Из жизни ракетоносцев

 
      
   Чудо - остров.
      
      Привычка, знаете ли, у ракетоносцев была такая, - как потеплеет, так они сразу сбивались в стаи, и улетали на Сахалин. Надолго, на 4-5 месяцев. На острове, у населенного пункта Леонидово, японцы построили аэродром. Хороший аэродром, крепкий такой, долговечный. А русские построили около этого аэродрома бараки, плохие такие бараки, деревянные, с комнатами на 8 человек. Вот в этих бараках мы и жили. Условия были плохие, но жили весело. И неплохо там жили, и летали, и служили. И много чего можно об этом рассказать. Вот я и расскажу.
      
   Мы прилетели.
      Сегодня предполетная подготовка начинается на час раньше. Потому, что посадка планируется на Сахалине. А это значит, что мы тащим с собой, а вернее на себе, все то, что поможет выжить на этом острове. И в первую очередь водку, так как перелет надо отметить, и никто ждать не будет, пока гонцы сгоняют в поселок. И еще тащим закуску, в виде домашних солений и варений, потому, что филиал летно-технической столовой будет долго налаживать работу, и с закусью будет первое время напряженка. Вот все собрано, запихнуто в несчастный Ту-16, что не поместилось, пойдет на транспортном борту.
      Командир осматривает экипаж. Состояние средней тяжести, вчера все прощались с родными и близкими, но доктор сегодня на многое закрывает глаза, ведь ему жить вместе с нами. Залазим в самолет, вместе с экипажем лезут техники, это запрещено, но всегда так делается. "Самолет готов к полету, дверь закрыта на засов". Поехали, то есть взлетаем. Сейчас сгоняем на полигон, выполним тактический пуск ракет, потом бомбометание, посадка на Сахалине. Все идет по плану, но как-то вяло, сказываются проводы. Только после того, как командир пожаловался, что самолет летит "коряво", замечаю, что "балку" после тактического пуска в брюхо не убрал. На справедливый упрек командира я замечаю, что у него у самого лампочка горит, мог бы глаза протереть, и мне подсказать. Вот так, тихо переругиваясь, мы приближаемся к аэродрому посадки. Собрались, встрепенулись, сели, покатились, зарулили, остановились. Вылезли, собрали шмотки, пошли обживать комнаты. Через 2 часа полковое построение.
      Построение. Командиры эскадрилий посчитали людей, доложили командиру полка об отставших и опоздавших. Командир полка довел, что мы прилетели не на "остров Свободы", что завтра прилетит командующий, провел краткий инструктаж, просил много не пить, предупредил, что лично обойдет все бараки с проверкой. Но все это знакомо до слез, и впечатляет только новобранцев. Из строя раздаются возгласы о том, что мы все знаем, не подведем, пора, мол, за стол. Ну, пора, так пора, сказал командир, и распустил строй.
      Прошло несколько не тихих часов. Пробежал по комнатам командир эскадрильи, предупредил, что командир полка пришел к нам в барак. Где-то с полчаса командир эскадрильи будет показывать, как он лично устроился, то есть выпьют они водки, а потом пройдут по бараку. Это не страшно, но порядок надо навести, тех, кто не может сидеть, уложить, остальным поменьше разговаривать. Мы согласно кивали. Рядом со мной сидел "тотальник" Боб, он боролся с организмом. Что-то из него вылазило, а он это "что-то" упорно в себя запихивал. Я посоветовал Бобу организм не мучить, а сходить в домик на окраине поселочка, там есть такие кругленькие отверстия, куда можно выкинуть ненужные организму ингредиенты. Говорить Бобу было трудно, он промолчал, но борьбу продолжил. Открылась дверь в комнату, на пороге стоял командир полка. Выглядел он очень импозантно. Для того чтобы его в потемках узнавали и не затоптали, командир надел дефицитный в то время белый (южный) "комбез". Мы вяло привстали, командир махнул рукой, мы сели. Выразив удовлетворение увиденным, командир задержался, что-то спросил. Зря это он сделал. Именно в этот момент Боб понял, что организм ему не победить, и кинулся к выходу. Ударившись об стоящего командира полка, Боб потерял контроль над организмом, широко открыл рот, и ... "Комбез" командира полка был уже совсем не белым, на нем хорошо прослеживалась очередность принятия Бобом грибочков, капустки, колбаски и еще много чего. Все молча рассматривали бывший белый "комбез", и только командир отряда тихо сказал, что видимо, грибочки не свежими оказались. На следующий день командир полка встречал командующего в обычном "комбезе". Боба даже не ругали, ну что с "тотальника" взять.
      
