Один день из смерти...

День…обычный пасмурный ноябрьский день. Небо затянуто серыми тучами, и, мелкий моросящий дождь, омывает своими слезами зонты и лица, находящихся здесь.

Вокруг «страна мертвых». На сотни метров во все стороны пейзаж не меняется: кресты, памятники, изредка доносятся голоса черных хранителей покоя – вороны избрали себе неплохое место жительства…жизнь среди смерти -  это мало чем отличается от того мира, где живем мы.

Но меня это уже не касается – теперь эти вороны мои соседи, друзья, родственники – эти бесы займут самое важное место в моем теперешнем существовании.
«Кто я?!» - этот вопрос нужно знать, когда задавать – бывает, он задается слишком рано, тогда ответа на него получить не возможно из-за неопытности отвечающего, а бывает и так, что этот вопрос задается, когда уже поздно и тогда нет смысла в ответе.

Мне 27 лет, за которые я успел наделать много глупостей. Моя жизнь ничем не отличается от жизни других людей и представляет собой коктейль из добрых дел и грязных делишек, из смешных и грустных историй, из внешнего спокойствия и внутреннего ужаса, из здоровья и болезней - одним словом, из множества противоречий и огромного количества парадоксов. Итог: я обычный 27-летний человек, которого больше нет… Точнее будет сказать, что я был человеком, а теперь  - я труп… Да, да самый обычный труп: без пола, возраста, гражданства, ролей и статусов – все это осталось за стенками моего гроба и больше не имеет ко мне никакого отношения.

И теперь в самый раз задать вопрос: «Чем я был?» Интересно было бы узнать ответ у тех, кто сегодня собрался на этом кладбище, чтобы проводить меня в «последний путь». Но от них все равно не добиться правды: в человеческом мире редко можно узнать ее, а услышать истину, будучи мертвым, вовсе не представляется возможным. О покойниках плохо не говорят – следовательно, правды тебе никто не скажет.

Но вопрос поставлен, и отвечать на него все же кому-то придется. Чем же я был в той жизни? Проще всего было бы ответить: «Не знаю», - но это будет не честно. Все равно передо мной вечность, и надо себя чем-то развлекать, пока я окончательно не разложусь и не буду съеден червями. И так…

Если хочешь что-то понять, нужно начинать с рождения и детства: я родился, когда еще был жив СССР. Перемещение внутри этой могучей державы не ограничивалось для её граждан. Мои родители были студентами, отец по распределению был отправлен работать на Урал. Мама, как истинная «декабристка» последовала за ним, но все равно училась в Минске и прилетала сдавать сессию «в отчий дом». Сдав «историю КПСС», моя будущая мама заехала домой за чемоданом и отправилась в роддом, где после непродолжительных мучений я и появился. Ожидания оправдались – родилась девочка.

После этого может возникнуть вопрос: почему же тогда я говорю о себе в мужском роде? Ответ чрезвычайно прост – это в мире живых у тебя есть пол (например, у меня был женский), а в «мертвом мире» его нет – ты дух, не больше, не меньше.

Но раз я буду писать о жизни, то так или иначе мой бывший пол иногда будет проскальзывать.

Итак, я родилась. Еще полгода, мы прожили в Минске, а потом уехали к папе.
У нас была однокомнатная квартира на первом этаже… за окном росли деревья, большие деревья, как мне тогда казалось. В соседней квартире жила тетя Зина, у которой жила немецкая овчарка. Остальные воспоминания очень обрывочные. Помню, как лазила по деревьям с другом Мишей, помню, как ходили с отцом гулять в парк – он делал свистульки из стручков акации. Хорошо помню, как зимой на центральной площади парка  строили ледяной городок – много ледяных горок, замков, разных фигурок. Помню, как однажды ночью папа пришел вхлам пьяный и облевал весь коридор и туалет, а на утро ему было плохо и странно-неприятно пахло в квартире.

