Компромис - рассказ второй ХАЧик

ХАЧИК

1.
 
 Спешка всегда приводит к разочарованию. Составив дя себя портрет человека, его образ, и, натыкаясь на несоответствие человека этому образу, становится, по меньшей мере - грустно.
Устойчивая убежденность о правильности составленного портрета приводит к конфликту. Или к приятному удивлению. Но тоже, с нотой разочарования. Ведь чаще есть убеждения, что он или она - изменились, а не я тебя не так видел. Видел сквозь призму своих интересов и убеждений...
 
Видя или, точнее, узнавая человека, который далеко - виден лишь силуэт. Мы не знаем его... Мы смотрим на ровный круг полной луны, но если бы мы видели большую ладонь и длинную руку... и смогли бы погладить Луну... то узнали бы ее лучше. И поняли бы, как мы ошибались. Но луна не менялась.
 
Если мы всматриваемся друг в друга вблизи то как нам не вспомнить, что лицом к лицу - лица не разглядеть. Смотря в округлые, красивые глаза, с длинными густыми ресницами, так близко, что видно волосок, вульгарно торчащий из ноздрей.... Никогда и не подумаешь, что у таких глаз может быть плешь и гнилозубый рот. Внешность. Внутренний портрет сложней.
Не спешить? Выбрать правильный фокус зрения? А какой он? Или рассмотрев вблизи отдалиться и опять приблизиться уже с новым опытом?
 
Вопросы... Вопросы... Вопросы...
И главный: где, на каком этапе быть окончательно убежденным в точности и в соответствии мною составленной копии с оригиналом?
 
Она гладила красивыми, тонкими пальцами щербатую поверхность, ровно сделанного полуэлепсом, укрепленный в земле камень. Ей всегда хотелось говорить в эти минуты. Но слова наполняли лишь грудь, иногда выходя слезами и глубокими вздохами. Как не крепилась она удержать это выражение своих чувств и мыслей, все равно знала, что расплачиться.
Опять подбежит сын и , успокаивая его, будет плакать вместе с ней.
И, уже выплакавшись, она, в который раз, расскажет ему хорошо знакомую историю. И он, обняв ее и затаив дыхание, будет слушать, как в первый раз.
 
 
   2.
 
Он приоткрыл, как мог, глаза. Лунное небо, подмигивая звездами, очерчивало края ямы, на дне которой он очнулся. По тому, как небо было разделено на квадраты, было ясно - где он. Но тревоги или обеспокоенности об этом не было.
Хотя он прекрасно знал, что присутствие здесь - есть последний этап его земного существования. Может быть это знание и являлось чем-то успокаивающим для него.
 
Странно, - думал он, - почему меня не забили сразу? Интересно, как долго я здесь? Тут должен быть еще кто-то... Кажется, женщина. Да, светленькая такая... По моему, она беременна, не та давно, но уже видно.
Он прислушался.
Услышав шорох и дыхание, он всмотрелся туда. Был видим едва различимый силуэт, но было видно, что кто-то сидел, подобрав руками колени.
Она находилась в этой яме уже несколько дней. Иногда ей скидывали хлеб и воду. Остальное пугало ее, потому что было неизвестно и непонятно. 
 
Вот уже несколько дней растерянности и страха. Страх брал силы , по большей части о ребенке, которого она носила под сердцем уже несколько месяцев. Ее никуда не вили, с ней не разговаривали. Вообще не известно, что с ней будет... И с ее ребенком. Ведь они совсем одни в этом мире. Родители умерли. Того, кого она так любила и хотела от него ребенка - убили на ее глазах. Он всегда был ее идеалом. Высокий красавец. Офицер. И как-то нелепо его убили... Да-да. Именно нелепо. Он был ее героем - но погиб нелепо. Герои так не погибают.
Она всегда считала, что герои-красавцы-офицеры погибают красиво... романтично.
Ей не нравилось об этом думать. Но, почему-то, она уже несколько дней думала о нем... о ребенке... о себе. И почему-то всегда останавливалась в размышлениях на том, что она как-то не так, как-то неверно думала обо всем этом... По крайней мере, ей так казалось.
 
И вот в середине ночи подняли решетку и скинули его. Кого? Она не знала. Поняла, что это - мужчина. Интуитивно, что ли... Она замерла, всматриваясь и ловя каждый шорох с его стороны.
Сквозь глухие удары своего сердца, она различила его вздох и, затем, слабый стон, более похожий на хрип. Она поняла, что какое-то, совсем малое время , он был без сознания... 
 
 Ее пробила дрожь, по всему телу пробегая мурашками, когда он повернулся набок и посмотрел, как ей показалось, прямо в ее глаза. Но было темно. И особенно в том месте, где сидела она, поджав ноги к груди.
Вспомнив об этом, она как-то успокоилась и подумала, что с появлением этого незнакомца, отступили все те мысли и чувства, которыми она жила последние несколько суток.
 
