Реформирование семейных отношений и формирование н

1. Общеполитические принципы экспансионистской политики  царского правительства  на Кавказе.
XVI – XIX в.в.  для стран западного мира, стало временем колониальных приобретений, и расширения государственного пространство.
Рост образовательного уровня и научного потенциала запада,  способствовали прогрессивному развитию промышленности и в целом производительной культуры.  Сложились условия, в которых Европа  опередила страны востока в реализации эффективной производственной системы, позволившей ей, освоить новые рубежи в созданий военной техники и вооружения. В условиях цивилизованного преимущества запад планомерно отвоевывал у востока колониальное пространство, в соответствии с потребностями  капиталистического производства и взращенного на нем нового мировоззрении я. Развивающаяся европейская промышленность нуждалась в сырье,  дешевой рабочей силе, рынках сбыта.
Естественно, находящаяся на границе западной и восточной культуры Россия не могла не воспользоваться своим географическим преимуществом для новых приобретений.  Включившись в активный процесс завоеваний сопредельных народов,  Россия, за несколько веков, расширила свою территорию до пределов Империй.
Кавказ всегда интересовал  правителей России, как область богатейших земельных пространств, природных залежей, как путь для торговли с Востоком. До тех пор пока царское правительство было бессильно вести полномасштабное за¬воевание Кавказа, оно ограничивало свою деятельность под¬купами местной знати, в пользу пророссийской политике и отдельными, набегами. Но закрепившись на рубежах Терека и Кубани, где были организованы две казачьих области Терская и Кубанская, затем заключив союз с православной Грузией, Россия повела решительное наступление на гор¬цев Кавказа. Наступление велось разнообразное:  воен¬ное,  экономическое,  культурное. Мы остановимся очень кратко на последнем.
Документы говорят, что «пионерами» кавказского владычества стали миссионеры право¬славной церкви, «которая не только не отставала от русской армии, но часто шла впереди ее, расчищая путь, шпионя для нее, обманывая темные забитые массы инородцев. За миссионерами шла армия, вместе с военизированной системой колониальных власти, которая закрепляла завоевание и помо¬гала окончательно «освоить» край, приобщая народы к новой культуре через систему специального образования. Освоение земель, в тот период означило, эксплуатацию цветущего края, насаждение чуждой горцам культуры, проводимой политикой открытого черносотенного национализма, политикой угнетения национальностей».  Остановимся на общих принципах и основаниях Имперского подхода к колонизированным народам Российской империй.  Теоретик коммунизма В.И. Ленин, писал по этому поводу:  «политика угнетения национальностей, есть полити¬ка разделения наций. Она вместе с тем есть политика систематического развра¬щения народного сознания. На противопоставлении интере¬сов различных наций, на отравлении сознания темных и забитых масс построены все расчеты черносотенцев. Возь¬мите любую черносотенную газетку и вы увидите, что пре¬следование «инородцев», разжигание взаимного, недоверия между русским крестьянином, русским мещанином, русским ремесленником и крестьянином, мещанином, ремесленником еврейским, финским, польским, грузинским, украинским — вот хлеб, которым питается вся черносотенная банда».
Менее осторожно, чем государственные чиновники, но более откровенные националисты и не скрывали главного принципа управления подвластными народами: «разделяй и вла¬ствуй». Например, профессор Ковалевского П. И. в своей работе «Национализм и национальное воспитание в России» писал: «Национализация, — сознательное и умышленное насаждение национальных свойств и качеств державной нации в нациях культурно-слабых и  соподчиненных… Всякое государство или объединенный народ, при своем физическом и культурном возрастании, невольно приходит в соприкосновение с соседями. Эти соприкосновения не всегда бывают благоприятного свойства, что же неприятного и враждебного. Эта вражда иногда настолько обостряется, что вызывает столкновение или войну. Последствия этого воен¬ного столкновения — гибель и порабощение одного народа другим. Победят русских — русские подчиняются и превра¬щаются в рабов, что и было в татарское нашествие. Побе¬дят русские, — они пользуются правом победителя, правом сильного».
«Побежденный народ – продолжает он -  теряет свое лицо и поступает в рабство к победителю.
Победитель берет у него все то, что для него полезно, и уничтожает то, что противоречит интересам победителя. Победитель пользуется не только физическим и экономиче¬ским достоянием побежденного, но и его духовными и ум¬ственными дарованиями. Все полученное от побежденного, победитель усваивает, ассимилирует и тем обогащает свои духовные сокровища, свею культуру. Последствий этого два:
1. Национальный характер, национальное лицо державной господствующей нации постепенно расширяется и совершенствуется...
2. Соподчиненная нация лишается тех ее особенностей
и свойств, кои противоречат интересам державной нации»...
Переходя конкретно к русской действительности он, говорит:
«Так постепенно основная русская нация поглотила... захватила множество других племен, более 150, и составляет ныне нечто единое и целое...».
«Во главе государства должен стоять русский народ... Те из инород¬цев, кои имеют культурное право на самостоятельное существование, в такой только мере могут стать равноправ¬ными, в какой мере они станут русскими. Народности с низшей культурой должны слиться с русскими...».
«Наши права на господство в русском государстве бу¬дут права крови. Дер¬жавная господствующая нация достигла такого своего со-стояния путем пролития моря крови своих детей и потери сотен тысяч своих граждан. Данную территорию и всякую соподчиненную нацию она получила путем упорной борьбы. Затем—права исторического бытия. Русский народ не имеет права забывать свою историческую судьбу и должен отстаивать свое назначение - «Москва — третий Рим ». Право культурного бытия и культурного превосходства над прочими порабощенными нациями... Наконец, право победителя и право собственности: кто не сохраняет, тот теряет». 
Ту же самую позицию, но выраженную «дипломатическим» языком, нельзя не заметить в распоряжениях царского правительства, относительно завоеванных народов Сибири, Туркестане, Кавказе и т. д. Например, «Конечною целью образования всех инородцев, живущих в пределах нашего отечества, бесспорно, должно быть обрусение их и слияние с русским народом».
Державная идеология была выстроена на трех ценностных основаниях защищенных всей мощью имперской власти: самодержавия, православие и народность.  Только в совокупности эти ценности, составляли понятие - гражданственности для поданных лиц и народов, Российской Империй. Народы, не усвоившие эти ценности, не могли претендовать на Имперское равноправие. Чем ближе народ стоял к колониальной идеологии, тем лучшим качеством наделяло его державная власть.
В отношении к Кавказу и народам его населяющим, по¬литика царского правительства, была предельно ясной. Народы на захваченной территорий  классифицировались на лояльные и враждебные. Политика властей метрополий, в соответствии  с принятой классификацией применялось по-разному, лояльной к одним народам и жесткой к другим. Так, в отношении к грузинам она была более легкой, грузинскому духовенству верили больше, ему поручали нести «просвещение» народам Кавказа на грузин¬ском языке, и первыми  миссионерами той же  Осетии, были посланцы экзарха Грузии.
И совсем иное отношение к горцам                кабардинцам, черкесам, шапсугам, которых царское пра¬вительство и его военно-чиновничья власть причислила к народам диким, и враждебным, а потому считала совершенно законным полное  уничтожение  национальных особенно¬стей этих народов.
Прекрасно сознавая, что эффективно воздействовать на сознания и умы подданных можно через систему начальных школ царское правительство приняло ряд мер по открытию русских горских школ. Система образования, сама школа всегда являлось лучшей пропагандой культурных ценностей.
В 1836 году во Владикавказе открылась духовное училище, для подготовки православных священнослужителей и миссионеров из семей знатных осетин.
В 1848 году при Навагинском полку открывается первая на Кавказе военная школа, куда принимали детей знатных горцев. По окончанию школы курсант получал офицерское звание, что определяло дальнейшую судьбу горца закончившего эту школу.   
Примечательно что, в 1871 году по Кавказскому округу, считая и Закавказье, на 5635 жителей приходилась одна русская школа и на 638 жителей одна мусульманская.  «…в русской школе в 1893 году насчитывалось 893 ученика, в мусульманской 25360 учеников», правда очень скоро эти цифры поменялись.
«Имперское военное управление  притесняло, а иногда просто упразднял местную школу. Не разделяющую гегемонистскую идеологию  русского царизма.
Главными принципами управления, покоренными народами имперское управление считало следующие постулаты: «Только рус-ский народ и он один имеет право рассуждать о состоянии России и на нем лежит великий долг охранять целокупность и несокрушимость земли русской».
А так как народ русский, которому принадлежит моно¬польное право решать судьбу России, «искони за самодержа¬вие, единая самодержавная власть в России вытекает прямо из характера национальных свойств русского народа, то поэтому самодержавие нужно наса¬ждать в областях покоренных и насаждать его на пользе рус¬ской национальности».
«Что же на самом деле насаждало царское правительство, якобы,  принесшее культуру и гражданственность «диким народам».
Царизм намеренно культивировал на окраинах патриар¬хально-феодальный гнет для того, чтобы держать массы в раб¬стве и невежестве. Империя намеренно заселила лучшие угол¬ки окраин колонизаторскими элементами для того, чтобы оттеснить туземцев в худшие районы и усилить национальную рознь».  Здесь применялся на практике, по отношению к некоторым кавказским народам,  биологический метод ограничения территориального пространство.  В соответствие, с которым территория проживания одного, этнического вида уменьшалась, а другого увеличивалась, за счет последнего. Более того в Имперский период российского владения Кавказом, был впервые сформулирован тезис о нежелательности проживаний в пределах Кавказа некоторых северокавказских автохтонных народов.
Традиционно отданные на откуп военщине, кавказские народы, на долгие годы, были ввергнуты в хаос междоусобных войн и всеобщей ненависти царившей на окраинах Российской империй.
Однако, не смотря на проводимую колониальную политику по отношению к  народам Кавказа, царское правительство не вмешивалось во внутрисемейные отношения горцев. Тем более не делала попытки разрушить патриархальный уклад кавказской семьи.  Семья оставалось за пределами государственного регулирования, что относительно устраивала обе стороны.

2.  Силовые инициативы советского периода по  реформированию  общественных отношений и переустройства семейного быта  на Северном Кавказе.
2.1. Борьба с патриархальными обычаями семейного быта.
Победа Октябрьской революции 1917 года в России,  и установление на Северном Кавказе, в 20-тые годы прошлого века  Советской власти,  положили начало процессу радикального переустройства культурного уклада горской семьи. В основе нового политического эксперимента, как и других социально-культурных экспериментов советского времени, лежали желания ликвидации классовое общества, переустройство традиционных культурных отношений, отмена  патриархального  уклада.  Культурные ценности прошлого отменялись  в пользу новой формации,  формирующейся на основе атеистических, материалистических учений  социалистической культуры. Пре¬образование также, преследовало своей целью отмену половозрастной стратификации,  юридическое и фактическое уравнение полов, формирование новых культурных образов и интелли¬генции, возможный рост материального благосостояния и культурного уров¬ня широких слоев населения, сближение на¬родов СССР на основе новых культурно-интеграционных процессов.
В сущности, советская власть во многом пользовалась приемами и методами колониальной политики по отношению к народам Кавказа, прикрываясь термином национальная политика.
Умело манипулируя утопическими  надеждами народных масс на справедливую власть, декларируя лозунгами всеобщего равенства и интернационализма, что в свою очередь соответствовала чаяниям до предела угнетенного народа,  коммунисты одержали убедительную победу в гражданской войне и сохранили территорию страны, от развала,  получив в наследие огромное государство, почти в прежних границах Российской Империи.
Постановлением ВЦИК от 20 января 1921 года была образована Автономная Горская Социалистическая Советская Республика, в состав которой входили шесть административных округов:
1.Чеченский, 2. Ингушский. 3. Осетинский. 4. Кабардинский. 5.Балкарский. 6.Карачаевский. Каждый округ имел свой исполнительный комитет.
В переходные периоды, когда идет становление нового общества, ведущей и определяющей стороной выступает сознание, вернее, его изменение, совершаемое часто под воздействием внешнего насилия - экономического, информационного и т.д. Итак, зачастую сознание выполняет функцию преобразования социальной системы.
В соответствии с учением К.Маркса, материальный интерес и материальные потребности являются главными ценностями, что дает начало осознанной борьбы классов за материальный успех. На основании изучения именно такого способа жизни людей и механизма формирования соответствующего ему сознания К. Маркс, сформулировал идею вторичности сознания, его обусловленности, детерминированности внешними для него факторами, прежде всего экономическими.
На Северном Кавказе процесс переустройство семьи и семейного быта усложнялся проблемами не однородностью этнического состава населяющего региона,  различием религиозных верований. Искусственным делением, проводимой в своих политических воззрениях еще прежней царской военщиной, народов Кавказа на категорию «свои» и категорию «враждебные»,  последствий,   эту градацию заимствовала Советская власть.
Гражданская война и пришедшая за ней разруха обездолила население страны, в том числе населения Кавказа.  В первые годы советской власти населению не хватало не только одежды и обуви, но не было  даже в достаточном количестве черствого хлеба. Сложилась идеальная обстановка для революционных преобразований, для этого всего лишь надо было оказать  небольшую социальную поддержки населению. 
В разоренной стране не могло быть и речи о подъеме экономического  благосостояния граждан. Новая власть не обладала экономическим ресурсом для материально - стимулированного изменения сознания масс. Поэтому сполна использовала репрессивные и пропагандистские ресурсы и  методы. Коммунистическое строительство воплощалось в жизнь с начало Ленинскими затем Сталинскими методами основанных на насилии и репрессиях по отношению к населению страны, с  социальной и этнической градацией граждан на «хороших» и «плохих», «благонадежных» и «неблагонадежных», в зависимости от преданности идеалам коммунистической власти.   На много позже, уже  в Брежневские времена это классификация имела  довольно щадящую характеристику, народы одной страны вполне официально называли старшими и младшими братьями. Естественно, что малые народы, или младшие братья, находились в состоянии зависимости от старших, а вернее больших народов и  должны были развиваться под наблюдением и опекой старших братьев - народов.
В зависимости от того, к какому классу, нации, другой социаль¬ной группе принадлежит индивид, содержание его сознания будет иметь специфические особенности. Общественное сознание потому и «общественное», что оно не связано только с отдельным субъектом и его способностью к самосознанию, рефлексии. Оно вплетено в реаль¬ное бытие реальных людей, и если это бытие одинаково для какой-то группы людей, то будет продуцироваться и примерно одинаковое со¬держание сознания представителей этой группы.
Коммунистическая партия и советское государство не жалело сил и средств, для поэтапной реализации переустройства общественных отношений и семейного уклада в новых условиях. В первую очередь, для переориентации культурных ценностей и в достижение намеченной цели, необходимо было преодолеть консервативность семейных отношений, семейного уклада.
Созданная на основании религиозных воззрений, на своем историческом пути, и приверженная к частной собственности патриархальная семья, не могла вписаться в рамки советской атеистической идеологии.
В разрушенной октябрьской революцией стране,  где шла ожесточенная гражданская война, благодаря способности к самоорганизации  народа, у мусульманских на¬родов Кавказа в первой половине 1920-х годов, а местами и позже, официально сохранялись и школы при мечетях, и шариатские суды. Сохранялись также так называемые медиаторские суды, решавшие спорные дела по адатам.
