Сапог и ночная рубашка

(рассказ старого купца)

Надев отцовские сапоги, дядину жилетку и дедов картуз, я отправился в город на ярмарку. Городом называлась большая деревня в десятке верст к северу. Я вышел с утра, и когда солнце стало клониться к закату, наконец понял, что заплутал. Дорога стала куда менее выраженной, петляла среди кустов а потом и забралась в лесок, который в свою очередь стал забираться на небольшую гору. Перевалив ее уже в сумерках я увидал расстилающиеся еще на много верст поля, и довольно далеко – огоньки села.
В вечернем холоднеющем воздухе начали стрекотать невидимые насекомые, на душе стало неуютно – и я заспешил вниз по склону.

К поселку подходил уже затемно – оставалось около версты – как вдруг на пути выросли четыре темных силуэта. Меня вероятно с кем-то спутали, потому что толкнули два раза, ударили по голове, повалили, и поколотили еще немножко. Потом приятный женский голос произнес "наверное, в сапоге". Послышалась возня и меня стали дергать за ноги. Голос добавил мягко "в правом".

После перебранки личности стянули с меня правый сапог, куда я предусмотрительно спрятал деньги, как научил дед, а его научил его дед – и вообще все в деревне так делали, когда хотели затаить их понадежнее. Послышались удовлетворенные смешки, меня пнули еще разок после чего шорохи и шаги стали удаляться.

Еще чуть спустя я смог, наконец, встать. Кроме того, что было больно в разных местах – до кучи хотелось пить. И есть тоже хотелось. И вообще я страшно устал – отшагал за день, наверное, верст двадцать пять, если считать по прямой. Встреченные мною личности удалились в сторону поселения – но мне деваться было некуда, я поплелся туда же.

Больше всего я боялся что меня – грязного, в одном сапоге – остановят в воротах. Но дорога проходила через огромную дыру в высоком плетне и было похоже, что за входящими никто не присматривал. Деревенька была собой круглая, так что пройдя шагов сто по ней, я вышел на небольшую площадь с колодцем. Напившись здесь из стоящей рядом бадейки, я осмотрелся. Дальше с площади вело две улицы – на одной где-то вдалеке мычали, на другой где-то тоже неблизко смеялись.

Я двинулся на хохот. Небо было затянуто облаками и скоро обещал собраться дождь... Я заранее поежился, чувствуя как будущие капли стекают по спине, между лопаток... Вскоре я добрался до расширения улицы перед двухэтажным теремом – из двери раздавалось тепло, скудный свет и вкусные запахи. Кабачок не был полон, но без денег лучше было и не соваться. Я чуть не заплакал от досады и пошевелил пальцами зябнущей ноги.

Я пробирался вдоль стеночки, жадно ловя носом ароматы вкусной гречневой каши с жирной жареной курицей. Начавшийся дождь заставил меня прижаться к стене плотнее – шершавые бревна холодили щеку, было неприятно. Двери на кухню, на что я рассчитывал, почему-то не попадалось. Но вдруг я услышал голоса – точнее один голос среди них который заставил мое сердце заходить ходуном.

Мягкий, негромкий и довольно низкий женский голос – тот самый – был слышен из окна над моей головой. "И вот, – говорила он, – Джек и Джон свалили этого дуралея – а он глазами так хлопает потешно – а Лазарь сверху на него сел – и держат втроем и не сообразят что дальше."

Тут вмешался грубый мужской тон: "но как ты знала, что деньги в сапоге, и именно в правом?" – я-то уже знал ответ и только вжал голову в плечи когда девушка засмеялась: "По всей округе от мала до велика все носят деньги в правом сапоге и считают что это огромная тайна. И даже ты, Билл!"

Грубый зарычал "тьфу, чертовка... я больше никогда" – а она засмеялась еще громче и сказала "ага, в левый переложишь!" – и мне показалось что общий гогот затряс стены сруба.

Я стоял и вслушивался – это были явно местные воры или даже разбойнички. Они не ждали никого конкретно, просто вышли под вечер на дорожку "для моциона" – как сказала их барышня – и тут попался я, в таком праздничном наряде, что сразу было ясно – деньги в сапоге есть...

Но я был бы не я, если был бы шит лыком. В душе уже начал зарождаться, на мой взгляд, очень коварный план. У главаря Билла деньги тоже в сапоге! Я дождался когда голоса стали более пьяными, и вот наконец девушка сказала "давайте-ка все по светёлкам, завтра надо купца Спенсера... гм... проводить" – послышались смешки, стуки отодвигаемых кружек и скрип ступеней лестницы.

С торца бревен можно было забраться на тесовую крышу первого поверха. Я и забрался, предварительно сняв оставшийся сапог. На втором было три окошка в одном как раз затеплили свечу. Я затаился – спустя немного свечу погасили. В других оконцах было шумно – здесь кто-то захрапел, а там тянули, икая, песенку. Среднее же, где только что был свет, казалось, заснуло вместе с обитателем комнатенки.