Можно ли это было назвать радостью? Наверное...
Не было мыслей о прошлом и будущем - первые тянули, вторые - страшили. Его появление изолировало ее в настоящем моменте. Этот момент был похож на то, как если человек, пытаясь выйти из затруднения, в которое он попал из прошлого, ищет надежду в будущем, и вдруг понимает, что сам поиск, в сей миг - и есть решение.
Но всполох этой радости быстро угас. Даже не успев принять более четких форм. так бывает на догорающем кострище...
 
Она услышала его голос. Он задал какой-то вопрос. И она очень быстро, автоматически, зажмурила глаза, закрыла ладонями уши и вся сжалась, вобрав голову в плечи.
 
Перевернувшись набок, он ощутил такую боль, что так и не понял, где конкретно болит.
"Боль и я - теперь одно!" - пронеслось в голове.
 
- Женщина, ты здесь? - через боль прохрипел он... Надо ли было вообще что-либо говорить?
 
Чаще люди стараются заполнить пустоту, подчеркнутую молчанием, которая, как кажется, смотрит на них. Но бывает и молчание, наполненное смыслом, нарочно или нет.
Он заговорил потому, что на поверхности - надо как-то представиться... Что бы ни было сказано - человек говорит о себе. А в глубине -  стоил знать, в каком она состоянии. Знает ли, что вряд ли будет жить долго? И, скорее всего, ее ребенок не увидит этот мир.
 
Его жесткий кавказский акцент разрезал ей уши и ударил в сердце. Она всегда, даже еще до войны, не любила их. А теперь, после всего, что сучилось в ее жизни, она до задыхания презирала их. Они всегда были непонятны. Теперь же, в ее глазах, они были животными, зверями. Хотя она и убеждала себя, что не все - но чувство изменить не хотела, даже понимая, что оно причиняет боль ей самой. Обжигало...
 
Скорее всего, так лучше, когда болит и обжигает.. Все же остается симптом. Хуже, когда холодное чувство, и боль так привычна,  что уже не беспокоит.
 
Почему-то она была уверена, что это не кавказец. Да что там... Она и не думала об этом. Быть может поэтому, от неожиданности мгновения был испуг. Но надо взять себя в руки.
Мысли заполняли пространства, заполненные испугом. Она глубоко и спокойно вздохнула... Напряжение отступило. На смену пришла спокойная уверенность. Она не боится его.
 
Но он что-то спросил...
Ответить или нет?
 
Что он спросил? Она не расслышала. В ее сознании, молчание между ними начало образовывать липкую и дурную атмосферу. Надо что-то сказать. Ей казалось, что чем больше она будет молчать, то тем ближе они будут в понимании друг друга. А ей не хотелось, чтобы между ними была даже такая близость, как понимание. Она решила хоть как-то разорвать стягивающий их жгут тишины.
 
- Вы кто? - вопрос сошел с губ четко и уверенно. В глазах не было страха. Ей самой понравилось. И это обрадовало ее.
 
- Давно я не задавался этим вопросом - думал он. Даже забыл, что я себе отвечал на этот вопрос в последний раз. - Какая разница? Для тебя это не должно иметь значения...
 
Его русский бл, мягко выражаясь, плох.
 
- Позвольте мне самой решать, что для меня имеет значение, а что - нет. - Она была возмущена.
Да, видимо она недогоняет ситуацию, подумал он.
После короткой паузы, она продолжала: Мы находимся в ситуации, когда как никогда важно знать, кто находится рядом. Как бы это ни называли - все же это - война.
- Тогда уточни, для слабо понимающего, что ты имеешь ввиду, когда задаешь вопрос "Вы кто?". Что ты хочешь обо мне знать?
Какая примитивная издевка, подумала она. Нашел время и место... Чувство снисходительного   презрения откликнулось на эту мысль в ее сердце.
 
- Конечно, мне хотелось бы знать, какой статус вы имеете относительно чеченской войны,- она старалась не выдать своего последнего расположения к нему. Но мысль о том, что ему трудновато будет разобрать форму  ее вопроса, еще больше подогрело это расположение и добавило в голосе иронии.
 
- Кто-то называет бандитами, кто-то боевиками, кто-то По-старинке - духами, - он улыбнулся, но неудачно. Все лицо болело.
 
- Дак ты ихний? - она уже не пыталась скрыть презрение. И оно уже не было разбавлено снисхождением. Оно имело черты вызова.
 
- Да я уж и не знаю - чей я... - он сидел, откинувшись на противоположную от нее стену ямы.
При последних словах задрал голову и посмотрел сквозь прутья решетки в яснеющее небо. Утро разгоняло ночную тишину. Было слышно, как из вне просыпалась земля...
 
