1. Русский тореадор

Раннее июльское утро. Первый луч солнца, как страстный любовник, скользнув по зелёному кимано смешанного леса, устремился в солёное лоно вод амурского лимана. За ним помчался другой, и вот уже весь быстро поднимающийся диск восходящего светила, щедрыми золотыми лучами осветил песчанную почву посёлка "Рыбное" и отразился сверкающим изумрудом близлежащих лесов, в прохладных водах Охотского моря.

Гиляки (упаси вас Бог назвать гиляка - гиляком, потому, что на их языке гиляк - это собака) развешивали для просушки пойманную и уже разделанную рыбу, а их голая и крикливая детвора носилась по влажному морскому песку, вместе с пушистыми синеглазыми лайками.

          Недалеко от берега, охотясь за рыбой, ныряла нерпа и изредка в аква-мариновом цвете вод можно было заметить серебристые фонтаны проплывающих вдалеке китов.

Над посёлком пролетали гуси и нестройный звук трескучих выстрелов, нарушив их треугольную стаю полностью пробудил небольшое население местных жителей.
Из труб покосившихся от времени деревянных домов закурились прозрачно-сизые дымки и люди поочерёдно откачивая ледяную воду из "стальных журавлей"  умывались, готовясь к завтраку.
Неохотно просыпалась напившаяся чистым спиртом, вчерашним субботним вечером вербота(сезонные рабочие) и литрами глуша студённую воду, снова пьянея и сталкиваясь друг с другом в узком корридоре длинного барака расстекалась по своим четырёхместным комнатам.
 
       Посёлок был небольшим, но славился своим рыбокомбинатом c десяти-тонными
 цементными чанами в виде маленьких, но глубоких бассейнов для засолки кеты и горбуши и уймой пятидесяти литровых дубовых бочек для красной икры.
Помимо всего в посёлке была своя пекарня, которая выпекала громадные четырёхкилограмовые буханки хлеба, мягкого и вкусно пахнувшего вечером, а на утро затвердевающего, как кирпич, один магазин, один почтамт он же и телеграф и одна библиотека, в которой лежали два тома А.Пушкина, небольшой томик К.Паустовского, где то с десяток политических книг,  воспоминания маршала Жукова и десятый том Джека Лондона изданного приблизительно в 1961 году с обложкой мертвенно-фиолетого цвета.  Именно с этой книги, а точнее из одного из её рассказов под названием "Безумие Джона Харнеда" и произошла эта история, которую я назвал :
                "Саша Лосев или Русский тореадор."

Бригада наша состояла из 12 человек. Бригадиром мы выбрали Толика Буравихина, который был моим лучшим другом и благодаря, которому сразу же после армии, неженатые мы и женатый Коля Подчешинский все из гостеприимно-солнечного Узбекистана отправились, как тогда говорили-за длинным рублём, а на самом деле за приключениями, которые довольно часто едва не стоили нам жизни.

Молодости присущи многие качества, но главными из них были вера в свои силы, романтизм и бесстрашие, а так же жажда ко всему неизведанному новому.
      
Десять дней поездом мы ехали до Хабаровска, несколько дней плыли на теплоходе "Невельской" до Николаевска на Амуре и около 12 часов на небольшом теплоходе "Бирюса" до Сахалинского посёлка "Песчанный".  По дороге мы знакомились с ребятами направляющихся туда же и те с кем мы успели сдружиться за время нашего долгого
пути примкнули к нашей бригаде. На месте нам предложили остаться в Песчанном или поехать в посёлок "Рыбное".  Я выбрал Рыбное. Ребята согласились и вскоре покрытый брезентом ГАЗ 66 покатил нас прямо по берегу моря, потому что дорог там не было, а на прибрежном,
мокром песке машина не буксовала.

Через несколько часов ужасной тряски и многоэтажного мата на мой счёт по поводу выбранного мною места нас высадили напротив трёх бараков, первый из которых был мужским, второй - женским, а третий - семейным общежитием. Напротив них стоял общественный туалет с дырками в полу и с небольшими продуваемыми ветрами щелями в стенах, а прямо за ним, приблизительно метрах в тридцати, лёгкой рябью волн нам улыбалось искристое от ярких солнечных лучей Охотское море.

