I Деревянная сабля. Глава 17. Деревянная сабля

ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА.

Часть 1.
      ДЕРЕВЯННАЯ САБЛЯ.

Глава 17.
      ДЕРЕВЯННАЯ САБЛЯ.

  Прошло два дня. В эти дни случился праздник в честь победы, и нас, Петрика, Малька, меня и Рики, в числе прочих, наградили на главной площади за наши заслуги. Была у меня мысль, что Чудила разыгрывает нас, утверждая, что лично прикончил Длинного Когтя, но нет, так оно и было, за то он и был представлен к награде. Причём наш старый адмирал лично, при всех, рассказал о подвиге нашего дружка. Это действительно был подвиг, как бы не преуменьшал его сам Петрик. Причём, из рассказа адмирала выходило, что Чудилка искал этой встречи специально. Я даже подозреваю, что не только для того, чтобы просто облегчить победу, а отчасти и для того, чтобы пиратская месть пала на его собственную голову, а не на чужую чью-нибудь. Мы же вместе слушали дедовы рассказы, а Петрик – он такой вот чудила.
     Длинный Коготь и впрямь был непобедимым соперником, опытным, безрассудно смелым воином, и при этом - человеком огромного роста и мощной комплекции. Его свирепость и умение владеть оружием вошли в легенду. По идее, один его крайне лохматый, и злобный вид должен был ввергнуть противника в панику. Особенно чувствительного Петрика, который не выше и не толще меня. Никто до того не устоял перед Длинным Когтем. Наш прежний адмирал погиб от его руки, как и многие другие моряки что опытней, старше и сильнее Чудилки. Атаман крушил ряды врагов со страшной силой. Его участие в битве и умелое руководство, могли решить исход сражения не в нашу пользу.
     Но Чудила – он чудила во всём. Он всегда поступает нетрадиционно. Ради оригинальности, он не испугался. Причём, как утверждал Петрик, сам не знал почему. Но я думаю, что постоянно действующая счётная машинка в голове Чудилки быстро просчитала все варианты возможного достижения цели. Он справедливо решил, что там, где много шума и грома, и ненормальных эмоций, рациональный подход и сдержанность могут привести к победе. Худенький, но ловкий и тренированный  Петрик довольно долго противостоял этой туше, отвлекая на себя внимание атамана, вывел его из себя своей невозмутимостью и упорством, но потом позволил Длинному Когтю считать себя побеждённым. В тот момент, когда сабля пирата неминуемо должна была бы лишить нашего дружка жизни, он ловко вывернулся из-под удара и нанёс свой. Спокойный Чудилушка вынудил несдержанного атамана действовать по своему плану – и вот результат.
    А мы с Рики и с Мадиной Корк стояли тогда под дождём и понимали, что переделка, в которую попал наш Петрик, опасна и может плохо кончиться, и беспокойству нашему не было предела. А Малёк, как он признался, весь извёлся на службе, и улизнул с глаз дяди Тумы, чтобы попросить у Эи заступничества за «этого обалдуя». Ната не спала всю ночь и тревожно вглядывалась в темноту за окном.   
    Светлый ум, смелость и постоянные тренировки – понятна вам мораль? Петрик был смущён, краснел и опускал глаза.
    Мой Рики получил медаль, и его просто распирало от гордости. Мне пришлось устроить детскую вечеринку в саду по такому случаю (взрослых тоже было полно). Мы с Мальком и Чудилой посмеивались и подтрунивали друг над другом. Нас эти малявки заставили тоже быть при наградах.
   - Пригласил бы своих родителей, - сказал я Чудиле.
   - А они уже уехали, - вздохнул он. – Дела. Совсем мало побыли со мной.
   Никто из нас никогда не видел его родителей, но это почему–то лично у меня не вызывало никаких подозрений.