Они долго молчал. По мере того, как свет утра проникал в яму, вдавливая тьму ночи в стены, они рассматривали друг друга. Она украдкой, как бы невзначай... Он прямо, без церемоний. Ей не нравилось, что он так смотрит на нее. И она решила продолжить разговор для того, чтобы выстроить преграду его откровенному взгляду.
 
- Что это вы такой неуверенный в себе? - спросила она так, как если бы это был вовсе не вопрос. Это был что-то типа замеса раствора для ее преграды, для стеночки.
 
- И давно вы воюете? - это же был кирпич.
 
- Давно. - Он ответил так, как будто был рад общению.
Это не смутило ее настроя и она продолжила кладку.
 
- Очень интересно. И как давно вы воюете? Позвольте узнать?
 
- Позволю. - он улыбнулся. - Мы воюем автоматами, пистолетами, пулеметами и гранатами, - он не мог широко улыбаться. Очень болело от гематом лицо. Оно было все распухшее. 
Она заметила, что у него нет почти всех зубов. Но ей было не жаль его. Особенно с его юмором. Он казался ей жалким, недостойным сожаления.
 
- Вы что? В наркотическом опьянении? Обкурились, чтили?
 
- Да нет. Просто ты такая серьезная, что это смешно выглядит. А наркотики я не употребляю.
 
- Давно? - хотя этот вопрос и выражал удивление, она не была удивлена. Ей было без разницы. Она стоила свою стену. Так бывает: озадачиваем человека вопросами, для нас ничего не значащие. Отгораживаясь ими от него, сам занят своими мыслями.   
 
- Тебя сегодня сроки интересуют? Давно ... не давно... Смотри, я не русский. Могу перевести с ошибкой. Будешь потом объяснять разницу между "давно" и "говно", - он захлебнулся в свистяще-шипящем смехе.
Не стоило так, конечно, с ней, - думал он. Да и смеяться больно. Он перевел дыхание.
 
- У Вас, по-видимому, шок. - Как можно спокойнее, но еле сдерживая раздражение сказала она.
 
- Да уж, шок! - он опять залился в задыхающемся смехе и сквозь него показал ей, его мысль  словами: - не ожидал тебя здесь встретить. 
 
Она пропустила все сказанное им мимо себя. По крайней мере ей казалось, что ее ничего не задело.
 
- Видимо Вы не настроены на спокойный разговор и не расположены к нормальному общению. Ну что же... Вы еще раз подчеркиваете как представитель, ваш общий менталитет. - она высказала это, как будто выстрельнула, так быстро и четко.
 
Он остановился в смехе очень резко и стал серьезен. Хотя по глазам - было не понять. Они были заплывшие. Он смотрел на нее сквозь щели.
 
- Ты действительно хочешь серьезно пообщаться? А мне показалось, что тебе надоело, что я разглядываю тебя. Ну и о чем мы будем говорить?
 
"Какой догадливый!" - подумала она. Она была уверена, что знает таких, как он. И он был ей не интересен. Примерно так мы относимся к тому, что уже знали, что нам известно: к обязанностям, близким, вещам... Это когда в детстве первый раз зажигаешь спичку, то это маленький праздник для всех наших чувств. Мы осязаем, проводя серой по чиркашу. Слушая, как она шуршит... И расширяем глаза, когда головка вспыхивает. Чувствуя запах горелой серы и сожженного дерева. Потом даже пробуем на вкус. Соленая? Нам и это интересно. Мы участвуем. Мы рады. 
И как мы теперь зажигаем спичку? Без участия. На автомате.
 
    Вот где-то около того было и в ее отношении к нему.  Она его знала. Но выходило так, что ей нужно продолжать разговор... И, значит, надо было слушать его.  И она понимала, что ее внимание к тому, что он говорит, не более того, как у шофера экскурсионного автобуса к словам гида-экскурсовода, которые оба работают по этому маршруту уже много лет...
А! - промелькнуло в ее голове - скажу как есть... Вы знаете... Но у меня отпала всякая охота  общаться с Вами. Она посмотрела открыто в его лицо.
 
Она действительно подумала, что пусть лучше уж те страхи и воспоминания, чем беседа с этим человеком. Да и она начала привыкать  к тому состоянию.. А альтернатива, в его лице, теперь вовсе не радовала ее.
 
- Как-то быстро ты меняешься в настроении, - сказал он. И это была словно игра в пинг-понг. Она подала подачу, а он резанул - Ах! Впрочем, ... ты ведь в положении. - продолжил он.
Странно, подумала она, - но при том, как я сижу, незаметно, что я беременна. Он видел меня наверху...
 
- Вы что? Видели меня наверху? - спросила она.
 
- Да, - ответил он.
 
- Вы не из другого бандформирования? - удивилась она. Она думала, что он из другого тэйпа, или работает на других, раз уж его посадили суда...
 
- Как все же смешно ты говоришь! - он улыбнулся и передразнил ее: "...бандформирования!"
 
- Вы были настроены на разговор без шуточек - напомнила она.
 