На территории Кабардино-Балкарии в начале 1920-х годов медиаторские суды занимались делами о кровомщений, а шариатские суды продолжа¬ли разбирать тяжбы, связанные с умыканием, уплатой калыма, разводом, наследованием  и т. п. Впервые годы Советской власти в 1918 году, было  провозглашено отделение церкви от государства и школы от церкви. На первом этапе своего развития  Советская власть временно, пришлось  смириться с институтами традиционного регулирования у горцев.  Это был продиктованный местными условиями гибкий подход к делу, имевший своей целью нейтрализовать нежелательную контрреволюционную агитацию, мешавшую проводить в жизнь официальную идеологию большевистской власти. Подоб¬ная обстановка осложняла обновление семейного быта, где по преимуществу и сохранялось традиционное правовое регулиро¬вание.
Но уже в  1922 году ЦИК Горской республики поставил вопрос о несоответствии Шариатских и медиаторских судов интересам народных масс.  Более того через два года спустя  ЦИК   принял   решение, что местные бытовые учреждения,  имеющие юридиче¬ский характер, не должны   содержаться   за   счет   государства, и могут рассматривать дела лишь с согласия всех заинтересован¬ных сторон, а их решения не обязательны для исполнения орга¬нами Советской власти.    Нормативные акты советской власти стали   постепенно   вытеснять   традиционное правовое регулирование. Медиаторские суды переста¬ли существовать в 1928 году, шариатские 1929 году.
Большое значение, в достижении намеченной цели, придавалось выработки и претворение в жизнь нового законодательства, призванного вытеснить нормы шариата и адатов, в семейном быте, нормами советского права.

Различные цивилизации вырабатывают различные культурные ценности, которые труднее примерить, чем конфликт классов или идеологий.
Приверженность кавказцев к патриархальному укладу  являлась для них подсознательно - исконной культурной ценностью.  В единую цепочку кавказского бытия были  связаны и традиционные ценности такие как:  вера -  семья – убеждение – кровь.
В патриархальном семейном укладе, власть принадлежит отцу – мужчине, здесь правоспособность могла принадлежать только  мужчинам.  Но патриархальная семья, со своими теократическими ценностями, никак не могла вписаться в идейно - политическую концепцию атеистической советской власти, поэтому первейшей задачей нового строя заключалась в изживании  патриархального семейного уклада и семейных отношений. Приор отца, необходимо было заменить приором «вождей» - общих отцов  то - есть партийных  функционеров, радеющих за весь народ от имени государственной власти. Патриархальные ценности отныне, объявлялись вне закона, императивные отношения семейного уклада, законодательно изменялись на  диспозитивные отношения, в соответствие с советскими нормами права, традиционные семейные ценности низвергались,  патриархальная иерархия объявлялась вне закона.  С этой целью,  на протяжении, по крайней мере, первого десятилетия Советской власти важнейшим фактором перестройки семьи и семейного быта стала борьба за так называемое «раскрепо¬щение»  женщины - горянки. 
Сознавая всю опасность прямых нападок  на религиозно-этические ценности горцев, советская  власть направила свои усилия на развал патриархальной семьи и патриархального сознания, используя для достижения своей цели методы провоцирование  членов семейной общины. Самыми слабыми, а значит, самыми угнетенными членами  семейной общине традиционно считались женщины, поэтому, именно идею раскрепощения женщины необходимо было  противопоставить  «деспотизму» патриархальности. Это идея оказалась жизнеспособной и проходной, для разрушения этнокультурных ценностей.
Следуя основным принципам патриархального уклада семейные отношения различных групп горцев отличались друг от друга своими этническими особенностями.  Например, у ингушей  «гIалгIа» в соответствии с нормами национального этического кодекса «эздел», внутрисемейные отношения всегда оставались  субъективными.  Согласно законам половозрастной стратификацией, каждый субъект семейных отношений имел свои права и обязанности. На вершине иерархической ступени стоял домовладыка отец,  ответственный за жизнедеятельность семьи.  Поэтому, представительная власть, как ответственному лицу,  обладавшему полной правоспособностью, принадлежала отцу, или в его отсутствии, старшему мужчине. Отец нес бремя ответственности как за деятельность семьи в целом, так и за поступки членов семьи перед обществом.  Правда иногда, от самодурства главы семьи и бытовой жестокости, в частных случаях, никакие обычаи не могут оградить.
Отсутствие привилегированных классов когда-то  в протокавказском обществе, а  затем и в ингушском обществе способствовало развитию суверенных и равных отношений  личностей, в том числе и в патриархальной семье.  В семье не было угнетаемых членов, а были равные субъекты подчиненные общей воли  делегированной отцу. «В делах, касающихся дома, между мужчинами и женщинами было строгое распределение труда и обязанностей, мать, жена главы дома была полновластной хозяйкой. В доме вайнахов жена была не служанкой, как это привыкли понимать, а хозяйкой».  Вмешиваться в функции хозяйки считалось предосудительным.
Другое дело некоторые народы Кавказа, у которых были развиты, в силу исторических причин, сословные отношения,  где сословно-классовое неравенство порождало  гнет и насилия одной группы людей над другой. В сословной среде не могло быть равных отношений между угнетенными и угнетателями.
Тем не менее, советская власть на Кавказе использовала одинаковые политические приемы и методы к различным этносам, с различными сословными отношениями. Методы, которые  не могли привести  к единому результату, более того, воспринимались культурной средой различных народов, по-разному  не достигая желаемой цели. Народы, социальные группы в недостаточной мере подающиеся новым культурным образам и новому коммунистическому воспитанию,  следовало наказать репрессивными мерами.
Итак, вооружившись лозунгом «раскрепощение горянки», новая власть приступила к переделу вековых традиций семейного уклада.  Примечательно, что адаты,  тех же,  ингушей содержат нормы уважительного отношения  к женщинам. Более того,  на защите прав и чести женщин в любых жизненных ситуациях,  стоит как семья, род из которой вышла  женщина, жена, мать, так и семья и род её родни  и свойственников, а также,  авункулатские родственники.   Женщин, особенно девушек, молодых невесток, всегда старались одеть в лучшую, нарядную одежду, более того, их не загружали грубой  работой. Зачастую, наряды женщин являлись показателем  благосостояния семьи,  демонстрировали способность мужчин к семье и обеспеченности. Поэтому, довольно трудно отнести к угнетенной группе столь опекаемых членов семьи как ингушские женщины.   Но при всем уважений к женщине, в патриархальном  укладе она не может являться главой семьи, хотя влияние  и участия женщины в семейном управлении не ограничено.   Традиционно, своих женщин кавказцы  всегда оберегали от мужских дел, от грубого мужского промысла.   
Примечательно что,  «Мать, воспитавшую хороших детей, уважали в обществе. При ее появлении в знак уважения вставали даже взрослые мужчины».
Измученные гражданской войной и обездоленные страшной  разрухой людские массы, бывшие подданные великой Российской Империй, готовы были пойти за  любой властью обещавшей вывести бедное население из злополучного  положения. Объективно оценив наступивший исторический момент, идеологи новой  власти определила приоритеты. Одна из важнейших целей состояла в подрыве патриархальных устоев, для этого необходимо было противопоставить авторитету отца семьи,   новое поддержанное властью веянье,   авторитет главного члена семьи, освобожденной от этических предрассудков  женщины. Естественным негативным последствием становилось поведение детей, которые иногда, занимали новаторскую позицию, по большому счету противопоставленной отцу, хранителю консервативных обычаев.
Инновационные процессы способствовали  показной, формальной подчиненности женщин и детей отцу семейства, ослаблению  патриархального  семейного быта, с его консервативными моральными устоями, и переориентированию семейных отношений  в пользу нарастающих новых общественных отношений. Теперь, человек сам по себе, в соответствии с коммунистической моралью,  должен был перевоплотиться, «перековаться» из личности, в общественное средство, поэтому старо-кавказская семья с её древними этическими устоями, должна была уступить место новой системе сожительства под названием «советская семья». Советскую семью строилась  на основе новой идеологии, новых коммунистических принципов, новых символов, и главное, атеистической  морали, семья  должна была сыграть роль, общественной  ячейка,  в строительстве  социалистического, а затем и коммунистического общества. Социалистический строй считался переходной формации от капитализма к коммунизму и становился лабораторией для создания человека нового образца, которому чужды морально-нравственные ценности патриархально-семейного уклада и вообще консервативные ценности прошлой не материалистической морали. В соответствии новой учением  и новой идеологией  интенсивно проводились преобразования в области права, властью принимались нормативно правовые акты, местного и федерального значения, которые были  призваны  регламентировать и регулировать при помощи закона новую обрядность.   
Правовые реформы начались с популярных среди населения мер. С первых же лет Советская власть объявила практическая борьба с преступлениями, отнесенными законом к  пережиткам родового быта, поначалу направленная главным образом против кровомщения, умыкания и калыма. 1920 году окружные  ревкомы,  а в 1922 году, уже  ЦИК Горской АССР     установили   уголовную   ответ¬ственность за умыкание невесты, а также уплату и получение калыма.
Зачастую  последствием  умыкания становилась кровная месть, сохранявшаяся преимущественно, на тот период, в Чечне, Ин¬гушетии и местами в Северной Осетии. В начале 1920-х годов случаи кровомщения участились из-за обострения классо¬вой борьбы. Объектами мести часто становились партийные и советские работники, активисты  и т. п. Участились и случаи кровомщения, связанные с умыканием, так как похитители или их сообщники нередко мстили тем, кто сообщал об их преступ¬ных действиях властям. Кровомщения, в свою очередь, поддерживало практику умыкания и принудительных браков, так как похищенные или засватанные девушки и особенно их родня, как правило, давали согласие на брак из опасения, что возник¬нет кровная месть. Поэтому не только для общественной жиз¬ни, но и для семейного быта горцев большое значение имело, то обстоятельство, что сразу, же после установления Советской власти кровомщения стало караться сурово и настойчиво. Кров¬ная месть была приравнена к умышленному убийству, и к ви¬новным применялась ст. 142 УК РСФСР, предусматривавшая лишение свободы на срок от 8 лет со строгой изоляцией.
Для урегулирования кровных распрей создавали примирительные  комиссии.  В  первой половине 1920-х годов они еще в соответствии с адатами устанавливали выкупную плату,  но затем перешли в ведение ис¬полкомов, и положение в корне изменилось. Композиции (ма¬териальное возмещение за кровь) были запрещены и преследо¬вались, с кровников бралась подписка об отказе от мести «с предоставлением решения всех как материальных, так и иных вопросов... органам советской административной и судебной власти».   Суровые, часто показательные меры применя¬лись к похитителям девушек. Так, когда в 1922 г. в одном из се¬лений Северной Осетии было совершено похищение,  ЦИК Гор¬ской республики дал указание органам милиции «принять меры в срочном порядке, вне всякой очереди, и тем самым дать раз и навсегда отпор другим похитителям».  В том же году Владикавказский окружной ревком обратился в ЦИК Горской АССР с предложением «взыскать в административном поряд¬ке с имущества похитителей штрафы... и тем самым лишний раз доказать населению, что такие деяния жестоко наказыва¬ются властью».   Нередко, особенно в тех случаях, когда похи¬щения совершались при отягчающих обстоятельствах, скажем, большой группой лиц или сопровождались изнасилованием, устраивались выездные судебные сессии и показательные про¬цессы. На  этом фоне активно велась борьба с получением и уплатой калыма. В Кабардино-Балкарии в 1923 году,  только за несколько месяцев у виновных было конфисковано 10 лоша¬дей, более 100 голов крупного рогатого скота и 600 пудов зер¬на.  В том же году в Алагирском ущелье Северной Осетии бы¬ли конфискованы взятые в калым 7 лошадей, 10 коров, 30 овец.
Декреты и постановления ЦИК Горской АССР действовали
на территории отдельных национальных округов республики с
некоторыми ограничениями или поправками, принятыми мест¬ными органами власти. Так  в 1923 году съезд  Советов Ингушского округа разрешил сокращенный «условный калым» в размере 200 рублей   и  двух   комплектов   одежды, для невесты.    Но уже в 1924 году принимается  по¬становления   Всероссийского    Центрального    Исполнительного Комитета  о распространении на Горскую АССР и другие нацио¬нальные автономии  действия   дополнений   к   УК РСФСР,   пре¬дусматривавших в основном одинаковые   санкции за  быто¬вые преступления (или, как они стали называться позднее, пре¬ступления,   составляющие   пережитки   родового   быта,   а   еще позднее,  преступления составляющие пережитки местных обычаев). В принятых дополнениях определялись меры наказания за умыкание, упла¬ту или получение калыма и впервые   устанавливалась   уголов¬ная ответственность за брак с не совершеннолетними  и многоженство.
В  1923 году ЦИК Горской республики особым декретом подтвердил действие на ее территории всех декретов и законов РСФСР о гражданском равноправии и о государствен¬ной помощи беременным женщинам и кормящим матерям. В Горской республике   была   введена    гражданская   регистрация    брака. Вместе с тем декрет ЦИК Горской АССР в развитие предыду¬щих постановлений содержал ряд пунктов, связанных с местной бытовой  спецификой  и  направленных   против   таких   вредных пережитков старины, как браки с несовершеннолетними, прину¬ждение   или   воспрепятствование к вступлению в брак, получе¬ние или уплата калыма, умыкание. В декрете указывалось:
«...6. Девушки-горянки могут вступать в брак лишь по до¬стижении 16-летнего возраста, мужчины же — достигшие 18-ти лет.
7. С момента опубликования настоящего декрета браки должны   зарегистрироваться   в   местном   исполкоме,   в   органе записей актов гражданского состояния.
Примечание. Ответственность за регистрацию брака возла¬гается на мужа-горца.
8. Регистрация брака производится в присутствии невесты и при наличие явно выраженного и словесно заявленного согла¬сия с ее стороны.
9. Женщине-горянке предоставляется полная свобода в деле выбора мужа. Всякое насилие над ее свободной волей в этом отношении, принуждение к вступлению в брак или воспрепят¬ствование к заключению такового со стороны родителей, опе¬кунов или близких родственников представляется актом недо¬пустимого насилия над личностью свободной горянки и влечет за собой привлечение виновных к уголовной ответственности.
10. Взимание при заключении брака калыма в каком бы то ни было виде и размере, превращающее брак в акт купли - продажи свободного человека, строго воспрещается. Родители невесты, родственники и опекуны, требующие от жениха пред¬ставления калыма и принявшие таковой, привлекаются к уго-ловной ответственности по 10 и 194 ст. ст. Уголовного  кодекса.
11. Практикующееся до сего времени на территории Горская республики похищение женщин с целью вступления с ними в брак, являясь актом грубого насилия над личностью человека и вредным пережитком старины, строго воспрещается. Лица, виновные в похищении женщин, привлекаются к ответствен¬ности по 10 и 75 ст. ст. Уголовного кодекса.
12. Дела о преступлениях, предусмотренных в § 11, возни¬кают по жалобе потерпевшей или ее законных представителей или же по инициативе судебных и административных властей и прекращению за примирением не подлежат...».