   Сегодня утром флот Сароссе отбыл восвояси. Мне принесли от Далима свёрток: тот самый пояс и его прекрасную настоящую саблю. Чересчур роскошный презент на мой взгляд. Я помнил сон, ужаснувший меня в ночь перед знакомством с Далимом. До сих пор я холодел при воспоминании о том, как замахиваюсь острым клинком, и ничто не может остановить сильного и быстрого движения. Хорошо, что я проснулся, не досмотрев. И теперь этот подарок! Я не просил его! Я никогда не хотел иметь саблю! Если бы я мог, я бы отказался. Но отослать оружие назад мне показалось крайне невежливо и невоспитанно. Далим, конечно, считал, что для человека, изменившего ход войны, это достойная, дорогая и забавная награда - Назика рассказала ему про деревянную саблю.
    На самом деле, больше всех других надо было благодарить, чествовать и наградить Лалу Паг, прибежавшую ко мне с ценными сведениями. Это она должна была стать героиней дня, и её имя должно было быть вписано в историю Някки. Но, как вы понимаете, о девчоночке даже никто не упомянул.
    Не были при всех произнесены и имена людей, посланных Петриком на разведку, и Рики сказал, что это нечестно.
    - Зато безопасно, - ухмыльнулся Малёк. - Тех людей нельзя называть, им тоже мстить могут. Это Петрику всё равно. Страшное количество людей видело, что он сделал с Длинным Когтем. Вы, Аги, давайте-ка, примите меры, как волшебники.
    Мы приняли меры. Буквально с того момента, как Чудилка после возвращения отправился к маме и папе.
    Рики Далим прислал остроносые модные сапожки, красивый кожаный ремешок, шапочку с пёрышками и прочие вещицы, милые мальчишескому сердцу. Против этого я ничего не имел. Мы с принцем виделись и поболтали немного перед церемонией награждения. А вот нашего королевича, который, как и Чудила, внезапно нашёлся вскоре после возвращения кораблей, я не заметил в тот день на площади. Может, он ранен, может, приболел, но не сильно, потому что вид у нашего короля, когда он прицеплял мне орден, был самый сияющий. У королевы – тоже. Если бы с сыном случилось что-то серьёзное, не было бы её на площади, не было бы радости в её лице. Я говорил уже: хоть я время от времени видел королевича, но его внешность не удерживалась в моей памяти, и я не помнил, совсем не представлял, как его зовут. Сам не знаю почему.
    В день награждения я озаботился было своим здоровьем. Я спросил у дружка моего, младшего Шу, подошедшего нас поздравить, слышал ли он что-нибудь о проблемах со слухом у анчу. Он слышал только о проблемах со зрением.
   - Сегодня погода, наверное, такая или мы от множества народа устали, - фыркнул приятель. – Гул такой в голове, как прибой: ышшш, ышшш. И, знаете, довольно часто такое происходит. Особенно на всяких сборищах и гульбищах. Не у тебя одного проблемы, Миче.
   - У меня тоже проблемы, - радостно примазался Рики.
   - Ага, - кивнул Малёк. – Уши заложило и шуршит что-то. Это от погоды. Так бывает. Когда адмирал говорил, я некоторые слова вообще не слышал.
   - А у меня нет проблем, - доложил счастливый Чудила и, хитро блестя глазами, постучал ногтем по золотой длинной пластинке на шее.
   Что-то я хотел спросить у него, когда он вернётся. Вы не помните? Может, хотел поинтересоваться, как это его угораздило влюбиться в Мадину Корк и что он думает с этим делать? Ната была со мной, и Аня была с Лёкой, и они радовались за нас, а  Мадины нигде не было видно, и Петрик тревожно оглядывался и кусал губу. Лала Паг тоже словно испарилась, и Рики вёл себя точно так, как его старший дружок.
    Вместе с подарком Далима мне передали записку от Назики. «Бойся Якова Рэютри», - вот что было написано в ней безо всяких объяснений. Я слыхом не слыхивал об этом человеке. Яков Рэютри? Я всю голову сломал, пытаясь сообразить, кто это. Неужели нельзя было написать подробней?      