Наутро нас повели на рыбокомбинат и объяснив довольно несложный процесс разделки, жабровки и засолки рыбы нам выдали рабочую одежду и несколько раз напомнив о плане, который бригады должны сдавать каждый день, под присмотром местного, всезнающего главного
бригадира оставили работать.
Самым нелёгким делом оказалось загружение рыбой этих десяти-тонных цементных чанов. Уже разделанную и очищенную от внутренностей и жабр рыбу с наполненными солью животами, ребята укладывали на деревянные лотки, в порядке голова, хвост,голова, хвост и так получалось четыре  рыбины на лоток, каждая из которых весила в среднем 12 кг, так что каждый лоток весил около 40-50 кг,но самым главным было взять этот лоток и резко дёрнуть на себя, для того, чтобы рыба упала в чан в том же порядке в котором она лежала на лотке.

Оказалось, что из всех нас быстрее и аккуратнее этот, казалось бы лёгкий процесс получался только у Саши Лосева и меня и после каждого слоя рыбы мы шли на перекур, а ребята работающие наверху забрасывали её льдом, затем солью, а потом опять шла рыба до тех пор пока чан полностью не заполнялся. Чем больше наполнялся чан, тем тяжелее было работать, т.к. ноги обутые в резиновые сапоги либо разъезжались, либо просто погружались в это глубокое рыбное болото.
Набив руку, мы с Сашей разделились, один чан наполнял он, другой я. В те дни, когда рыбы не было, нас посылали в лес за дёрном и привозя его на большом самосвале, мы покрывали им территорию комбината.  Иногда нас посылали за песком, чтобы засыпать им фундамент, строящегося в посёлке нового клуба.

Выходные мы проводили по разному. Часто ходили в лес, собирали там ягоды, грибы и шишки стланика(карликовый кедр), а вечерами спирт, песни под гитару, девчата, короче развлекались по полной программе. Я уже говорил,что почва на севере Сахалина была песчанная и "асфальтом" назывались стоявшие на 30-35 см от земли деревянные дорожки, сбитые из трёх небольших досок и поддерживаемые колышками вбитыми в песок. От времени многие из них прогнили и ходить по ним особенно ночью, было довольно опасно. Пытались ходить по песку, но ноги увязая в нём, очень быстро уставали и мы вновь взбирались на ненадёжный ломкий тротуар.

           А теперь мой уважаемый и терпеливый читатель я приведу тебя к главному герою этого правдивого повествования, которое произошло в середине лета теперь уже далёкого 1970 года.
           Саша Лосев был коренным сибиряком, высоким, широкоплечим и в общем довольно добродушным парнем, выросшим в одной из сибирских деревень и приехавшим на Сахалин из г.Барнаула. Лицом он чем то походил на Савелия Краморова, слегка косил и в поначалу частых с другими бригадами драках бил не прямо, как мы, а как то медленно со стороны, но если попадал в "цель", то она неизменно сползала вниз.  Ходил он с постоянной глуповатой ухмылкой несмотря на то что глупым он не был, мудрым тоже, но была в его облике какая то незлобливая бесшабашность.  Наверное именно такой тип человека натолкнул А.С.Пушкина написать сказку "О попе и работнике его Балде."  Но самая главная уникальность Саши была в том, что он никогда  в жизни не прочёл ни одной художественной книги и гордился этим, считая, что от них происходит всё зло.
 
Как только мы с Толиком Буравихиным об этом узнали,нам почти одновременно пришла идея изменить Сашино мировоззрение. После работы мы зашли в библиотеку и взяли единственный из всего собрания сочинений 10 том Джека Лондона, с его злополучным рассказом "Безумие Джона Харнеда" ,обещая Саше бутылку спирта за его внимательное прослушивание.
 
          Содержание этого рассказа было в том, что богатый американец Джон Харнед будучи в Панаме, влюбился в эквадорку Марию Валенсуэлу, которая пригласив его в Кито, обещала показать ему великолепный, искусный и смелый бой быков. Американец был поражён убийством невинных животных и назвал это трусливой забавой, трусливого народа. В рассказе проносились кападоры, дразнящие быков красными плащами,  пикадоры, матадоры, тореадоры, описания боя пешими и на лошадях с завязанными глазами и наконец вся история заканчивается смертью главного героя Джона Харнеда, который в безумном гневе убил и покалечил немало, возмущённых его словами зрителей, перед тем,как пал сам.
         
