Прощение

      
        В маленьком городишке, представляющем небольшую точку на планете, люди жили своей обыденной жизнью, так же как живут и все остальные простые люди. Все были заняты своими делами, каждый знал свое место и рисовал свое будущее как мог. Кто-то стремился выбраться в городок побольше, а кто-то считал счастьем обзавестись семьей и жить в своем родном крае до конца жизни.
       «Я смогу, смогу. Нет. Боже я не хочу, помоги мне». Нервная дрожь казалось, распространилась по всему телу. Некогда случайно возникшая удаль, подогреваемая юношеской горячностью, исчезла. Хотелось только одного оказаться дома, в своей комнате, в постели, накрыться одеялом, закрыться от мира, проснуться. Вокруг были крики, хаос, шум стоял неимоверный. И стоны, стоны отовсюду, ад спустился на небольшой островок, погружая в ужас и сметая все на своем пути. Андрей закрыл уши руками, но стоны эхом отдавались в его голове, словно кричали совсем близко от него, слух обострился, хотелось кричать, но звук пропал, голос не слушался. Стыд страх ужас все смешалось, повсюду валялись части тел сослуживцев и врагов. Распространяющийся едкий дым, словно во мраке лишал зрения, уже  нельзя было различить, кто лежал в метре от тебя твой враг или товарищ. Дышать было тошно, в горле першило. Ничем и никем не защищенный, один в темноте ожидающий удара с любой точки. Кто-то кричал со всей мочи, заглушая все звуки вокруг, Андрей смог лишь различить силуэт, плывущий словно тень, еще немного и она упала, упала рядом с ним. Он неподвижно смотрел на упавшего, словно пытаясь что-то прочесть по его открытым глазам, но в них не было ничего кроме пустоты, пугающей и холодной. Рядом с ним лежал его друг, друг Сашка, с которым они пошли на службу. За принципы, которые действовали только в том, как сейчас уже казалось иллюзорном мире, и по каким-то непонятным им причинам не распространялись на их нынешнее существование. Легко было кричать лозунги, рассуждать о мире и бить себя в грудь доказывая всем, что ты патриот,  находясь в теплой постели или на диване у телевизора. Здесь же все стирается, тебе говорят, иди, ты идешь, стреляй, ты стреляешь, кто ты такой, чтобы рассуждать, за тебя это делают другие. И если возникнут мысли о бесполезности происходящего, то, видя как падают твои товарищи рядом с тобой, как каждый день утром ты просыпаешься в удивлении что еще жив, ты победил, отвоевал у смерти день, час, год, и ты снова идешь вперед, и не только подстрекаемый своим патриотизмом и своей неуловимостью, а все чаще из-за злобы на все вокруг.
            Глядя в эти глаза, ему вспомнились глаза матери Сашки, «как они похожи, господи», провожая их, они были полны горечи и страха, Андрей тогда не понимал, как Сашка может уйти, смотря в эти полные слез глаза, еще отшучиваться по этому поводу.
             Прошло несколько часов, шум стих, последнее, что слышал Андрей, это шум вертолета, ему было все равно кто, свои или чужие, он все больше углублялся в свой мир, мрачный и холодный, хотелось только одного, чтобы все поскорее закончилось.
            Все время, что Андрей находился в госпитале, ему снился один и тот же взгляд. Стыд, боязнь, страх все смешалось и запуталось, он не мог понять себя, свои желания, свое существование. Мир ему представлялся уже не таким, он не смотрел на него сквозь призму радостных и счастливых минут. Он вообще на него никак не смотрел.
          Единственная вещь волновала его, желание навестить мать Саши, которое  разъедало его. Не зная, что сказать ей, пару раз он даже пытался набросать на листке бумаги слова, но в голову ничего не шло, мысли не складывались в слова, рука не царапала по листку. Но увидеть ее глаза, взглянуть в них, его тянуло словно магнитом.
         Он стоял у двери дома, слышал приближающиеся шаги. Дверь отворилась, на пороге стояла жена Саши, вся в черном, повзрослевшая, не похожая на девятнадцатилетнюю девушку. Перед ним была взрослая женщина, уставшая от жизни, следившая за ходом времени, которое казалось ей бесконечным, бесконечно долго приходилось существовать, заставлять себя существовать.
          - Здравствуй Андрей, проходи.
          - Здравствуй – ему хотелось обнять ее, но он не решался.
            Его поразила тишина, царившая в квартире, даже часы казалось, боялись показать свое неуважение и дать волю ходу. Андрей вспомнил, как лежал в яме и некоторое время ничего не слышал, если бы он находился в комнате один, то точно сошел бы с ума. На кухне за столом сидела мать Саши, она не могла встать, сил совсем не осталось, она сделала попытку, но поняла, что не устоит, и снова села. Увидев Андрея, она еле улыбнулась. Старая изможденная женщина, живой труп, словно тело покинуло этот мир, а тень осталась, смотрела на него и радовалась, что он остался жив, слезы катились сами собой.
- Здравствуй Андрюша, садись.
           Он прошел к столу и сел, не смея поднять глаза на женщину.
- Нет больше моего мальчика, забрали его. Я осталась, а его забрали. Никого не осталось, понимаешь, даже внуков ждать теперь не приходится.
            Их взгляды пересеклись на минуту, он смотрел в эти бездонные глаза, в которых видел лежащего рядом друга, его глаза, в которых не было ничего кроме пустоты, пугающей и холодной. Стало холодно, ему даже показалось, что от его дыхания исходит пар. Мать Саши отвела глаза, опершись на руку, склонила голову  вниз. Андрей продолжал смотреть на нее, словно завороженный не мог отвести от нее взгляд.
- Бог тебе судья, а теперь оставь нас, иди домой.

         Андрей и сам не понял, как он выстрелил, руки и ноги все также отказывались слушаться, он сам не мог понять, как сумел так быстро среагировать. Он выстрелил, не всматриваясь в надвигающуюся фигуру, крик этого человека так напугал его, что он нажал на курок, ведомый инстинктом самосохранения, не понимая свой или чужой.