История первой публикации А. П. Чехова

В марте 1880 года на страницах журнала "Стрекоза" появилось первое печатное произведение А.П.Чехова - "Письмо донского помещика Степана Владимировича N. к ученому соседу д-ру Фридриху". Оно опубликовано под псевдонимом  «….въ». Судя по всему,  юмореска  была написана  до 1880 года. По мнению специалистов,  к этому времени у Антона Чехова был уже серьезный литературный опыт – драма «Безотцовщина» и  водевили 1877-78 годов (С.,1,557-58).
В "Письме…" в полной мере проявился комический дар писателя, столь высоко ценимый читателями до сих пор. Историки литературы, сопоставив ранний "беззлобный" юмор Чехова с "серьезной" пьесой "Безотцовщина", сделали вывод: в прозе писатель начинался как "Антоша Чехонте", в драматургии - как "Антон Чехов"...
Так ли это? Миф о легковесности, пародийности дебютного чеховского произведения сложился еще в прошлом веке. Он опирался в большой мере на оценки ведущего критика-народника Н.М.Михайловского, который, глядя на Чехова "враждебным" взором, недоумевал по поводу незначительности коллизий, мелочности жизни и пошлости "объевшихся гусей", якобы наполнявших произведения раннего Чехова. Михайловский поначалу весьма сурово заклеймил беззаботное веселье Чехова "первой манеры", да и позднее с пристрастием встречал каждое новое произведение 1/.
Не последнюю роль сыграла и легенда о сугубо бытовой, семейной почве рассказа. М.П.Чехов, младший брат, свидетельствовал, что на домашних вечерах в Таганроге Антон любил представлять "захудалого профессора, читавшего лекцию", а форма "Письма" пародировала эпистолярные изыски старших представителей семейства - деда Егора Михайловича и отца  Павла Егоровича"2/. В литературе воспроизведены образцы стиля П.Е.Чехова, действительно весьма показательные: "Я вижу много молодых учеников, набравших в свою голову разных высокоумных идей <...> начали об себе много мечтать, что они  умнее  других..."3/.
"Создавая образ автора "Письма к ученому  соседу",- писала по этому поводу Н.А.Роскина, - Чехов, несомненно, имел в виду своего отца  - человека невежественного,  лишь внешне "уважающего науку", но внутренне приверженного косности и суевериям, самодура и  деспота в семейной жизни"4/.  О семейной пародии как подоплеке "Письма к ученому соседу" писал и  А.Дерман:  "глубоко волнующих тем или вопросов перед Чеховым в то время не стояло: иначе они непременно прорвались бы в первых же его вещах,  что обычно и наблюдается в произведениях начинающих писателей"5/.
Не думаю, что сегодня подобные утверждения могут вызвать сочувствие. Необыкновенное чадолюбие родителей отмечал сам Антон Павлович. Семья "самодура и деспота" оказалась питомником для целого соцветия талантов, украсивших отечественную культуру. Да и так уж ли были противопоставлены "Антоша Чехонте" и "Антон Чехов", как принято считать?
Несложно уяснить, что реальное содержание первого чеховского рассказа значительно шире остроумного зубоскальства над полуграмотными родителями. Если отвлечься от существа завиральных идей и открытий донского помещика,  то перед  взором читателя предстанет  образ  самоотверженного и пламенного поклонника науки.  Отношение к науке и ее плодам -  главная  тема рассказа. Высокий  пиетет науки и ее жрецов звучит буквально в каждой строчке:  "Наука в некотором роде  мать  наша  родная"; "ужасно я  предан  науке!" Семи-Булатов возвышается до полного отрицания низменной материи:  "Рубль сей парус  девятнадцатого столетия для меня не имеет никакой цены, наука его затмила у моих глаз...". Он преклоняется перед людьми ученого звания:  "Я пламенно люблю астрономов,  поэтов, метафизиков, приват-доцентов, химиков  и других жрецов науки". Более того,  Семи-Булатов  стремится  внести посильный вклад в науку, делая весьма полезные открытия,  а именно:  "кофей  для полнокровных людей вреден";  "собаки весной траву кушают,  подобно овцам".