Через некоторое время мама сказала, что у меня родится братишка. Папа все время говорил, что назовет его Кузьмой, а над мамой подшучивал и всем знакомым «грозился», что покажет «кузькину мать» и почему-то показывал на маму. Через некоторое время её забрали в больницу, и мы с папой остались одни… Мы ездили к нему на работу в авиа-клуб. Там было много интересного: в одной из комнат висели парашютные стропы – для тренировок, которые я использовал как качели. В кабинете у папы стоял стол, на котором было много всяких бумажек. Он ухаживал за мной, как умел, но, видимо, он не умел этого вообще, потому что выходило у него не очень хорошо и я все время скучал по маме. Вскоре она вернулась с братишкой, и мне сообщили, что теперь я старшая сестра этого кулёчка и должна о нем заботиться. Этот кулёчек стал зваться почему-то Алешей, а не Кузей, и все носились с ним как с расписной торбой.

Хорошо помню, как началась зима в 1991 году. Всю осень шли дожди, листвы на деревьях уже давно не было, и как-то угрожающе пахло в воздухе. В тот вечер мы смотрели телевизор, к нам пришли папины друзья, и всем было довольно уютно и спокойно. Я сидела на ковре возле дивана и играла. На диване мама кормила Алешу, который к тому времени уже немножко подрос. И тут неожиданно прогремел гром и повалил снег! Белый пушистый снег падал на землю, закрывая старый лист жизни и открывая новый, с надеждами и мечтами. Меня одели, и мы с папой вышли на крыльцо, он держал меня на руках, потом отпустил на белое покрывало. Мы кидались снежками и строили снежную бабу. Было радостно и как-то ново,  хотя все это я понимаю теперь, а тогда мне просто было хорошо, потому что рядом были папа и мама, а еще маленький братишка, который постоянно что-то требовал: то грудь, то смену, то соску, то просто того, чтобы ему уделили время.

Снег пообещал новое, и это новое пришло. Детство отличается от взрослой жизни тем, что если в детстве тебе что-то обещается, то оно непременно исполнится. Мы переехали в новую квартиру в большом доме. Там было много места, и у меня появилась своя комната, в которой стояла секция (со шкафчиком и столешницей), кровать, стул, корзина с игрушками, батут и самое главное, что там меня никто не трогал, – это была действительно МОЯ комната. За стенкой разместился зал, где стоял телевизор. Чуть подальше была спальня, короче, места было много, и меня это радовало.

Во дворе все еще продолжалась стройка, и это меня радовало еще больше! Можно было лазить, где запрещали, и строить свои маленькие засады и убежища. У меня было четыре любимых игрушки: большой белый мишка, маленький медвежонок, арбалет со стрелами-липучками и автомат, естественно, детский. Любимой игрой была разведка, и однажды я «доразведывался» : нашел у себя в секции спрятанные фотографии, на которых был папа и какая-то чужая тетя. Я спросил у мамы, кто это, но мама ничего не ответила, только очень расстроилась. Вечером пришел папа, и этот вопрос, был переадресован ему - он устроил «маленький скандал» и ушел.

Папа у меня вообще был очень вспыльчивый человек, если я что-то говорил, что ему не нравилось, он бил меня по губам или в нос и при этом повторял: «Дурная кровь выйдет и всё в порядке будет». И я захлебывался в крови.

Потом помню, как приезжали бабушки и мы готовили домашний творог из молока, которое на то время было еще в треугольных картонных пакетиках. Но из «кулинарного детства» больше всего мне запомнилось, как мама готовила «хворост» - поистине ничего более вкусного я не мог себе представить до последних дней…

Воспоминания – это страницы, на которые мы записываем нашу жизнь, чтобы потом, когда-нибудь прожить много-много лет за несколько минут. Память – это конспект лекции, которую нам читает мудрый преподаватель – жизнь. Мы учимся на своих ошибках, а из ошибок других людей мы можем только сделать выводы, но не получить  умений и навыков.

Долгие зимние вечера, когда мама ждала отца, а он возвращался очень поздно или не приходил вообще… Эти невыносимые часы, когда на кухне горел свет… Хотелось просто подойти и обнять её, взять за руку и повести спать, что я и делал. Она шла, лежала со мной, пока я засну, а потом вставала и ждала его дальше.

Потом в пять утра гудок на заводе, который оповещал о начале нового дня.

Какие же для меня самые дорогие воспоминания из того времени – это мамина колыбельная и сказки, которые она мне рассказывала. Это то, что, независимо от того, как сложится твоя дальнейшая жизнь, остается в сердце навсегда.

