Паранойя, гл. 13 Больница

13. Больница

…глаза резало неприятным белым светом. Слишком ярким, слишком белым. Я несколько раз моргнул, чувствуя выступающую в уголках глаз влагу, и постепенно из белой пелены начали выступать очертания предметов. Во-первых, над головой – яркий свет исходил из этой, похожей на пчелиные соты, связки прожекторов. Застонав сквозь зубы, я отвернул голову, вызвав волну боли во всем теле. Справа от меня что-то менее белое… Ткань. Халат. Я чуть поднял глаза. Точно: угрюмый небритый мужик в мятом халате. Я в больнице, и в не самой лучшей, судя по всему. Перевел взгляд на начинающие проступать стены – потрескавшийся и, местами, совсем обвалившийся, бледно-голубой кафель. Раковина с капающей из крана водой. Столик с какими-то жуткого вида инструментами. Еще один тип в белом халате, точная копия первого. Повернул голову влево – тело снова отозвалось болью. Такие же столики, какие-то шкафчики, инструменты, баночки, колбочки, еще что-то… и острый, всепроникающий запах медицины.
-- Где я? – спросил я. Вернее, попытался, потому что горло пересохло, и вместо вопроса, получился только приглушенный сип. Сделав усилие, вызвавшее новую вспышку боли, на этот раз, в голове, я откашлялся и спросил снова: -- Где я?
Голос донесся откуда-то издалека и показался мне абсолютно чужим. Я прислушался, ожидая ответа, но санитары, или доктора, или кто это были еще, молчали. Потом один из них пробурчал что-то себе под нос, и откуда-то из-за не увиденной раньше перегородки, вышла женщина, разительно не похожая на этих двух. Опрятный, ярко-белый халатик, туго обтягивающий стройную фигурку, слишком коротенький… впрочем, нет, как раз в самый раз, чтобы игриво открывать кружевную полоску белых чулок при ходьбе. Светлые волосы собраны в «хвостик». На лице марлевая маска, в руках шприц, ничего хорошего не предвещающий. Она подошла ближе, и наклонилась, вглядываясь холодными серыми глазами мне в лицо. Кого-то она мне напоминает…
Верхние пуговицы халата были расстегнуты, и мне открылся заманчивый вид на ее весьма аппетитной формы и объема грудь под красным бюстгальтером. Просто оживший жаркий сон старшеклассника, самая популярная фантазия режиссеров немецких порно-фильмов. Слишком яркий, слишком нарочитый образ, вызвавший у меня не столько желание, сколько недобрые предчувствия…
-- Вы в больнице имени Святого Луки. – ласковым голосом проворковала она,  подтвердив тем самым мои худшие опасения. – Вы очень больны. Вам надо сделать операцию.
Она поднесла шприц к моей шее, и я рванулся изо всех сил, пытаясь если не встать, то, хотя бы, скатиться с койки. Не тут-то было, я был крепко притянут к ней широкими ремнями. Но от резкого движения, девушка отступила на шаг. Нахмурившись, она сказала:
-- Не сопротивляйтесь. Это для Вашего же блага.
-- Подождите, подождите! – прохрипел я, пытаясь выиграть время, -- просто объясните мне сначала, что происходит, чем я болен, и что это за операция такая.
Она подошла ближе, снова наклонилась. Все же, вид через расстегнутые пуговицы был очень уж привлекательным. Сложно было заставить себя смотреть ей в глаза. Она наклонилась еще ниже, прижавшись бедром к моей привязанной к кушетке руке. Белокурый локон свесился вниз, щекоча мне лицо.
-- Все в порядке, не бойтесь! – медовым голосом прошептала она, сверля меня взглядом. – Вы в безопасности. Но Вы не в себе. Вы сейчас не отвечаете за свои слова и поступки. Маленькая операция, и Вы снова будете здоровы.
Она провела пальчиком с ярко-красным ногтем мне по лицу, игриво погладила губу.
-- Вы просто уснете, а когда проснетесь… мы займемся чем-нибудь более интересным. – многозначительно добавила она, все таким же елейным голосом.
И тут я ее узнал. Это была Аня, та Аня, которую я видел в первом сне про больницу. Лицо, вернее, то, что не скрывала маска, было немного другим, и все же, я не сомневался, что это именно она. Если до этого все происходящее казалось мне не то сном, не то какой-то дикой театральной постановкой, то теперь это стало стремительно переходить в разряд ожившего кошмара.
-- Аня? – пытаясь убрать голову, как можно дальше, спросил я.
Она удивленно приподняла бровь, слегка отшатнувшись.
-- Откуда ты… Впрочем, неважно. Если не хочешь по-хорошему – будем по-плохому. – сказала она, отходя назад.
Аня кивнула санитару, и, мрачно улыбаясь, тот подошел ближе. В руках у него появился электрошок.
-- Уверен, что не хочешь по хорошему?
-- Да подожди ты! – крикнул я. Мне почти удалось высвободить правую руку из-под ремня, но надо было отвлечь их внимание и выиграть еще чуть-чуть времени.
-- Ну что еще?
-- Нужно ведь мое согласие, в конце-концов.
-- Это не обязательно. – ухмыльнувшись, ответил он. – Вы нездоровы психически, и живете в мире собственных иллюзий. Вашего согласия не требуется – вы все равно не дееспособны.