- Нет... - ответил он на это, - не без шуток. На серьезный разговор. Но не без шуток. Можно говорить о серьезном с шуткой. Шутить над серьезным нельзя. Тут я согласен с тобой.
 
- Да Вы - философ! -как-то сухо, без надлежащей этой фразе иронии прокомментировала она его выступление. - Но Вы не ответили на вопрос!
 
- Я и не собираюсь на него отвечать. - спокойно сказал он.  - Давай лучше поговорим о чем-нибудь отвлеченном? - предложил он следом. -
 
- Например? - она сделала вид, что заинтересовалась. Но про себя подумала: "Что это он несет?...Какое такое  - отвлеченное? Опять диалог вникуда и разговор ниочем? Лучше - просто помолчать. Он еще и утомителен - этот бородатый воин. Боевик." - Она внутренне улыбнулась этой мысли.
 
- О воспитании детей, например, он не был уверен, что она поддержит...
 
- Какая чушь!  - подумала она. И сказала: " Не уверена, что Вы сможете поддержать этот разговор."   
 
- Видимо ты совсем плохого обо мне мнения ?...- на выдохе спросил он.
 
- Что есть, то - есть! Не стану скрывать. - ответила она и немного погодя, добавила: По крайней мере - я искренна с Вами. И не скрываю своего лица под неуместной веселостью...
 
- Да, - согласился он, - но, как часто показывает жизнь, люди свою невоздержанность и раздражительность прячут под маской искренности. То есть выдают невоздержанность за искренность!
 
- Вы сейчас имеете ввиду меня? - она сказала это как можно спокойней, но так, чтобы не выдать своей уязвленности.
 
- Нет, конечно. Вы ведь - искренняя. - Он улыбнулся.
 
В яме было уже совсем светло. И она попыталась угадать его возраст. Но не смогла... Он сидел, поджав босые ноги. Все лицо его было вздуто от ударов. Борода и волосы всклокочены и, казалось, местами выдраны. От него пахло... Или она не могла привыкнуть к запаху этой ямы, но воняло отвратительно.
 
Глубина ямы была такая, что привстав на носочки и вытянув вверх руки, она пальцами могла дотянуться до решетки, закрывающей яму. Она даже как-то однажды подпрыгнув, зацепилась и повисла на прутьях. И кто-то больно ударил по пальцам палкой.
Ширина ямы была в радиусе двух или трех метров. И кто-то, предположительно сидевший До них, прорыл нишу вбок. Для оправления нужд, как было видно.   
 
- По Вашим манерам общения, нетрудно догадаться, почему Вас избили и кинули сюда. Причем - свои же! - она сказала это в тоне его последней фразы.
 
- А ты ведь никогда не была счастлива... - он так и не успел понять,, когда он это подумал и зачем вообще сказал. И он сам над этим задумался.
 
От неожиданности его слов, она сразу не поняла, Что он сказал. И начиная осмысливать услышанное, она не могла определиться с чувством, с которым ей воспринять это... Наконец, выйдя на что-то между удивлением и возмущением, она все же окончательно склонилась в сторону возмущения. И очень, как ей виделось, эмоционально выговорила: Вы что такое говорите-то?!! Вообще!!!
 
Как ей показалось, слова получились не очень... Но она действительно была возмущена. И еще больше потому, что не понимала, что ее в его словах возмутило.
Состояние было ближе к тому, как если какой-то новый знакомый заглянул в ящик, в котором храниться старое, которое давно пора выкинуть, но руки не доходят или жалко - изношенное нижнее белье. И вам, вроде бы неудобно... А вроде - зачем он туда суется? Так он еще и новый знакомый. Всего сразу не выскажешь.
Или, например, фотографии, которые никому не показываются. А кто-то их без спроса взял и смотрит, периодически отрывая взгляд в вашу сторону и наивно подмигивая.
Где-то в этом ритме жило сейчас ее сердце.  Она глубоко дышала.
 
"Что-то я задел... - пронеслось в его голове, - это я ей походу, автоматически, в ответ на ее слова. Надо объясниться. Видимо, задел. Ну, ладно, попробую."
 
И он начал: - Ты же общаешься с мужчиной - если не заметила. А женщина Так привыкшая общаться с мужчиной, не может быть счастливой!
 
- Мужчины - мужчинам рознь!  - она пыталась говорить спокойно, но то, почему ее задели, его слова, волнами неясности возмущали его сердце.
 
- И с чего Вы взяли, что невозможно быть счастливой женщине и без мужчины? Я со своим мужчиной была счастлива... - ее мысли сбивались и путались.
 
- Эти женщины только делают вид, что они счастливы без мужчин, - уверенно сказал он, - а ты про какого мужчину говоришь? Про мужа? Он отец твоего ребенка?
Ее раздражал его акцент.
 