Но детство рано или поздно заканчивается…оно идет-идет и внезапно «хоп!», и ты уже не ребенок. Для меня это «хоп» произошло, когда мои родители развелись, и мы переехали в Минск. Даже сейчас, когда всё закончилось, больно вспоминать эту длинную дорогу из Свердловска в Минск, но ещё больнее видеть у себя на «внутреннем экране век», картину встречи поезда…Вокруг натянутые улыбки, в глазах сожаление и слова «ну да, вот так получилось, но в этом никто не виноват», а ко всему этому -  горечь и дикая усталость.

Потом были долгие годы самообвинений, я считала, что только я виновата в том, что папа живет не с нами, что это я себя плохо вела, и поэтому он ушел. И никто не мог меня в этом переубедить… Трудно понять какие-то взрослые отношения, когда тебе всего пять. А отец в это время сидел, ему дали 6 лет за халатность, повлекшую за собой десятки смертей. Он был начальником авиа-клуба, и программа показательных полетов, посвященная дню города, обрушилась на головы горожан, в прямом смысле всей этого слова. Самолёт упал на центральную площадь города и подавил много людей. Так как за безопасность отвечал отец, программу полётов составлял отец – сидел за свои ошибки тоже он.

Потом подошел очередной рубеж жизни – школа.
Моя первая учительница, однажды «пожаловалась» моей маме: «Не знаю, как вы справляетесь со своей дочерью… Она бывает что-нибудь скажет, а я потом несколько дней ломаю голову, что она имела в виду». А в виду я обычно не имею нечего. Мне тогда вообще не лезло никаких глобальных мыслей в голову, и я радовалась, как щенок, каждому дню. Начальная школа пролетела как-то уж совсем незаметно, и единственное, что меня поразило за всё то время,  -  слезы моей первой учительницы на выпускном.

Смешно сказать, читать я научилась только в шестом классе. До этого я читала по слогам и вообще не утруждала себя подобной ерундой: мне было и так нормально. Но мир устроен таким образом, что если уж «кто-то наверху» решил, то это непременно рано или поздно произойдет. Я попал к Людмиле Александровне, учителю русского языка, которая еще учила мою маму, и тут у меня началась новая жизнь...
Меня научили читать и привили любовь к книгам. Читать я начала, а вот что читать мне никто не помог определиться и я, как умный ребенок, взялась вначале за Лермонтова, затем за Достоевского и по такой депрессивной стезе покатилась по жизни. Как-то резко повзрослела, и вопросы, которые обычно посещают людей попозже, начали заполонять мою голову… Ребенок, который всегда смеялся и был рад каждому мгновенью жизни, не на шутку задумался о противоположной стороне медали и за считанные месяцы превратился в злобного прагматика. Неизвестно, сотрясение мозга стало этому причиной или то, что я стала видеть и слышать все по-другому. В конце концов школьный психолог, испугавшись ответственности, тихо отрекся, друзей стало меньше, да и компания изменилась до не узнаваемости… Теперь меня окружали ребята на несколько лет меня старше и ответ, на поставленный жизнью и озвученный Шекспиром, вопрос: «Быть или не быть?» - мы искали вместе… Поиски эти были бесконечными, и путь созидания был заменен путем саморазрушения…

Тогда было странное время: с одной стороны, я был никем, с другой стороны, я  - лидер не только в классе, но и в своей компании… Одновременно с общеобразовательной школой я занимался еще и в «школе журналистики». Сейчас смешно вспомнить, что когда-то были печатные статьи, выступление на телевидении и корочка внештатного корреспондента газеты… Но по сей день главным подарком судьбы того времени  является встреча с людьми, которые дали мне основы для продвижения вперед и которые меня поддерживали на протяжении всей моей жизни… Вот и сейчас они тут, провожают меня в последний путь. Они знают, что я не жалею ни о чем,-  слишком долго стремилась попасть сюда.