-- Тогда родственников! У меня же есть родственники! Мать живет в этом городе!
-- Нет, Вам только так кажется. – проворковала Аня. – Извините, но Ваша мать умерла несколько лет назад.
Они снова играли в «добрых докторов». Я знал, что они врут, а они знали, что я это знаю.
-- А как же я здесь оказался? – спросил я.
-- Вы всегда здесь были. – снова ответил санитар, и от этих слов по коже у меня пробежал быстро проникающий в самое сердце, холод. Он уже замолчал, а слова все еще звучали, отражаясь от стен, пола, белого потолка, искажаясь шкафами с препаратами и инструментами. «Вы всегда здесь были»… Что-то очень страшное крылось в этой фразе, что-то такое, что я изо всех сил старался не замечать, и во что я отчаянно пытался не верить.
Санитар медленно протянул к моей шее руку с электрошоком. Резкий рывок, изо всех сил, я услышал, как затрещали готовые порваться сухожилия.  На долю секунды мне показалось, что выбраться не удастся. Но запястье обожгло болью от срывающейся кожи, и пальцы сами сомкнулись на руке санитара. Я дернул ее влево, как раз навстречу вовремя среагировавшей и кинувшейся ко мне Ане. Разряд, и, обмякнув, она повалилась на пол. Не знаю, как мне это удалось, но, видимо, страх придал силы. Вывернув его руку, я прижал электрошок чуть повыше его плеча. Санитар начал оседать. Второй, вместо того, чтобы попытаться меня остановить, кинулся к висящему на стене телефону, и, наверное, эта его ошибка спасла меня. На ощупь, ломая ногти о незнакомые пряжки ремней, я освободился, и, едва не упав, спрыгнул с кушетки. Оставшийся санитар обернулся, бросил телефон, и по-волчьи оскалившись, подняв руки, пошел на меня. Перед глазами все расплывалось, и ноги едва держали. Пятясь, я оглянулся в поисках какого-нибудь оружия. Ничего похожего на него не было. Санитар приближался ко мне, я продолжал пятиться. Внезапно споткнувшись обо что-то мягкое, оказавшееся телом Ани, я начал заваливаться на спину, и, не дожидаясь моего приземления, санитар прыгнул на меня. Вместе мы повалились на пол, придавленный его весом и собственной слабостью, я едва мог шевелиться, а он обеими руками вцепился мне в горло.
Задыхаясь, левой рукой уперевшись ему в лицо, я пытался наносить удары правой, но сил было немного, и с каждой секундой, становилось все меньше. В глазах темнело, из горла вырывался нездоровый хрип, и я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание. Размахиваясь в очередной раз, я задел какой-то предмет на полу. Шприц! Все произошло почти мгновенно – пальцы левой руки нащупали глазницу и сильно надавили. Закричав, он откинул голову, но мое горло не отпустил. Правой рукой я ухватил шприц поудобнее, и с размаху всадил ему в шею, одновременно вдавливая поршень. Не знаю, как надо было пользоваться этим на самом деле, но длинная игла с легкостью вошла в горло на всю длину. Я уже не видел его и почти ничего не соображал от удушья, но почувствовал, как хватка на моем горле ослабла.
Какое-то время я просто лежал на холодном полу, приходя в себя. В глазах бегали «звездочки», кровь барабаном стучала в висках, а вся голова отдавалась колокольным звоном. Потом я скинул с себя в сторону слабо подергивающееся, но уже затихающее тело санитара, и с трудом прополз два шага, отделяющие меня от кушетки. Уцепившись за нее руками, до хруста сжав зубы, я подтянулся, едва не опрокинув ее, встал на ноги. Комната вращалась перед глазами, тело била мелкая дрожь. Шатаясь, я направился было к расплывающейся и казавшейся почти недостижимо далекой двери, потом, чуть подумав, вернулся. Со стоном наклонившись и едва не упав, я стащил с одного из санитаров халат и накинул на себя. Эта нехитрая, на первый взгляд, операция заняла у меня несколько минут. Потом я подошел к Ане и стянул с ее лица маску. Вглядывался несколько мгновений, но так и не смог понять, она это или нет. Вроде бы лицо знакомо, а вроде бы и нет. Пожав плечами, снова пошел к двери, чувствуя, что координация и твердость походки понемногу возвращаются.

Осторожно приоткрыв дверь, выглянув наружу и убедившись, что в коридоре пусто, я вышел из комнаты. Что-то не то было у меня с глазами: я никак не мог определить его длину, он то казался мне бесконечным, а то очень коротким – вроде как, стоит сделать шаг и вытянуть руку, как упрешься в дверь на том конце. Я встряхнул головой, от чего не слишком веселые, выкрашенные бледно-зеленой краской, стены на несколько мгновений поплыли перед моими глазами. Постепенно, все успокоилось. Коридор не был ни слишком длинным, ни слишком коротким. Я шагнул вперед, только сейчас сообразив, что остался босиком. Холодный липкий линолеум под ногами вызывал неприятно-брезгливые ощущения, хотелось поджать пальцы и не прикасаться к нему. По потолку через каждые несколько метров висели лампы дневного света, но они горели через одну, а последняя, над ярко-красной, как пожарная машина, дверью часто-часто мигала и издавала неприятное гудение.
