Пустота

                Шкатулка. Пустота.               
      В нашем мире есть много вещей, которые не существуют!
      Мы пользуемся ими, можем их измерить. Можем их с оздать или уничтожить. Для нас они есть, хотя, на самом деле, их нет! Скажем, дырочка от бублика. Полезная вещь! С её помощью можно связать баранки аппетитно пахнущим ожерельем. Можно повесить их на гвоздь рекламой мастера – пекаря. Но ведь нет её, дырочки этой! Как аккуратно не грызи ты бублик, в какой-то момент – не уследишь, только хлоп – ан и нету дырочки! Или, например, яма. Можно выкопать её другому на его пути. А можно выкопать её на пути целого поколения…

С детства, нас превращая в баранов,
Поп-политы различных мастей
Через пасти всяческих храмов
Промывают мозги людей:
                "По течению времени рек
                Пёстрой лентой секундных судеб
                Человеку в след человек
                Прахом был, прахом есмь, прахом будет!"
Лица прячет движения пыль.
Постаментов идущим не надо!
Всех событий былинная быль
Шлейфом вьётся за нами и рядом.
                Мы дорога, и поступь – мы!
                Судьбы бывших – мосты для грядущих!
                Мы пошли от границы тьмы,
                Нет конца лавине идущих!
Сквозь течение времени рек,
Ярким росчерком искорок – судеб
Человеку в след Человек
Тот, кто был, тот, кто есть, тот, кто будет!

       Мы пришли в ту жизнь из спецклассов и спецшкол, через олимпиады, выставки и конкурсы. У нас были свои Ум, Честь и Совесть. Нам не было нужды жить "умом, честью и совестью нашей эпохи"! Мы были слишком скороспелыми для любви и не умели видеть её рядом. Поэтому наша любовь была высока и одна на всех – любовь к Родине. Все мы по-разному служили своей любви, и каждый в ответ получал что-то своё. Те, кто выходил на сцену имели множество самых разных лиц; те, кто становился за кафедру – множество мыслей; те, кто брались за перо, становились властителями множества слов. Я тоже служил Родине, и эта служба подарила мне множество биографий…
    В одном фантастическом романе того времени, описывавшем грядущее  "счастливое далёко", автор назвал нас "Всадниками ниоткуда"… Всадниками из пустоты, подумалось мне тогда… Но были вокруг и другие:

Были непонятливые. Были недостойные.
До поры, до времени взирали из тьмы
Вот, кто был хозяином нашей истории,
Не мы!
                Скромные, ленивые. Не хитрецы. Не боги.
                Обыкновенные, как время само,
                Люди-агрегаты по переработке
                Всевозможно-всяческой пищи на дерьмо!
Есть война – те живы! Нет войны – те живы!
Зря вокруг оракулы каркали.
Мы думали это работают машины,
А это их челюсти вкалывали!
                Мы играли в выборы, правительства и партии.
                Мы делом занимались – не ворьём!
                За них, как идиоты, на амбразуры падали,
                Выдумывали, пробуя, под их: "Поши, пожрём"!
Орали, надрывались, оставив их в сторонке,
В тенёчке их коттеджей, избушек и юрт.
Нам слышался повсюду грохот перестройки,
А это, оказалось, их челюсти жуют!

     Мы оказались "Всадниками в никуда"! В пустоту. Эмигрантами в собственной стране. Стране лопаторуких.
     Мы предлагали. С нами соглашались. А потом падали вертолёты, из-за углов выворачивали КамАЗы,  учащались инфаркты и инсульты.
     Оставалась семья – последняя стена, прикрывающая спину от гибельного удара. Стена с дверью в будущее.
 
Когда в "товарищах", на вид,  согласья нет,
То для других одна лишь выйдет мука!
Однажды Лебедь, Зюга – рак и Ельцинюка
Воз со страной вести взялись
И все втроём в политику впряглись!
                Задача бы для них казалася легка,
                Да Лебедь танком топчет облака,
                Рак коммуниздит всё подряд,
                А Ельцинюка мутит воду…
Кто виноват из них, кто прав
Судить не мне – несчастному народу!

    Те из нас, кто "дотянули, добежали до рассвета", метались по этой чужой стране в поисках хоть какой-то работы и работали свою работу в чужих странах.
    Странники из ниоткуда в никуда. Странники пустоты. Странники потому и странные, что без страны!

    И неизбежный разговор с женщиной, которая в праве и которая права. Пустота обрела голос. Голос привычный и знакомый. И такой уже безвозвратно далёкий. И такой уже безнадёжно чужой: "Нам с детьми нужна нормальная жизнь, нормальный дом, нормальная семья… Я уже увезла их к маме… Ты же его хорошо знаешь… Дети его любят. только ты не мешай…"
    Только один разговор. Нормальный, тихий, усталый.
    Последний.
    Посреди пустой комнаты ящик с книгами и чемодан. На полке над плитой редкие зубы остатков кухонной утвари.
    Я закрываю створку грузового контейнера. В чёрной щели исчезает Варькина Бабка-Ёшка. Вспоминается первое Антошкино стихотворение:

Не идётся и не едется
Потому что гололедица,
Но зато прекрасно падается!
Почему никто не радуется?!

           Пустота за спиной.
                Падается… Падается… Падается…
     Мир, наконец, перестал крутиться и рухнул. События рассыпались, потеряли свои даты и разбежались по полочкам памяти тем, чем они на самом деле и были – не событиями, а опытом. знаниями, навыками.
      Осталось только одно - Падается… Падается… Падается…

    Упал – отжался! Зарплата – съёмная квартира – неизбежный разговор с женщиной…
                Падается… Падается… Падается…
    Работа за ночлег - зарплата – съёмная квартира – неизбежный разговор…
                Падается… Падается… Падается…

    Пустота. В ней, прямо перед глазами, бешено крутится колесо Сансары – кривое зеркало Мира. Мир, в котором я живу. Ум – его холодная ось равновесия; Честь – вернулась к своему старогерманскому смыслу –сундучок с деньгами для выкупа; Совесть – просто правила, установленные сильными и властными.
     Я даже забыл, что колесо Сансары видят со стороны только мёртвые. Так и жил. По забывчивости.

Две жизни сплетались в единую долю
При встрече двух взглядов вдруг вспыхнуло МЫ!
Как не хватало моей Янской воле
Ласковой Иньской полынной волны!

      Я прыгнул, оторвавшись от колеса, но что-то плохо рассчитал…
Обод проехался по моей спине резиновыми дубинками, подломил ребро; плоскогубцами спиц ударил по пальцам рук, требуя раскаяния, швырнул полураздавленное тело в сырую одиночку, наполнив лёгкие туберкулёзным воздухом и захлопнул мир дверью психиатрической клиники.
      И шёпот в телефонной трубке: "Прости… Прости…"
      И снова:
                Падается… Падается… Падается…
     Падается безответными письмами в пустоту.
В моей шкатулке рядом с другими символами поворотов моего жизненного пути лежит и пустота. Только её не всякий заметит. Надо знать, что такое пустота, чтобы увидеть её.