      
   Полеты.
      В этот раз мы прилетели на Сахалин для полетов при минимуме погоды. Летать минимум решили методом дежурства, то есть самолеты подготовлены в объеме предполетной подготовки, летный состав занимается по плану наземной подготовки, при возникновении соответствующих условий дается "зеленый свисток", через полтора часа взлет разведчика погоды, после его посадки - начало основной работы. Все было хорошо спланировано, но надо было учитывать менталитет мужиков, оторванных от семей. Правильно, через 3 дня дежурства, наземная подготовка плавно перешла в самостоятельную, переместилась в комнаты, началась повальная игра в карты и легкое пьянство, порой принимающее и тяжелые формы.
      Наш экипаж был запланирован в качестве разведчика погоды, но, не смотря на это, командир отряда вот уже 3 дня попивал горькую, так как постоянно шел проливной дождь. Мы прятали командира от начальства, это было достаточно легко, потому, что отрядный вставал с койки только для похода в туалет. Остальное время он "отдыхал перед полетами".
      Дождь закончился, установились "железные" 150 метров, прозвучал "зеленый свисток". С момента последнего приема отрядным "снотворного" прошло более 3 часов, поэтому я смело, даже излишне резко, разбудил отрядного и потащил его на предполетные указания. Указания проводились в форме построения командира и штурмана основного и резервного экипажей на плацу около избушки оперативного дежурного. Медосмотр проводился по утрам, путем посещения летного состава в комнатах, заодно доктор и похмелялся. В этот раз указания затянулись. Метеоролога тоже надо было поднять и разбудить, объяснить ему метеообстановку, чтобы он мог зачитать ее на магнитофон. Все это время мы стояли на плацу, курили, нервничали. Наконец все собрались, мы построились, командир полка предоставил слово доктору. После его бодрого доклада о готовности, по состоянию здоровья, летного состава к полетам, мой командир плашмя рухнул на бетон перед командиром полка. Убедившись в потере сознания командиром отряда, командир полка вежливо попросил доктора прокомментировать случившееся. Ни секунды не задумываясь, доктор выдал диагноз - солнечный удар. Вспомнив, что последние 3 дня шел проливной дождь, покосившись на "железные" 150 метров, командир с диагнозом согласился. Тело оживили, отнесли в барак, указания продолжились. Я, лишившись командира, тоже пошел было в комнату, но зам. командира АЭ, из резервного экипажа, меня придержал, объяснив, что, не смотря на то, что его штурман стоит устойчиво, лететь он не сможет, потому, что тоже долго отдыхал перед полетами. Командир полка сделал вид, что ничего не заметил. Мы пошли к самолету.
      Без особого желания я залез в кабину, и, представьте мое раздражение, когда в кресле правого летчика я увидел полковника, начальника ПО дивизии, о существовании которого мы все забыли, потому, что последние 3 дня тот из своего персонального домика не выходил, общаясь только с официантками, которые его кормили, и с планшетистками, с которыми, видимо, изучал расположение аэродромных зон. Сидел этот начальник не очень усидчиво, и сразу потребовал у меня бортовой журнал. Я подумал, что он сошел с ума, но тот совершенно логично объяснил, что надо же куда-то пепел стряхивать. Выдал ему бортжурнал, плюнул, пошел в кабину.
      Взлетели, 150 метров превратились в 100, идем в облаках, правак к штурвалу не прикасается, командир пилотирует. Заходим. Первый заход с проходом, 100 метров, бороды до земли. Командир заходит уверенно, ему погода не интересна, он все равно без очков плохо видит. Прошли по кругу, идем на посадку. После четвертого разворота полковник решил помочь командиру, взялся за штурвал, начал активно вмешиваться в управление самолетом. Времени мало, высота 500, командир не стал бороться с праваком, а просто треснул его кулаком в то место, которое у нормальных людей называется лицом, тот от неожиданности и выпустил штурвал. Мы благополучно произвели посадку, пока заруливали, полковник, надувшись, соображал, как ему реагировать, потом принял грамотное решение. Когда вышли из самолета, он похвалил командира за умелый заход в сложных условиях, признал, что был не прав, и ушел в свой любимый домик. А я окончательно разозлился на все, пошел в комнату, где и помог командиру лечиться от последствий солнечного удара. Полеты закончились без приключений, что свидетельствовало о хорошей подготовке летного состава.
      
