Тайфун

Было давно, но название этого острова я помню до сих пор. Он назывался Хотидзе.
На самом крайнем юге Японии. Наш «Одиссей» возвращался из  странствий  по морям юго – восточной Азии. Из всех тех обозначений на морской карте почему-то запомнился пролив Бабуян. Что-то напоминало мне остров Буян .
         - Мимо острова Буяна в царство славного Салтана  -

Но там с юга был филиппинский остров Лусон, а с севера Тайвань, что сам по себе.
Мы  неспешно двигались к Владивостоку, насколько позволял нам обросший в южных морях травой и ракушками стометровый корпус нашего судна.

Мы вовремя приняли факсимильную карту погоды,  где явно был виден тайфун и хорошо прослеживался его путь. Но Альберта Ивановича, судового капитана это не очень обеспокоило. У нас был реальный шанс уйти с пути тропического урагана, а в худшем случае  быть задетым его краешком, время было достаточно.

 Вышло, естественно, все не так. Начальником  экспедиции был у нас московский кадр из министерства. Чины министерские у него были невелики,   для того чтобы пройти в министерстве к его столу, еще пара человек должна была встать. Но свойства этой публики были таковы, что чем дальше от Москвы, тем больше они раздувались в поперечнике.
Дела он  не знал, пошел в рейс  заработать валюту, столь вожделенную для  каждого советского человека. Он важно восседал  на судовых советах и на отчетах после каждого нашего погружения под воду интересовался, что мы сделали для выполнения продовольственной программы партии. Есть тогда  было  особенно нечего и в магазинах было пусто. Однако это не мешало ему беспробудно пить экспедиционный спирт, наш подводный я ему не давал, и по - пьяни что-то бубнить. За это он получил судовую кличку«Бу-бу». Меня он недолюбливал за то, что я с ним не пил, спиртом не делился. А когда узнал , что в Сингапуре на заходе я получил сингапурские доллары в гораздо большем количестве, чем он, «Бу  - бу» стал  мне откровенным врагом. Меня это мало волновало.

Рейс  подходил к концу, и вот сейчас он вспомнил, что за все эти месяцы в качестве подводного наблюдателя он ни разу не спускался под воду. А это бы конечно стало бы известно и в Москве. Он вдруг очухался и стал требовать свое. Вот это никому не нужный спуск подводного аппарата  заставил нас потерять то самое время. К тому же  через пол-часа  работы под водой «Бу-бу» стало плохо с сердцем, и Ване Конику, что был на том погружении командиром , пришлось всплывать. Помню, как жалко висел  московский чин из рубочного ограждения, а сзади Иван держал его за шкуру.

Время было бездарно потеряно. А может быть и тайфун подвернул и пошел  в нашем направлении. Уже было ясно, что нам не уйти. А пока что погода была почти штилевая. Мы шли на север в сторону Японии. Здесь я впервые увидел в открытом океане столь явный сулой, встречу достаточно сильных течений. При полном отсутствии ветра впереди появилась  полоса стоячей  волны.  Видимо возмущение морской среды было очень сильным, настолько, что «Одиссей» слегка вильнул на курсе, пересекая эту полосу.

 А дальше ,так вот дальше было все то, что не раз описывалось более профессиональными  борзописцами, нежели я.  Вон, классик, как «Буревестника» расписал, а все почему, да потому что сам в той шкуре не был, радоваться буре нормальный человек не станет. Это классику на острове Капри все померещилось. Увидеть что-то можно было с борта парусника, а не с современного судна. Это судно загерметизировано, на палубу выходить запрещено, внутри стоит легкий угар от судового дизеля. Я пару раз выходил, для поверки креплений ворот ангара. Стояла стена брызг, и сквозь нее слабо просматривались какие-то волны, рев ветра.
Можно что – то увидеть сквозь стекла ходового мостика. Там кроме ближнего вала
стихии тоже ничего. Мы стоим носом на волну, и все зависит от судового двигателя, если он заглохнет, тогда придется бороться за живучесть и свою, и судна. Судно вздымается,  медленно  гребет на волну и, забравшись на самый гребень, становится  почти вертикально а потом стремительно летит вниз. Падение вниз сопровождается небольшой перегрузкой и спазмами в животе.  На волну идем полным ходом, но вряд ли двигаемся вперед. Потом штурмана подсчитают,  на сколько миль нас отнесло назад от острова Хотидзе, окажется, что около ста.

  Был один в нашей команде, кого вдохновляло буйство стихии, Андрюха Николаев. Он забирался на самую верхнюю палубу над ходовым мостиком и часами смотрел на окружающую среду. Я пытался делать также, но мне быстро надоело. Ураган на судне, где все в порядке и служба налажена нормально, дело нудное. Конечно, нас швыряет  вверх и вниз. Не час и не два, а сутки, вторые, третьи. Скучно сознавать, что качать будет долго и никуда не деться. Спать в качку трудно, но возможно. При бортовой качке обычно  спишь на  койке, которая поперек судна, при килевой качке- на диване, который вдоль судна. На койке спишь, расперевшись локтями в боковые поручни, а на диване их, естественно, нет, нужно цепляться,  за что можешь.

 Скучное дело, тайфун, к сильной качке постепенно привыкаешь. Жизнь на судне замерла. На месте только вахта. Остальные лежат. Камбуз не работает.  Народ судовой разделился на две неравные части. Большая – из тех, кто про еду и вспоминать не хочет, другая – чем сильней качает, тем сильнее есть хочется. К тому времени я уже достаточно накачался по морям и одной ногой был в последней кучке. Зверского аппетита не было, но есть я был в состоянии хотя бы раз в сутки.  Активисты голодного желудка пробирались на камбуз и там пытались что-то сообразить самостоятельно. Им удалось сварить макароны, поскольку традиционной тушенки на судне не было,последний раз продукты брали в Сингапуре,
они  ходили с кастрюлей по каютам, собирая сторонников  еды во время шторма.
         
После пары суток качки подошло то, что в романах загадочно называют «глаз бури» Тайфун проехался через нас своим центром. Тайфун – это такой закрученный  вихрь, который перемещается, как ему захочется и не перестает вращаться. Вращающиеся массы воздуха разгоняют волну.  В центре угловая скорость  ноль, на периферии – максимум.
Вот он на нас свом нолем и наехал. Ветер стих, исчезла стена брызг, появилось солнце, хотя волны  ничуть не уменьшились. Произошло резкое падение  барометрического давления. А у кого  было неважно с сосудами и сердцем это сразу ощутили. Только Юрь Юрич, экспедиционный фотограф, умер, не выдержав такого испытания. Потом все удивлялись, как он сумел медкомиссию пройти. Тело его отнесли в судовой морозильник, и шторм продолжался. Трудно было нести мертвого по трапам  и в качку, донесли.

Тайфун проехал по нам своим центром. Ветер поменял направление, и все продолжилось в  том же тоскливом духе. Вверх,  вниз, спазмы в желудке, еще полтора суток. Все обошлось. У нас не сорвало двери ангара ,где стоял подводный аппарат, не разбило спасательные шлюпки,  даже не сорвало деревянный настил с палубы, у нас не остановился двигатель и мы не стали  бортом на волну, не перевернулись и не утонули.   После шторма мы как-то очень быстро добежали до Владивостока. Порт был забит судами, Нас не хотели было ставить к причалу, но приспущенный флаг,  означающий, что на судне покойник, заставил портовые власти найти для нас место.
 Больше я в таких штормах не бывал, были бури, но все как-то житейские.