В середине   двадцатых годов в связи с подготовкой нового Уго¬ловного кодекса РСФСР Народный комиссариат юстиции проводит   обсуждение правовых норм,  связанных  с  «бытовыми  преступлениями».  Предложенный проект обсуждался на уровне партийных активах национальных автономий Север¬ного Кавказа, вносивших свои поправки и дополнения. Протоко¬лы обсуждений отражают известную этно- региональную специ¬фику. Например, в Ингушетии    участники    проходившего    в    1925   г.   первого    съезда Советов этой автономной области сочли целесообразным  при¬нять   некоторые   компромиссные   решения.    Съезд   предложил:
1. сохранить «условный калым» в размере 25 копеек;
2. регламентиро¬вать свадебные расходы (75 рублей на подарки невесте и 25 рублей на   угощение; 
3. при   похищении   с   согласия    девушки  25 рублей на примирение с родителями);      
считать   настоящими похищениями только те, которые произошли днем, так   как   в вечернее   время   обычно   совершались фиктивные    похищения. Съезд также счел возможным привлечь мулл к борьбе с быто¬выми преступлениями.  В Адыгее подошли к делу более радикально.  Адыгейский  облисполком  предложил усилить   законодательные  санкции и предложил  предусмотреть наказания  за брак с несовершеннолетними.  Считать   многоженством не только   гражданское, но и шариатское   оформление   нового брака без расторжения прежнего, расширить   круг лиц, ответственных за бытовые преступления в качестве их прямых   или косвенных   пособников.   В   своем   постановлении   облисполком подчеркнул активную вредную роль в бытовых преступлениях ревнителей старины. Предложил предусмотреть ответственность за оформление незаконных браков и «считать ни в коем случае недопустимым  по бытовым преступлениям примирение сторон, что даст возможность при допущении такового оставаться виновным безнаказанным, так как примирение будет достигаться путем бытовых и религиозных влияний».
Борьба за раскрепощение горянки требовала ор¬ганизации самой широкой культурно-просветительной    работы.  Большую   роль   в   этом отношении стали играть такие массовые мероприятия, как женс¬кие съезды и конференции. В авангарде феминистского движения на Северном Кавказа, в советский период шла Северная Осетия. Уже осенью 1920 году состоялась  пер¬вая конференция женщин  Северной   Осетии. В 1921 году, первая окружная конференция женщин Карачая, в 1922 году, первый окружной съезд адыгеек и т. д. Первый съезд трудовых   женщин Горской республики (1921 г.) и первый краевой съезд   горянок (1922 г.) положили начало работе  крупных   межнациональных совещаний женщин Северного Кавказа.  На   конференциях   и съездах обсуждались вопросы юридического   и   бытового   рас¬крепощения горянки, вовлечения ее в производство, учебу, в общественно-политическую жизнь. Перед делегатками выступали работники юстиции, учителя, врачи, знакомившие женщин с  новыми правами, пропагандирующими новый образ жизни. Такая же работа велась в районных   центрах, а также   и   в селениях на женских сходах.
Упорная пропагандисткой работа  в области общественных и семейных новаций постепенно регулируемая нормативными актами высшей власти стала давать свои результаты. К концу первого десятилетия Советской власти около трети судебных дел о бытовых преступлениях было возбуждено самими потерпевшими.  Следовательно, население уже    усматривало в пережитках родового быта пре¬ступные действия.
В газетах создавались особые  рублики под названием «Странице горянки», публиковались статьи, раскрывавшие антисоветскую сущность адатов и ша¬риата, пропагандировали советское законодательство, помеща¬ли подробную информацию о судебных процессах. Пресса пестрила характерными заголовками на злобы дня: «Похищение девушек - варвар-ский пережиток старины», «Когда же конец варварским обы¬чаям насилия над горянкой?», «Долой многоженство и ка¬лым!»  и т. д. Пресса рассказывала о конкретных случаях от¬хода от старых обычаев. В 1923 г «Красная  Кабарда» со¬общала, что студент Ю. Асанов, выдав сестру замуж, вернул обратно присланный ему калым; что житель сел. Старая Кре¬пость Б. Асанов подал жалобу в связи с требованием от него калыма; что 16-летняя жительница сел. Лескен Ю. Галачиева отказалась выйти замуж по принуждению родственников. 
С середины 1920-х годов борьба за претворение в жизнь юри¬дического равноправия женщины развернулась также на стра¬ницах журналов, популярных брошюр, даже на сцене, где с ус¬пехом шли пьесы молодых драматургов народов Северного Кавказа (например, пьесы А. Мальсагова «Похищение», Г. Табулова «Зули» и «Зарыля» и др.). В агитационную работу включилась художественная самодеятельность. Успехом пользовались инсценировки судов над горянкой, во время которых «обвиняемой» «инкриминировали» нарушение законов адата и шариата, после чего «защита» пункт за пунктом обсуждала и опровергала предъявленные обвинения. Ставились и другие ин¬сценировки с противопоставлением старого и нового быта.  «Горская правда» писала: «Отрадное впечатление оставил после себя спектакль, устроенный эльхотовскими жен¬щинами. Удачно подобрана пьеса, где сразу охватывалось не¬сколько наболевших вопросов: калым, похищение, поминки, кровная месть».
В селениях главной формой повседневной работы среди жен¬щин были кружки. Создание их преследовало, прежде всего, по¬литические и культурно-просветительные цели, но при кружках, как правило, открывались также школы кройки и шитья, руко¬делий, ткачества и т. п. Женорганизаторы старались устроить такую школу-кружок в доме какого-нибудь уважаемого и авто¬ритетного среди односельчан человека, так как в этом случае удавалось привлечь больше участниц. Постепенно функции кружков расширялись: здесь устраивали беседы, чтение газет, юридические консультации об основах нового законодательства, здесь обучали грамоте. Расширялась и сеть кружков. Напри¬мер, в Северной Осетии в 1920 г. было 2 кружка, в 1924 г.- 28, в 1926 г.-58 кружков.  Проходивший в 1928 г. третий кра¬евой съезд горянок и нацменок отметил, что кружки наряду с массовыми конференциями являются наилучшей формой рабо¬ты среди женщин, и призвал к дальнейшему расширению их сети.
В соответствии с принципами новой культуры, упорно пропагандировались  и последовательно внедрялись в жизнь советские законы, направленные против женского неравноправия. Так, повсюду проводились показательные процессы по делам, свя¬занным с защитой интересов горянки при разделе и выделе крестьянских хозяйств, разводе, исках о взыскании алиментов, признании родительских прав и т. п. Там, где еще сохранялись старые порядки в землепользовании, проводилось показатель¬ное землеустройство вдов и других женщин-одиночек.
7 июля 1924 года принимается постановление ВЦИК об упразднении Горской Республики, а уже 26 февраля 1926 года президиум ВЦИК постановляет, включить в Северо-Кавказский Край автономные области Северной Осетии и Ингушетии, а также город Владикавказ и Сунженский округ.
Политическая борьба за «раскрепощение»   горян¬ки продолжалась с новой силой теперь, под лозунгом «пальто — горянке». В сложившейся послевоенной ситуаций подобная компания обрела популярность, так как   женщина почти не   имела   теплой    верхней одежды, что лишала горянок возможности работать   на производст¬ве, учиться, участвовать в общественно-политической жизни, по¬сещать клубы и другие культурные учреждения. Кампания   на¬чалась в 1928 г. по инициативе первого краевого  совещания ко¬миссии по улучшению труда и быта горянок и нацменок,   отме¬тившей в своем постановлении, что «организованное проведение длительной кампании за теплую одежду горянок должно явить¬ся наступлением дела искоренения старых  обычаев,   оставляю¬щих горянку в неравноправном положении. Эта кампания дает возможность провести в широких массах горцев и горянок разъ¬яснение существующих законодательств Советской власти о равноправии горянки и борьбе с бытовыми преступлениями».    На ее проведение было выделено    100 тыс. руб.,   специально   соз¬данные комиссии сельсоветов закупали и распределяли   между нуждавшимися зимнюю одежду. Беднячкам, членам кооперати¬вов, активисткам, женщинам, посещавшим ликбезы   и избы-чи-тальни, пальто предоставляли в кредит,    школьницам из мало¬имущих семей - бесплатно.  Хотя местами отмечались   случаи «отказа взять пальто по  традициям»,  уже к 1929 г. государст¬во помогло одеть около 6,5 тыс.   женщин и девочек, а многие, кроме того, купили пальто за наличный расчет. К началу 1930-х годов кампания была в основном завершена.
В этой же обстановке создавались повсюду отделы работниц и крестьянок, или женотделы, которые в своей работе опирались на женский актив - по¬стоянно действующие делегатские собрания женщин, избирав¬шие одну делегатку от 10-15 женщин на срок от полугода до года. Такие делегатки на первое время освобождались от работы, и занимались только общественными делами. В различные селения засылались специально подготовленные женские организаторы,  поначалу преимущественно  русские женщины, коммунистки, направленные помочь горянкам в организации их нового быта. Затем во всех национальных автономиях Северного Кавказа при исполкомах организовывали комиссии по улучшению труда и быта горянок и нацменок сокращенно (КУТБ), в 1929 году их  переименовали в ко¬миссии по улучшению труда и быта трудящихся женщин, а в 1930 г. -  в комитеты по улучшению труда и быта работниц и крестьянок. С 1927 г. районным КУТБ в их работе среди жен¬щин стали помогать бытовые секции, образованные при сель¬ских и аульных Советах. Проводившие  мероприятия, по изживанию экономического и правового неравенства женщин, в частности, мероприятия по «борьбе с многоженством, калымом, умыканием женщин, ранним  замужеством, выдачей молодых девушек за стариков против их желания».   КУТБ координировали деятельность всех учреждений и организаций в области улучшения экономического, бытового и юридического положения горянок, содействовали ведению культурно-просве¬тительной работы. Одной из важнейших задач  властей ставилось изучение местной специфики, «условий труда и быта женщины – националки,  (положение жен¬щины в хозяйстве данного района, положение ее в семье и об-ществе, выявление причин,  мешающих в общественной работе женщин)».  С этим связывалась и другая важная задача КУТБ: содействовать дальнейшему усовершенствованию законодательства и помощь «судебным органам в их борьбе с бы¬товыми традициями, закрепощающими женщину, в том числе, борьба с ка¬лымом, выдачей замуж не совершеннолетних, умыканием и др.».
Во второй половине 1920-х годов развернулась практиче¬ская борьба против браков с несовершеннолетними и много¬женством. Это запоздание имело объективные причины. Во-первых, такие браки были сравнительно менее распространены и, во-вторых, осуждение мужей не могло не сказаться на ма¬териальном положении жен, как правило, еще не имевших са¬мостоятельных источников дохода. Поэтому для активизации борьбы с этими видами преступлений, составляющих пережит¬ки родового быта, большое значение имело дополнение в 1928 г. ст. 66 Уголовного кодекса РСФСР примечанием о том, что женам осужденных обеспечиваются все права лиц, входя¬щих вследствие брака в состав крестьянского двора, иначе го¬воря, права на выдел части имущества.  Претворение в жизнь новых законов о равноправии горянки направлялось коммунистической партией и велось при широком участии младших членов семейной общины. Приведем следующие свидетельства: в 1923 году Адыгейско-Черкесский обком РКП (б) обследовал состояние борьбы с умыканием и калымом,  в 1924 году Дигорский райком РКП (б) Северной Осе¬тии проверял меры по изживанию принуждения девушек к браку.  В 1926 году Ингушский обком РКП (б), начал активную работу по ликвидации калыма и многоженства..   Комсомольцы Кабардино-Балкарии, Ингушетии,  да и других национальных автономий Северного Кавказа помогали органам милиции выявлять правонарушителей, организовыва¬ли митинги молодежи, обсуждали на заседаниях различных ячеек конкрет¬ные случаи ущемления прав женщин и особенно преступле¬ний, отнесенных законом к  пережиткам родового быта.  Женотделы и КУТБ организовывали беседы и доклады о советском законода-тельстве, наблюдали за движением дел в судах, добивались расширения практики показательных процессов, проводили систематические обследования реализации нового брачно-семейного законодательства.
В 1928 году был опубликован и вошел в законную силу Уголовный кодекс РСФСР в окончательной редакции.  В главе X были све¬дены, унифицированы и распространены на территорию всех национальных автономий меры пресечения преступлений, со¬ставляющих пережитки родового быта. Похищение приравнивалось к  принуждение женщины к вступлению в брак и на¬казывалось лишением свободы на срок до двух лет.  Уплата и получение калыма  - лишением свободы,  или принудительными ра-ботами сроком до одного года (получение калыма, кроме того, еще и его конфискацией или соответствующим штрафом); многожен¬ство  -  принудительными работами сроком до одного года или штра¬фом до 1000 рублей; брак с лицом, не достигшим брачного воз¬раста, - лишением свободы сроком до двух лет, а не достигшим половой зрелости - сроком до восьми лет. Кровомщения по прежне¬му каралось как умышленное убийство, но в гл. X Уголовного кодекса вошли новые статьи, устанавливавшие ответственность за уклонение от примирения и за принятие имущественного вознаграждения за кровь. В Чечне с 1926 по 1927 г. было осуществлено более 100, а с 1926 по 1929 года, более 200 примирений.   
Одновременно в Уголовно-процес¬суальный кодекс РСФСР была введена статья, разрешавшая возбуждать по этому кругу бытовых преступлений независимое от жалобы потерпевших публичное обвинение.  Это была очень важная статья для практической работы в местных усло¬виях, так как в те годы было едва ли не общим правилом, что девушки, да и молодые люди не решались прибегать к защите закона.      
Работа велась сразу по всем линиям культурно-бытового строительства: проводились беседы о развитии огородничества, о правах горянки, о вреде религии и знахарства; обследовались ликбезы, школы, дошкольные детские учреждения, медпункты, женские кружки и клубы; изучались результаты судебных ре¬шений по женским искам и преступлениям, составляющим пере¬житки родового быта и т. д. Знакомились и с домашним бытом, в первую очередь членов партии, комсомольцев,   советских   работников, обращая внимание на взаимоотношения в семье, по¬ложение женщин и детей, соблюдение правил санитарии в жи¬лых помещениях и на усадьбе, при приготовлении пищи и стир¬ке белья.  Проводились также особые антирелигиозные месяч¬ники86. Процесс отхода от религиозного мировоззрения в  1920-х го¬дах отличался крайней неравномерностью. К концу де¬сятилетия атеизм уже заметно продвинулся в среде горожан и лишь в самой незначительной степени захватил сельское насе¬ление. Отражением такой ситуации были резкие контрасты в по¬гребально-поминальной обрядности. Когда в 1927 г. студенты Ленинского учебного городка, доставив своего умершего товарища в его родное селение, захотели похоронить его так,  это уже стало практиковаться в Нальчике, «у них отняли мерт¬веца, гроб сожгли и похороны произвели по религиозному об¬ряду».
Властью поощрялись массовые культурно-бытовые походы на село с участием молодежи: студентов, городских школьников-старшеклассников, ра¬ботников окружных центров. Создавались широкие условия для непосредствен¬ного и действенного влияния советского городского уклада жизни на сельс¬кий быт.
В конце двадцатых годов, чтобы помочь культурному строитель¬ству на местах и усилить борьбу за переустройство старого бы¬та, Северокавказская краевая комиссия по улучшению труда и быта трудящихся женщин объявила широкую кампанию ежегод¬ных культурно-бытовых походов. Такие походы проводились не только в городах, но и в селениях силами местных и городских активистов, с участием комсомольцев, пионеров, учителей, до¬школьных работников, врачей. В Кабардино-Балкарии такие походы устраивались студентами Ленинского учебного городка в Нальчике, в Чечено-Ингушетии студентами учебного город¬ка им. А. Шерипова в Грозном.
Таким образом, хотя в двадцатых годах в результате действия нового законодательства и ряда, направленных на его реализа¬цию мероприятий партии и правительства началось компания по раскрепо¬щению горянки, а вместе с тем и перестройка семейно-бытового уклада, этот процесс еще не мог быть широким. Не достаточно были подор¬ваны основы сельской семьи с характерными для нее патриархальными чертами. В 1930 г. участницы первою областного съезда горянок Чеченской автономной области, с подачи партийного руководства,  писа¬ли в своем обращении к чеченкам: «Женщина-горянка еще закрепощена домашним трудом, уходом за детьми, и мужем». 