      
      
   Банный день.
      Наконец выполнили план полетов по минимуму, пришла пора расслабиться. Пришел транспортный самолет, разрешили отпустить часть людей к семьям, на субботу и воскресенье. Первый залет на побывку возглавил сам командир полка, а за себя оставил начальника штаба полка. Нормальный был начальник, откуда-то приблудился в полк после академии, но уж очень суетной был, все пытался себя проявить. Отчество у него было - Хабибулович, чтобы не ломать язык, мы превратили его в Халабудыча. Вот и сказал командир Халабудычу, чтобы он оставшийся народ не томил, а отпустил в баню по полной схеме, на отдых, так сказать. Все понял Халабудыч, но недоброе задумал, гад. Отпустил он нас в баню, и расслабиться разрешил, и вечернее построение отменил. Ну, мы и расслабились не по детски. То есть очень даже по-взрослому. А баня и водка были в поселке Леонидово, все туда и рванули, оставив в гарнизоне только охрану и оборону. Халабудыча никто в баню не пригласил, человек он был новый, поэтому расслаблялся начальник штаба самостоятельно. Расслабившись до потери сознания и совести, он зашел к оперативному дежурному и объявил полку экстренный сбор. Опытный офицер сначала попытался послать Халабудыча, ну хотя бы поспать, а после неудачной попытки послал посыльных в Леонидово, в опорные точки, то есть в баню, в магазин, и на "графские развалины", - это место, где после бани, по дороге домой, народ принимал допинг.
      Нас посыльный застал в магазине, где мы покупали разную жидкость, чтобы продолжить банкет в бараке. Командир дал команду продолжить закупку, а лейтенанта послал на площадку у магазина с задачей добыть транспорт. Выскочил лейтенант из магазина, а машин то и нет. Совсем все плохо. Но тут, на свою беду, к магазину за водкой подъехал абориген на телеге, а в телегу ту была впряжена одна лошадиная сила. Как только абориген зашел в магазин, лейтенант влез в телегу, схватил вожжи, и дал команду лошади начать движение. Так как у нас "шары были залиты выше ватерлинии", то мы без всяких сомнений попрыгали в телегу, и начали свое продвижение к месту сбора. Ошарашенный владелец бежал за телегой, что-то кричал на своем аборигенском языке, но мы понимали только непечатные вставки, поэтому реагировали неадекватно.
      А в это время начальник штаба выдвинулся к дороге в поселок, замаскировался в кустах, и наблюдал, как народ выполняет его мудрое приказание. Тут он и увидел эту телегу, выскочил из кустов и потребовал, чтобы телегу вернули законному владельцу. Но надо было знать тех лейтенантов! Это про них в Монгохто говорили, что страшнее пьяного лейтенанта зверя нет. Вот и этот лейтенант, прослуживший уже 2 года, прошедший суровый курс подготовки молодого дальневосточного офицера в полном объеме, сразу и послал Халабудыча по известному адресу, посоветовав послужить на Востоке подольше, а потом уже мешать людям добираться к месту сбора. Все-таки нас спешили, дальше мы пошли пешком. Владелец лошади был награжден бутылкой водки, и даже предложил довезти нас до места построения, рассчитывая на премию. На построение мы успели.
      А потом был суд офицерской чести. И как только политруки не обзывали лейтенанта: и мародером, и хулиганом, и даже пытались обвинить в воровстве. А вот простой люд хорошо понял молодого офицера, сочувствовал ему, были высказывания типа: " какой же русский не любит быстрой езды", пытались вспомнить о реквизиции во время войны всего транспорта, включая гужевой. Но ничего не помогло, будущему начальнику штаба 5-ти полков ВВС ТОФ был объявлен "выговор" за угон гужевого транспорта.
      Но и Халабудычу не простили этой выходки. Когда пришло время, Халабудычу полк не дали, а задвинули на флот, где он потом и осуществлял взаимодействие между начальником штаба эскадры и бывшим угонщиком лошади, который к тому времени стал начальником штаба заграничного авиационного полка.
      
      
      