Опираясь о стену, чтобы не упасть, я пошел вперед. Справа в стене была металлическая дверь, выкрашенная белой краской. Тяжелая и мрачная, даже на вид. На уровне глаз было маленькое окошко – толстое стекло, прикрытое с внутренней стороны металлической сеткой. Я подошел ближе и прислушался, но ничего не услышав, заглянул внутрь. Там, под ярким светом прожекторов, на точно такой же койке, как и я, лежал привязанный ремнями человек в зеленой пижаме. В точно такой же, как и я. А рядом с ним, глядя на что-то им одним различимое в изголовье кушетки, стояли двое мужчин. Халат одного из них был забрызган кровью, а в руках он держал маленькую циркулярную пилу. Почувствовав, как к горлу подкатился неприятный комок тошноты, стараясь ступать как можно тише, я отошел. Постоял, прислушиваясь какое-то время, но все было тихо. Похоже, что тот санитар, которому я вколол шприц, не успел никому ничего сообщить по  телефону. Это было хорошо. Я пошел дальше. Еще одна дверь, точь-в-точь, как предыдущая. Осторожно заглянул внутрь – обстановка такая же, только кушетка пуста и в комнате никого.
Путь до конца коридора занял у меня больше времени, нежели я рассчитывал, и отнял куда больше сил, чем можно было бы предположить. Дышать было тяжело, горло болело. Каждый поворот головы отдавался болью в шее, а каждый шаг – звоном в голове. Когда я подошел к красной двери, пот тонкими струйками стекал с волос на висках. Я вдохнул и выдохнул несколько раз, пытаясь унять колотящееся сердце. Если за ней охранник, будет очень непросто с ним справиться в таком состоянии. Если их двое, или больше – шансов вообще нет. Запахнув халат и затянув его поясом, стараясь придать лицу невозмутимое выражение – вдруг примут за своего, я повернул ручку и толкнул дверь. Она не поддалась. В первое мгновение, от испуга, что она заперта, меня бросило в жар. Пальцы задрожали, а противный голосок в голове протянул «ты останешься здесь навсегдааааа!». Снова встряхнув головой, я попытался успокоиться, и потянул дверь на себя. С негромким щелчком, она легко открылась на смазанных петлях, вызвав у меня вздох облегчения.
За дверью начиналась бетонная лестница куда-то наверх, похожая на тысячи других лестниц из подвалов или подземных гаражей любого другого здания. Отличие заключалось разве что только в том, что и здесь стены были выкрашены в пастельные бежевые тона, странно контрастирующие с темным бетоном ступеней. Рядом был еще лифт, но им воспользоваться я не решился. Из тесной кабины точно некуда бежать. Я отпустил дверь и с оглушительным металлическим лязгом, она захлопнулась. Обругав себя сквозь зубы за неосторожность, я начал медленно подниматься наверх.
По лестнице идти оказалось куда сложнее, чем по коридору, а бетон оказался еще холоднее линолеума. Цепляясь за перила, и тяжело дыша, ступенька за ступенькой, я поднимался вверх. Через пролет остановился на площадке, чтобы перевести дух. На двадцать ступенек ниже была красная железная дверь без табличек, на двадцать выше – тоже металлическая, но легкая на вид, ярко белая с большими стеклами, из тех, что сейчас ставят в современных поликлиниках и больницах. Она приносила ощущение благополучия и спокойствия, в отличие от нижней. Вздохнув, уже больше от жалости к самому себе, нежели от усталости, я стал подниматься дальше. Открыл дверь, и оказался в ярко освещенном коридоре. Все лампы горят исправно, пол застелен темно-зеленым ковролином, белые отштукатуренные стены отделаны деревянными панелями до высоты плеч. Коридор заканчивался метров через пятнадцать поворотом направо. Чисто, уютно и комфортно. Так, что происходящее внизу в подвале кажется дурным сном.
Около стены рядом стоял куллер с водой и пачкой пластиковых стаканчиков. Чувствуя себя заблудившимся в пустыне путником, наткнувшимся на оазис, я подошел к нему, и, с трудом сдерживая нетерпение, набрал стакан ледяной воды. Осушив его в несколько глотов, почувствовал облегчение. Боль в горле и звон в голове слегка поутихли. Следующий стакан я пил уже куда спокойнее, а третий – маленькими глотками, смакуя воду, как дорогое вино, чувствуя, как вместе с ней в меня вливаются силы.
Вдоль стен тянулись деревянные двери. Оглянувшись с благодарностью на источник живительной влаги, я подошел к одной из них, и осторожно приоткрыл. За ней оказалась еще одна, практически вся из толстого прозрачного пластика. За ней – маленькая светлая комнатка. Большое окно забрано шторами, на столике – букет слегка увядших цветов в вазе. На узкой кровати сидел человек в зеленой пижаме, уставившись на что-то перед собой. Я тихонько постучал костяшками пальцев по пластику, и он медленно повернул голову ко мне. Невидяще уставился то ли на меня, а то ли сквозь меня. Я помахал ему рукой, но человек так же медленно отвернулся и снова вернулся к созерцанию чего-то одному ему видимого. Входить мне не захотелось.
Следующая дверь, в которую я заглянул, была точной копией предыдущей. Точно такая же прозрачная пластиковая перегородка, такое же казенно-уютное убранство за ней. Такой же человек на койке. Только он лежал, уставившись в потолок, и на мой стук вообще никак не отреагировал.