- Если Вы не знаете, но есть категория женщин, которые прекрасно  живут и обходятся без мужчин... А свою личную жизнь, я все же не намерена обсуждать с вами! И не хочу отвечать на ваши вопросы. - Она чувствовала себя немного лучше.
 
- Да я и не настаиваю... Но они - эти женщины - тем и несчастны, что не нуждаются в мужчинах. Посмотри: у них, на самом деле, все плохо. Они только делают вид, что все хорошо. Это же видно...
 
- Что-то я не заметила... А вот мужчин, недостойных женского внимания, я уже встречала! - она, успокоившись, решила перевести разговор на него.
 
- То есть, ты хочешь поговорить о мужчинах?  В том смысле, что ты не их тех женщин?
Ее удивляло, как у него, с такой наивностью, получается перестраивать разговор.
Он продолжал: Тогда, кто из мужчин научил тебя так разговаривать с мужчиной?
 
- Как? - резко спросила она.
 
- Так, как ты разговариваешь со мной практически с самого первого момента  нашей встречи. - ответил он.
 
- Мы что? Выясняем отношения? - она до конца не понимала, что ее в нем раздражало сейчас: то ли акцент, то ли манера нарочито спокойно - как ей казалось - говорить?  А может не то и не то, а что-то другое? Она не понимала до конца.
 
- Отношения выясняются всегда... И не так важно, насколько люди хорошо знают друг друга... Или как давно они общаются... - он, как и прежде, говорил спокойно.
 
- Вы можете философствовать сколько угодно! Но передо мной будет лишь бандит и убийца кавказской внешности! - еще не договорив, она подумала, что если бы не акцент, то она наврядли бы поняла, что это - кавказец.
 
- Вот видишь! Тем самым, ты выясняешь отношения!  - он улыбнулся.
 
- Послушайте! У меня нет желания с Вами общаться. Не надо докапываться до паричин этого. Просто примите это. И прошу Вас пойти мне навстречу - раз Вы так мудры - и спокойно помолчать!  - ей понравилось то, что она сказала. И Как тоже было неплохо. Она прикрыла глаза.
 
- Ну если только "пожалуйста"... - он все еще улыбался.
 
Какая избитая банальность, с усталостью подумала она и сказала6 "ПОЖАЛУЙСТА!"
 
День дышал полной грудью. Яркие лучи солнца разорвали сырое покрывало, стягивающее небо от края до края,  на мелкие, пушистые облака.  Они таяли в уверенности темпа широко шагающего дня.
   
Они долго молчали. Думали каждый о своем, но в общем - об одном и том же. Сознание постепенно затягивало сном. В условиях замкнутого заключения, как правило, теряется внутренний ритм дня и ночи.  Даже те теряется, а как-то изменяется, постоянно смещаясь.
День путается с ночь и потом наоборот, и снова все повторяется.
 
Сон вступил в полные права, оставив для него вопрос: "Она когда-нибудь видела себя в глазах других людей?"
А у нее, поставив точку: "Зачем мне быть судимой чужой совестью?" Утомившись прошедшим временем, они крепко спали.
 
 
 
3.
 
День был жарким, но яма сохранила прохладу. И все же до вечера воздух прогрелся и здесь, сохранив тепло заполночь. Глубокой ночью земля втянула тепло, отдав сырой холод, который дрожью вывел их из сна.
Он приоткрыл глаза. Это получилось с трудом. Не было места на его теле, которое не ныло бы и не просило о помощи у сознания. Так всегда: вчерашняя рана или ушиб после сна или отдыха болит по-другому. Как-то особенно. Такая медленная боль...
 
В переломе лунного света он увидел пластиковую полторалитровую бутылку, наполовину наполненную водой. Должно быть отпила половину - про себя улыбнулся он.
Она сидела на том же месте , что и вчера. Уже подвигалась, отогнав озноб.  И ей было не холодно. Она ловила образы воспоминаний  и они начинали складываться в картинки, сюжеты...  Но вдруг, она поняла, что он не спит. Так всегда бывает. Человек всегда чуствует - спит другой человек рядом или нет. Так и теперь, она поняла, что он не спит.
И почему-то ей хотелось с ним поговорить. Или вообще - с кем-нибудь поговорить - она до конца не задавалась этой мыслью. Было желание. И не было тех неприятных расположений к нему, какие были вчера.
Она было хотела его спросить о чем-то, но он опередил ее:
 
- Как самочувствие? - спросил он, предполагая услышать вчерашний тон. Но нет... Она ответила ровно и спокойно, и даже, как ему показалось, с радостью. Это было заметно по тому, как она пыталась эту радость скрыть:
 
-Спасибо. Хорошо. - сказала она. И немного подумав, добавила: Как вы?
После этого она легким прокаливанием прочистила гортань, что выдало ее смущение.
 
- Тоже ничего. - просто произнес он и, улыбнувшись, добавил: - ...относительно ситуации.  Эта вода мне?
 
