и получил кликуху «шерпа».  Мужик оказался не совсем дремучим, он даже служил в армии и бывал в одном из уральских городов. Вывод из городской жизни он сделал  еще и такой: мол, в лесу заблудиться невозможно, не то, что в городе. « Вот там заплуташ, не то, что здесь».

Он довез наше барахло до границы помеченной им территории, и мы распрощались. Дальше пешком и на горбу пятьдесят кило. Мое дорогое ружье оказалось непомерно тяжелым. Местные больше, чем с одностволкой шестнадцатого, а то и двадцать четвертого калибра не ходят. Да и патронов берут  с собой столько, сколько птицы добыть хотят: две – три штуки. Дня два мы перли на горбу свой груз, который слишком медленно убывал, ели утром и вечером. Шли  по сорок пять  минут, пятнадцать отдыхали. Лежали, не снимая рюкзаков. Но вот, вдруг в кустах захлопали крылья, откуда прыть, всех охватывал охотничий зуд. К вечеру у нас всегда было две-три тетерки, несколько куропаток и бешеный аппетит. После двух дней хода  один день отдыхали. За ночь не отдохнуть. Ловили на кораблик хариуса. Пускаешь по течению доску с оттяжками, как у змея, она стоит вертикально, на леске  короткие поводки, которые прыгают по поверхности.  Вот хариус за них и цепляется. Сначала мы по одной рыбке тащили, а потом, пока на все крючки не повиснет. Отличная рыба.

 Дотащились до верховьев Подчерема. Там изба и двое мужиков. Вот один из них и был партизаном. Так дезертиров времен войны здесь называли. Они по  Уралу бегали с самой войны, пока амнистия не вышла, но они так сами в лесу и остались. Эти двое производили впечатление довольных жизнью людей, вот только народу бы  здесь поменьше шлялось бы. Описания природы и змоции:  какая природа, какие эмоции, когда пот заливает глаза, а  за ночь не отдохнуть? Они появятся потом. Водораздел пересекли по каким -то необыкновенно чистым, мелким каменистым речкам, с камня на камень. В сапогах весь день вода, зато какие чистые к вечеру ноги, и кожа на них как у младенца.

Первозданность природы  уже не замечается. А воздух  чистый, так он всегда такой, мыслишь, не дальше сегодняшнего дня.  У меня  за пазухой кулек с закваской, вечером  в избе в печке будем печь оладьи. Хлеб уже закончился. Мы в лесу были дней пять, когда я заметил, что шум реки за шум поезда воспринимаю. Да, нам партизанами, хоть и по амнистии, никогда не стать. Завтра должны выйти на  Щугор,  а пока ночевали в палатке рядом с нодьей,  длинным медленно горящим бревном. Днем я стрелял в рябчика и еле устоял на ногах, двенадцатый калибр сильно шибает в плечо, к тому же за неделю  я похудел и обессилел. Чертово дорогое ружье, которое я так гордо нес в первые дни, тяжеленная железяка, ее куда не приткни, а  вес три шестьсот,  будет тянуть тебе или плечо, или шею.

В дождливый день, промокшие, вышли на Щугор. Все. Переноска грузов закончена, и я больше не «шерпа». Дали залп из всех ружей и больше не стреляли. День мы проводили на реке.  Надо делать плот. Нашли  первую хорошую сухую лесину и долго спускали ее с сопки вниз. Потом решили: а чего это мы ее будем тащить, пусть она сама нас тащит. Бревно закрепляли веревками, веревки на плечи и ходом вниз. Бревно несется  вниз, мы за ним кувырком через кусты, пни и колдобины. Как можем, управляем.  Падаем с бревном в речку, все целы и никакого членовредительства. Странно, но факт.  Плот срубили по все правилам, в ласточкин хвост, пилу, топоры и скобы тащили на себе не зря. На корме - багажник для рюкзаков и нас самих, это такая высокая скамейка. Два весла, две греби, в носу и в корме.
Плот несет нас по реке. Кругом осеннее буйство красок. Кругом невысокие круглые вершины, это  и есть тот Полярный Урал, его южные отроги.  Первый день прошел в блаженстве. К вечеру заметили большую елку с  вырубленными ветками, значит там в глубине леса охотничья изба. Ночуем.  Еда наша заканчивается. Рыбу ловить некогда, охоты нет. Но изба стоит на ворге - оленьей тропе,  где гоняют оленей и где есть запасы еды. Нашли бочку с рыбой в ручье,  в избе - мешок перловки.  В меру поели, но пустая перловка показалась нам очень изысканным продуктом. Утром  мы оставили взамен  на столе патроны, спички,  заготовили сухих дров:  закон - тайга, медведь - хозяин.