Холодная вода немного взбодрила меня, и я шагал куда увереннее, уже не держась за стены и не спотыкаясь на каждом шагу. За поворотом коридор заканчивался двумя дверями справа и слева. Из-за левой слышались голоса, и мне не хотелось туда входить. На правой была табличка «ПИТ».
-- Пиво «ПИТ» и водку жрат – пробормотал я, открывая ее.
Снова коридор, только двери вдоль стен уже другие – они совершенно прозрачные и, почему-то я был уверен, не разбиваемые и трудно взламываемые. В освещение добавлялись тревожные оттенки от ввернутых зачем-то красных лампочек над дверями, и выглядел этот коридор уже вовсе не таким безмятежным, как предыдущий. Я подошел к одной из дверей, и заглянул внутрь. Стены и пол с какой-то мягкой и толстой на вид ярко-красной обивкой и никакой мебели. В центре комнаты стоял человек и внимательно смотрел на меня. На нем была длинная рубаха, с рукавами, стянутыми за спиной так, что он едва мог пошевелить скрещенными на груди руками. Заметив в пластике специальные отверстия для звукопередачи, и чувствуя себя немного глупо, я произнес:
-- Добрый вечер.
Не знаю, почему я был уверен, что сейчас вечер. Мысль о времени вообще только что пришла мне в голову. Сколько я здесь уже? И когда кто-нибудь хватится тех врачей внизу, и, соответственно, меня?
-- Добрый… -- проговорил человек мягким вкрадчивым голосом: -- вы один из экспериментаторов?
-- Один из… кого? – удивленно спросил я. Не думал, что он вообще ответит.
-- Ну, из этих… кто ставят на нас опыты. Или вы один из приемов эксперимента? – мягко, спокойно сказал он.
-- Я… не знаю. Я только что пришел в себя, и выбрался из палаты внизу. Где мы?
-- Вы сбежали? – строго нахмурившись, спросил человек.
-- Н-н-нет, – на всякий случай, соврал я, -- Я просто очнулся один в комнате на койке. Я звал кого-нибудь, но никто не приходил. Где мы?
-- Наверное, это тоже часть Эксперимента… -- пробормотал человек, -- тогда все правильно.
-- Так, где мы?
-- А Вы не знаете? Хм… Снова дилемма: Вам не объяснили. Может быть, это значит, что Вы не должны это знать. Но Вы пришли сюда, и может быть, Эксперимент требует, чтобы я Вам рассказал. Как Вы думаете?
-- Не знаю… -- растерялся я. Он как-то странно не гармонировал с комнатой, напоминающей помещение для буйно помешанных. Речь его выглядела разумной и интеллигентной, и только смирительная рубашка, не позволяла представить, что мы беседуем за чашечкой кофе.
-- Ну, наверное, это часть Эксперимента. И, если бы Они хотели, чтобы Вы не узнали об этом, мы бы не встретились. Поэтому, я расскажу Вам. Мы в космическом корабле. Нас забрали сюда жители с другой планеты, а может быть из другого времени. Или из параллельного мира, я не знаю.
Ощущение бреда усиливал его спокойный профессорский тон. Удивленно подняв бровь, я протянул:
-- Дааа?
-- Да. Может быть, это звучит странно, но я точно знаю, что это так. Они стараются выглядеть точь-в-точь, как люди, но однажды, я увидел их истинный облик. Поэтому, я и оказался здесь – ведь это нарушало Эксперимент.
Я скептически улыбнулся. В психушку, в подвалах которой ставят жуткие опыты на людях маньяки-ученые, я мог поверить. Но в то что нас с ним похитили пришельцы и забрали на свой космический корабль, верилось уже с трудом.
-- Да? И какие же они, на самом деле?
Человек внимательно посмотрел на меня. Он сделал руками какое-то движение, и мне показалось, что он хотел поправить не существующие очки на носу, забыв о том, что связан. Прищурившись, но медленно проговорил, делая ударение на каждое слово:
-- Они не пятипалые.
Я вздрогнул, дыхание на миг перехватило. Эту фразу я уже слышал в своем сне. Почему он сказал именно ее? Если бы он начал заливать про маленьких зеленых человечков – я бы не поверил ни на йоту. Про разумных осьминогов, гигантский ящериц – тем более. Все что угодно, но только не эту фразу и не таким голосом. Я встряхнул головой, с удивлением обнаружив, что он продолжал говорить:
-- …ные. Невысокие, какие-то сгорбленные, с темной серо-синей кожей. Но я всего несколько секунд их видел, а потом меня отключили, и я оказался здесь.
-- Вы не знаете, как открыть эту дверь? – спросил я.
Человек в ужасе отступил на шаг, вскрикнув:
-- Зачем?! Вы хотите нарушить Эксперимент?!
-- Я хочу Вас освободить.
-- Нет-нет, не нужно! Эксперимент закончится, и мы все вернемся домой.
-- Вы уверены в этом? – спросил я.
-- Абсолютно!
Помолчав, я спросил:
-- А кем Вы были… ну, до того, как сюда попали?
-- Профессором социологии. Преподавал в институте, а что?
-- Почему Вы уверены, что нас выпустят?
-- Ну, это же естественно! Эксперимент закончится, и мы станем не нужны. Нас вернут обратно. Может быть даже, сотрут память об этом времени.
Я покачал головой:
-- Вы знаете, что делают с лабораторными крысами после Эксперимента, профессор? – устало спросил я.