С высот истинной учености сочинитель "Письма" выступает в защиту настоящей науки от "не весьма существенных идей". Что это за идеи?  Во-первых,  эволюционная теория происхождения  видов Дарвина. Во-вторых, предположения о возможности жизни на других планетах. В-третьих, научные данные о солнечных пятнах.
В полемике против "ученого соседа" Семи-Булатов пользуется изощренным приемом самоуничижения: он и "мелкий человечек", и "стрекоза жалкая", и "насекомое еле видное", и "дурман ядовитый", у которого и идеи-то "аляповатые", "дикообразные", и вместо головы - "нелепая головешка", и живет-то он в "жалких владениях", "руинах и развалинах". Однако за старательным растиранием собственной персоны в пыль кроется явная издевка над высокоумием ученых, дошедших до бредовых идей о происхождении человека от мартышек.
Юный Чехов мастерски выстроил партитуру саморазоблачения "защитника науки". Этому способствует прежде всего смехотворная аргументация Семи-Булатова: "если бы мы происходили от обезьян, то нас теперь водили бы по городам Цыганы на показ". Классический аргумент - "этого не может быть,  потому что не может быть никогда" - вошел в золотой фонд юмористики. Не последнюю  роль играют и оговорки. К примеру, Семи-Булатов добродушно советует соседу "по-профессорски" поколотить ключника, если тот не доставит письмо вовремя: "нечего с этим племенем церемониться" (C.,1, 11-15).
Итак, перед нами - не просто мастерски выполненная картина саморазоблачения малограмотного графомана, что было бы логично применительно к чеховскому папаше, если таковой действительно являлся объектом филиппик. Чеховское "Письмо к ученому соседу" - не что иное, как указание на общественно-опасное явление, суть которого заключается в попытках оболгать настоящую науку под видом разоблачения шарлатанства.  Чехов указывает на несомненную связь этого явления с психологией крепостничества, однако - в историческом аспекте - это явление шире. Ведь и генетика, и кибернетика в недавнем прошлом уничтожались как лженауки...
Сомнительно, чтобы сугубо семейная почва могла дать Чехову подобный материал. Следует внимательно просмотреть круг общения, круг чтения начинающего сочинителя, который с 16 до 18 лет фактически жил в Таганроге один, без семьи. А.П.Чудаков справедливо отметил, что эти годы - самые глухие и темные в биографии автора "Письма к ученому соседу" 6/. Возможно,  произошло  это не без ведома самого Чехова: в январе 1900 года он писал сестре Марии Павловне:"... как это хорошо, что  никому не известно, как я начинал писать" (П.,9,14).
Итак, круг чтения Чехова. Еще в 30-е годы С.Балухатый обратил внимание на хранящееся в фонде Ялтинского Дома-музея А.П.Чехова старинное (1825 года) письмо, которое как раз и могло послужить толчком к созданию стилистической пародии .
Письмо некоего Ивана Виноградова к "любезному Петру Федоровичу" действительно занимательно, но в случае с "донским помещиком" вряд ли было полезно Чехову. Это объяснение в сердечной дружбе по поводу предстоящего брака: "...сердце находит другое сердце, этот вздох сливается с другим вздохом, - и от сего прекрасного слияния образуется еще прекраснейшее здание счастья двух лиц"7/.
Нет возможности доказать, что письмо Виноградова Чехов держал в руках в юные годы. Интерес к эпистолярной стилистике наблюдался у него и позднее. В ялтинском музее писателя хранится том переписки Тургенева, изданный в 1884 году. Рукой Чехова здесь выделены колоритные пассажи автора "Отцов и детей". Не удержусь и приведу хотя бы один из них - уж очень он соответствует стилистике самого Чехова: "Анненков порхает десяти-пудовой бабочкой по Северной Италии - и запускает хобот своего наблюдения в цветки общественной жизни" 8/.
А.П.Чудаков очертил круг читательского интереса Чехова, который включал в себя русскую классику, библейскую и естественнонаучную литературу, "нескучные путешествия", "малую" юмористическую прессу. По его утверждению, Чехов не был знаком с толстыми журналами того времени - "Вестником Европы", "Русской мыслью",  "Отечественными записками".  "Отечественные записки" в 1878 году были изъяты из городской библиотеки, а из частных подписчиков  журнала  известен только протоиерей Ф.П. Покровский, который, по мнению исследователя, вряд ли давал читать его своим ученикам 9/.
