Награда

Любая награда предполагает чувство удовлетворения, удовольствия. Ну, может, ошибаюсь. Во всяком случае, должна быть приятна. Многие умеют скрывать, радуясь как бы тайно. Саму радость моментально задвигают на самое дно души, а внешне проявляют безразличие и даже нарочитое недовольство. Мол, зачем это мне, я ведь не хотел и не ждал.
Некоторые – наоборот, радость не прячут. Улыбаются, а глаза сияют так, что их блеск распространяет на окружающих завораживающий свет, и рождается ощущение, будто ты тоже обладатель награды. Есть такие, которые смущаются и стараются быстрее уйти из поля зрения. Будто не уверены в правильности поощрения. А может, просто родились под скромной звездой. Таким очень подходит смущение. Они краснеют, делают неловкие движения, тихо благодаря в ответ.

В нашем большом коллективе  к Женскому празднику практически ни одна женщина не оставалась без внимания. И это самое внимание каждый год воплощалось по одному и тому же сценарию. Торопливо зачитывался приказ о поощрении, в основном переписанный с прошлогоднего, и мы почти пробегали по длинному залу, едва успевая в момент произношения своей фамилии оказываться у трибуны, получить цветок, затем подарок, согласно зачитываемому приказу, и протянуть руку для пожатия.  Чувство, извините, стадности убивает любые благие намерения и действия, и само поощрение невольно воспринимается только как положенное по какой-то норме, и даже вынужденное внимание к женщинам. Я не к тому, что поощряться должны единицы. Каждая женщина достойна. Уж один раз в год вполне заслуживает.
 
Другое дело, когда твои успехи в работе отмечают в день профессионального праздника. Теплится надежда и вера, что труд оценён по- настоящему, а не в дежурном порядке. Но во мне, пожалуй, навсегда остался неприятный осадок от одной награды именно к этому дню. И естественную радость, которую обычно не старалась прятать, я не испытала.

Этот день, 10 ноября, день Советской милиции, отмечался широко и торжественно  в местном драматическом театре, с непременным участием представителей в то время областного комитета партии. Приглашалось большое количество гостей. Присутствие личного состава нашего управления внутренних дел само собой было обязательным.   
Большие торжественные мероприятия я, если удавалось, избегала. Правдами, неправдами
умудрялась отметиться как присутствующая, и обычно возвращалась к себе в кабинет к многочисленным бумажным делам, чтобы не использовать потом личное время, которого для семьи всегда не хватало. Женский практицизм. Выручал часто.
И в этот раз, подготовив ответ в наше министерство к утренней почте, я отправилась домой.
Утром на пороге кабинета, куда я ещё толком не успела войти, неожиданно возник начальник наших кадров, степенный, уважаемый всеми,  добрый и мягкий по природе Сергей Петрович.

- Роза, ну, как так можно? Ни Михалыча, ни тебя вчера  не было на торжественном. Генерал со стыда готов был провалиться, когда оба награждённых не вышли на сцену для получения грамот обкома из рук самого первого секретаря? – огорошил он меня с ходу, даже не поздоровавшись.

- Я не знаю, как вы теперь покажетесь ему на глаза. Если офицеры, начальники отделов, так себя ведут, то чего ожидать от остальных? – продолжал выговаривать Петрович.

- Здравия желаю, Сергей Петрович. Меня никто не предупредил о грамоте. Если бы знала, ради нашего генерала я бы обязательно была бы на вручении, - от неожиданности не по уставу и пусть с лёгкой, но всё же с недопустимой иронией, оправдывалась я.

- Как трудно с вами, женщинами. Что значит ради генерала? В любом случае Вы обязаны были быть там, - переходя на Вы, уже официально возмущался  Петрович, - и потом, почему Вы опять в гражданской одежде? Ну, сколько можно об этом говорить?!

- В понедельник на общей политинформации, обязательно в форме, очень рекомендую явиться для вручения, иначе…., -  угрожающе не договорив,  наш главный кадровик повернулся ко мне спиной.

-Что же будет, если даже сдержанный Петрович продемонстрировал окаменевшую, несгибаемую спину? – не на шутку встревожилась я, - видно пришлось ему и генералу вчера «очень хорошо краснеть».

Тщательно осмотрев на себе в зеркале форму, дабы не вызвать чем-либо дополнительного гнева руководства, я с тревогой явилась, как было приказано, в большой актовый зал, где собирался аттестованный состав, свободный от дежурств и заданий, для слушания очередной политической информации.
Генерал вошёл с двумя большими папками в твёрдых обложках, в которые обычно вкладывают грамоты. Обведя зал суровым, ничего хорошего не обещающим взглядом, остановился на мне. Не увидев второго награждённого, начальника следственного отдела, стал уже сурово- мрачным. У него начали медленно подёргиваться уголки губ. Таким я его не видела даже на самых бурных оперативных совещаниях.
Мне стало не по себе. Но  мысленно приготовилась к получению грамоты.
Выяснив причину неявки второго, разгневанный генерал молча унёс с собой обе.

Внутреннему моему удивлению, переросшему затем в возмущение, тоже внутреннему, не было предела. Не скрою, было обидно. Я же не могла быть в ответе за внезапно заболевшего начальника следствия. Умный Михалыч правильно сделал, что решил переждать гнев руководства.
Однако моя женская интуиция подсказывала, что немилость генерала теперь таять будет очень долго, и будет отражаться на нас до тех пор, пока грамоты будут лежать на его столе и напоминать о торжественном собрании, где ему пришлось оправдываться в недисциплинированности подчинённых.

И когда, наконец, грамоты были вручены, не знаю как Михалыч, но я с большим облегчением выдохнула: служу Советскому Союзу!