-- Нет-нет, это невозможно! – с жаром воскликнул он, -- цивилизация, достигшая такого уровня должна быть гуманной. Ну, или хотя бы логичной. Им незачем убивать нас, и они нас отпустят.
Я вздохнул:
-- И Вас все устраивает?
-- Это неважно. Я не знаю, в чем заключается Эксперимент, и, следовательно, не могу ни помочь, ни помешать ему.
-- Последний раз предлагаю: помочь Вам выбраться?
-- Нет! – упрямо сжав губы, твердо ответил он.
-- Тогда… Счастливо и удачи.
-- До встречи! – тихо сказал профессор.
Я потерял и так уже достаточно времени, поэтому, быстро пошел дальше по коридору, раздумывая о том, кто из нас более сумасшедший, он или я. Но около следующей двери не удержался, и заглянул внутрь: такие же мягкие красные стены и пол, а на нем сидел крепкий, коротко-стриженный крепкого телосложения мужчина, тоже в смирительной рубашке. Раскачиваясь вперед-назад, он что-то бормотал себе под нос. Я окликнул его через дверь и он посмотрел на меня. Где-то я уже видел это широкое лицо, нос с горбинкой от переломов, цепкие карие глаза… «Водитель из «чероки»!» -- осенило меня.
-- Ты?! – пробормотал я в удивлении.
-- Нет! – хрипло засмеявшись страшным безумным смехом, ответил он.
-- Что ты здесь делаешь?
-- Я всегда здесь был. – продолжая хохотать, сказал он.
Я замешкался, не зная, что ему ответить или спросить еще. Внезапно, он прекратил смеяться, резким движением вскочил на ноги и одним прыжком преодолел расстояние до прозрачной двери. Вздрогнув, я невольно отшатнулся, а он пристально посмотрел мне в глаза. Заметив, что из уголка рта у него свисает струйка вязкой слюны, я слегка сморщился, а он вдруг резко ударил головой в перегородку. По коридору разнесся глухой звук удара о пластик. Бывший водитель джипа захохотал, и ударил еще раз. Я попятился, и он ударил еще раз, продолжая хохотать. На стекле осталась размазанная полоска крови. По спине у меня пробежала стайка мурашек страха и отвращения. Меня передернуло, и я отошел от двери, а он продолжал биться в нее головой. Я пошел прочь, не оглядываясь, слыша за собой глухие удары, перемежающиеся хохотом. Мне пришло в голову, что нелогично было бы делать комнату с мягким полом и обивкой, и оставлять в ней твердую дверь, о которую можно при определенном энтузиазме и упорстве разбить себе голову. Если только это, конечно, не часть Эксперимента, и если только… Точно – за спиной послышались голоса, топот, и поспешно преодолев последние метры коридора, я нырнул за деревянную дверь в конце. 

Я очутился в странной комнате. В первые мгновения, мозг отказывался верить тому, что видели глаза: я стоял на стене. Напротив меня, была другая стена, слева белый наштукатуренный потолок, справа – покрытый ламинатом пол. Я встряхнул головой, пытаясь убедить себя, что это оптическая иллюзия, но вестибулярный аппарат мне не поверил. Сделав шаг, я покачнулся, и едва не упал на пол… То есть, на правую стену. Очень хотелось ухватиться за что-нибудь руками, все рефлексы подсказывали, что нельзя так обманывать притяжение земли, вот-вот, оно опомнится, и я рухну на пол. Я крепко сжал зубы и стал внимательно осматривать комнату, пытаясь привыкнуть к необычным ощущениям человека-мухи. Здесь было сделано все, чтобы создать наиболее полную иллюзию: на «потолке» слева под прямым углом торчала люстра, на «полу» вдоль стен была расставлена мебель, маленький столик, пара кресел, книжная полка. Наверное, человек с проблемами в психике окончательно бы свихнулся здесь. Но меня это не касалось – по стене, так по стене, какая разница, я прошел через всю комнату. Неуверенными были только первые несколько шагов, потом я пошел более твердо. В стене передо мной была едва заметная замаскированная дверь. Хмыкнув, я толкнул ее от себя, и она, на удивление легко, открылась в темноту. Пожав плечами, я шагнул вперед.
Первое ощущение говорило о том, что я оказался в космосе. Вокруг меня была звенящая пустота, мириады медленно вращающихся звезд… Нет, не звезд – просто светящихся белых лампочек, встроенных во вращающиеся стены. Но чертовски сбивающих с толку. Я вытянул руку и прикоснулся к мягкому бархату обивки стены. Она двигалась под моими пальцами, подтверждая, что это не вселенная вокруг меня вращается – всего лишь стена. «Парк аттракционов, вашу мать…» -- пробормотал я, шагая по черной пустоте. Через несколько шагов, я уперся в мягкую стену и наугад толкнул ее от себя. Снова открылась дверь, но на этот раз, я не спешил выходить, осматриваясь и готовясь к тому, что могло меня ждать там.