Они были рядом, когда однажды я сломалась… 2 года спать по пару часов в сутки, постоянно писать о том, что тебя нет, понимать, что всё происходящее вокруг – это миф… Не верить своим родителям, ненавидеть мать за то, что у тебя нет отца, ненавидеть отца, за то, что он оставил мать с двумя детьми, каждый раз ждать, когда позвонит дедушка, которого уже не видел несколько лет, - и вообще не знать, в каком времени говорить о его существовании и т.д. Короче, нормальная подростковая действительность свела меня с ума… И я повесилась…И как же было обидно, больно и тоскливо, когда твой план, обдуманный бесконечными ночами до мельчайших подробностей, сорвался из-за того, что мать вернулась домой пораньше, из-за того, что кто-то из родителей решил все же уделить своему ребенку больше времени и забрал его на полчаса раньше… Это дело замяли и решили не распространять за пределы нашей семьи, а точнее меня и матери.
Сейчас я благодарна маме за то, что она не лезла ко мне и дала развиваться мне, как я развивалась.

Прошел еще год, который был полон многим: у меня появился парень, который был не ангелом, конечно, но на то время, он был нужен мне для того, чтобы выжить…
Я его не любила, нет, но я благодарна за то, что он был. Все вокруг говорили, что мы не пара…Все учителя родной школы говорили, что он меня не достоин (ведь они все когда-то его учили), а мне было все равно, я лепила из него человека, как скульптор, заглаживала острые углы и выводила причудливые узоры в его характере…В общем я довольна сейчас тем, что у меня вышло. Он начал читать, перестал пить, стал более чутким, вежливым и элегантным, только вот одно но: наши представления о семье и детях не совпадали… Он был старше меня, и ему необходима была стабильность, дети, семья, а мне тогда  этого ничего не надо было…

Единственное, что я знала точно, что после дня наступит ночь…моя ночь. Я любила это время суток, потому что становилось тихо, и никто не отвлекает меня от моих мыслей, планов, безумных идей. Но по весне, я поняла, что опять срываюсь и, придя однажды со школы, сказала: «Мама, мне нужен психиатр», и уже на следующий день мы ехали в Детский Подростковый Психоневрологический Диспансер. Поговорив со мной, врач был в шоке, хотя о многом было не сказано. Единственное, что она смогла сказать на это, если б вы пришли на пару лет раньше, возможно, обошлись бы без госпитализации… И не удивительно, что через несколько дней я уже была «за решеткой»… «За решеткой», потому что в отделении на окнах стояли решетки и двери закрывались на замок. Конечно, распорядок дня и внутренние правила были как в армии… Подъем в шесть, ну максимум в полседьмого, кровати застилались как в армии, фактически по ним можно было осуществлять чертежи, почти под линейку, не говоря уже о том, что в палате было 10 человек, и находится там разрешалось только в ночное время… Весь день ты под присмотром, в туалет почти под конвоем и т.д. Первую неделю было тяжело…но потом, осознав, что ты псих, можно делать все что угодно… Ты псих, и осудить тебя за твое «ненормальное» поведение никто не может. Посещение – это вообще была отдельная песня… Только близкие родственники и те, кому будет ими разрешено. Короче 3 недели рая – замечательные таблеточки, чудные уколы и великолепное окружение шизофреников, анорексичек и поведенческих. Кладезь информации для того, кто умеет смотреть и видеть, думать и понимать. Единственное, что удерживало меня там, - мой врач. Это потом, по прошествии нескольких месяцев мы будем вместе навсегда, а на то время что-то непонятное летало в воздухе (как ни странно, любовь с первого взгляда все же существует). Когда я выписалась, Саша сказал, что подал заявления в ЗАГС с другой. Меня это совсем не огорчило, а его - удивило.

Его нет здесь сегодня, потому что все забыли уже об этой странице моей биографии. Они забыли, а я…

Одну минуточку, я вынужден прерваться… Меня собираются уже закрыть крышкой и опустить в могилу… Я только на секундочку…

«Мама, ну чего ты плачешь… Я всё равно не была образцовой дочерью. Я знаю, что ты меня очень любишь и тебе больно, но так нужно было. Честно. Ты же всегда меня прощала, прости и сейчас. Обещаю, быть рядом с тобой, когда будет нужно. Не держи только меня, пожалуйста. Я тебя люблю».

