Амити и Агада. глава 2

- Клянусь я честной сталью, что добуду тебе синий камень. Торжественно произнёс Он. А если не исполню клятвы своей, пусть этот нож выпьет мою кровь.

Произнеся сию клятву, повернулся Амиц спиной ко мне и отправился домой. Слово сказано, больше говорить не о чем. Если кто поклянётся сталью и кровью, должен исполнить клятву или умереть.

Растерялась я, только сейчас поняла я, что произнесли мои уста. В последний момент сумела я выдавить из себя.

- Я буду ждать тебя! И зарыдала.

Он равнодушно пожал плечами. Не было у него шанса вернуться живым, а значит совершенно не важно, буду ли я ждать или забуду утром, да побегу целоваться с другим.               

Поступил, как все мужчины – дал клятву и ушёл. А я осталась одна. В темноте и холоде. Раздавленная и униженная. Что буду делать я теперь? Как смогу смотреть в глаза людям. Могу ли я теперь возвращаться домой, ведь люди, узнав, что я натворила, отвернутся от меня и проклянут. Одно глупое слово и жизнь кончена, всё кончено. Где же искать мне защиту. Хотя, есть одно место, где несчастные и кающиеся грешники могут найти прибежище. Церковь. Вот мой последний шанс на спасение.

К сожалению, забыла я, что в такое время церковь закрыта, благо старый священник жил недалеко в маленьком домике. Как любила я бегать к тому домику в пору беззаботного детства. Отец Иероним знал множество интересных и добрых историй. Очень любил детей и охотно с ними общался. Сколько раз спешила я на исповедь, дабы поведать свои маленькие детские грешки. Если кто-то и сможет понять меня, то, только он.

Задохнулась я от быстрого бега и пала пред дверьми такого знакомого дома. Долго колотила я в запертую дверь, пока глуховатый слуга, уже многие луны прислуживавший отцу Иерониму, услышал и открыл мне.

Видимо, привыкший ко всему, без лишних вопросов, проводил меня слуга к священнику.
Отец Иероним, протирая заспанные глаза, уже ждал меня. Ряса его, не смотря на то, что одевался священник явно в спешке, была безупречно гладкой. Воротничок,  кипельно-белый, был на своём месте.               

- Дочь моя, что же привело тебя в дом мой в столь поздний час? Встревожено спросил священник. Неужели, не дай Бог, с кем-то из твоих родных что-то случилось.


Я смогла лишь отрицательно мотнуть головой.

- Так, если с родичами твоими всё в порядке, то. Святой отец задумался, мокрый подол от росы, мятое платье. Неужели согрешила ты, дева и рассталась с девством своим?

- Если бы! Простонала я. Лучше бы отдалась я возлюбленному моему, тем более, что должны мы были вскорости стать мужем и женой. Грех мой куда страшнее – из пустого кокетства отправила я его на верную смерть, за синим камнем.

- Что? У бедного священника глаза на лоб полезли. Много чего слышал я в жизни своей, но такого! Понимаешь ли ты, дочь моя, что возлюбленный твой рискует не только жизнью, но и душой своей бессмертной. Люблю я тебя, как родную дочку, но не знаю, могу ли отпустить такой грех. Всегда была ты разумной и благочестивой девушкой, послушной дочерью и хорошей христианкой. Не бросалась ты на шею молодым людям, как ветреная беспутница. Не думал я, что такое несчастье случится именно с тобой. О чём думала ты, когда произносила столь не разумные речи.

Что могла я ответить? Лишь рыдала я, безутешная в горе своём.

- Ладно. Отец Иероним вздохнул, я всё же отпущу грех твой и буду молиться, чтобы Господь наш уберёг молодого человека или, хотя бы послал лёгкую смерть. Тебе тоже придётся много молиться, может, и ты заслужишь прощение. Если не в этой жизни, то в будущей.
Не было у меня никакого желания возвращаться домой, ибо ждал меня там великий позор и, возможно смерть. Родичи моего Амица вполне могли явиться за вергельдом или потребовать кровь за кровь. Имели они на это полное право.

                ***

Тихонько забралась я в окошко своё и нырнула в такую тёплую постель, даже не раздеваясь. Надеялась я, что сон похитит мою боль и позволит хоть на время забыться. Пустое, рыдала я и молилась, пока благословенная Шамеш не послала чудесные лучи детям своим.
Ничто так не помогает успокоиться, как труд, благо немало работы у простой крестьянки. Монотонные и привычные движения позволили успокоиться.

Младшие сёстры взирали на мои красные глаза кто с сочувствием, кто с усмешкой, но с расспросами не  приставали, знали, что бесполезно.

Так, в трудах, прошёл день мой и настал вечер. Время отдохновения для других и страданий для меня. Снова ждала меня ночь слёз и молитв и будет так, пока утолительница печали смерть не заберёт меня. Да и там ждёт меня ад и муки посмертные. Я ведь хуже, убийцы.

Что это за оживление во дворе? Поспешила я к окну. О, нет, во двор наш въезжала процессия, во главе которой ехал никто иной, как благородный Ах, старший брат моего Амица. Был он одет во всё белое, цвет траура и мрачно было лицо его.

Отец мой, встречал его во дворе, как и положено главе рода и гостеприимному хозяину.

- С чем прибыл ты, достойный сосед мой, уважаемый Ах из рода Ноаз? Поинтересовался Отец мой.