Добавлю: мало что известно и о библиофильских интересах юного Чехова.  В зрелые годы он собрал обширную  библиотеку  и передал ее родному городу. С годами Чехов приобрел серьезные навыки библиографической работы:  в ялтинском музее писателя сохранилось более семисот карточек на книги,  заполненные рукой Чехова. Еще один пробел - отношение к такому  специфическому сорту чтения,  как брошюры. В  литературно-критическом процессе они были мало заметны, однако в общественной борьбе брошюры, в том числе и нелегальные, были в ходу. В личной библиотеке Чехова (Дом-музей писателя в Ялте),  сохранилась в качестве реликвии брошюра со знаменитым "Письмом Белинского к Гоголю".
В этой статье пойдет речь о брошюре, имеющей, на мой взгляд, самое  непосредственное отношение к первой публикации Чехова. Мне посчастливилось держать в руках небольшую книжечку с характерным названием: "Ответ  на  письмо  к ученым людям".  Указан автор - П.Цитович. Книжечка издана в Одессе в 1878 году 10/. Над оглавлением еще нетвердым, но уже узнаваемым почерком выведено: "Антон Чеховъ". Издание отмечено в известном описании чеховской библиотеки С.Балухатого, однако внимания  до  сих пор не привлекло. Хранится брошюра в фонде Таганрогского мемориального чеховского музея.
Перекличка названий брошюры и чеховского рассказа не может не насторожить. Фамилия П.Цитовича в чеховских письмах не упоминается, но встречается в небольшой юмореске "Контора объявлений Антоши Чехонте" (журнал "Зритель" за 1881 год). Контекст - сугубо негативный: сообщается о якобы продаваемой в магазине Суворина книге "Туда ему и дорога!". Ода иезуита Тараканчио и социума его Цитовича", а также о демонстрации в музее восковых фигур "Портрета иезуита Цитовича в монашеской одежде. Уста раскрыты, и правая рука внушительно поднята вверх". Под ним издевательская подпись: "Homo maximissimus" («величайший человек» - Г.Ш. С.,1,100-102).
Упоминается Цитович и в чеховском  «Календаре «Будильника» на 1882 год…». На 31 марта приходятся следующие события: «В сей день Эфиальт предал персам отечество, Мещерский впервые изобрел «Гражданина», Цитович научился писать…» (С.,1,155). Почему Цитовича столь нелестно величают здесь "иезуитом", понять несложно. В 1880-х годах Цитович являлся редактором ежедневной политической и литературной газеты "Берег",  издаваемой на казенный счет и рекламировавшей реакционную деятельность К.Победоносцева. В одной из юморесок Чехов отмечал, что от передовиц "Берега" юные девицы падают в обморок.
Действительный статский советник Петр Петрович Цитович, согласно статье в "Русской энциклопедии" С.Южакова, был личностью известной. Преподавал  право в  Харькове,  Новороссийске, Киеве, Петербурге. Состоял членом совета при министре финансов. Опубликовал ряд книг по гражданскому, торговому, наследственному праву. Прославился Цитович и благодаря скандальным нападкам на роман Чернышевского "Что делать?". Ни одно издание не решилось напечатать его пасквиль "Что делали  в  романе  "Что  делать?", и  он  вынужден  был  издать  его отдельной брошюрой в Одессе 11/.
Точно такая же история, судя по всему, произошла и с брошюрой, попавшей в руки молодого Чехова. Цитович ввязался в по¬лемику с демократическим журналом "Отечественные записки", который, по мнению действительного статского советника, "торгует отечественным старьем": проповедует ... идеи крепостничества! Брошюра пытается доказать несостоятельность позиций журнала по всем актуальным вопросам времени - материализму Бюхнера, теории Дарвина, общинному землевладению, женс-кому вопросу...
Увы, никаких следов пародирования брошюры в чеховском "Письме к ученому соседу" не обнаружилось! Поиск естественно привел  к публикациям  "Отечественных записок".  Именно  здесь за подписью  "Н.М."  /Н.К.Михайловский/ в трех номерах за 1878 год напечатан цикл статей под общим названием "Письма к ученым людям". Первое - "Письмо к профессору Цитовичу"...