 Дальше река нас баловать спокойствием перестала. Как хорошо, что сделали багажник  для рюкзаков, на перекатах вода была  выше колена. Мы каждый раз надували  жилеты, которые попротерлись в рюкзаках и пропускали воздух. Река нас напрягала так, что порой казалось,  лучше было переть свои килограммы по берегу.  Но мы, как всегда, быстро приспособилсь,   хотя опыта не было ни у кого. За все триста километров  было две встречи. Мы пытались на ходу ловить рыбу спиннингом, здесь, на нерестовой семужьей реке, когда над нами пролетел вертолет. Потом из-за нас рыбинспектор поднимался вверх сутки на моторе, чтобы нас оштрафовать. Он выписал квитанцию и взял обещание, что,  вернувшись домой, мы пойдем в сберкассу и оплатим.   Мы пообещали да поленились. Особо он не куражился, у нас на пятерых было четыре ружья, а кто нас знает... Когда лодка шла на нас,  гнала  впереди стаю хлопунцов - уток еще не ставших на крыло, и мы из-за  этого итак чуть друг друга не перестреляли.

 На второй день сплава вечером к костру  сначала подбежала маленькая  бойкая собачка, потом подошел человек с рюкзаком и одностволкой. Поздоровавшись, попросил  разделить с нами ночлег.  Интересный  оказался мужик. Был он преподавателем  института в Коммунарске.  Каждое лето ходит по тайге. Если не может пойти, мучается всю зиму. Раньше ходил с женой, да сейчас дети, а напарника на свои похождения найти не может. Помню, он сидел у костра и пытался камешком  открыть замок у подржавевшей одностволки. Собачка  была очень забавная. Благодаря  ей, он каждый вечер приносил пару тетерок. Мы неслись на плоту, а он к вечеру нас догонял по берегу. Он бродил много лет и исходил всю Сибирь.  Начинал рюкзак с сорока  килограмм:. сахар, чай, сухари и мука. Соль не брал. Однажды потерял и мучился,  тогда приучил себя обходиться без соли. Обязательно жир. Дичь постная, начинается обезжиривание организма  и  потеря сил. Спать нужно всегда сухим, для этого у него была маленькая палатка и обязательный к ней навес. А был у него такой план:  проплыть по реке Яне в том месте, где она прорывает Верхоянский хребет и почти сто километров  течет в ущелье. Мы искренне верили и завидовали ему. Нам этого не осилить.

На третий или четвертый вечер  веселая собачонка не прибежала, и он не пришел. Значит так надо. С таким ничего не может случиться, тем более в таком спокойном месте. Мы еще несколько дней продолжали сплав по реке.  Плот начал набирать воду и потихоньку тонуть. Километров за двадцать до впадения реки в Печору он окончательно утонул.

 Оголодавшие и обессилившие, добрались мы пешком до пристани на Печоре. Возвращение в цивилизацию было радостным. Мы отсутствовали в ней почти две недели. Теплоход, поезд, самолет и мы уже дома, насколько  можно было назвать то место, где мы тогда жили.   Я считал, что лишнего веса на мне нет, но обнаружил, что похудел на  шесть килограмм.   То же самое произошло и с моими друзьями. Как всегда, я клялся себе никуда по лесам больше не лазить. Только все напрасно.