Эта комната была плохо освещена, и в ней не было пола. Тускло освещенные стены уходили вниз на недостижимую взглядом глубину, и я ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть. Я долго всматривался вниз. Что-то казалось мне странным… Если это действительно комната без пола – зачем же в дальней стене дверь? Да и вообще, кому нужна такая комната? Она слишком широкая, чтобы сбрасывать трупы отработанных объектов Эксперимента, к тому же, есть куда более удобные способы. Это же напоминало дешевый голливудский фильм. Осторожно, на всякий случай, держась рукой за ручку двери, я присел на корточки, и потрогал рукой там, где должен был бы быть пол. Он был. Бездна под ногами была либо прикрыта прозрачной поверхностью, либо вообще являлась хитрой оптической иллюзией. Хмыкнув, я, все-таки, вытащил пояс из халата, и, скомкав, швырнул его в центр комнаты. Он развернулся в воздухе и белой ленточкой упал на пол, дико смотрясь на фоне зияющей под ним пустоты. Рефлекторно осторожно ступая, ожидая, что каждый следующий шаг приведет к долгому полету вниз, я пошел вперед. По пути подняв пояс, и стараясь не задерживаться, дошел до двери и нырнул в нее.
Следующая комната удивляла своей обыкновенностью. На фоне предыдущих, по крайней мере. Здесь было странное освещение – свет падал из яркой лампы точно над центром комнаты. Под лампой стояло что-то вроде стола. Свет здесь был столь ярким, что едва не резал глаза, в то время как стены, покрытые декоративными панелями «под камень»  терялись в полумраке. Ожидая какого-нибудь нового подвоха, я протопал к центру комнаты. То, что я принял за странного вида стол, оказалось широким установленным на четырех ножках ящиком. Сверху его закрывал лист прозрачного пластика, а внутри было множество деревянных стенок, перегородок, даже что-то вроде дорожек, мостиков. Судя по отверстиям в пластике, эти перегородки можно было перемещать, меняя рисунок лабиринта – а в том, что это был именно лабиринт, из тех по которым в фильмах бегают крысы за кусочком сыра, я не сомневался. Сейчас он был пуст. Вообще, он больше походил на музейный экспонат, нежели на действительно использующийся научный инструмент – в комнате больше не было никакой мебели, никаких приборов или там клеток с крысами, не было даже стола, на котором можно было бы делать записи, не было даже стула, на котором можно было бы сидеть.
Мои догадки подтвердились, когда, вдоволь насмотревшись на лабиринт, я пошел вдоль стен, разглядывая висящие на них картины. Все они были выполнены не то углем, не то черным карандашом – я не очень разбираюсь в живописи, к тому же, освещение не способствовало определению художественной школы или техники. Зато оно прекрасно способствовало пугающе-мрачному впечатлению от этих картин.
На первой, в необычной перспективе был изображен человек, молодой еще мужчина, бредущий с факелом в руках  вдоль каменной стены. Лицо мужчины измождено и покрыто царапинами, подбородок и щеки заросли неопрятной щетиной, в глубоко запавших затравленных глазах застыла усталость и страх. Он оглядывается через плечо на что-то, и вся фигура его выражает готовность бежать без оглядки, от чего-то невидимого, от чего-то, что прячется там, за границей картины. Но перспектива дает нам возможность разглядеть, что стена, вдоль которой он бредет – лишь одна из десятка, а может и сотни стен, пересекающихся друг с другом, образующих широкие и узкие проходы, тупики и клетки. Этого уже было достаточно, чтобы вызвать у меня неприятные ассоциации в голове и холодок вдоль спины, но, присмотревшись внимательнее, я разглядел еще кое-что. В темноте, где-то далеко за всеми этими стенками, и, будто бы над всем лабиринтом, едва различимо вырисовывались огромные крысиные морды. Причем, они становились четче и виднее, если отвести глаза чуть в сторону и смотреть на них боковым зрением. Тогда, казалось, что их усы едва заметно шевелятся, а внимательные глаза наблюдают с холодным интересом не только за человечком на картине, но и за тобой. Не знаю, сколько я простоял, прикованный взглядом к этой картине – меня вырвала из цепких лап гипноза капелька пота, сорвавшаяся с брови и попавшая в глаз.
Встряхнув головой, и пытаясь прогнать мурашки, я подошел к следующей картине.
Хотя, я еще не разу не видел ее вживую снаружи – только во сне, я без труда узнал больницу им. Святого луки. Ракурс тоже был знакомый – из леса, аккурат между двух сосенок. Как раз, между которых я пытался выйти в последнем своем сне. Перед забором, перед уходящей вверх громадой больницы, глядя, на играющие с разумом кресты, задрав голову, застыл человек. Он не замечал ни снега, падающего ему на лицо, ни ледяного пронизывающего ветра, ни теней подбирающихся к нему сзади – не отрываясь, он смотрел на кресты. Он не замечал даже, как таящий на коже снег холодными струйками стекал за воротник пиджака из тонкой кожи – я знал это точно, потому что даже со спины в этом человеке на картине я без труда узнал себя. Это я стоял так в своем сне перед больницей, зачарованно глядя на вращающиеся кресты, не обращая  внимания на холод, снег и угрожающие взгляды в спину.
-- Они уже здесь! – прошептал я человеку на картине, -- они не пятипалые.
Если бы он сейчас оглянулся на меня, или бросился бежать, или хотя бы вздрогнул – я бы не удивился. Испугался – да, до жути бы испугался, но не удивился. Эта картина была уже за гранью моего понимания, потому что я был уверен, что на ней изображен именно я, и момент взят именно из моего сна, но как такое возможно я не мог себе даже представить. Но, разумеется, человек на картине не пошевелился, и, утирая холодный пот со лба, я подошел к следующей.