В сложных условиях начального этапа социалистического строи¬тельства в национальных автономиях Северного Кавказа обнов¬ление семейного быта проходило очень медленно и неравномер¬но, являя к концу первого десятилетия Советской власти кар¬тину самых резких контрастов.
Зато впервые, в нынешних условиях, была опробована и успешно внедрена беспрецедентная по своей безнравственности система поощряемого властью поголовного доносительства.  Детей обязали доносить на родителей, супруги же обязаны были доносить  друг на друга, одни граждане на других и т.д. Масштабы доносительства охватили огромную страну, обретая массовый характер.
В основной массе сельских семей личные отноше¬ния не претерпели существенных    измене¬ний. Здесь продолжали господствовать    старо-кавказские    пат¬риархальные порядки. «Пока не было колхозов, в семье соблю¬дали весь старый намыс».    В литературе встречается и такая информация, адыгеец, рассказывал о своем отрочестве, пришедшемся на 1920-е годы: «Главой семьи был отец. Мать предупреждала каждое его желание. Отца кор¬мили отдельно от всех, после него садились   за   стол   старший брат и я, затем уже младшие братья и сестры. Мать ела  после всех. Отец был суров, но бил детей редко. Побои считались по¬зором. Когда отец побил меня за то, что я   брал у него   табак, мальчишки — мои товарищи — смеялись надо мной, не хотели со мной играть, говорили: «Этот мальчик не уважает отца». За непослушание отец заставлял пасти вне очереди скот, не разрешал в течение месяца садиться на лошадь, не покупал обновок или просто переставал разговаривать. Мы, дети, помогали дома по хозяйству — пасли скот, подростками работали в поле. Сест¬ры помогали матери».   Приблизительно в то же отмечалось в литературе и прессе конца 1920-х годов у других народов Север¬ного Кавказа.
На Северном Кавказе Советская власть полностью отменила все «подлые законы,  ставящие женщину и младших членов семей в зависимость от воли отца,  предостовляющие привилегию главе семьи, например, в области брачного права, в области отно¬шений к детям».  Законодательные акты обеспечи¬вали  юридическое раскрепощение горянки, которое было первым, необходимым, но далеко не достаточным шагом к уста¬новлению ее фактического равноправия. Надо было, чтобы «женщина-работница добилась не только по закону, но и в жиз¬ни равенства с мужчиной-работником».  А для этого требова¬лось вовлечь горянку в общественную жизнь и, глав¬ное, в общественное производство, так как только участие в нем могло дать женщине относительную независимость. В то же время в специфических условиях кавказской семьи привлечению женщины к общественному труду должна была предшествовать ликвидация наиболее острых форм ее бытово¬го положения. Необходимо было разрушить семейно-нравственную основу патриархальной семьи, где не только причины обусловливали следствия, но и следствия ак¬тивно влияли на причины. Нелегкую задачу разомкнуть этот круг взяли на себя партийные, советские и общественные орга¬низации, в том числе и специальные организации по работе среди женщин, опиравшиеся на постепенно расширявшийся круг активисток.
Традиционная замкнутость женского быта делала организа¬цию всех этих собраний нелегким делом. В официальных доку¬ментах 1920-х годов, например Адыгейской области, много го¬ворится о трудностях работы среди горянок, связанных в своем поведении «бытовыми национальными традициями», а потому значительно менее активных, нежели русские женщины.  Сплошь да рядом мужья отказывались отпускать на собрания жен, отцы — дочерей, братья — сестер. На первый краевой съезд горянок многие делегатки приехали в сопровождении мужчин, в работе съезда не участвовало ни одной черкешенки, абазинки или ногайки. При проведении первого съезда активис¬ток Черкесии мужчины некоторых аулов вначале приехали по¬знакомиться с обстановкой работы и только после этого привезли несколько делегаток.
Борьба за женщин развернулась серьезным образом. Власть прекрасно сознавала, для разрушения патриархальной семьи,  необходимо было усилить борьбу с религиозным основанием семейных отношений, святости семейных уз, наконец, освободить женщину от всех морально – этических обязательств, объявив семейные ценности, не соответствующие принципам строителей коммунизма и  предрассудками темного, отсталого прошлого. Приходилось считаться с тем, что отход от вековых культурных норм не мог произойти сразу, и применять гибкие формы идеологической работы. Советская власть применяла все новые меры для того чтобы, под руководством коммунистических функционеров и соответствующей морали,  поставить женщину в авангарде новых семейных, а затем и общественных отношений. Обкомы и облисполкомы принимали решения   об устройстве   отдельных женских сходов.  Так как по обычаю горянка не должна была покидать дом с наступлением темноты, во многих местах стали устраивать собрания преимущественно в дневное время. Деле¬гатками выбирали главным образом девушек, пользовавшихся несколько большей свободой, чем замужние женщины, а в Че¬чено-Ингушетии, чаще всего вдов и разведенных жен.  В тo же время велась систематическая работа по расширению со¬става участниц различных съездов и конференций и по устрой¬ству совместных собраний мужчин и женщин.  В 1928 г. Северокавказский крайисполком в своем обращении «Об уравнении прав горянки и горца» призвал развернуть борьбу с обычаями, запрещавшими женщине говорить в присутствии старших родственников мужа, сидеть за одним столом с мужчинами и т. п.
В Ингушетии, например, в 1923 г. мужчины не раз¬решили женщинам участвовать в первомайской демонстрации.  В других областях региона в это время лишь редкие горянки посещали предвыборные собрания и участвовали в выборах. Еще более редким исключением были женщины из среды корен¬ных народов региона, работавшие в Советах. Поэтому во время последующих предвыборных кампаний развернулась настойчи¬вая борьба за повышение политической и общественной активности горянки. Широкая агитационная работа среди населения сочеталась с решительными мерами против лиц, пре¬пятствовавших женщинам вести активную общественную жизнь. Вместе с тем здесь, как и в других областях работы по раскрепощению горянки, применялись и паллиативные методы, диктуемые местными условиями. В 1928 г. Северокавказский крайисполком предложил, чтобы повсюду, где этого требуют бытовые условия, были созданы «самостоятельные избиратель¬ные участки для женщин».  Приходилось считаться с тем, что многим горянкам для включения в общественную деятельность нужна была известная психологическая подготовка. Так, в одном из отчетов Эльбурганского райисполкома Черкесии отмечалось: необходимо, чтобы «женщины, выбранные и выдвинутые в разные органы, аккуратно их посещали, прислушивались, зна¬комились бы с работой последних, результатом чего явится брожение их мысли, привычка к новой обстановке и обязан¬ностям, а затем уже будет и работа».
К концу 1920-х годов общественно-политическая активность горянок, как показывают данные по   выборам в сельсоветы    в нескольких областях Северного Кавказа, значительно усилилась. В выборах уже принимало участие около половины всех женщин, обладавших избирательными правами.
Часть консервативно настроенного населения видели в новоявленных процессах  непристойность, разврат, измену обычаям и вере. Так, при открытии ликбезов распускались слухи, что учащихся женщин бу¬дут отрывать от семей, отправлять в города, увозить   в    Цент¬ральную   Россию,    переводить в «русскую   культуру»;   духовенство угрожало учащимся женщинам, что не станет хоронить   их   на мусульманском кладбище. 
3-я бес¬партийная конференция горянок Владикавказского округа постановила в своей резолюции принять меры к развитию «ко¬оперативных объединений с непременным участием женщин в членстве и правлениях. Считать обязательным вхождение жен¬щин в приходские сельхозкомы, считать желательным самое широкое развитие женских сельхозартелей и помощь им со сто¬роны окрземотдела».  А с середины 1920-х годов в националь¬ных автономиях Северного Кавказа началось планомерное привлечение женщин к общественному труду в промышленности и сельском хозяйстве.
Вовлечению горянок в коллективное сельское хозяйство пред¬шествовала кампания    популяризации   огородничества и рас¬ширения участия женщин в полевых работах, что местами  счи¬талось чуть ли не зазорным.
Большую роль в кооперировании женщин наряду с КУТБ сыграли   комитеты    крестьянских   об¬ществ взаимопомощи (ККОВ), при которых в 1926-1927 гг. ста¬ли создаваться женские   секции. При кооперировании    горянок использовались самые различные формы работы - от организа¬ции традиционной взаимопомощи при пахоте, прополке, уборке урожая до создания производственных товариществ. Поначалу горянки объединялись  преимущественно в женские   сельскохо¬зяйственные товарищества, составлявшиеся главным образом из домохозяйств, возглавленных вдовами, разведенными    женами: изредка девушками.  Государство   и   комитеты   крестьянских обществ   взаимопомощи    оказывали им всемерное    содействие; отводили им самые удобные земли, производили   вспашку,  пре¬доставляли льготные ссуды. Тем не менее,   такие   объединения росли медленно. В 1928 г. 1-й Северокавказский краевой  съезд женского кооперативного актива, чтобы    расширить   трудовую взаимопомощь, рекомендовал наладить среди    горянок   частич¬ную кооперацию отдельных отраслей хозяйства путем создания специализированных молочных, огороднических, садоводческих, птицеводческих и других   артелей. В результате к концу 1928 г. число горянок, охваченных различными видами производствен¬ной кооперации, возросло с 289 до 1775   человек,  что, однако, составляло лишь 0,33% всех горянок.
Одновременно среди женщин   велась   работа,   направленная на вовлечение их в потребительскую кооперацию.  Для привлечения женщин к потребительской    кооперации им предоставлялись    ссуды на паевые взносы, отчислялся определенный процент прибыли    на улучшение быта пайщиц, в лавках устраивали  уголки матери и ребенка, матерям малолетних детей делались   скидки. В то же время открывались отдельные женские лавки или для обслужива¬ния женщин отводились определенные дни недели либо особые, обычно дневные, часы работы.  Еще труднее было обеспечить участие горянок в деятель¬ности не специально женских, а общих съездов и конференций: немногочисленные делегатки, как это было, например, на первой областной крестьянской конференции Кабардино-Балкарии, держались особняком и не ходили без провожатых.  Самые большие трудности возникали при проведении совместных схо¬дов в селениях, где ко всему прочему добавлялись традиции избегания, запрещавшие невестке находиться или говорить в присутствии старших свойственников-мужчин. Здесь нередки были случаи, когда родственники отказывались пустить женщин на сходы или когда мужья, отцы, братья и даже сыновья отправляли женщин обратно домой.
Коллективизация,  обеспечившая  широкое вовлечение    жен¬щины в общественно полезное производство, явилась    крупнейшим шагом вперед в деле ее фактического привлечения к общественному труду. Впер¬вые годы коллективизации горянка обычно использовалась толь¬ко на традиционно женских, подсобных работах, оплачивавших¬ся хуже. Характерно, что в 1931 г.   Адыгейский облисполком   в своем постановлении отмечал как большое достижение, что адыгейки «вышли на колхозные поля и показали, что они могут так же работать в поле, как и русские женщины».  Ста¬рый порядок разделения труда между полами менялся, женщины постепенно втягивались в полеводство, а местами, как, например, в Кабардино-Балкарии, и в отгонное скотоводство.   Уже в 1932 г. в национальных автономиях Северного Кавказа насчиты¬валось свыше 2 тыс. горянок - механизаторов и руководителей колхозного производства.  Это число значительно увеличилось после 1934 г., когда    решением    Северокавказского    крайкома ВКП(б) «О работе среди колхозниц» много женщин было    направлено на различные курсы повышения квалификации (поле¬водов, животноводов, трактористов, руководителей    производст¬ва).  Женщины с каждым годом принимали все большее уча¬стие в колхозном производстве и играли все большую роль в колхозах. Наконец, в 1934 году  в Чечне уже появились женщины, опередившие по нормам выработки большинство мужчин и заработавшие несколько сот трудодней;   в Кабардино-Балкарии в 1935 г. имелись колхозницы, получившие на свои трудодни от 1200 до 1700 пудов зерна.
В городах региона женщина все шире втягивалась в коллек¬тивное производство. Только с 1930 по 1932 г. доля горянок, за¬нятых в промышленности Северо-Кавказского края, увеличилась на 13,4%   по отношению к общему числу рабочих коренных на¬циональностей.
В процессе вовлечения горянок в промышленность в 1920-х годах ведущую роль играли женские артели и мастерские. Соз¬дание их облегчалось тем, что многие домашние промыслы были традиционным занятием горянок. Уже в первой половине 1920-х годов в окружных центрах работало несколько женских прядильно-ткацких, бурочных, войлочных, ковровых артелей. Поз¬же к ним добавились чулочные, пошивочные, сапожные, мыло¬варенные и другие предприятия. 
Мастерские постепенно механизировались, многие из них становились    мастерскими-школа¬ми. Вначале туда шли только девушки и вдовы, но затем к ним стали присоединяться и замужние  женщины,    мужья    которых соглашались на то, чтобы их жены работали вне дома.  С 1926 по 1928 год число женских мастерских на Северном Кавка¬зе возросло с 47 до 74, а число работавших в них горянок  -    с 870  -  1576.  Значительно медленнее шло вовлечение  женщин в цензовую промышленность, дававшее  сколько-нибудь   замет¬ные результаты только в тех отраслях, где имелись специфически женские предприятия. Так, в Северной   Осетии в 1929 г.   в цензовой промышленности работало 211 горянок, из них 150 - на швейной фабрике.
Уже первые шаги в раскрепощении горянки вызвали ожесто¬ченное сопротивление со стороны местного населения. Часть населения решительно выступили в защиту установлений шариата и обычного пра¬ва, против мероприятий советской власти, направленных на со¬циально-культурные преобразования, в соответствии с новой идеологией, и приобщение широких масс коренного населения региона к передовой культуре. Сопротивление вызывало вовлечение женщин в комитеты крестьянских обществ  взаимопомощи, производственные и потребительские товарищества, в работу советских и общественных организаций.  «Издевательства, насмешки, грязные эпитеты,- отмечала в 1929 г. североосетинская газета «Власть труда»,- вот на что не скупятся аульчане, еще крепко держащиеся старых адатов и не могущие примириться с мыслью, что женщина активно начинает бороть¬ся за свое право быть равноправной с мужчиной».
В некоторых автономиях ревнители старины прибегали  к прямому террору. Так, в Ингушетии в 1929 году сожгли хлеб у жен - организатора  З. Плиевой, в 1930 г. во время предвыборной кампании убили активисток Л. Цечоеву и X. Оздоеву.  Одновременно при¬менялись другие, более гибкие методы антисоветской работы.  Служители ислама, объявленные врагами власти, противопоставляли советскому равноправию женщин «мусульманское равноправие», местами даже стали открываться  женские мечети.  На конференциях и съездах звуча¬ли выступления с предложениями открыть школы при мечетях, преподавать во всех школах Коран, прекратить организацию дошкольных детских учреждений, общего толка, сохранить калым как обеспе¬чение женщины.  В 1929 году журнал «Революция и горец» пишет  в передовой статье, что влияние «реакцион-ного» духовенства остается все еще очень ощутимым особенно в Чечне и Ингушетии.  Неисчерпаемый запас консерватизма некоторых мусульманских народов Северного Кавказа станет причиной выселения, этих народов в республики средней Азии в сороковые годы прошлого столетия.
Кружки и клубы горянок играли большую роль в развитии женского образования. Они не только способствовали работе по ликвидации неграмотности среди женщин, но и помогали же¬лающим продолжить образование в школах, на различных про¬фессиональных курсах и рабфаках.