Статьи Н.Михайловского, столь созвучные по названию первому чеховскому рассказу, оказались звеном в обширной полемике вокруг общинного землевладения. Обнаружилось, что именно Цитович явился застрельщиком ученого спора: стараясь опорочить идею общинного владения землей, Цитович попытался выставить оппонента, профессора Посникова, в роли безграмотного шарлатана. Делалось это, естественно, под маркой "защиты науки". Вслед за Цитовичем его единомышленники Герье и Чичерин опубликовали книгу "Русские дилетанты и общинное  землевладение", где "уличили" оппонентов в незнании курса начальной школы.
"Отечественные записки", естественно, встали на защиту народнических воззрений. Н.Михайловский показал, что за громкими криками о "защите науки" кроется социальный заказ сословия, давшего после 1861 года формальные  права  крестьянству, оставив его без земли. Нельзя сказать, что Михайловский был уж слишком ярым приверженцем общинного владения землей. По его концепции прогресса, русская крестьянская община представляла собой высший тип общественной организации, стоящей, однако, по сравнению с капитализмом, на более низкой ступени 12/. Но когда начали бить "своих", критик снарядов не пожалел.
Публицист избрал форму полемики и приемы разоблачения оппонентов, которые п р я м о указывают на источник иронической стилистики Антоши Чехонте. Стоит привести примеры. Прежде всего, автор  расписывается  в преклонении  перед наукой и ее жрецами. Он прикидывается "бедным человеком" , которому хотелось бы "собрать рассыпанную храмину" высоких идей оппонентов. Параллельно, на фоне мнимого самоуничижения, нагнетается волна иронического возвеличивания противника. К Цитовичу, "патентованному жрецу науки, раздающему ее великие и богатые милости одесскому юношеству", обращена следующая эскапада: "Охотно верю, что ваши подвиги в области науки не уступают <...> подвигам, которые совершает в лубочной сказке милорд Георг английский". "Почему, - с издевкой восклицает автор, - меч науки ржавеет в ваших ножнах?"
Столь же цветист набор комплиментов в адрес Чичерина и Герье: "глашатаи истины ...факелы просвещения, гордые одиночеством своего блеска во тьме русского дилетантизма".  Многим стилистическим находкам Михайловского позавидовал бы и чеховский Семи-Булатов. Чего стоят строки о подвигах Чичерина, который "истолок в ступе своего глубокомыслия пестом своего разумения Гегеля и Вико"13/.
Прием мнимого самоуничижения, маска "профана" были коронными приемами Михайловского-публициста.  Свой программный цикл критических статей,  как отмечено в био-библиографическом словаре "Русские писатели", он демонстративно назвал "Записками профана"14/. В "Письмах к ученым людям", однако, ему показалось мало иронической щелочи:  задействована и тяжелая артиллерия прямых  публицистических залпов. К примеру, статья Чичерина в "Сборнике государственных знаний" характеризуется как "нагота <...> невежества" господ профессоров, как "злобный пересол" их писаний, невольно отразивших главную мысль "господ, <...> сидящих на кисельных берегах  молочных рек Кирсановского уезда:  нельзя грабить помещиков!" 15/.
Мне представляется несомненным, что начинающий писатель, державший в личной библиотеке брошюру Цитовича, был в курсе ученой полемики конца семидесятых годов. Неизвестно, пользовался ли гимназист Чехов доверием протоиерея Покровского, но с "Отечественными записками" и статьями их ведущего критика он несомненно был знаком. Полемические приемы и сам дух статей Михайловского повлияли на стилистику и содержание "Письма к ученому соседу". В образе  Семи-Булатова слились патриархальная простота адептов крепостничества,  приверженность отжившим догмам, свойственные оппонентам Михайловского, с ироническим самоуничижением и сарказмом "Профана". Вероятно, только этим и можно объяснить странный каприз гимназиста Чехова изображать на домашних вечерах "захудалого профессора", хотя таковых в Таганроге отродясь не бывало.
Несомненно и то, что антикрепостнический пафос, вера в науку стали родовыми признаками мировоззрения и творчества Чехова. Характерный пример - восторженный отзыв о друге юности Василии Зембулатове: "Он <...> враг крепостничества - за одно это я его люблю!"(П.,1,59). Линия защиты науки от "фокусников", дилетантствующих "рашевичей", использующих "новейшие"  достижения науки  для обоснования  крепостнических замашек ("В  усадьбе"), проповедь научного подвига ("Пржевальский"), опора на знание для защиты природы ("Леший", "Дядя Ваня") берет начало от тех времен, когда юный Чехов вчитывался в страницы "Писем к ученым людям", разбираясь в хитросплетениях споров об истинной науке.