Это была альтернативная вариация на тему «гамильтоновского крысолова» -- колонна людей, устало топала по освещенной полной луной лесной дорожке за гигантской крысой. Крыса шла на задних лапах, держа в передних флейту, и морда ее и фигура выражали крайнюю степень удовлетворение успешно выполняемой работой. Любопытно, что люди в колонне не выглядели загипнотизированными, подобно крысам в оригинальной сказке – судя по лицам и позам, они о чем-то переговаривались друг с другом, кто-то из них даже улыбался. Один из стариков впереди, подняв указательный палец, что-то объяснял молодому человеку рядом, явно поучая его и рассказывая правду жизни. За ними мамаша тащила за руку маленького ребенка. На лице ребенка застыло выражение ужаса и отвращения, но лицо его родительницы было типичным лицом слишком серьезно подходящей к процессу воспитания мамы, объясняющей, что в школу идти надо, несмотря на болезнь, переутомление и контрольную по физике. За ними, взявшись за руки, весело шагала молодая парочка – парень с девушкой, одинаково преданными глазами глядя на крысу впереди них. Они явно шли в светлое будущее. Молодой человек за ними отстраненно глядел в лес. На лице застыла скука и желание сбежать отсюда при первой возможности. Но, судя по подозрению, сквозящему в глазах смотрящего ему в спину неприметного, невысокого и начинающего лысеть мужичка с военной выправкой, его уже «взяли на карандаш». Лица остальных постепенно стирались, утрачивали яркость эмоций и красок, пока не превращались в размытую безликую массу бредущих людей. А в лесу, застывшие среди деревьев угадывались внимательно наблюдающие за процессией холодными нечеловеческими глазами серые бесформенные тени.
Не знаю, может быть, виной тому мое общее состояние, атмосфера этой больницы, пережитое внизу, увиденное в других комнатах и скудное освещение, но картины выглядели живыми, и, художник был, бесспорно, талантлив. Вся эта комната словно намекала, да нет, прямо говорила о неком скрытом смысле происходящего. Но… я не мог до конца уловить мысль. Лабиринт. Крысы, наблюдающие за людьми в лабиринте, крысы, ведущие людей к светлому будущему. Люди, бредущие за крысой. И кто-то еще, те самые они, внимательно наблюдающие и за теми и за другими. Что это значит? Все-таки эксперимент? Тогда чей? Картины не дали ответа, они лишь подвели к какой-то грани, к ощущению, что я вот-вот пойму все, что мозаика сложится, кусочки паззла войдут в предназначенные пазы, и я увижу всю картину целиком. И пойму, что со мной происходит.
Я немного постоял в центре комнаты, переводя взгляд с одной картины на другую, ожидая прозрения. Ничего. «Видимо, ты дурак…» -- пробормотал я сам себе и, вздохнув, пошел дальше.
Еще одна комнатка, метров десять на десять. Большое окно, под ним мягкий диванчик, рядом кофейный столик, телевизор в углу, холодильник – все удобства. Три двери, из одной я вышел, еще одна направо, еще одна налево. На левой висела табличка «WC», и, справедливо предположив, что это туалет, я зашел внутрь. Две раковины, над ними – зеркало во всю стену, напротив – деревянная перегородка с двумя легкими дверцами. Обычный туалет, в общем. Открыв кран, я умылся холодной водой и посмотрел на свое отражение. Видок у меня был не самый лучший: на бледном лице трехдневная щетина, запавшие глаза с темными кругами под ними, шея и горло все сплошь в красных ссадинах и царапинах. Через несколько часов они станут трупно-фиолетовыми, и будет еще страшнее. Машинально я поднял правую руку и потрогал самую крупную царапину.
Волосы на голове у меня зашевелились, хотя минуту назад, мне казалось, что запас страха уже исчерпан и осталась только усталость. Но сейчас я вздрогнул, едва не клацнув зубами: мое отражение тоже подняло… правую руку! И, мне показалось, что с небольшой паузой, словно раздумывая, повторять, или нет. Я поднял вверх левую руку. Отражение тоже подняло левую руку, то есть, совсем не ту, что должно поднимать нормальное отражение в нормальных зеркалах. И снова эта маленькая пауза, словно он раздумывал. Вообще, картинка в зеркале менялась с небольшим отставанием от моих действий, чуть медленнее, чем двигался я. От этого кровь застывала в жилах, и я бы не удивился, если бы сейчас мое отражение что-то мне сказало. Осторожно приблизившись на шаг, медленно-медленно я потянул руку к зеркалу.
-- Забавно, правда? – раздался веселый голос за моей спиной, заставивший меня отпрыгнуть в сторону. Около открытой двери кабинки стоял невысокий мужичок в белом халате, накинутом поверх черной рубашки с джинсами, и застегивал молнию. Увидев отметины у меня на шее и переведя взгляд на зеленую пижаму под халатом, он озабоченно нахмурился:
-- А Вы, собственно, кто?
Самостоятельно угадав ответ на свой вопрос, он испуганно попятился, и открыл рот, чтобы закричать, но тут я вышел из оцепенения. Страх выплескивает в кровь адреналин, и ему нужен выход. Прыгнув к нему, я изо всех сил ударил его в живот, и он отлетел назад, ударившись спиной о стену. С всхлипом втягивая воздух, он согнулся, и осел на пол. Я подскочил ближе, и ухватил его за горло обеими руками, также как чуть меньше часа назад, вцепился в мое горло санитар.