Так, в 1924 г. женский кру¬жок осетинского сел. Ольгинского содействовал отправке на учебу 34 девушек и женщин.
Важным показателем роста политической сознательности и общественной активности горянок было увели¬чение количества женщин - членов партии и комсомола. Если и 1922 г. на всем Северном Кавказе насчитывалось лишь 16 го¬рянок-коммунисток: в том числе 10 осетинок, 4 черкешенки, 1 кабардинка и 1 ингушка, то к 1927 г. их число возросло до 107, а к 1930 г. — до529.  Возрастала и комсомольская прослой¬ка среди девушек: в Адыгее, например, в 1926 г. было 30 ком¬сомолок коренной национальности, а в 1930 г. — 354.
Сопротивление реформам некоторой части населения тормозило развитие новой социальной культуры у   народов    региона    и явилось одной из причин того, что к концу 1920-х годов только в двух национальных автономиях из семи - в Северной  Осетии  и Адыгее  были достигнуты успехи в достижениях по внедрению форм новой культуры.
С 1 июля 1933 года, постановлением Президиума ВЦИК, город Владикавказ, который был административным центром Ингушской области, и переименованный в 1931 году в город Орджоникидзе, включен в состав Осетинской АО. Участь Ингушской автономий была предрешена политическими симпатиями вождя советских народов И. Сталина. Преступные методы сталинской национальной политики, замешанной на провокациях и репрессиях, отныне станут нормой применяемой к малым народам Кавказа. Ингуши лишились части своей исторической родины, отданной советской властью в пользу назначенных к привилегиям соседей ингушей осетин,  а также, форпоста, центра  развития  национальной ингушской культуры и экономики. Сталин прекрасно понимал, что подобная акция отбросит целый народ на периферию цивилизованного развития, однако как раз такое положение ингушей и соответствовала его целям.  С другой стороны извечный принцип Кавказского правления «разделяй и властвуй», был в действии.
15 января 1934 года Президиум ВЦИК Постановляет «учитывая условия социалистического строительства в Чеченской и Ингушской областях», автономную область Ингушетии объединить с Чеченской автономной областью, образовав Чечено-Ингушскую автономную область.


2.2. Школьные и медицинские учреждения до военные годы советской власти.
Выход горянки за пределы круга домашних забот требовал также создания детских дошкольных учреждений. Такие учреждения в первой половине 1920-х годов стали появляться в северокавказских городах, а с 1926 - 1927 гг.- в некоторых горских селениях. Организация детских яслей и садов воспринималась, не однозначно в республиках Северного Кавказа связана. Исследователи Адыгеи отмечали в 1927 г.: «Насколько идея яслей легко прививается в русских селах, настолько она оказалась чужой черкесскому народу. Прежде всего, черкешенка прикована к детям и дому, и ей нуж¬ды нет отдавать своих детей в ясли; с другой стороны, существу¬ет целый ряд условий, препятствующих ей расставаться с деть¬ми: непривычное питание их, совместное их нахождение с деть¬ми другой национальности, общение замужней женщины с по¬сторонними лицами — все это не принято».
Для популяризации детских дошкольных учреждений исполь¬зовались все средства агитационной работы. Женработники про¬водили беседы, устраивали при открытии сезонных яслей в се¬лениях торжественные собрания с выступлением художествен¬ной самодеятельности и раздачей детям подарков.  Поскольку детей охотней отдавали в те ясли, которыми руководили горян¬ки, во всех областях были созданы краткосрочные курсы до¬школьных работников. Тем не менее, к концу 1920-х годов сеть дошкольных учреждений была очень невелика. Например, в 1929 г. в Черкесии имелись одни стационарные и трое сезонных яслей-площадок,  в Адыгее - одни стационарные и 17 сезон¬ных яслей.
Система воспитания   ребенка в семье в эти годы   лишилась своей сословной обусловленности, но в значительной мере оста¬валась традиционной. Полностью исчезли лишь такие архаичные обычаи, как аталычество и обучение подростков обращению с оружием. Усилилось ничтожное в прошлом влияние школьного обучения, однако охват школьным обучением мальчиков и девочек был неодинаков. Во многих сельских   семьях,   посы¬лавших мальчиков в школу, обучение девочек  продолжали счи¬тать ненужным, а то и вредным делом. Так, в 1929-30   учебном году число мальчиков в школах первой ступени в Черкесии больше чем вдвое,  а в Ингушетии - почти вшестеро    превышало количество девочек.  К концу 1920-х годов во всех националь¬ных автономиях имелись школы-интернаты второй ступени,    но девочек туда определяли редко и, как правило,   лишь в тех   слу¬чаях, когда их можно было поместить у родственников или ког¬да вместе с ними ехал учиться   кто-нибудь из мальчиков-родст¬венников постарше.
Детей, посещавших школу, родители часто отрывали от уче¬бы для хозяйственных дел: в Адыгее, например, в весеннюю страдную пору число учащихся настолько сокращалось, что приходилось закрывать половину школ.  Беднота нередко за¬бирала подростков из школы, чтобы послать их работать по найму.  Советская школа только набирала силу, поэтому слу¬чалось, что роль учителя брал на себя мулла, придерживавший¬ся школьной программы только в присутствии посторонних, а остальное время учивший детей чтению Корана.
В 1920-е годы в сельской местности только-только начинали появляться детские и юношеские общественные организации.
В середине 1920-х годов стали создаваться уголки и клубы горянок. Обычно при клубах горянок работало несколько круж¬ков, здесь обучали грамоте, имелась постоянная юридическая консультация. В клубах еженедельно велись политико-просветительные беседы, а в дни революционных праздников и особен¬но 8 Марта устраивали вечера с докладами и спектаклями. К концу 1920-х годов в Адыгее имелось 5, в Черкесии — 6, в Ингушетии — 9, в Кабардино-Балкарии—15 женских клубов.
В кружках и клубах, а позднее в бытовых секциях сельсове¬тов проводилась обширная система мероприятий по культурно-просветительной работе среди женщин. Особое внимание   обращалось на санитарное просвещение. С горянками проводили бе¬седы о вреде традиционных религиозно-знахарских способов ле¬чения и родовспоможения, им разъясняли основы гигиены жен¬щины и ухода за ребенком, бытовой санитарии и пищевого ре¬жима. Во многих горных районах, в частности в Карачае и Балкарий, где население питалось в основном мучной и молочной пищей и к тому же нередко всухомятку, населению разъясняли необходимость включения в рацион овощей и овощных супов. Горянок учили готовить такие русские и украинские кушанья, как борщ, отварной картофель, кисель и т. п. В некоторых райо¬нах, например в Чечне, открывали неизвестные здесь ранее женские бани.  Санитарно-просветительная работа велась не только среди женщин, но и среди мужчин, так как они, опи¬раясь на свой традиционный авторитет, случалось, срывали про¬водившиеся мероприятия или же нейтрализовали их действие. Вся эта работа постепенно расширялась вместе с расширением сети медико-санитарных учреждений.
Постепенно воспитательное влияние школы и тесно связанных с ней общественных организаций укреплялось. Пропагандистское влияние образования, в том числе школьного, бесспорно оказалось эффективным. Так, в отчете о состоянии народного образова¬ния в Северной Осетии за 1928-29 год отмечалось,   что   школа селения  Магометановское «смогла организовать общежитие и пита¬ние в школе, победив этим уразу».  В Кабардино-Балкарии в 1929-30 учебном году учащиеся нескольких сельских школ обу¬чали огородничеству своих родителей.
При открытии дошкольных детских учреждений мужчин запугивали потерей авторитета в семье, а женщин — тем, что детей   у   них впоследствии отберут совсем,  из-за чего организация яслей ме¬стами превращалась в «значительный политический вопрос».  Подобная же враждебная пропаганда велась   против советской школы и в особенности против обучения в ней девочек наравне с мальчиками. В Карачае, при учете детей школьного    возраста, были рас¬пущены слухи, что дети нужны для «уплаты    контрибуции»,    в Кабардино-Балкарии — что детей заберут для создания коммун, так как «с коммунами из взрослых ничего не получилось»,     В Чечне - что девочек будут   «выдавать   замуж    на   сторону».  Упорное запугивание тем, что учащихся детей  не вернут домой, заставят, есть свинину,   превратят   в   «неверных»,   имело под собой реальную почву.  К концу 1920-х годов стали появляться женщины, получив¬шие специальное образование в школах советского и партийно¬го строительства, на курсах политпросвет работников, в техникумах и высших учебных заведениях. Некоторые из них заняли руководящие должности в партийном и советском аппарате. Так, в 1929 г. в Северной Осетии горянки занимали посты обла¬стного прокурора, помощника прокурора, члена областного су¬да, председателя Дзауджикауского окружного исполкома.  Но в предгорьях, а тем более в горных районах широкие мас¬сы горянок еще только пробуждались к активной общественно-политической деятельности.
В 1920-х годах в национальных автономиях Северного Кав¬каза быстро увеличивалось число медицинских учреждений, в том числе женских и детских консультаций. Однако не все сельские жители, а среди них всего менее женщины, обра¬щались за медицинской помощью. Одной из главных причин было то, что едва ли не большинство горянок считало непристойным показываться врачам-мужчинам.
Чтобы расширить сеть здравоохранения и сделать более действенной медицинскую помощь, Народный комиссариат здравоохранения направил на Северный Кавказ русских медицинских работников-женщин, оказавших в те годы неоценимую помощь горянкам. Но у них возникали свои трудности: русские врачи и фельдшера не знали местных языков, а горянки редко понимали по-русски. Приходилось работать с переводчиками, которыми чаще всего были мужчины, стеснявшие своим присутствием па¬циенток. В этих условиях медики прибегали и к не совсем обыч¬ным методам: например, к косвенным советам больным горян¬кам.
Большую помощь медицинским работникам оказывали обра¬зованные в 1925-1926 гг. во всех окружных центрах органы ох¬раны материнства и младенчества (ОММ), позднее,  охраны материнства и детства (ОМД), а также районные и сельские комиссии содействия этим органам. Они способствовали созда¬нию родильных домов и приютов.  Женских и детских консульта¬ций, «школ  матерей» при консультациях, домов и уголков ма¬тери и ребенка и т. п.  Они же проводили ежегодные санитарно-просветительные кампании, во время которых в селениях устра¬ивались беседы и лекции, распространялись санпросвет - листов¬ки, ставились агитационные инсценировки, проводился осмотр женских и детских учреждений.  Одной из распространенных форм работы органов охраны материнства и младенчества бы¬ли «конкурсы на здорового ребенка», участие в которых застав¬ляло горянок вступать в контакт с женскими и детскими консультациями. Так, по условиям конкурса, проводившегося в 1928 г. в адыгейских аулах Блечепсин, Тахтамукай, Понежукай и Хатажукай, женщины должны были окончить «школу ма¬терей», а затем систематически два — три раза в месяц посе¬щать детскую консультацию.
Большие изменения произошли  в области семейного  быта, связанной с рождением    и воспитанием детей.    В 1939-х годах сначала в городах, затем в семьях сельской интеллигенции, а потом и в сельской среде почти все роженицы стали прибе¬гать к медицинской помощи. К концу десятилетия этот порядок сделался общераспространенным не только в городах, но и в селениях. В 1940 г. в Северной Осетии свыше 97% родов прохо¬дило с помощью медицинского персонала.  Правда, сельские жительницы пока еще чаще рожали не в специальных учрежде¬ниях, а в домашних условиях в присутствии акушерки или вра¬ча, что объяснялось, с одной стороны, стойкостью традиций, предписывавших рожать дома.  Однако и в этих случаях присутствие меди¬цинского персонала обеспечивало действенную помощь и исклю¬чало применение большинства прежних магических средств ро¬довспоможения. Все же еще нередко бывало, что пожилые со¬седки распускали роженице волосы, клали подле нее или втыка¬ли у порога раскрытые ножницы   и т. п.
В городах и многих районных центрах женщины уже к середине 1920-х годов, как правило, пользовались родовспомогательными учреж¬дениями, посещали женские и детские консультации. В 1924 г. в Ленинском учебном городке в Нальчике при участии предста¬вителей обкома ВКП(б) и ЦИК республики торжественно справлялись одни из первых на Северном Кавказе гражданские октябрины.  Однако в сельской местности подавляющее боль-шинство женщин еще рожало в домашних условиях с помощью повитух и только немногие, преимущественно при трудных ро¬дах, обращались к акушеркам. Еще, в 1929 г. во всех 11 адыгейских аулах Причерноморья роженицы, как правило, обходились без всякой медицинской помощи,   и роды проходили с соблюдением всех традиционных приемов и обрядов.  В сельских районах в основном сохранялись прежние методы ухода за ребенком, вскармливания, лечения и т. п. Врачи, обсле¬довавшие в 1929 г. аулы Афипсип и Кошехабль, отмечали, что вследствие неудовлетворительных бытовых и санитарно-гигиени¬ческих условий около половины детей здесь уже в раннем воз¬расте умирало: из рожденных каждой женщиной в среднем 7,41 детей выживало лишь 3,39.  Все еще заметно различалось отно¬шение к мальчикам и девочкам. Уход за девочками был хуже, смертность среди них была выше.   Когда ясли впервые   стали получать признание, мальчиков в них отдавали чаще,   чем   де¬вочек.
Так постепенно преодолевались старые и внедрялись новые методы ухода за ребенком, вскармливания, лечения и т. п. Здесь также первые заметные результаты были получены во второй половине 1930-х годов, когда общий рост материального благо¬состояния и культурного уровня создал возможности для ломки сложившихся порядков. Первые заметные результаты дала профи¬лактика эпидемических заболеваний, прежде всего оспы. Был налажен профилактический осмотр детей, хотя в селениях пока преимущественно на дому (так называемый патронаж), потому что большинство матерей еще приносили детей в консультацию лишь в тех случаях, когда они особо нуждались в помощи. Систематическими разъяснениями было, наконец, поколеблено обыкновение подолгу держать ребенка в неподвижном положении, туго спеленатым и притянутым лямками ко дну колыбели, что иногда приводило к частичной деформации черепа. В городской среде стали отказываться от традиционной колыбели.
Начала меняться старая система вскармливания, при кото¬рой ребенка как можно дольше держали на одном только мате¬ринском молоке, а начав прикармливать, быстро переводили на грубую и острую пищу. Сначала в городах, а затем и в сель¬ских районах стали появляться детские молочные кухни. Забо¬левшего ребенка намного чаще стали показывать врачу.  В некоторых республиках и областях продолжали устраивать кон¬курсы на лучшее воспитание ребенка, на лучшую мать. Но в то¬же время, хотя матери теперь значительно чаще обращались в детские консультации и другие медицинские учреждения, мно¬гие из них одновременно по-прежнему прибегали к магическому лечению детей.
Примечательно, что была объявлена пропагандистская война даже обрезанию детей. Например, читаем: «Обрядам начального этапа детского цикла продолжали сопутствовать приемы предохранительной магии, хотя значе¬ние последних осознавалось все меньше. Заключавшее эти об¬ряды мусульманское обрезание у одних народов (чеченцев, ин¬гушей, балкарцев) еще широко удерживалось, у других (адыгей¬цы, осетины-мусульмане, а затем черкесы, кабардинцы и кара¬чаевцы) начало выходить из обыкновения».