Вряд ли можно считать его собственное "Письмо к ученому соседу" попыткой занять место в этой полемике. Скорее здесь просматривается элемент подражательности маститому публицисту. Но более всего видна собственно-чеховская творческая ментальность. Начинающий писатель избежал искушения метать, подобно Михайловскому, публицистические громы и молнии, сосредоточившись на приемах иронического саморазоблачения персонажа, то есть, на собственно художественных задачах. В эпоху, когда народническая  критика  восхваляла  тип  писателя - обличителя, отсутствие у Чехова прямых авторских оценок воспринималось как проявление "общественной  индифферентности"  - не случайно тот же  Н.Михайловский вменил Чехову в вину  "холодную  кровь", то есть, безразличие к изображаемым картинам жизни. Можно предположить, что за враждебностью маститого критика к раннему Чехову крылся и личностный момент: литературные "ухватки" Семи-Булатова при желании легко прочитываются и как пародия на автора "Записок профана"... Любопытно, что вплоть до середины 90-х годов Михайловский так и не нашел ключа к пониманию  смысла чеховских произведений. К примеру, он дает толкование "Палаты N 6"- и тут же на вся¬кий случай оговаривается: "...я отнюдь не уверен, что такова именно мысль самого автора"/16.
"Письмо к ученому соседу" - первый приступ Чехова к теме, ставшей магистральной в его творчестве, и сделано это было настолько тонко, в такой своеобразной манере, что никому в голову не пришло искать здесь нечто большее, чем пародию на малограмотную родню. Но есть и другие ассоциации. "Портрет иезуита Цитови¬ча"... "Homo maximissimus"... Личность же Михайловского, кандидатуру которого сам Антон Павлович дважды выставлял в Академию наук, у Чехова освещена  двойным светом: "Он талантлив и умен, хотя и скучноват был в последнее время; заменить его <...> так же трудно, как заменить луну свечкой" /П.,2,333/.
Сноски:
Сочинения и письма   А.П.Чехова  публикуются по изданию:  ПССП  А.П.Чехова,  в 30 тт. М.:  Наука, 1974-83. Сноски  на  издание  даны в  тексте: С.-  сочинения,  П. – письма.
1. Бялый Г. Чехов и русский реализм. - Л.,1981. С.134,137,141.
2. Чехов М.П.Вокруг Чехова. Встречи и впечатления. Изд.4.
- М.,1954. С.92-93.
3. Чехов А.П. Рассказы. Юбилей. Со вступительной статьей и комментариями Э.А.Полоцкой. - М.,1985. С.357.
4. Роскина Н.А. Письма к Чехову его отца П.Е.Чехова.// Литературный музей А.П.Чехова. Сборник статей и материалов. Вып.4. - Ростовское книжное издательство. 1967. С.107.
5. Дерман А. Чехов. - М.: Гослитиздат, 1939. С.48.
6. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. Книга для учащихся. - М.,1987.
С.39.
7. Об этом см.: Шалюгин Геннадий. "Портрет иезуита Цитовича..."
// Дядя Ваня. Литературный альманах. - М.,1995,9. с.172.
8. Там же.
9.Чудаков А.П. Ук. соч. С.42-43.
10.Цитович П. Ответ на письмо к ученым людям. Изд.2, испр. - Одесса,
1878.
11.Русская энциклопедия. Под редакцией С.Н.Южакова. Т.19. - СПб.,1904.
С.746.
12.Бялый Г. Ук. соч. С.107.
13.Михайловский Н. Письма к ученым людям // Отечественные записки,
1878, N 6. С.272-76.; N 7. С.173-79.
14.Русские писатели. Био-библиографический словарь. В двух частях. Часть вторая. - М.,1990. С.43.
15.Михайловский Н. Ук. соч. // Отечественные записки. 1878, N 7. С.162-178.
16.Михайловский Н.К. Сочинения. Изд. "Русское богатство".ТТ.1-Y1. Т.Y1. -СПб.,1897. С.1046.