- Да
 
- Ты пила? - он знал, что пила.
 
- Да
 
- Попей еще. - взяв бутылку, он протянул ее ей.
 
- Спасибо. Я не хочу. Это все вам.  - она смутилась.
 
- Но я - один. А вас - двое! - она поняла, что он опять улыбнулся. "С этим не поспоришь." - подумала она и взяла бутылку.
 
Она пила. Потом попил он. Поставив, не до конца пустую бутылку рядом с ней.
- Вот. Как сильно захочешь - попьешь! - как ей показалось, с нажимом сказал он.
 
- Спасибо. - тихо сказала она.
 
Некоторое время они сидели молча. Потом он спросил: "Ты не веришь в Бога?"
 
Это был того типа вопрос, который смущает не только того, кому задан, но и того, кем задается. Но теперь, он не смутил почему-то никого. Он был как-то просто неожидан. И для нее и для него самого. Но и это не смутило никого из них. Он был естественен своей своевременностью. Неожидан во времени.
 
- Я об этом серьезно и не думала...- ответила она, - потому, наверное, что необходимо время, чтобы обдумать это. Так-то конечно что-то есть...  Но  нужно время.
 
- Как интересно, - прервал он ее, - это для тебя серьезный вопрос.
 
- Да, конечно... - удивилась она.
 
- Но ты почему-то не нашла до сих пор время подумать над этим. - ей было неприятно его ехидство над ее серьезностью. Он это почувствовал. Она была связана в эмоциях его поступком с бутылкой.
 
- А зачем ты вообще задал этот  вопрос?  Для тог, чтобы посмеяться надо мной?
 
- Просто заметил, что у тебя нет крестика. - ответил он.
 
- Ну и что? Крестик - необязательный атрибут Веры. Есть те, кто носит крестик, но неверующий. Или есть такая Вера, которая не предусматривает ношение крестика! - ей показалось, что она теперь, в отличие от прежнего их общения, как-то доминирует в разговоре. Он молча слушал ее рассуждения.
 
- Вот Вы, - продолжала она, - Вы же верующий, но вам-то, по вашей вере, крест не нужен! Вы мусульманин?
 
Он ничего не ответил. Но она этого не заметила и продолжала дальше.
 
- И что это такое вообще - крест? Это для меня не решенный вопрос. Я хоть и крещеная, православная, но многое мне не понятно в православии. Я его не выбирала. Это воля моих родителей. Я хочу сама сделать выбор, что мне ближе. А на это - надо время.
 
- У вас там нет людей, которые могут объяснить? - прервал он ее, - я убежден, что есть! - Он сам ответил на свой вопрос.
 
- Но что вы так заботитесь об этом? - резко сказала она, - придет время. Я все узнаю. Вы что? Меня собираетесь просвещать? Не надо! Как-нибудь сама управлюсь. С Божьей помощью!  - она улыбнулась этой последней мысли... И тут же озвучила следующую: " Вы-то небось, давно воюете? Сколько поубивали? Не может быть, чтобы никого не убили. Подумайте лучше о своей вере!" - ей понравилось, как она ему сказала. И она сделала контрольную, как она думала, скорее чествовала - добивающую концовку:
 
- Вы уж не обижайтесь, но я не хочу задеть вас чем-то неприятным вам.
 
- Да я и не обижаюсь, - спокойно произнес он. - мне почему-то стало жаль не только тебя, но и но и еще больше тех людей, среди которых ты жила...
 
- Пожалей лучше тех, кого ты убивал! - вырвалось у нее с ненавистью. - Хамло! - она просто взорвалась от его слов, пропитанных необоснованным сарказмом.
 
- О! Ты перешла на "Ты"? - спросил он.
 
- Я не хочу с вами разговаривать. - В груди у нее заложило. Она задыхалась его присутствием. К ней подступила мысль, что может быть, она и не права. Но чувство ненависти к этому человеку, оправданное его насмешками над ней, вытесняло всякое критическое замечание к себе самой.
 
И опять молчание. Ей казалось, что в этом молчании еще ярче маячило его присутствие. Так протекло несколько времени, пока тягучую тишину ночи не стали ощипывать птичьи звуки. Приближалось утро.
 
 
4.
 
Выстрел. Точнее - очередь. Она разрезала плавноплывущую полоску, по которой время переходило от ночи к утру и становилось днем. Темп дня выплеснул за края ритм утра и завладел пространством.
 
Он понял, что наверху начался бой.
 
Она сидела, напряженносжавшись, переводя взгляд от пустоты над ямой - к нему. Он стоял, подняв лицо вверх и прислушивался. Он слушал нарастание боя. Эти звуки были хорошо знакомы ему. По ним он мог приблизительно определить ход того, что происходило на знакомой ему местности.
 