   И я начал бояться. Я боялся мести Корков, и мести пиратов, и неведомого какого-то Якова. Корки, правда, должны бы сейчас затаиться, чтобы не привлекать внимания к своему имени, не названному нами. Если бы они что–нибудь сделали со мной – сразу всё стало бы ясно. А вот пираты… С другой стороны, Корки должны бы запретить им мстить. Но если подумать, какое пиратам дело до каких–то Корков?..
   Страх, не дававший мне покоя с того дня, как родился Рики, поднял голову и расправил крылья, а я старался прятать его, но не знал, что с ним делать. В детстве доктора объяснили мне, внушили, просто вдолбили, что мой страх не имеет под собой оснований, что гадать, в чём тут дело - это проявление малодушия, недостойное мужчины, и я теперь, если брался за карты, чтобы погадать себе, вспоминал их уроки. Гадательные принадлежности не слушались меня, рассыпались и складывались в комбинации, в которых я не видел смысла просто потому, что темнота застилала глаза. Это от страха увидеть. Понимая, что доктора – замечательные люди, желающие мне добра, и помня их наставления, я гнал от себя страх, хотя теперь, на детской вечеринке, в который уже раз серьёзно задумался: а может, правы не они, а я, предотвративший переворот? Так задумчиво я и провёл некоторое время, глядя сквозь листву на Нату в ярко-жёлтом платье, что так идёт к её русым волосам и удивительным золотистым глазам, любуясь её движениями и возбуждённым счастливым лицом.
   - Миче, у нас ещё есть то печенье? – донеслось ко мне сквозь визг и верещанье.
   - Какое?
   - Ну то, с мармеладкой в середине.
   - Не помню. Я посмотрю.
   Спрыгнув с черешни, на которую я забрался от приставучих ребят, и одёрнув Далимов кафтан, в который они меня вырядили, я пошёл к дому.
   - Захвати мою читру, - крикнула Ната. – Я спою.
   - Ура! – подхватил Малёк. – И мою свирельку. Потанцуем.
   - Да! Да! Потанцуем! – подхватили все. – Тащи все инструменты, которые мы принесли.
   Поглаживая Чикикуку, мой Рики грустно вздохнул. Он хотел позвать на праздник Лалу Паг, но не смог её найти и вызвать в сад. Ни вчера не мог, ни сегодня, а ему хотелось с ней потанцевать.
   Я начал с кухни. Где оно, это печенье? Неужели всё съели, а я и не заметил? А! У меня в кабинете есть заначка. Я прошёл в кабинет.
   Дзинь – дзинь!
   Это кто же ко мне?
   Выглянув в окно и увидев, кто пришёл… Нет, я даже не берусь описать свои чувства. Самым слабым из них было сильное удивление.
   Вы поймёте, что я испытал, когда узнаете, что я не стал тратить время на оббегание стен, углов и дверей, а выпрыгнул прямо из окна навстречу тому, кто ко мне явился.
   - Ты?! – ахнул я, схватив пришельца за грудки. – Постой, ты не пьяный? Ты чего, Хрот?
   Я прислонил пошатнувшегося Корка к забору.
   - Подожди, постой–ка, я сбегаю за стулом, - залепетал я, в ужасе глядя в лицо Хрота. Я решил, что он вот–вот умрёт. – Нет, какой стул? Есть же лавка. Где–то тут лавка. Вот, садись. Или в дом?
   - Плевать, - чуть шевельнулись дрожащие губы Хрота, и я повёл его по дорожке, приговаривая:
   - Сейчас, сейчас.
   Может, в другое время его бы перекосило от прикосновения анчу, но сейчас ему было не до такой ерунды. Его трясло, и он шёл, скрючившись, как старичок.
   - Что… случилось? – тихо спросил он меня, а я не понял, о чём это он. Хрот объяснил: - Визжат.