Развернутое строительство социализма сопровождалось со¬зданием значительной сети детских дошкольных учреждений. Ор¬ганизация их по-прежнему сталкивалась с большими трудностя¬ми. В одних случаях она тормозилась старыми бытовыми тради¬циями, предполагавшими отдельные  школы для  девочек и мальчиков, в других — нехваткой кадров дошкольных работников и неблагоустроенностью первых сезонных площадок и стационар¬ных яслей и садов.   Детским учреждениям уделялось все больше внимания и число их быстро росло. Особенно показательна в этом отношении Адыгея, где за пятилетие с 1929 по 1934 год охват дошкольников детскими учреждениями увеличился с 6,7 до 78%, т. е. более чем в 11 раз.   В Чечено-Ингушетии в 1934 году областной отдел народного образования докладывал о трудностях в развитии сети сезонных детских площадок в неко¬торых сельских районах и о заметных успехах по области в це¬лом.  Характерно, что к концу 1930-х годов в некоторых национальных автономиях, как, например, в Карачаево-Черкесии, жен¬щины уже не только охотно отдавали детей в существующие учреждения, но и сами добивались открытия новых, хотя бы се¬зонных детских площадок.  Детские учреждения способство¬вали образованию  свободного времени для горянки и оказывали поло¬жительное влияние на воспитание детей. Дошкольные работни¬ки, многие из которых получали подготовку на специальных кур¬сах, прививали де¬тям культурные навыки, еще не всегда принятые в домашнем быту. Именно отсюда проникали в семьи многие новые приемы ухода за детьми, организация их игр  и т. п.
  XVI съезд    партии принял    решение о введении в 1930-1931 учебном году всеобщего начального обучения. Развертывание всеобуча также проходило в борьбе с устаревшими тра¬дициями. По-прежнему сильны были предубеждения против обучения дево¬чек и их пребывания в школе совместно с мальчиками. Прихо¬дилось изыскивать средства, чтобы обеспечить всех детей теп¬лой одеждой, обувью, горячими завтраками и учебными принад-лежностями.  Сначала в Северной Осетии и Адыгее, а в последующие годы и в других автономных республиках и областях Северного Кавказа стало постепенно внедряться всеобщее на¬чальное обучение. В конце десятилетия в соответствии с реше¬ниями XVIII съезда партии в национальных автономиях стал осуществляться переход ко всеобщему   семилетнему обучению. В связи с этим встала проблема расширения сети школ-интернатов и их благоустройства, так как многие из них помещались в обветшалых домах, плохо снабжались топливом, не имели ку¬хонного оборудования  и т. д.
Введение всеобщего начального, а затем и семилетнего обу¬чения усилило воспитательное влияние школы. При школах со¬здавались родительские комитеты содействия, проводились дни «готовности школьной сумки», устраивались конкурсы. Такие конкурсы предусматривали улучшение бытовых условий школь¬ника в семье: устройство «школьного уголка» в доме, закрепле¬ние за ребенком отдельной постели, посуды, полотенца, зубной щетки, правильную организацию домашних занятий и досуга.  Одновременно развертывалась работа по созданию детских и пионерских комнат и домов пионеров, развивалась кружковая работа и художественная самодеятельность. Школьники активно вовлекались в детское общественное движение: так, в Шапсугском округе уже в 1937 г. 95% учащихся соответствующих воз¬растов было охвачено пионерской организацией.
Школа и общественные организации в сильнейшей степени способствовали отходу подрастающего поколения от изживших себя обычаев и элементов мировоззрения, таких, например, как пережитки сословных предрассудков. Постепенное тесное обще¬ние в классах, на собраниях, в кружках, в спортивных коллек¬тивах делало невозможным традиционное разобщение мальчи¬ков и девочек, заставляло их постепенно переосмысливать пред¬ставления о приличиях. Так, все больше девочек надевали спор¬тивные костюмы, занимались физкультурой вместе с мальчика¬ми, в Северной Осетии уже в 1934 г. отмечались случаи, когда танцующие подростки, вопреки обычаям, держали друг друга за руки.  Школьные порядки и пионерский устав не оставляли места приниженности девочки. Активная работа велась с детьми из религиозных семей. С начало их приобщали  к завтраку со все¬ми кто не соблюдал уразу, потом снимали с шеи обере¬ги, а затем убеждали  сознательно порывать с религией.      Таким образом, хотя школьная и семейная среда еще были в большой мере обособлены друг от друга, у подрастающего поко¬ления постепенно формировались новые социально-психологиче¬ские установки и стереотипы, и многое из этого, приносимое из школы в семью, не проходило бесследно для их родителей.
Во многих семьях продол¬жали нуждаться в заработках подростков и особенно в их участии в полевых и домашних работах в страдную пору.  В не¬ которых школах Адыгеи в первой половине 1930-х годов отсев учащихся достигал 30—40%.  Часто в те годы учебу продол¬жали только младшие дети, в то время как старшие, окончив на¬чальную школу, помогали родителям содержать семью. Во многих сельских семьях по-прежнему особенно неохотно отпускали в школу второй ступени девочек, тем более что это часто было связано с их отъездом в интернаты. Так, даже в 1940 г. в пяти районах Чечено-Ингушетии в седьмых классах не училась ни  одна девочка.
2.3. Семья в двадцатые и тридцатые годы прошлого века.
Первое десятилетие Советской власти на Северном Кавказе стало временем создания юридических предпосылок по переустройст¬ву традиционного быта    горской семьи.  Индустриализация и особенна коллективизация сель¬ского хозяйства, начавшаяся в национальных автономиях  Северного Кавказа, требовала интенсивных шагов по  коренному переустройству семейного быта и вовлечения в этот процесс  социальной активности женщин и молодежи. Что в свою очередь способствовало  преобразованию семейного быта в целом, с интенсивной поддержки государственной власти.
Промышленное развитие региона достигло относительных успехов
уже в первой пятилетке и в еще более широких масштабах раз¬
вернулось в годы второй пятилетки. На основе его в 1929 -
1932 гг. была проведена коллективизация сельского хозяйства,
темпы и размах которой были приспособлены к местным усло¬виям. В частности, в горных районах Карачая, Кабардино-Бал¬карии и в особенности, уже объединенной  в одно целое, Чечено-Ингушетии коллективизация про¬ходила дольше, завершившись лишь во второй половине десяти¬летия.  Коллективизация сопровождалась сопротивлением некоторой части населения. Соответственно неравномерно протекали и процессы переустройства быта сель¬ской семьи.
С развертыванием индустриализации в регионе стал складываться городской семейный уклад, ставший отныне важным ис¬точником влияния на сельский семейный  уклад. В 1920-1930-х    годах у всех народов региона быстро расло городское население: у чеченцев, например, число городских жителей с 1926  по 1939 г. возросло    в    16 раз,  в том числе и за счет переведенных в город Грозный из города Ордженикидзе, семей административной элиты, реорганизованной  ингушской области. Сформировалась    новая пролетарская городская   семья. Будучи образованой   выходцами из сельской    среды,  она первое время, естественно, сохраняла   многие свойственные крестьянской семье особенности. В то же время   она   уже с са¬мого начала принципиальным образом отличалась от   сельской семьи.
Новые городские постройки, зачастую, находились на ок¬раинах, где возделывали огороды и сады, держали птицу и да¬же молочный скот.  Таким образом, вели как бы полукрестьян¬ский образ жизни. Таких семей, в крупных городах, таких как Грозном, Орджоникидзе, Нальчике, насчитывалось много. Основная масса городских семей в от¬личие от сельских почти не имела производственных функций и, располагая большим свободным временем, обладала соответ¬ственно большими возможностями для своего урбанизированного культурного роста. В этом же направлении действовала   сравнительная молодость членов городских семей, делавшая их более восприимчивыми к влиянию окружающей среды и нового для них культурно-бытового уклада.
Вместе с тем в результате коллективизации резко сузились
границы собственного семейного хозяйства. Сделавшись лишь
дополнительным источником доходов, хозяйство семьи требовало
теперь сравнительно меньших трудовых затрат. В то же время
оно сохраняло немалое значение в удовлетворении личных мате¬риальных потребностей колхозников, тем более что предостав¬ленные государством кредиты позволили многим бывшим бедня¬кам и батракам обзавестись домашним скотом, птицей, пчела¬ми. На приусадебных участках за счет сокращения посевов ку¬курузы и других зерновых стали возделывать огороды и разво¬дить сады.  Зна¬чительно сократились домашние ремесла, а многие из них, как, например, ткачество, выделка бурок, обработка дерева, стали
исчезать совсем. Стала чаще прак¬тиковаться покупка готового платья. Семья не утратила производственных функций, но перестала быть основной производственной ячейкой крестьянского общества.
Разделение труда в домашнем хозяйстве велось в основном по-прежнему, но в сложных семьях, включавших пожилых ро¬дителей или других родственников, к ним переходили  некоторые работы по дому, выполнявшиеся раньше бо¬лее молодыми членами семьи. Так, если невестка работала в колхозе, то в страдную пору часть ее традиционных обязанностей (уборка дома, стирка и т. п.) теперь уже нередко выполнялась свекровью.  Девушки, которые в прошлом не столько помогали по хозяйству, сколько учились его вести в предстоящей   замуж¬ней жизни, теперь принимали большее участие в домашних  работах. В домашнем хозяйстве стала расшатываться традиционная регламентация возрастного (но пока еще не полового) разделения труда.
Для сельской семьи  1930-х годов характерно некоторое уменьшение ее средней численности, что стало заметным уже в начале десятилетия. Например,  в Псекупском районе Адыгеи с 1926 по 1931 год, средний   размер   семьи   снизился   с 4,9 до 4,7 человек.   В Галанчожском    районе    Чечни    с 1926    по    1930 год,  с 5,3 до 4,7 человек.  В Галашкинском районе Ингушетии с 1926 по 1933 год  с 5,0 до 4,8 человек.  Причин тому было несколько.   Процесс ур¬банизации вызывал  отлив   части   сельских   жителей в города. Повышение брачного возраста женщины и начавшееся распространение внутрисемейного контроля рождаемости вели к уменьшению количество детей. За годы коллективизации сельского хозяйства   исчезли остатки большесемейной организации. Это и понятно: в условиях колхозного строя возросла   экономическая    независимость молодежи, окончательно отпала    необходимость в    комплексном хозяйстве больших семей. Вместе с тем раздел    больной семьи обычно давал возможность получить новые   приуса¬дебные участки и держать больше скота. Поэтому после    кол¬лективизации большие семьи стали редким исключением и сох-ранялись лишь в самых глухих горных селениях. Иногда, впро¬чем, еще встречались   формальные разделы, при которых семья продолжала жить на одной усадьбе и фактически вести общее хозяйство.  Наконец,    уменьши-лось и количество сложных семей, так как вместе с ростом экономической независимости женщины возрастало число самостоятельных домохозяйств вдов и разведенных жен. Однако родите¬ли, как правило, продолжали жить с одним из женатых сыновей, чаще всего младшим. Этот порядок поддерживался не только на¬родными обычаями, но и административной практикой сельсоветов, старавшихся предотвратить отдельное проживание нетрудо¬способных стариков.
Под мощным давлением властных структур  рушились  остатки  фамильно-патронимической  организации. С пропагандой колхозного строя государство попыталось, упрочились положение членов колхоза, что бы по возможности ослабить надобность в хозяйственной    взаимопомощи родственных семей, а с упрочением советской. Обзор прессы показывает что официальная власть считала: исчезновение чеченских тайпов и гаров, осетинских фыды,  фыртов и аналогичных им родственных структур    замедляется лишь многовековыми традициями солидарности, сохранявшимися преимущественно в области идеологических    представлений. «У осетин, например, широко удерживалась практика фамильных сборищ   (кувд),  продолжала  подчеркиваться общность  интересов однофамильцев, не говоря уже о более реальных родственниках. У чеченцев, ингушей, карачаевцев  общность  однофамильцев иногда использовалось непримиримыми, чтобы через старших в фамилии противодействовать кол¬хозному строительству». 
Коллективизация внесла коренные изменения в хозяйствен¬ный быт крестьянской семьи, трудовая деятельность которой те¬перь в основном перешла в сферу общественного производства. Обозначился рост материального благосостояния семьи. Возрастали личные доходы колхозников от общественного хозяйства колхозов Северной Осе¬тии в одних только зерновых и денежных выдачах на трудодень.  Лишь местами, например, в горных районах Чечено-Ингушетии, даже в конце 1930-х годов личное хозяйство семьи еще оставалось основными источником ее доходов.
Провозглашенное XVI съездом партии развернутое наступле¬ние социализма по всему фронту стимулировало все более широ¬кое участие горянок не только в коллективном производстве, но и в политической и общественной жизни, в государственном и культурном строительстве. Партийные и советские организации продолжали направлять работу среди женщин. В 1931 г. объеди¬ненные пленумы окружных партийных комитетов и исполкомов Северо-Кавказского края приняли решение «уделить особое внимание работе среди националок — девушек и   женщин,    вовлекая их в общественную, практическую работу, а также в ряды ВКП(б)».  Уже к 1934 г. число женщин, участвовавших в вы¬борах в местные Советы, возросло в Кабардино-Балкарии  до 86%,  в Чечено-Ингушетии  до 89,3%, а число женщин, избран¬ных депутатами, увеличилось в этих республиках до 26,2 и 20 4%.    В состав избранных в 1938 году первых Верховных Советов республик в Чечено-Ингушетии вошли 26, в Северной Осетии – 67 женщин.  Формировались квалифицированные жен¬ские кадры в народном хозяйстве, просвещении, здравоохране¬нии. Так, уже в 1936 г. руководящей работой занимались 80 чер¬кешенок и 65 карачаевок; в 1937 г. среди женщин Северной Осе¬тии насчитывалось 480 инженеров и техников, 953 учительницы, 440 медицинских работников.
В 1930-е годы было осуществлено всеобщее начальное обу¬чение и в основном ликвидирована неграмотность среди взрос¬лых. В Адыгее, например, доля неграмотных с 1925 по 1937 г. снизилась с 88,5 до 2,7% .  И в этом отношении в значительной мере переломными явились годы коллективизации. Журнал «Ре¬волюция и горец» в 1932 г. отмечал, что «если в 1928 г. горянка была скована и не шла учиться грамоте... то в 1931 —1932 гг. она настоятельно требует помощи в ликвидации своей безграмотности».  Была создана значительная сеть клубов, читален, библиотек. Личные библиотеки, особенно в сельской местности, пока еще были редки, но с развертыванием всеобщего обучения кни¬га все больше появлялись в дома. Многие, рав¬нинные, селения    были    радиоцифированы и кинофицированы. Рождались новые   культурные   запросы, складывались    новые формы семейного досуга.
Популярным развлечением стали выступле¬ния местных   молодежных кружков   художественной самодея¬тельности, а в районных центрах и городах — также олимпиа¬ды и спартакиады. «Колхозники, отмечалось в 1937 г. в прессе Шапсугского  национального  района, настойчиво спрашивают новые книги, требуют побольше новых    кинофильмов, хороших спектаклей, концертов».  С ростом культурного уровня значительно увеличилась посещаемость медицинских учреждений:  в Чечено-Ингушетии   число   посещений одних только    детских и женских консультаций с 1934 по 1940 г. возросло с 130 231 до 206 966.   Продолжалась и расширялась практика культурно-бытовых  походов,  получившая  межобластной  и  межреспубли¬канский характер.   Так, в 1931 и 1932 гг.    адыгейские культармейцы делились накопленным опытом с культармейцами Карачая, Чечни и Ингушетии.