Она задержала взгляд на его фигуре. Он был среднего роста. Прямая осанка и непринужденные, слегка разведенные назад плечи говорили о решительности и порядке внутреннего его устроения. Внешне он напоминал бездомного, бродягу. Такого можно встретить во всех больших, да теперь уже и не только , городах. Борода, опухшее лицо, сломанный нос, синяки, оборванная и грязная камуфляжная форма.
 
Какое чувство вызывал его вид вцелом? Какое расположение?
Это было похоже на то, как если встречаешь спившегося  и опустившегося человека. И знаешь, что он - бывший интеллигент.  И сам опустил себя до такого состояния. И у него есть семья, которая нуждается в нем, а он их подвинул,  и весь свой интеллект и все свои способности тратит на поиски спиртного... И окончательно похож на бродягу. Грязный... Плохо пахнущий... И только по разговору с ним можно уловить, что в нем есть образованность, интеллигентность... Которая выглядит в нем как пародия. Эти чувства смешаны и непонятны, но всегда - неприятны. И в них - не сыскать жалости.
 
Что-то влетело сверху и тупо ударилось о землю рядом с его ногами. Мгновенно, то, что было вне ямы, перестало существовать.
 
Оба смотрели на гранату.
 
В его мыслях и чувствах была четкость. Рефлекс войны, всей силой опыта толкнул к нише. Вжавшись в нее, удар от гранаты проходил вскользь.  Но он не шевельнулся.
 
Взглянув в ее широко открытые глаза, он спокойно лег грудью на гранату.  И та спокойная ясность его сознания, которая, как ему казалось, была в нем лишь последние несколько дней, стала вдруг как-то светлее.   Как-будто рассеялось и расступилось то, что мешало до конца воспринимать жизнь и весь мир такими, какие они на самом деле.
 
Она увидела, как он лег на гранату и хотел сказать, но она услышала только "Закрой..." - и все остальное заглушил хриплый треск взрыва. Она закрыла глаза, вся вжавшись внутрь себя и обхватила голову руками.
 
В ушах плыл накативший шум еще и тогда, когда она сидела на каком-то ящике, уже вынутая из этой ямы. В ее сознании застрял образ. Она боялась думать о том, что произошло. Со стороны можно было подумать, что она в шоке.  В ступоре. Но это было не так. Она просто боялась думать.  Она просто сидела и слушала этот шум,  а веки, как весенние почки, набухали влагой.
 
Она услышала голос... Как-будто кто-то звал ее издалека. Потом темный силуэт появился перед ней.  Она подняла голову и увидела перед собой рослого парня.  В его рыжей бороде игралось лучами утреннее солнце. До невероятности круглую голову стягивала бандана цвета хаки. Веснушчатое лицо давно не строило иллюзий относительно загара. С него смотрели внимательные, светло-голубые глаза.
 
- Простите... - сказал он. И протянул ей руку. Этот жест означал то, что в его руке что-то было.
 
Она перевела взгляд в его разжатую ладонь.
 
- Вот. Возьмите.  - продолжал он, - это , наверное, ваше. В яме нашли. Берите-берите! - быстро проговорил он.
 
Она медленно протянула руку и взяла.
 
- Что это? - тихо и сдавленно спросила она, уставившись на свою ладонь.
 
- В яме нашли... - опять быстро проговорил он. Развернулся и стал удаляться от нее.
 
Она сжала кулак в кулаке и поднеся руки к груди, словно пытаясь их втиснуть туда, запрокинула голову назад, подняв лицо к небу. Ей казалось, будто Вселенная разодралась на две части. И это перешло в рыдание.
 
Рыжебородый развернулся обратно и, подбежав, начал ее успокаивать. Он обнял ее и начал раскачиваться в ритме ее плача, повторяя: ши-ши-ши... все хорошо будет... тихо... тихо... шиши-шиши... все хорошо....
 
 
 
5.
Это было уже не в первый раз. Молодым пленным солдатам предложили снять, для начала, нательные кресты. Твердый отказ - убивали сразу. Имеющих нерешительность и сомнения, перед смертью били. Предлагая выбор еще несколько раз.
 
После подобных моментов, он всегда был как-то опустошен. Какая-то бессмысленная пустота заполняла все его мысли, чувства, слова, дела. Все его существо. Всю природу - как внутри, так и вовне. Но это всегда было после...  А теперь он вспомнил тяжесть этой пустоты, тогда когда только увидел четверых пленников. И сразу обратил внимание на механичность, автономную независимость и отстраненность от своего сознания, в своих движениях.
 
Это был третий из четверых.
 
Одного увели обратно - он будет жить. Этот же - был очень спокоен. Они встретились взглядами. Пробила дрожь. Словно прокатила волна по всему телу. Такого не было давно. Взгляд того, кто знал, что непременно погибнет. Погибнет в чужом краю, на чужой войне, среди чужих, незнакомых ему людей. Знал, что его тело даже не закопают, а просто оставят валяться в лесу...
 