   - Визжат? Это дети. Мы собрали детей на вечеринку. Они просто резвятся. Играют, бегают.
   Хрот выдал истерический смешок. Ну ясно, поди, он впервые слышит словосочетание «детская вечеринка», а уж то, что это такое, ему и вовсе неведомо. Коркина крошка.
   В моём кабинете он рухнул на стул и сжался на нём в комочек, обхватив колени. Такого я просто пережить не мог, мне захотелось привести его в чувство. Я сбегал за вином, плеснул его в чашку и влил в Хрота. Изменилось только то, что теперь он схватился за голову. Я снова потянулся за бутылкой, но тут младший Корк заговорил.
   - Миче, - сказал он, - нас трое, и все мы несчастны. Лала тоже будет несчастна. На нашем поколении лежит проклятье.
   - Не проклятье лежит, а ваши родители стоят. Над вами, - ввернул я.
   - Все они, кто старше, все довольны. Всем хорошо, а мы не такие. Я не пойму, в чём тут дело. В чём, Миче?
   - Ну… Я не знаю. Но я могу погадать.
   - К чёрту твоё гадание. – Он зашёлся в истерическом смехе. – Ты уже погадал. Что же ты не увидел, Миче, чем это кончится? Хотя, конечно, жизнь одного Кохи, тем более, твоего врага, ничто по сравнению с целым городом…
   - Что?!! – я завопил так, что что–то звякнуло, упав на пол. – Ты в чём меня обвиняешь? Я пальцем Кохи не трогал. Ну, последние несколько недель. Я вообще его не видел.
   - Где бы ты мог его видеть, если он сначала болел, а потом был какой – то тихий и всё дома сидел.
   - И что? – осторожно спросил я, не понимая, что могло случиться с припадочным братцем Хрота.
   Оказывается, в тот день, когда вернулся с победой наш флот, все трое молодых Корков вместе с Лалой Паг сидели в комнате Мадины и болтали о какой – то ерунде, типа нового способа вышивания ленточками. О возвращении кораблей они узнали от служанки, вбежавшей к ним с этой вестью. Едва услышав такое, Кохи встал, уронив все цветные клубки и мотки, которые девчонки насыпали ему на колени, и выражение его лица было как у осуждённого на казнь. Никто ещё не успел спросить, что же такое случилось, и почему он так испугался, как снизу послышались топот, грохот и рёв, и в Мадинину комнату вломился их любящий папочка.
   Он ударил ринувшуюся наперерез служанку по лицу и, рявкнув ей: «Вон!» - захлопнул дверь. Он набросился на Кохи, слабого после болезни и бил его так… И даже торшером на кованной ножке. Всё случилось очень быстро. Старший Корк отшвырнул к окну метнувшуюся на выручку Мадину, а один Хрот никак не мог справиться с впавшим в ярость отцом. Выручила Лала. Не долго думая, она вспрыгнула на стол, схватила стул и со всей силы опустила его на голову урода. Если ему можно торшером – то и ей можно стулом, тем более, кто он ей? Практически никто. Старая скотина рухнула под стол, Хрот, не разбираясь, жив Кохи или нет, подхватил брата на руки и выбежал из комнаты, девчонки – за ним. В панике они пересекли двор и оказались на улице, и на извозчике довезли бесчувственного Кохи до госпиталя, где устроили раненных, где есть хирурги и много военных, которые, может быть, не допустят нового нападения папочки на полумёртвого сына. Сами они, все трое, вот уже третьи сутки дежурят там же. Сегодня, да, только сегодня, Кохи очнулся и попросил позвать Миче Аги. Только это он и сказал, и Хрот отправился за мной.
   Я не совсем понял:
   - Мне надо пойти к Кохи? Зачем?
   - Я не знаю, - был безнадёжный ответ. – Сходи, Миче, что тебе стоит? Хотя, если ты не придёшь, мы поймём.
   Они поймут! Что эти Корки вообще понимают?