Вот и осталась последняя щелочка, у них там что-то с защелками не выходит…вот-вот…всё. Темно. Слышно только как несут, как опускают… А вот и глухие удары земли о крышку… Вот теперь точно всё. Странно все это описывать с этой стороны гробовой крышки. Всё как-то оказывалась по другую сторону «смертельных» окопов… Помню первые в своей жизни похороны, на которых мне пришлось присутствовать, когда умер мой дядя, правда, кроме теткиных слез, все тогда было похоже на спектакль.

Тогда я написала строки:

«Уж гроб засыпали землею,
Глухих ударов замер звук.
И ты горючею слезою
Замкнула этот скорбный круг.

И тишь последнего приюта
Дополнила безмолвный стон.
Здесь нет блаженного уюта.
Все кажется, что это сон…»

Они посвящались тогда, единственной настоящей ей.

Уф…это как-то посильнее, чем я представляла, когда жила. Устала немного, но ничего, теперь времени для отдыха у меня много.
Так на чем это я там остановился, ах да… Много ошибок я совершил, много было у меня женщин, но только одна вытерпела все мои измены, была рядом в моих радостях и печалях, болезнях и здравии. Моя Олька… Как же она теперь без меня будет… Мои Варя и Оля, моя дочь и жена. Странно слышать это, но из песни слов не выкинешь…

Все женщины, которых я любил,
Все женщины, которых ненавидел,
Каким бы я ублюдком без вас был,
И сколько бы всего я не увидел…

Я был не образцовым супругом, изменял, лгал…то ли в силу возраста, то ли просто потому, что я действительно был не самым хорошим человеком в этом мире… Алла, Юля, Ира  и много одноразовых встреч и свиданий. И только одна меня любила и прощала. Ждала и вымаливала у всевышнего, когда я была в психозе. Выхаживала после приступов и прощала, прощала, прощала. Наверное, кроме матери, это единственная женщина, которая меня по настоящему любила.

 Варьке уже семнадцать, а я до сих пор помню тот момент, когда мы впервые познакомились, ей было всего пять. Ей пришлось через многое пройти, привыкнуть ко мне. Это сейчас, с высоты своего образования я понимаю, что она прошла все стадии принятия нового «папы». Она выросла у меня на руках. Очень умная и талантливая девочка. Моя девочка… Она меня любила, учила жизни и помогала справиться со всеми неприятностями, потому что я знала, ради чего я живу, учусь, работаю. Я отвечала не только за себя, но и за них. А теперь я тут одна лежу, и они там без меня одни.. Ненавижу себя за это!

Блин, спина чешется… Нет, я, конечно, понимаю, что чесаться она не может и это те фантомные штучки из предыдущей жизни, но зудит…

Вот в принципе и все важнейшие аспекты моей земной жизни… Спасибо тебе, за то, что выслушал мою последнюю исповедь. Я ведь при жизни не очень любил во что-то верить и перед кем-либо преклоняться, за это сейчас тут и отдыхаю. Я разбился, если тебе это интересно. Тупо исполнил свою мечту – получил права и разбился.
Права была старуха в том подростковом сне…и кладбище такое же, и причина смерти та же. Вот и всё. Спасибо и прощай. Не говорю до встречи, потому что здесь не так уж приятно валяться. Не спеши, не повторяй моей ошибки. Есть еще один совет (я теперь могу смело ими разбрасываться, при жизни не мог, а теперь имею полное право):
«Когда мы больше не видим будущего и у нас не за что зацепится в настоящем, мы возвращаемся в прошлое, где есть кусочки надежды и детской радости. Туда, где люди были большими и добрыми, а мы  - наивными. Туда, где мы были честны с миром, и мир отвечал нам тем же. Туда, где всегда были те, кто защитит нас от окружающих и самих себя. Пусть этого уже не возможно вернуть в материальный мир, но в фантомном обличи это навсегда останется с нами. Мы достаем этот мир из закоулков нашей памяти, чтобы почувствовать себя… Чтобы смочь открыть глаза и увидеть деревья, которые не замечаем, проходя мимо, чтобы почувствовать воздух, который мы вдыхаем…и благодаря этому мы можем жить и двигаться дальше».
Живи, люби и верь.