Малосемейная организация продолжала вытеснять остатки большесемейной, но в селениях еще сохранялось некоторое ко¬личество больших семей. Такие семьи были отмечены в 1929 г. даже в равнинных адыгейских аулах.  Брачное по¬селение оставалось неизменно вирилокальным, за исключением тех редких случаев, когда зять соглашался войти в не имевшую мужского потомства семью тестя. Это по-прежнему считалось предосудительным для горского менталитета, но поощрительным с точки зрения новой морали.
Во главе полной семьи всегда стоял старший мужчина, но в отличие от дореволюционного времени появилось немало домохозяйств, возглавленных вдовами или разведенны¬ми женами, которые прежде, как правило, возвращались к своей родне. Например, в 1929 г. в Веденском округе Чечни подобных се¬мейств насчитывалось 681, в Итумкалинском—134.  Это было новым явлением, показывающим, что горянка уже стала реализовывать предоставленные ей советским законодательством имущественные права. О том же свидетельствуют довольно многочисленные судебные дела по имущественным искам жен к быв¬шим мужьям,   что примечательно, сестер  к братьям,   опекаемых  к опекунам  и т. п.
Пестрой стала картина   личных   отношений   в   семье, порожденной новым бытом. В немногочисленных еще в те годы городских   семьях и в неко¬торых наиболее «передовых» семьях крестьян начинался отход от традиционной регламентации,    предписывавшей    беспрекослов¬ное повиновение старшим. В других семьях учащались   случаи, когда жены жаловались на плохое обращение со стороны мужа или на принуждение   к   традиционной   жизни.    Некоторые разведенные жены обращались с просьбой забрать   ребенка   у мужа, вдовы обращались с просьбой забрать   ребенка у родных   мужа.  Некоторые активистки воспитанные советской моралью, не желая дальше терпеть «деспотические» наклонности мужей, приверженных к старым порядкам,   разво¬дились и жили одни или строили новые   семьи.   Теперь часто  молодежь восставала против воли родителей, например, чтобы вступить в комсомол, уехать учиться,  или жениться по своим наклонностям и т. п. Участились случаи  обращения в советские органы и общественные организации   с   жалобами    на принуждение к браку, требование калыма и другие бытовые пре¬ступления: только с 1928 по 1929 г. количество таких судебных дел возросло на 30%, причем около половины их было возбуж¬дено самими потерпевшими.
Большие изменения претерпели обычаи, связанные со вступ¬лением в брак: одни вследствие социальных перемен в молодом Советском государстве, другие  ввиду их прямого законода¬тельного регулирования.
Из числа брачных ограничений в значительной мере отпали те, которые были обусловлены былой сословной принадлеж¬ностью,  хотя еще случались жалобы на отказы выдавать дочерей замуж, например, за потомков рабов и крепостных.   Межнациональные браки в большинстве районов оставались редкостью.
Калым принял скрытые фор¬мы. В 1929 г. Черкесская областная прокуратура сообщала в краевой центр: «Если с момента первого введения закона о бы¬товых преступлениях 1924 года можно было смело сказать, что почти 100% городских свадеб сопровождались калымом, то в настоящее время, после пятилетнего существования этого зако¬нодательства, нужно все же признать, что эти 100% если и по¬низились, то сравнительно еще на очень незначительный про¬цент... Соглашение о калыме производится тайно и тайно же уплачивается, (калым), который раньше измерялся в тысячах рублей или в десятках скота, понизился до 1-4 голов скота».  «Наблюдалась тенденция к замене натурального ка¬лыма денежным, который легче было скрыть от властей и обще¬ственности, совершались фиктивные сделки на куплю - продажу какого-либо имущества или давались фиктивно же заимообраз¬ные ссуды семье невесты на покупку приданого, по большей же части дело представлялось как одаривание невесты».
Успешно справляясь с проблемой ликвидации калыма, как чуждого для советской семьи явления, власть взялась за подарки невесты.
В 1927 году несколько партийных ячеек обратились в Балкарский окрисполком с ходатайствами запретить «берне». В одном из таких ходатайств отмечалось, что, поскольку «из-за подарков между родственниками той или иной стороны брачующихся происходят разные недоразумения, а иногда    и    ссоры», ячейка просит отменить этот обычай как вносящий «раздор и разногласия в семью брачующихся и их родственников». Предсе¬датель Кабардино-Балкарского облисполкома Б. Э. Калмыков поддержал своим авторитетом это начинание.
В Кабардино-Балкарии успешно были сделаны попытки ограничить свадебный обмен подарками и в осо¬бенности раздачу свадебных подарков стороне невесты сторо¬ной жениха.
В виде своеобразного, еще облеченного в традиционную фор¬му протеста против брачных ограничений, воспрепятствования к вступлению в брак, требования калыма заметно расширилась, подержанная властью, практика похищения с согласия девушек.   Поскольку в таких случаях родители девушки часто требовали уплаты калыма или возвращения похищенной, а то и возбуждали   дело о насильст¬венном умыкании, органы власти брали под   защиту    молодую семью.  Местами практика таких похищений    даже    поощря¬лась советской общественностью и популяризировалась в местной прессе. Расширялась также практика фиктивных похищений, брака уходом, который из-за остававшегося низким жизненного уровня большинства сельских семей продолжал вытеснять брак по сговору. Но наряду с этим еще довольно   широко   сохранялось и настоящее похищение: так, только в 1928-1929 гг. в   северо¬осетинском селении Ольгинском было отмечено 20 таких случа¬ев.  Еще нередко бывало, что похищенная девушка   под влия-нием родни, «почетных стариков», духовенства   давала на суде ложные показания, выдавая насильственное похищение   за совершенное по обоюдному согласию поэтому в конце 1920-х годов около половины соответствующих   дел прекращалось на ста¬ли дознания или следствия, а из тех, что   доходили   до   суда, очень многие например,  в Карачае и    Ингушетии - до 75%    заканчивались оправдательными приговорами.
Не исчезли совсем и браки с несовершеннолетними, так как метрические свидетельства в те годы еще отсутствовали, браки почти не регистрировались и заключение противозаконных бра¬ков нечасто получало огласку и еще реже доходило до суда. В 1926 г. в Ингушетии насчитывалось 53 женатых мужчины в возрасте от 15 до 17 лет и 46 замужних женщин в возрасте от 12 до 15 лет.  В 1929 г. в Адыгее только в двух аулах Афипсип и Кошехабль было заключено 7 браков с девушками в возрасте до 15 лет,  но в судах области не слушалось, ни одного дела о браках с несовершеннолетними.
В 1926 г. в Ингушетии на 100 женатых мужчин приходилось 111 замужних женщин.  Однако оно уже начинало принимать скрытые формы: прибегали к фиктивным разводам или проживали с раз¬ными женами поочередно.
Успешно осваивалась новая культура в некоторых Северокавказских автономиях.  В авангарде культурного движения шла  Осетия, Кабарда и Адыгеи.
Становление советского мировоззрения имело   свою   специфику в разных областях Северного Кавказа. По мнению советских авторов, «там, где ислам   распро¬странился сравнительно поздно, отход от него уже в самом начале захватил довольно   широкие слои населения. Так было, например, у осетин-мусульман или в адыгейских селениях Причерноморья, где к концу 1920-х годов от исламской религиозности сохранились только привычные ри¬туалы, переплетавшиеся с остатками   доисламских    обрядов».  «Иначе обстояло дело в Чечне, где   ислам   укоренился   гораздо сильнее и где получили распространение мусульманские сектантские братства, охватившие значительную часть населения».    «Здесь, в особенности в горных районах,    религиозное    мировоззрение оставалось мало поколебленным, и было свойственно даже мно¬гим семьям сельской интеллигенции».  Как видно из приведенного текста успешное продвижение советских реформ,  власть напрямую увязывала с религиозными воззрениями населения.
  В 1923 году одной из первых на Северном Кавказе и первой в Северной Осетии в сел. Кадгарон была торжественно отпразд¬нована «свободная свадьба», проходившая без традиционного скрывания жениха и невесты и религиозного оформления брака. «Это  большой шаг вперед», отмечала газета «Горская правд», пропагандируя событие в Кадгароне.  Но огромное большинство свадеб еще сопровождалось всей старой обрядностью,  негодовала, то, же сообщение. Едва ли не единственным новшеством было то, что религиозное оформление брака теперь иногда, пока еще очень редко, сопровождалось его граж¬данской регистрацией, облегчавшей женщине осуществление ее имущественных прав при разделах и разводах.  Бывало, что к гражданской регистрации брака прибегали тогда, когда опаса¬лись преследований со стороны родителей девушки или жениха; иначе говоря, оформляя брак в установленном законом поряд¬ке, рассчитывали на особую защиту закона. В целом же в 1920-е годы гражданская регистрация брака у народов Северною Кавказа, как и у других народов Советского Востока,  оста¬валась одной из насущных задач, стоявших перед советскими и общественными организациями.
Разводы в подавляющем большинстве также оформлялись прежним порядком и по-прежнему чаще  всего происходили по инициативе мужчины, так как горянка была связана необходи¬мостью возвращения калыма, трудностью вступления в новый брак и всей совокупностью продолжавших опутывать основную массу женщин старых традиций. Характерным консерватизмом и нежеланием повиноваться директивной культуре нового строя  особенно отличалась Ингушетия и Чечня.  Хотя и здесь новая мораль не столь быстро, но все же постепенно прививалось. В 1928 г. одна из жительниц чеченского сел. Старосунженского жаловалась в краевую комиссию по улучшению труда и быта горянок: «...6 лет гражданин Децоев не дает мне развода, а по мусульманскому закону нельзя выходить замуж, а если выйду, то возникнет кровная месть между новым мужем и старым». 
Не меньше контрастов наблюдалось в обычаях и обрядах, связанных с рождением и воспитанием ребенка.
В среде сельского населения всех народов региона в полной мере продолжали совершаться старинные обряды укладывания  в колыбель, «развязывания ног», наречения имени, выбора бу¬дущей профессии, первой стрижки волос и ногтей, по большей части сопровождавшиеся различными приемами предохрани¬тельной магии.  У адыгов еще сохранялся девичий корсет.  В то же время стали появляться (преимущественно в городах) такие новые имена для горцев, как Владилен или Ревмира.
Постепенно политическая война, по низвержению сакральных ценностей, объявленная властями, давала результаты.
В 1930-х годах стало заметно ослабевать религиозное миро¬воззрение. При этом часто удерживались не столько ислам или христианство, сколько остатки более древних представлений и обрядов, религиозное значение которых, как отмечали наблюдатели этих лет, осознавалось не всегда и не всеми.   В 30 годы прошлого столетия были сосланы в Сибирь и расстреляны многие авторитетные религиозные деятели кавказского края. Мечети закрылись, власть преследовала граждан  даже за соблюдение религиозного культа, большое значение уделялось атеистическому воспитанию народных масс, в первую очередь женщин и детей. 
Конечно, от¬ход от религии не в одинаковой степени коснулся разных поко-лений и разных слоев населения. Большинство стариков оста¬вались верующими и скрытно выполняли все основные религиозные пред¬писания. В людях среднего поколения вера пошатнулась или ис¬чезла, но и они, особенно в сельской среде, а тем более в тех семьях, где имелись старики, часто еще продолжали придержи¬ваться обрядовой стороны религии.
В Северной Осетии, в 1939 г. в сел. Ольгинское в течение трех дней праздновал¬ся день св. Георгия. Но главное заключалось в том, что значительная часть населения  многие семьи горожан и сельской интеллигенции, сельская молодежь, все решительнее порывала с религией, сохраняя лишь такие вошедшие в привыч¬ку религиозно-бытовые традиции, как, например, мусульманский запрет есть свинину.  В этих передовых слоях населения все меньше отдавалась дань традиционным религиозным праздни¬кам, уступавшим место новым праздникам  Первое Мая, го¬довщины Октября, Международный женский день. Советские праздники все органичнее входили в быт семей, тем более кроме веселого застолья и разрешенного разгула они ничего не требовали.
Сдвиги в хозяйственной жизни семьи и в экономическом положении женщины, общий рост благосостояния и культуры, окончательный распад большесемейной и семейно-родственной организации, все это не могло не оказать влияния на внутри¬семейные отношения у народов Северного Кавказа. Однако се¬мейный быт, отставал от показного  общественного быта, в нем еще сохранялись многочисленные старые традиции, не соответствовавшие новым условиям жизни. Например, в Адыгее в первые годы коллективизации заработки горянок в колхозе, как правило, по¬лучали не они сами, а их мужья, и в прессе обращалось внима¬ние на несовместимость такого порядка с борьбой за раскрепо¬щение женщины.  Было выдвинуто требование соблюдать обыч¬ные правила выдачи заработка. Поначалу это, может быть, да¬вало немного: дома деньги снова попадали в руки главы семьи, но тот факт, что право получить свой заработок принадлежит только самой женщине, постепенно подрывал психологические основы власти  домовладыки. Еще нередко бывало, что при раз¬воде женщина не получала своей доли имущества или была вы¬нуждена оставить детей у отца, так как не совсем готова была сломать традицию и прибегнуть к защите советских законов и стать свободной женщиной.  В то же время в случае смерти мужа вдова, как правило, требовала у его родни свое имущество и детей. Зачастую в имущественных отношениях традиционной оставалась лишь форма. Бывало, на¬пример, что семейные разделы производились главой семьи или стариками-соседями как бы по адатам, но во избежание жалоб в сельсовет или в суд с учетом действовавших советских зако¬нов.
Понемногу менялись личные отношения в семье. Во многих семьях еще крепко держалась прежняя власть главы семьи, воля  которого оставалась законом для жены и де¬тей. Нередко бывали случаи, когда девушке после замуже¬ства приходилось бросать работу или учебу.  Но в большинст¬ве семей теперь сохранялась уже не столько эта патриархаль¬ная власть, сколько   ее этикетное   оформление,    предписанное эзделом, адыгэ хабзэ, намысом, и другими регламентациями. «Горский этикет, воспринимавшийся как необходимые правила приличия, продолжал соблюдаться даже в семьях сельской ин¬теллигенции».  Сетуют некоторые авторы советского времени, и далее. «Об этом свидетельствует сохранение в таких семь¬ях обычаев избегания. Вот характерный пример из осетинского быта, приведенный С. Д. Куловым». «Недавно в селе Дарг-Кох было созвано родительское собрание по итогам 1939-1940 учеб¬ного года. В президиум собрания был избран старик К. Б.,, а по итогам учебного года доклад должна была сделать его невест¬ка, учительница К- Л. Согласно старинным обычаям, Л. не разговаривала при К. Б., поэтому она попросила, чтобы он не при¬сутствовал на собрании, когда она будет говорить. Хотя Б. воз¬ражал против этих   ничтожных вредных обычаев,   все же Л... заставила его покинуть собрание».  Тем более строго продол¬жало соблюдаться    избегание в крестьянской среде.    Бывший председатель одного из первых в Адыгее колхозов А. Потоков рассказывал, что на колхозных собраниях ему постоянно приходилось   перед началом   выступления замужней женщины просить ее старших свойственников временно покинуть собра¬ние.
Однако к концу 1930-х годов и такие элементы семейно-родственного этикета начали расшатываться.  В отдельных передовых семьях начался отход от избегания между невесткой и ее старшими свойственни¬ками. Один из жителей сел. Дарг-Кох писал   в 1940 г. в газету «Социалистическая Осетия»: «Жену моего племянника я встретил как родную дочь, не нужны, говорю, в моем доме уайсэвст - контактный запрет в избегании, стояние в углу, скрывание  лица и пр. Пусть она будет, как наша дочь. Она так и сделала. Но зато на нее напали знакомые и соседи... Но мы не сдадимся, мы докажем, что они должны пойти по нашему примеру».    Показательно и другое: если раньше внимание пе¬редовой   общественности по необходимости   сосредоточивалось лишь на самых грубых и нетерпимых пережитках  патриархаль¬но-феодального быта, то теперь во всех национальных автономи¬ях звучали призывы к борьбе с такими его остатками, как обы¬чаи избегания.