   Перелет домой.
      Когда весь минимум был отлетан, командование, чтобы мы не расслаблялись, решило заняться подготовкой молодых экипажей. Погода позволяла, да и надо же было чем-то народ занять. Слепили новый экипаж, взяли молодого правака и второго штурмана, и стали их возить в районе аэродрома в качестве командира и штурмана. А возглавил это мероприятие зам. командира эскадрильи, опытнейший летчик, которого все звали Дед, который в это время остался на острове старшим за все. Вот он и организовал полеты, сам слетает на разведку погоды, потом целый день возит правака.
      Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и пришло время улетать домой. Дед организовал две летные смены подряд, в первую он собирался выпустить правака в самостоятельный вылет, а во вторую - перелет. В первую смену все прошло по плану. Правак прекрасно отлетал самостоятельный вылет, полеты закончились, началась подготовка к перелету. То есть народ собрал шмотки и кинулся жрать водку с такой силой, вроде на материке они её больше не увидят. Это вполне объяснимо, ведь на материке у всех семьи, а главное, жены. Ну, а в экипаже Деда проходило святое мероприятие, обмывали первый самостоятельный вылет правака. Традиция, знаете ли, такая.
      Утром всем было тяжело. Но никуда не денешься, надо лететь домой. Дед дал команду не торопиться, все проверить, вылетать не согласно плановой таблице, а по готовности, при полной уверенности в технике и экипаже. Никто и не торопился. Самолеты не выруливали, а выползали на взлет, техники, уже похмелившиеся, тоже лазили как сонные мухи. Сам Дед решил вылетать последним, убедившись, что остальные улетели нормально. В экипаж себе Дед взял правака, вылетевшего вчера самостоятельно, молодого штурмана, и меня, сосланного в 3-ю эскадрилью на "перековку".
      Все улетели. Пошли и мы к самолету. Вот тут нас и обрадовали, оказывается, этот летательный аппарат не хочет заводиться. Техники уже все испробовали, "и так, и сяк, и ногу на косяк", а он не заводиться. Надо учесть, что основные технические специалисты уже улететели на боевых бортах, а с нами остались только стартех и СД-шник. Делать нечего, доложил Дед на материк, что остается, попросил завтра прислать на транспортном борту специалистов, и мы пошли в разоренный барак. Не очень-то мы и расстроились. Правак и штурман были холостяками, я только что развелся, а Дед был женат так долго, что и сам об этом не всегда вспоминал. Привыкший мыслить позитивно, Дед объявил праваку, что его самостоятельный вылет вчера был обмыт не очень выразительно, а теперь появилась у правака возможность проявить себя во всей красе. Правак все понял правильно, и мы начали "работу над ошибками".
      Утром нас порадовали тем, что транспортный борт не придет, потому, что на соседнем аэродроме Смирных началась "война", все воздушное пространство закрыто. Не очень-то и хотелось, так как было еще, над чем поработать, правак оказался не жадным и запасливым. Ну и поработали, не жалея себя.
      Вот так всегда и бывает. Ночью техник, выпив лишнего, зачем-то залез в самолет, и починил его. И тут же доложил об этом на материк. И командование дивизии расстаралось, выбило для нас перерыв в "зеленой войне", и мы должны в течение часа выполнить перелет. Не очень хороший поворот событий, но приказ надо выполнять.
      Под самолетом Дед провел короткое производственное совещание, пытаясь распределить нас по рабочим местам в соответствии со степенью опьянения. Со штурманом все решилось быстро, тот надел шлемофон ещё в бараке, сверху напялил детскую панамку, так и шел к самолету. Оценив внешний вид штурмана, я понял, что буду работать за обоих штурманов. Праваку Дед предложил занять командирское место, но правак "трезво" рассудил, что у Деда и подготовка, и переносимость больших доз лучше. В самолет загрузили свежую рыбу, которую техники, от скуки, наверное, наловили ночью, и мы с Дедом взлетели. Я говорю "мы с Дедом", потому, что остальные члены экипажа в этом мероприятии участия принять не смогли по причине слабого здоровья.
      Перелет длился не долго, минут 40. По излишне четким докладам Деда, руководитель полетов понял наше состояние, и предупредил, что на земле будут встречать начальники, чтобы выяснить, что там было с самолетом. Все правильно поняв, Дед дал команду прекратить курение, заставил всех дышать чистым кислородом, а руководителя полетов попросил поменять курс посадки, якобы дымы от лесных пожаров закрывают торец ВПП. Опытный руководитель полетов не спеша менял старт, потом попросил полетать в районе с целью выявления опасных явлений погоды, короче, еще минут 40 нам выделили на приведение себя в порядок.
      Приземлились. Зарулили. Под самолетом стоит заместитель командира дивизии по ИАС, ждет, когда мы выйдем и расскажем ему про неисправность. Мы не торопимся, да это и трудно, потому, что в проходе стоит телевизор, а оставшееся место на полу, и весь люк, завалены свежей рыбой. Замкомдива решил вспомнить молодость, сам пошел открывать люк. Ну, открыл, тут большого ума не надо, попытался влезть в кабину, но вся рыба, которая навалом лежала на этом люке, посыпалась на его белоснежную фуражку, превратив эту фуражку в грязный блин. Разозлился начальник, прокричал, чтобы завтра все с рапортами по поводу поломки прибыли к нему в кабинет, схватил три хвоста свежей рыбы, сел в "уазик" и уехал. Тут и мы выскочили из самолета, убежали в домик на стоянке, выдохнули, на глазах у всех распили бутылку водки, так сказать, за прилет, и только после этого пошли спокойно разбирать вещи и рыбу.
      Все мы еще долго летали, но делали это в нормальном состоянии. Дед уже давно водит троллейбус в Днепропетровске, правак что-то продает в Москве, штурман работает инспектором в гражданской авиации, а я - безработный военный пенсионер.