Я продрог и оттого, возможно, не стал слишком размышлять чей именно правый сапог я утащу. Среднее окно манило и вот я уже перевалился через подоконник внутрь. Внутри было хоть глаз выколи, но все же над дверью светилась вертикальная полоса под косяком – верно, в коридоре горела лучина – и скоро я стал различать очертания предметов.

По левую руку стояла кровать, по правую комод. Я двинулся налево, предполагая что владелец не спит в сапогах а поставил их рядом. Вместо сапог я встретил кувшин с водой. Кувшин жалобно хрюкнул и рассыпался на осколки. На кровати завозились.

В испуге я прижался к полу совсем рядом с нею, в надежде что сверху меня не увидят. Послышалось сердитое сопение, чирканье – и вспыхнула свеча.

Я взвился с пола как козел и бросился на кучу простыней в робкой надежде что там не более одного человека. Так оно и было – по крайней мере я нашел только одну голову, которой сразу зажал рот ладонью.

Из глубины мягкой подушки на меня уставились два огромных карих глаза. По простыням вокруг разметались вьющиеся волосы. Ага! Я нашел виновницу своих злоключений. Честно говоря, я оторопел – и тут она подмигнула мне... одним из своих огромных и карих. Я понял, что достаточно плотно лежу поверх незнакомки – и если так пойдет дальше, то задушу ее. Попытался приподняться на локтях – и вдруг понял, что она обнимает меня за спину, ниже плеч. Держит...

Я сдвинул ладонь с ее рта, положил на шею, изображая намерение удавить если незнакомка крикнет. У нее были очень даже чувственные губы...
– Хелло, я Мэри! – прошептали эти губы.
– Привет, Мэри! – прошептал в ответ я пытаясь отвести взгляд от ее ресниц, – где сапог?!!
– Выкинули... – пробормотала она оторопело, и мне показалось что заинтригованный блеск глаз на секундочку потускнел, а потом вновь вспыхнул, – Это ты? Ты за деньгами вернулся? Ну...

Наступило неловкое молчание. Я попытался пристроить вторую руку снизу под шею, но получилось под кучерявый затылок. Головка девушки приподнялась и мы коснулись носами.
– И за сапогами, – сказал я, пытаясь сделать угрожающий вид.
– Деньги под подушкой... Сапоги возьми новые в сундуке... Те тебе все равно были не по размеру.

Я почувствовал что мне жарко – был ли это жар ее тела, или мы оба нагревали атмосферу, неизвестно. Я достал пачку ассигнаций из-под подушки, вывернулся из объятий Мэри и погрозив направился к сундуку.

Она с любопытством смотрела опершись щекой о кулачок, как я выбираю сапоги и только со смешком пробормотала "дурачок", когда я попытался спрятать деньги в правый. Я тоже хихикнул и переложил их в карман сюртука.

– Эй, ты куда?! – воскликнула она, когда я поправил картуз и направился к двери.
– Хочу есть, – пояснил я, – ужинать. Целый день голодный, а тут еще вы.
– А как же я? – запротестовала разбойница.
– Что "ты"? – я явно был слишком наивен в общении с женщинами, тем более малознакомыми.

Она вылезла из-под одеяла и я потерял дар речи. Она сделала два шага ко мне и я прижался к стене.
– Только попробуй сказать, что не понимаешь!
Я опустил глаза и перед моим взором замаячила ее веселенькая ночная рубашка, розовая, с вышитыми цветочками, солнышками и маленькими жар-птицами. Девушка была невысока, приятно округлая... И щеки ее горели сердитым румянцем. Она была яростно обижена. Ух как я испугался молний в ее глазах...

Испуг мой выразился в странном виде – я вспомнил как наш деревенский пастор в сильном подпитии на пасху разглагольствовал что у человека желания поесть и поспать первичны, а бабы – вторичны. Тогда я был мал и его не понял, а сейчас, глядя на выразительно облегающую тело разбойницы мягкую ткань сразу эти слова ввернулись на язык.
– Мэри... Вы же понимаете... Я целый день не ел, а желания поесть и поспать у человека первичны... А это (тут мой голос дал осечку)... Это вторично... Я вас и не думал обижать...
– Еще шаг к двери, и я закричу! – мстительно пробормотала она. – Но если хочешь, у меня здесь есть еще каша, пиво...

Я качнулся к выходу из комнаты – и увидел что она открывает рот. Что ж, я схватил ее, и, вновь зажав ее влажные губы ладонью прошептал:
– Хорошо... Давай сюда... Кашу... И пиво тоже.

А наутро дело стало так, ребятки, что мне пришлось жениться на ней. Украл я у разбойничков лошадь, телегу и девчонку с ночной рубашкой. Бабка ваша потом часто спрашивала "как же ты не побоялся ночью в наше логово пробраться - из-за меня или из-за денег?"

А я всегда отвечал: "Ну что ты, Мэри... Из-за сапога!"