- Прибыл я, благородный Ав, с недоброй вестью. Мрачно отвечал глава рода Ноаз. Помнишь ли ты, что желали мы повенчать брата моего Амица и дочь твою старшую?

- Несомненно, помню. Согласился отец мой, вижу, в трауре ты, неужели случилось, что то с юным Амицем?

- Если и не случилось, то случится в ближайшее время. Мрачно отвечал Ах. Отправила его твоя дочка за синим камнем в логово проклятых Эйма. Обещал я брату, что не стану требовать с вас вергельда и что не будет крови между родами нашими, но, думаю вы, благородный Ав, сами знаете, как поступить в данном случае.
Развернулся Ах, глава рода Ноаз и покинул дом наш.

Побледнел отец мой. Брови его нахмурились грозно.

- Эй, кто ни будь, приведите безумную девку. Прорычал он, едва сдерживая гнев.
Не стала я ждать, пока притащат меня слуги, как какую ни будь провинившуюся рабыню к жестокому судье, сама поспешила я под грозные очи отца моего и главы рода.

Холодно смотрел он на меня (будто и не была я его любимицей), как на чужую. И жестоки были слова его.

- Не думал я, что из лона жены моей может выйти подобное чудовище. Мечтал я видеть тебя под венцом, рядом с достойным человеком. Выбрал я хорошего юного отрока, который подходил тебе во всех отношениях и происходящего из знаменитого рода. Всё было готово к объединению наших родов и твоему счастью, что же сделала ты – из глупого каприза отправила ты его на смерть. За проступок такой нет тебе прощения ни в этой жизни, ни в будущем. Ты мне больше не дочь. Изгоняю я тебя из рода моего и лишаю имени, что дано было тебе при крещении. С сегодняшнего дня будут звать тебя Мэума (ничто). Сними платье со знаками рода твоего. Если хочешь, можешь остаться и прислуживать твоим более умным сёстрам или уйти прочь. Жена моя, достойная Има, готовься к похоронам, ибо умерла дочь твоя.

Что могла сказать я в своё оправдание? Молчала я, склонив голову, как и положено хорошей дочери пред очами отца и главы рода.

Как только закончил речь свою благородный родитель мой, склонилась я в поклоне и поспешила в комнату свою.

Мать моя не смела броситься следом за мной, текли слёзы по лицу её.
               
                ***
Сама я сдерживалась из последних сил. Слёзы рвались на волю, да только не время было плакать. Скинула я платье своё со знаками рода и одела простое рабочее. Сама я собирала шерсть, сама ткала ткань, сама шила я его, поэтому имела право забрать. Не забыла я и серый плащ с капюшоном. С особым сожалением отстегнула я Олорину. (Мой женский нож, что служил мне верно с рождения. Ещё бы не грустить мне о нём, ведь ножом этим можно и лекарственные травы подрезать, и хлеб нарезать к обеду для любимого мужа, и честь свою оберечь от врага лютого, и обрезать пуповину своему новорожденному малышу, и покончить последние счёты с жизнью.) Выбрала я вместо него простой нож.

Куда путь направить ничтожной изгнаннице? Только в монастырь. И есть лишь один, куда принимают сирых и убогих, не способных заплатить за своё проживание. Окредский дальний монастырь, что находится на противоположном конце материка. Дальний это путь и вряд ли я дойду, но разве есть выбор? Прислуживать сёстрам я не хочу. Можно покончить счёты с этой жизнью, но разве могу я обречь душу свою на вечное проклятье. Теперь всё, готова я в путь. Хотя, как могла забыть я? Перед уходом я хочу попрощаться с тем существом, что будет сожалеть обо мне. С единственным настоящим другом. (Имелась у меня тайна одна, кою я не смела поведать никому – дело в том, что могу я понимать язык Эйма, хоть и не знаю, почему.)

Подошла я к потайной норе и позвала.

- Боуги, о добрый Боуги. Это я, маленькая подружка твоя.
Засветились в норке жёлтые глаза, и появился сам Боуги. Маленький хобгоблин, мой друг детства.

- Привет тебе, маленькая подружка. Улыбнулся Боуги. Что это ты вырядилась так, вроде рано ещё для ярмарки?

- Ухожу я, мой добрый Боуги, Я не удержалась и зарыдала. Изгнали меня из рода за прегрешение великое. Отправила я, по глупости, любимого моего за синим камнем, и, тем самым, обрекла на смерть лютую.

- Эк, ты загнула, синий камень. Хобгоблин почесал в затылке. Не просто найти его. Ну-ну, для начала, прекрати рыдать. Среди диких Димйон тоже разные встречаются и плохие, и хорошие. Если не будет твой Амиц напрашиваться на неприятности, никто его не тронет. Жаль, что мы, домашние Димйон не общаемся с дикими, здесь я ничем помочь не могу, а вот пойти с тобой, это я как раз могу.

- Как же ты пойдёшь со мной? Всплеснула я руками. Если увидят тебя Иш, сожгут нас обоих.

- Глупая ты, улыбнулся Боуги, я же перевертыш.

И обернулся хобгоблин чёрным псом. Запрыгал он вокруг меня и завилял хвостом.
Обрадовалась я, ибо в пути даже такому товарищу цены нет. Есть, кому от врага оберечь, есть и кому в плечо поплакать…