-- Н-н-не надо! – задыхаясь, прошептал он. Широко раскрытыми глазами, он смотрел на меня, пытался вжаться в стену и стать как можно незаметнее.
-- Кто ты?
-- В…в..врач. Доктор. Кирилл Плюхин.
-- Что ты здесь делаешь?
-- Р…р-р..работаю! – он закашлялся.
Железная логика! Я задумался над следующим вопросом, и он прохрипел:
 -- Т…Ты уд… удушишь меня сейчас!
Я чуть ослабил хватку и спросил:
-- Что это за место?
-- Больница имени Святого Луки. – удивленно ответил он.
Ну, по крайней мере, не космический корабль. На всякий случай, я взглянул на его руки: по пять пальцев на каждой. Все в порядке, просто я в психушке, а профессор социологии – один из ее постоянных клиентов.
-- Как я здесь оказался?
-- Понятия не имею! – голос доктора стал чуть увереннее, похоже, первый шок проходил. Ну уж нет.  Мне надоели вопросы, мне надоел страх, мне надоело постоянное непонимание и сомнения, я устал от этого, и хотел получить хоть немного ответов. Он продолжил:
-- Вам надо вернуться в палату! Мы ведь хотим Вам помочь вылечиться, и вернуться к нормальной жизни. Зачем Вы все осложняете? Вернитесь обратно, и Ваш доктор все Вам объяснит!
Я медленно покачал головой и кивнул в сторону двери:
-- Что за дверьми в той комнате?
-- Я ничего не скажу, пока вы не вернетесь к себе в палату! – гордо вскинув голову, самоотверженно проговорил доктор.
Накопившаяся за последние дни злость, обиды, страх, разочарования, наконец-то нашли выход. Хватит, мне надоело, что моей жизнью, моим сознанием вертят, как хотят. Он один из них, и он мне ответит за все, за Ольгу, за Арчи, за Аню, и даже за продуктовую палатку. Почувствовав, как по телу пробежала электрическая волна ярости, затуманивая разум, но усиливая тело, я размахнулся, и ударил его кулаком в лицо. Его голова откинулась, он затылком он ударился о кафель стены, из носа и разбитой губы потянулись струйки крови. Испытывая болезненное наслаждение от того, что, наконец-то я могу хоть что-то делать с ними, а не только они со мной, я замахнулся снова.
-- Н-н-не надо, не надо! – заикаясь, воскликнул он. С некоторым сожалением, я остановился.
-- Так что там?
-- Это комната отдыха. Комнаты психической нагрузки с одной стороны и комната врачей с другой.
-- Комнаты нагрузки – это те, с потолком вдоль стен, без пола и так далее?
Шмыгнув носом и утерев кровь, он кивнул.
-- Сколько человек в комнате врачей?
-- Н… никого… н… ночь же! –  в ужасе от собственной откровенности проворил он.
Мрачно ухмыльнувшись, я спросил:
-- А за ней?
-- Коридор с палатами, пульт охраны, пост старшей сестры.
-- Как отсюда выбраться?
-- Вам не удастся! – быстро проговорил он: -- Вы должны вернуться к себе в палату!
Я снова ударил его с размаху по лицу. И еще раз. Он всхлипнул, но покачал головой, показывая, что не собирается говорить. Заметив торчащую из его кармана ручку, я взял ее и снял колпачок. Отличная перьевая ручка. Преодолевая отвращение к самому себе и холодок в груди – все же, это уже слишком, я прижал его коленом к стене, крепко ухватил одной рукой за волосы, а другой поднес перо к его глазу.
-- А если я тебе глаз выколю?
Похоже, мне удалось сказать это достаточно уверенно и искренне. А может быть, он просто заранее ожидал подобного от своих пациентов.
-- Не надо! – побледнев, прошептал он: -- Я объясню.
-- Быстрее! – поторопил я его, все еще держа перо около его глаза.
Громко сглотнув, он продолжил, косясь взглядом на ручку:
-- В начале коридора, сразу за дверью пост охранника. Если пройдешь мимо – дальше по коридору, в последнюю правую дверь. Это пост старшей сестры. Там сидит ночная дежурная и еще один охранник. За ним еще коридор поворачиваешь налево, выходишь через двойные двери, попадаешь в зону посетителей. Там еще один пост охраны, как минимум два человека, и караульное помещение. Пройдешь прямо – попадешь в холл. Там центральный выход на улицу. Но ты не пройдешь! – с мрачным удовлетворением добавил он.
Мне и самому так показалось. Слишком сложно, слишком много охраны. Вздохнув, я задал еще один интересовавший меня вопрос:
-- Что там внизу, за красной дверью?
Он вздрогнул, и побледнел еще больше.
-- Т…т…Ты оттуда?
-- Что там? – повторил я.
-- Я н-н-незнаю. Нам говорили никогда туда не заходить. Я не знаю что там.
Я снова вздохнул. Не знаю, правду ли он говорил, но я чувствовал, что мне надо поторопиться, если я собираюсь суметь отсюда выбраться.
-- Ладно. Спасибо. – я размахнулся и ударил его точно в подбородок. Не знаю, что при этом чувствуют профессиональные боксеры, а мою руку обожгло болью. Его глаза закрылись, и он обмяк.