   Через минуту мы шли уже по улице по направлению к госпиталю, а за нами увязалась Ната. Она заждалась своей читры и пошла за ней сама. А тут такое дело.
   - Куда вы? – допытывалась она, хватая нас за руки. Она решила, что мы отправились бить друг друга на пустыре или пляже.
   - Если не скажете – я закричу, и буду кричать, пока не прибежит стража! – пригрозила Ната.
   - Кохи избил его папочка. Хрот говорит, что очень сильно, - объяснил я. Ната даже приостановилась от удивления, а потом сказала:
   - Я с вами.
   И пошла с нами. А следом трусИла удивительная зверушка Чикикука.

   *   *   *
   Дело в том, что я видел побитых людей. Даже хорошо побитых людей. Даже того же Кохи. Но, право, то, что с ним сделал его папочка, это ненормально. Моего недруга поместили за ширму в маленькой палате. Он ничем не отличался от изувеченных в бою матросов, разве что в худшую сторону. Его лицо было сплошным синяком, а всё остальное - в бинтах. Я видел только два пальца правой руки, к которым едва решился прикоснуться. Я боялся, что Кохи будет больно. Ещё – два огромных чёрных глаза, которыми он глядел на меня. Сообразив, что он меня слышит и понимает, я залопотал какую – то ерунду о том, что всё будет хорошо, и что я сдержал обещание и не сказал никому, и не скажу он сам знает что. Но от самого Кохи я ничего не добился. Может, потому, что он был слаб, а может оттого, что рядом со мной стояла Ната. Наверное, она ему и вправду сильно нравилась, он не сводил с неё глаз. А наша Чикикука забралась к Кохи на постель и также нежно, как в прошлый раз, обнюхав лицо, легла ему на грудь и сложила лапки. Прав Рики, тут что–то не то. Что–то я не помню, чтобы она так обнюхивала Малька, например, или Чудилу, когда с ними знакомилась.
   Тут вошёл врач и просто онемел. А когда обрёл дар речи, принялся ругаться громким шёпотом:
   - Это кто? Это что? – он ткнул пальцем в Чикикуку. – Уберите эту… это немедленно. Кто это такие? – он ткнул пальцем в меня и Нату. – Уберите посторонних, зачем они?
   - Кохи звал, - пискнула, вылезая из–за спинки кровати, Лала Паг. Вот где девочка провела эти дни! От её писка проснулась Мадина, которая спала, положив голову на столик и на обнажённую саблю. Дурочка! Что она сделает этой тыкалкой, если сюда ворвётся её одичавший папаша?
   - Ладно, - сказал врач. – Посторонние побыли и могут уходить. Прогоните эту кошку... мышку. Это антисанитария.
   - Нет, это Чикикука, - поправил я. – Это лечебная анчутская выхухоль. Я ударился головой, и она сидела у меня на голове, и голова прошла и перестала кружиться.
   - Сотрясение мозга! – всполошился врач. – Надо обследоваться!
   - Говорю же, всё прошло уже тогда. Лечебная выхухоль должна остаться с Кохи, если захочет. Парень моей кузины сорвался со смотровой площадки и здорово повредил лицо. Чикикука его облизала пару раз - и что? Шрамов почти не осталось. Она садилась на колени моему отцу, который неудачно упал, и он стал выздоравливать гораздо быстрее. Очень, очень быстро.
   - А! Анчу по фамилии Аги, - неожиданно улыбнулся задёрганный доктор. – Я слышал. Действительно, в Лечебнице все удивлялись. Ладно, выхухоль пусть остаётся, а вы, двое, давайте идите.
   Я оказал сопротивление. Я сказал:
   - Если я пригожусь… Вообще–то я волшебник, только у меня нет способностей к исцелению. Так, царапинки, всякая ерунда…
   - Ерунда, - устало вздохнул врач. – Ну что ты тут сделаешь, сынок, какие царапинки?