Социалистические преобразования обусловили отход от мно¬гих не совместимых с жизнью советского общества брачно-свадебных обычаев. Браки с девушками, не достигшими 18 лет, сде¬лались редкими: например, в 1939 г. в Кабардино-Балкарии та¬кие браки составляли только 0,4%, в Адыгее— 0,5%, в Северной Осетии - 1,8% от общего числа всех зарегистрированных бра¬ков. 
Таким образом, за рассматриваемый период не только резко сократилось число браков в возрасте до 20 лет (у мужчин бо¬лее чем в пять раз, а у женщин почти вдвое), но и заметно уменьшился разрыв в среднем возрасте брачных пар. Вместе с тем средний брачный возраст сельского жителя был ниже, чем в среде горожан, составляя у тех же адыгей¬цев в 1939 г. соответственно 25,9 и 28,4 года, т. е. 2,5 года раз¬ницы.
Хотя вопрос о вступлении в брак обычно по-прежнему обсуж¬дался в кругу родных, несравненно чаще браки теперь заключа¬лись не по выбору родителей или других родственников, а по склонности самих молодых людей. При этом продолжали ослабевать традиционные запреты и ограничения. В результате кол¬лективизации исчезли классовые и стали терять былое значение материальные расчеты. В некоторых областях еще бывало, что при решении вопроса о браке обращали внимание на прежнюю сословную принадлежность, в особенности принадлежность к  сословию рабов - кулов, однако в подавляющем большинстве случаев и это обстоятельство перестало играть сколько-нибудь за¬метную роль. Совершенно исчезли браки, связанные с утробным или люлечным обручением; стали редки левиратные и сороратные браки.
В процессе социалистического строительства, участились смешанные браки.  У большинства народов региона с 1928 до 1939 г. их число увеличилось вдвое, а у наро¬дов, расселенных более контактно, увеличилось в несколько раз. Межнациональные браки женщин, хотя и участились, в одних автономиях,  продол¬жали заключаться намного реже в других, чем смешанные браки мужчин.
Благодаря усиленной пропаганде и давлению законов стали  изживаться брачно-семейные обычаи, квалифицированные как преступления, составляющие пережитки родового быта. Процесс этот, как и в 1920-х годах, шел неравномерно. И здесь снова отставали некоторые народы. Например,  в  в Ингушетии и Чечне,    особенно в ее горных    районах, еще имели известное распространение выплата калыма, браки с несовершеннолетними, умыкание и многоженство. Здесь продол¬жалась упорная работа по ликвидации бытовых преступлений, в соответствии с советскими законами, наталкивавшаяся на сопротивление религиозных братств. Борьба с бытовыми преступлениями отразилась в участившихся обращениях потерпевших в прокуратуру и суд, в резолюциях партийных и женских конференций, в прессе Чечено-Ингушетии   и оставалась актуальной до конца 1930-х годов. В дру¬гих республиках и областях региона бытовые преступления стали уже сравнительно редки. Здесь сохранялись преимуществен¬но скрытые формы калыма в виде подарков невесте, подарков или денег ее родителям. Так, у причерноморских адыгейцев «от¬цу невесты давали шелковую материю и другие   дорогие вещи или деньги»,   у осетин удерживался «видоизмененный калым и требование от жениха вещей, общеизвестный фидауаэкаг - плата определенной суммы родителям невесты,  покупка разных.  Зачастую родители невесты передавали жениху спи¬сок вещей, которые он должен был доставить в дом до свадьбы: такую-то мебель, столько-то отрезов и пар обуви.
Хотя свадьба, как правило, оставалась традиционной, но уже началось изживание некоторых наиболее обременительных об¬рядов. В частности, у народов, свадебный цикл которых включал промежуточное брачное поселение, невесты теперь чаще всего везли прямо в дом жениха. Перестали практиковаться игры-побоища типа «таскания сафьяна». Все реже устраивались шум¬ные свадебные обструкции молодежи у дома новобрачных в пер¬вую брачную ночь. У осетин отмечались случаи отказа от закры¬вания невесты покрывалом во время свадьбы.  Поскольку во многих семьях жены работали на предприятиях или в учрежде¬ниях, повсеместно сокращались сроки послесвадебного скрыва¬ния не только мужчин, но и женщин.
В городах и даже в сельских районах большее распростране¬ние получила практика «свободных свадеб», которые стали называть «комсомольскими».   Само это название говорит о том, что начатый в 1920-х годах некоторыми коммунистами отказ от ус¬таревших свадебных обрядов в 1930-х годах был продолжен ак¬тивистами-комсомольцами. Однако такая свадьба имела суще-ственный недостаток: старая обрядность отбрасывалась без за¬мены ее новой. Так, характеризуя комсомольскую свадьбу в аба¬зинском ауле Кубина, областная газета Карачаево-Черкесии смогла лишь сообщить, что жених и невеста подъехали к загсу на повозке в сопровождении товарищей, ехавших верхом, заре¬гистрировали брак и уехали домой.  Республиканская пресса Северной Осетии предлагала самую общую программу: «Мы за свадьбу, но по совести, с равноправием, чтобы невеста не стоя¬ла в углу как монумент, а чтобы она веселилась, танцевала, пе¬ла, играла, как и все, чтобы жених не прятался на задворки, а был одним из организаторов свадебного веселья, за свадьбу без замаскированного калыма, за свадьбу без уайсазст».
Заключение брака по-прежнему не всегда сопровождалось его регистрацией в загсе, что в значительной мере объяснялось сва¬дебным скрыванием жениха и невесты, для которых считалось неприличным совместно отправиться оформить брак. Вместе с тем бывало и так, что мужчины, не хотевшие связывать себе ру¬ки официальным браком, только ссылались на обычай. Многие прибегали к религиозному бракосочетанию или, уже отказав¬шись от него, еще не обращались к гражданской регистрации. Браки регистрировались    обычно много    времени спустя после свадьбы и часто не у себя в селении, а во время поездки в го¬род, так как молодожены, следуя обычаям избегания, стесня¬лись регистрировать брак. Незарегистрированные браки неред¬ко вели к ущемлению прав женщины при разводах и наследовании, и партийные и советские   организации продолжали   вести борьбу за внедрение   советских принципов   оформления брака. При этом загсы, считаясь с местной бытовой спецификой свадеб¬ного скрывания, регистрировали браки на дому, разрешали поочередную и даже заочную регистрацию новобрачных.  Все это начинало давать свои результаты. К 1939 году регистрация  браков у большинства   народов   региона увеличилась по   сравнению с 1926 г. не менее чем в   полтора   раза, а у некоторых   из них — кабардинцев, балкарцев, ногайцев — к концу 1930-х годов при¬близилась или стала приближаться к реальной регистраций браков. Все же до самого конца десятилетия го¬род намного опережал село: в 1940 г. в Северной Осетин регист¬рация  браков среди горожан была в 2,5, а в Чечено-Ингу¬шетии,  почти в 6 раз выше, чем среди   сельского населения. 
Погребально - поминальный цикл обрядовой жизни семьи стал подвергаться некоторой модификации, связанной с расширяв¬шимся отходом от религиозного мировоззрения. Мусульманский ритуал похорон в основном сохранялся, но, поскольку церемо¬нией обычно руководили не профессионалы, установленный ре¬гламент нередко нарушался. В осетинских похоронах почти ис¬чезли посвящение покойному коня и скачки на приз, а также обеспечение его вещами для «загробной жизни» (которые ста¬ли изображать на надгробиях). Шире и полнее удерживались поминальные обряды: по словам С. Д. Кулова, трудно было «найти такую семью, которая не устроила бы «хисты» в день по¬хорон покойника».
В целом, как ни велики были общие сдвиги в быту горской семьи в первые два десятилетия Советской власти, ему еще было присуще засилье старых традиций, противоречащих новым ус¬ловиям жизни. Это объяснялось не только относительной инерт¬ностью и консервативностью быта семьи, но и некоторыми при¬чинами субъективного характера. В числе последних сыграли свою роль недостаточный учет местной специфики, ослабление внимания к работе среди женщин. В частности, уже в 1932 г., когда в автономных республиках и областях Северного Кавка¬за были достигнуты лишь первые успехи в экономическом и бы¬товом раскрепощении горянки, здесь, как и по всей стране, были ликвидированы комитеты по улучшению труда и быта работниц и крестьянок, а их функции переданы орготделам исполкомов.  В 1934 - 1935 гг., когда еще немногие женщины решались появ¬ляться в обществе посторонних мужчин, а тем более старших свойственников, клубы горянок были упразднены, а проводимая ими работа поручена общесельским клубам. Постепенно прекратилась практика отдельных женских конференций и съездов. Было ослаблено внимание и к некоторым мероприятиям общекультурного характера. Так, в отчете Адыгейского облисполкома VIII съезду Советов области отмечалось: «Ликвидация негра¬мотности, получившая широкий размах в 1930 и 1931 гг., в по¬следующие годы снизилась».   
Заключение
Процесс социалистического преобразования семейного быта у народов Северного Кавказа был задержан  второй мировой войной и в особенности последствиями фашистской оккупации республик и областей региона, массовой высылкой некоторых народов Кавказа в Казахстан и Среднюю Азию.
В годы войны резко упал материальный уровень жизни семьи; сократилась, а в период оккупации была почти совсем уничто¬жена сеть культурных и культурно-бытовых учреждений. Доста¬точно сказать, что даже через два - три года после освобожде¬ния Северного Кавказа много детей здесь из-за тяжелых быто¬вых условий страдало гипотрофией, рахитом, пневмонией, туберкулезной интоксикацией.  С трудом налаживалась работа до¬школьных учреждений, для открытия которых среди населения собирали кроватки, постельные принадлежности, посуду и дру¬гие предметы хозяйственного обихода, игрушки.  В 1945 году в школах Северной Осетий учащихся было почти на треть меньше, чем в 1940 г.
Война резко ухудшила демографическую структуру населе¬ния, оставила множество вдов, создала диспропорцию полов, затруднила замужества, для одних народов и уничтожила половина генофонда других высланных народов Кавказа. Тяготы войны и первых пос¬левоенных лет ослабили атеистическую позицию власти среди части населения активизировав религи¬озные настроения масс.  Война не могла не по¬влечь за собой частичной утраты завоеваний в фактическом раскрепощении горянки, а тем самым и в начавшейся перестройке семейного быта вообще.
В то же время Великая Отечественная война выявила и уси¬лила многие сдвиги в положении и психологии женщины, проис¬шедшие за годы строительства социализма. Горянки, еще 12 - 15 лет назад редко участвовавшие в хозяйственных работах за пределами дома и усадьбы, в годы войны стали основной силой в колхозах и совхозах, полнее овладели профессиями, считав¬шимися мужскими. В Адыгее, например, многие тысячи женщин, откликнувшись  на  призыв  Краснодарского  крайкома  ВКП(б) заменить квалифицированные мужские кадры в сельскохозяйственном производстве, за короткое время стали не только трак¬тористками, комбайнерами и шоферами, но и бригадирами полеводческих и тракторных бригад, руководителями колхозов, совхозов и МТС. Уже в первые месяцы войны на полях области работало свыше 400 женщин-механизаторов, а к концу 1941 г. краткосрочные курсы механизаторов закончили еще около 500 женщин.  В Северной Осетии число девушек-трактористок только за первые месяцы войны увеличилось более чем вчетве¬ро. 
В городах края также увеличилось массовое вовлечение жен¬щин в общественное производство. Так, в Майкопе на одном только Адыгейском мебельном комбинате в начале войны 250 женщин заменили ушедших на фронт мужей,  в многонациональном городе Орджоникид¬зе в 1942 г. 153 женщины поступили работать на завод «Элект¬роцинк», 200 - на вагоноремонтный завод им. Кирова, 280 - на кожевенный завод, 186 - на швейную фабрику.  Многие горо¬жанки за короткий срок овладели сложными профессиями, связанными с производством военной продукции. Заменив вместе со стариками и подростками ушедших на фронт мужчин, жен¬щины Северного Кавказа показали образцы трудовой доблести. Тысячи горянок героически сражались с врагом в частях Совет¬ской Армии и в партизанских отрядах.
Для мужчин коренных народов края служба в Красной Ар¬мии была одним из каналов культурного взаимовлияния наро¬дов СССР, способствовала общему культурному развитию при¬зывников. В годы Великой Отечественной войны солдаты и офицеры из представителей народов  Северного Кавказа с честью воевали на фронтах войны, проложив, как и другие народы СССР, своей кровью нелегкий путь к победе. В защите Кавказа от немецких полчищ участвовало почти все гражданское  населения прифронтовых зон, не жалея ни сил, ни времени,  ни имущества.
Несомненно, быт народов Кавказа, в советское время, претерпел большие изменения. Медицинские и образовательные учреждения, школы и  детские площадки сыграли положительную роль в цивилизованном движении и разностороннем развитии горцев Кавказа. Однако постоянная борьба советской власти с культурным достоянием народов Кавказа, зачастую приводила к скрытому конфликту и формализации общественных отношений между обществом и властью. К тому процессы социалистических преобразований проходили неравномерно среди различных народов региона. Отстававшие от темпа коммунистических  реформ, а значит не вполне сознательные, в идеологическом плане народные массы следовало заклеймить и наказать, теми же  методами что и «врагов народа».
Когда поражение немцев в Великой Отечественной Войне стало очевидным,   правительство  Советского Союза, во главе с И.В. Сталиным подготовило и осуществило беспрецедентные, по своей бесчеловечности  репрессивные санкции,  против     народов Кавказа.   По прихоти великого «кормчего» и верхушки Советской  власти. С Северного Кавказа были высланы  в холодные степи средней Азии и Казахстана следующие народы: чеченцы, ингуши, балкарцы, карачаевцы. Представителей репрессированных народов, которых по каким - то причинам не удалось погрузить в вагоны для перевозки скота, специально предоставленные для выселения народов,  расстреляли без суда и следствия. Лишенные гражданских прав репрессированные народы, как и высланные казаки, крымские татары, турки - месхетинцы и немцы Приволжья, были обречены «народной властью» на гибель. Справедливости ради нельзя не указать, что большинство из высланных народов проповедовала Ислам.
 Земли высланных народов раздали между  соседними  народами, в соответствии с лучшими традициями советской национальной политики, выстроенной на древнем   принципе «Div;de et imp;ra». Народы поплатились за трудности в перевоспитания на советский лад. Послевоенное пространство страны должно было представлять, по замыслу вождя, пространство с идеологический нивелированной массой, готовой в любой момент пожертвовать собой ради идеалов коммунистического строя.
Советская власть зачисляла  в  наследие  темного прошлого, с которым необходимо было бороться такие ценности как религия, патриархальные семейные отношения, национальные обряды, обычаи, морально – этическую систему регламентации взаимоотношений. Регулятивная культура Кавказа отменялась Советской властью,  в пользу нового образа жизни выстроенной на утопической коммунистической морали, культивировавшей такие безнравственные, с позиции кавказской этики, явления как доносительства, распущенность нравов, беспредельное чиновничье хамство и традиционную для этой касты, коррумпированность. 
Усилия Советского времени по изживанию форм культурных феноменов народов Северного Кавказа, способствовали деградации этнокультурного основания и маргинальности  зарождающихся нравов, размыванию базовых ценности.