Это все было в его взгляде. Но было что-то еще. Он знал что-то, что не было ему чужим даже здесь.
Этот взгляд не просил пощады.... Он прощал. Тихо так... Без ехидства. Казалось, что он доверял тем, кто сейчас его убьет.
Давно уже приходила мысль, что все это похоже или напоминает то, как режут баранов, или каких-либо животных на жертву. Хотя их не поворачивали головами в сторону Каббы и не читали молитву... Но тех, кого резали, они наверняка молились.  Их прижимали к земле и, приподняв за волосы или лоб, перерезали горло.
 
Так было и с этим. Кроме его спокойствия и покорности. Но эта покорность исходила изнутри и относилась не к тем, кто перережет ему шею. А к чему? Это было не до конца ясно... И так выходило, из всего его состояния, что если понять это, то уже не будет той бездонной, липкой пустоты, которая распахнулась во всей полноте, когда сталдо ясно, что Этого даже не надо было держать. Его держали чисто символически. Как-то по-ритуальному, что-ли...
 
Закончив, все стали расходиться по своим делам и интересам. А он стоял над умирающим и смотрел, как удары сердца выталкивали порции крови через перерезанные вены... При последних конвульсиях тело сдвинулось и что-то блеснуло в луже крови Он окунул в теплую жижу тонкие и длинные пальцы... выловил ими привлекавший его предмет. И стал рассматривать его, держа на ладони.
 
Это был маленький, алюминиевый крестик.
 
Некоторое время он спокойно стоял, рассматривая символику на нем. Мыслей было множество. Потом он необычно вздохнул. Необычно для взрослого мужчины. Так вздыхают дети, уже выплакавшись и успокоившись. После, залез рукой в карман и вытянул оттуда кусок ткани. Протер крестик и убрал ткань обратно в карман. На душе было спокойно и просто. Холода пустоты не было.
Он взял два кончика от расплющенной от разреза веревки и завязал их за шеей. Потом стиснув пальцами крест - подергал, испытав узел на прочность. И затем спрятал крест под одежду. Поправил висевший на плече автомат и обернулся, намереваясь идти в лагерь.
 
В этот момент, недалеко от него, прозвучало протяжно : "Ээээээээ..."
Он резко повернулся в ту сторону. Он полагал, что все уже ушли. В нескольких метрах от него сидя на корточках и прищуря глаза, с ехидным взглядом находился человек, с которым вот уже несколько лет он воюет в одной упряжке, плечом к плечу. Они сцепились взглядами.
До разрешения ситуации хватило одного слова: "Сними!" - твердо и тихо произнес человек на корточках. Как бы прошипел...
 
Надевший крестик через несколько секунд, ничего не сказав, развернулся и пошел в сторону лагеря. Он старался не думать об оставшемся позади друге. Ему нравился запах леса. Где-то шумела в горном русле река. Подходя ближе к лагерю, он ощупал грудь. Глаза его стали светлыми. Он как-будто мимолетно улыбнулся им...
 
Поздно ночью, сидя на постели, сделанной из ящиков для боеприпасов, в свете керосиновой лампы, он рассматривал старые фотографии. Этих людей, которые смотрели с них, уже не было в живых никого. Несколько лет войны сожрали всех его родных. Он был один на этом свете.
 
Послышался шум. Несколько человек, один за другим, спустились спешно в землянку. Он убрал фотографии и поднялся на ноги. К нему приближались двое. Один смотрел на него открыто и немного дерзко, прямо в лицо. Другой держал вниманием его руки, и набедренный нож.
 
"Как хорошо, что я остался один на этой земле. Никто за меня не будет мстить. Не будет крови. Не будет расти горе..." - думал он в плавно текущей тишине.
"Как все же по-детски я думаю!" - улыбнулся он сам себе и перевел мысли на окружавших его людей. Они не были ему врагами даже теперь, когда так враждебно молчали.
 
- Ты знаешь, зачем мы пришли? - прервав тишину, спросил тот, кто смотрел ему в лицо.
 
- Да. - спокойно ответил он.
 
- И что скажешь? - продолжал тот же.
 
- Нет. - было также спокойно...
 
Его знали все как опытного воина. Первым сделал движение задававший вопросы. Второй обездвижил одну руку.
Потом были удары. Много ударов. Он потерял сознание уже потом... когда его волокли из землянки.
 
 
6.
Глубоко вздохнув, она поцеловала сына в лобик. Проведя широко расставленными пальцами по голове, взъерошила его русые волосы... Чуть отстранившись, держа сына за плечи, окинула его взглядом. В крещении он носил то же имя, что и отец. По паспорту, он имел одно из распространенных чеченских имен. И так к нему обращались чаще...
 
Она вытащила из рядом стоявшей сумки кусочек мела. И начертила по старому, обветренному и размытому дождями силуэту, ортодоксальный крест на могильном камне.
 
30.11. 2008 год.