   Доктор так себя вёл и таким тоном говорил всё это, что меня бросило в жар от осознания того, что у Кохи всё очень, очень плохо, хуже не бывает. Ноги стали ватными, а сам я словно оцепенел.
   Он вытолкал нас с Натой в коридор. Я так и не понял, зачем Кохи звал меня. Для того, чтобы услышать, что ни я, ни Рики, ни Малёк не выдали паршивого старого убийцу, замыслившего переворот и резню?
   Мне–то что, мне это было легко. Вот каково было Кохи не сказать, что я знаю правду!
   Только сейчас до меня дошло: Кохи своим поведением, своим молчанием спас МЕНЯ от немедленной расправы. Меня, анчу, соперника в борьбе за сердце Наты!
   Но кто выдал Кохи? Откуда Коркин папаша узнал, что старший сын пытался отобрать у меня святыню, но не смог? Откуда он узнал, что Кохи, зная, что я в курсе пиратских планов, не доложил немедленно об этом отцу, а поехал за город поговорить по душам с Миче Аги? Может, чёртов Корк решил, что это Кохи сказал мне, где амулет? Может, он пытал Лалу? И я не знаю, совсем не знаю, что происходило в доме Корков всё это время. Что делал проклятый старый злыдень с Кохи в отсутствие Лалы, сестры и брата? Я понял, он наверняка измывался над старшим сыном, пытался вытянуть из него всё, что тот знает и не знает об этом деле, обзывал его разными словами, бил по щекам, насмехался и угрожал. Конечно, тот, кто выдал Кохи, назвал и моё имя и сказал о моей роли в этой истории, но я теперь лучше знал Кохи, и сообразил, что он всё валил на себя, удержал ненормального отца от желания немедленно разделаться со мной, не открыл того, что это Лала рассказала мне про амулет, сознался в том, что подслушивал разговоры родителей, но пошёл против них. Какое наказание понесла девочка за то, что удрала из чулана "на экскурсию" с Кохи? Сидела в подвале? Кохи должен был быть невероятно убедителен, чтобы доказать отцу, что Лала не при чём, что он просто так взял её с собой, а не для того, чтобы она показала в пещерах дорогу к амулету. Понятно, отчего Кохи всё последнее время был сам не свой. Он даже от самых близких людей, от Мадинки и Хрота, скрывал то, что происходит. По мнению старого изменника, это Кохи встал на его пути к престолу, и теперь заслуженно поплатился за это. И я обязан молчать, потому что дал клятву!!! 
   Ярость захлестнула меня с такой силой, что перехватило дыхание, потемнело в глазах и помутилось в голове. Если бы я сейчас увидел отца Кохи, я сделал бы с ним то, что он сделал с сыном. Я бил бы его, пока он не сдох.
   Не соображая, что делаю, я выбежал из госпиталя, забыв, что я здесь с Натой. Что–то злое и невменяемое внутри меня влекло неизвестно куда и требовало выхода. Я то бежал, то шёл быстро – быстро, то прикладывал сжатые кулаки к щекам и размазывал по ним слёзы бессильного гнева, то закрывал ладонями глаза. Невозможно смотреть на мир, где творится такое.
   Не помня как, я вылетел на берег, на остывающий на закате песок у воды великой реки Някки.
   Что  это  такое, я сразу не понял. Там клубилась улюлюкающая, воющая и гогочущая толпа. Рыбаки, торговки, пьяницы, жители Пониже, района нищего, грязного и воровского. Одетые бедно, с плохими зубами, кто на костылях, кто смердящий перегаром, они вымещали свои беды и своё ожесточение на волке, запертом в низкой клетке, стоящей на пляже. Клетку сняли с пиратского корабля, приведённого в Някку. Вон он, стоит у маленькой пристани.
   На пиратском волке можно выместить зло.
   В него кидали камнями и тыкали палками, били ногами по прутьям и швыряли песком. А он затаился в серёдке, лесной царь, молодой, красивый и гордый зверь, напуганный, брошенный на растерзание. Он пытался ещё скалиться и рычать, но был уже побеждён. Зверь, никогда не нападающий на людей, если ему живётся хорошо и есть вдоволь еды.
   И вот случай мне утешить свою боль и ненависть. Добить животное, взятое пиратами в плен. Одним движением руки, одним заклинанием…

   *    *   *
   …Звякнув и лязгнув, отлетел замок, и распахнулась дверь клетки, подчиняясь моей воле. Я встал перед ней и сказал волку, припавшему к полу:
   - Беги.
   Толпа негодующе взвыла. Кто–то плюнул мне на ботинок. Палки и камни полетели в меня. Я вздрогнул от боли и достал из игрушечных ножен деревянную саблю. Не думаете же вы, что я резвился с детьми, имея на поясе настоящее оружие?
   Я сказал:
   - Не смейте его бить. Он беззащитен. Он вам ничего не сделал. Кто подойдёт – пожалеет.
   И я резко шагнул вперёд, а толпа отшатнулась назад, обозвав меня по – всякому и запустив в меня тем, что там было в запасе.
   Волк подкрался к двери и, вздрагивая, попробовал лапой свободу. Я снова шагнул вперёд, подальше от клетки, чтобы он меня не боялся. И зверь выскочил, и быстро затрусил по пляжу туда, где под городской стеной виднелись заросли кустов. Он хромал, волочил хвост и бежал кособоко, а толпа, взревев, устремилась было за ним. Но я оказался на её пути со своей игрушечной сабелькой. Я соорудил над волком магический защитный купол – и камни его не задели. Надо было выбирать: или заслонить себя, или несчастное животное.
    Я  решил, тут мне и конец придёт, но озверевшие люди замерли передо мной, подняв булыжники и дубины, и магия была тут ни при чём. Вряд ли здесь поняли, что я волшебник. Толпа замолкла, отступила, и никто не решился больше ни ударить, ни бросить камень в меня. Думаю, впечатлила деревянная сабелька в руке чокнутого анчу. И все уставились на меня, и сказали одновременно:
   - Эй, отойди, парень!
   - Дай убить зверюгу!
   - Чего тебе надо?
   - В морду хочешь? Я дам.
   - Поколотим его!
   - Ату его!
   - Прибьём - и догоним волка, небось, недалеко ушёл!
   - А ну–ка!..
   - А ну–ка, - сказал я, - подойдите–ка. Я не дам обижать беззащитную тварь.
   - Это Миче Аги, - сообщил кто–то. – Он не даст.
   Постояв так и повозмущавшись, толпа стала расходиться. Начались сумерки, и скоро должны были закрыть Речные ворота.
   - Во даёт! – говорили про меня уходящие.
   - Попадись мне ты, белобрысый!..
   - Да ладно, подумаешь…
   Десять человек осталось, пять, три… Среди них – мой пожилой наставник по бытовой магии. Да-да, были в этой дикой толпе и приличные, хорошо одетые господа.
   - Миче, - сказал он, - у тебя с головкой всё нормально? Рад, что не дал людям развлечься? Доволен, что не позволил оторваться и расслабиться? Тебе аукнется это, попомни мои слова.
   И все ушли, осталась одна Ната. Наверное, она бежала за мной всю дорогу.
   По прохладному песку, среди сумерек и последних ярких полос заката, среди чаек, летящих на ночлег, на фоне тускло блестящих волн она шагнула ко мне, как крылья порхнули длинные русые волосы за спиной.
   Я тоже шагнул Нате навстречу и протянул ей двумя руками свою деревянную саблю. И она приняла её тоже двумя руками и поцеловала меня также, как я её.
   И мы гуляли всю ночь…

   Продолжение: http://www.proza.ru/2009/10/29/615
   КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

   Следующая называется "Сватовство Миче", и вы понимете, что это самое сватовство пройдёт у него не как у людей :)