            Читали мы этот рассказ поочереди и закончив взглянули на Сашу, слегка опешив от бушующе-безумного взгляда его серых глаз, с которых едва не сыпались искры. Прошла неделя. В воскресенье мы всей бригадой собрались в лес, до которого было всего лишь пол километра, но идти нужно было по песку. Перед самым лесом росла трава почти в человеческий  рост и являлась кормом для небольшого стада громадных сахалинских коров. После  Сахалина  я немало поездил по России и по странам бывших братских республик, но  таких громадных коров, как там не видел нигде.
Мы наспех позавтракали и медленно след в след пошли по направлению к лесу. Саша одел ярко-красную рубаху...  Шёл он одним из первых и поравнявшись с лугом, снял с себя рубаху и намотав её на правую руку подошёл к корове килограмм с восемьсот весом и со всей силы врезал ей по губам и развернув рубаху размахивая ею перед глазами коровы врезал снова. Мы пытались его угомонить словами, пытались силой оттащить его от бедного и  беззащитного животного, но всё было напрасно. Лосева заклинило. - Да бросьте вы этого идиота, сказал Коля Подчешинский и мы углубились в лес. Часа через полтора, набрав вёдра грибами, ягодами и шишками стланика, мы выбравшись из леса,с удивлением взирали на разъярённого Сашу, который продолжал избивать несчастную корову.  Кровь капала из её ноздрей, а глаза...   До конца жизни  я не забуду её кротких ,но уже краснеющих глаз. Мы опять пытались его успокоить и поняв, что это бесполезно направились домой.  Самый низкорослый в нашей бригаде кореец Борис Шегай уже было взявшийся за ручку боковой двери общежития испуганно отдёрнул руку от истерического крика, да и все мы невольно вздрогнув от него устремили свои взгляды в сторону недавно пройденного пути, по которому мчался с красной рубашкой в руке, насмерть перепуганный Саша Лосев, а за ним в непрестанно возникающих клубах сверкающих от полуденного солнца золотистого песка неслась, как богиня возмездия – разъярённая корова.
Сначала мы опешили, потом задыхаясь от смеха стали валиться на песок, а затем вскочив на ноги и побросав наши вёдра стали влетать в двери открывающиеся снаружи и закрывающиеся с помощью большой стальной пружины. Пропустив Сашу я впрыгнул вслед за ним и вместе со всеми не договариваясь произнёс слово "Уф" сразу за которым деревянная дверь разлетелась на куски и на пороге переминая ногами и низко опустив голову появилась справедливо жаждующая мести разъярённая корова.  Слава Богу, что напротив средней двери находилась большая кухня, в которой приблизительно за неделю до этого случая кто то по пьянке выбил всю оконную раму и все мы с разбегу просто ныряли через подоконник на благодатную песчанную почву этого прекрасного и дикого края.

Подбежала туда и к счастью неумеющая прыгать через подоконники корова. Вид у неё был свирепый. Изо рта шла пена, а глаза были страшными, как у вампира.  Саша, почувствовав себя в безопасности, снова намотал на  правую руку свою злосчастную красную рубаху, и опять принялся дразнить рассвирепевшее животное. С реакцией, которой никто не ожидал от этого  довольно  медлительного и  мирного создания,  зубами ухватившего край Сашиной  вызывающе-красной  рубахи  и резко потянувшей её на себя, да так, что Лосев прилип к наружной стене барака, почти головой к  голове с бушующим от справедливой мести животным. Вдруг раздался треск и оставшийся с половиной своей рубахи "Русский тореадор", бледный от пережитого ужаса упал на песок под наши бурные аплодисменты храброму животному. Разъярённый нашим смехом Лосев быстро поднявшись стал швырять в корову песком, но возмущённые ребята вывернув ему руки, втолкнули его в женское общежитие, где он разом выпив два стакана спирта спокойно уснул. Мы выпили тоже и смеясь и негодуя на мирно храпевшего Сашу, где то через час отправились тем же путём через разбитое окно к себе в барак. Убедившись, что корова ушла, мы медленно переступая через обломки разбитых дверей ( всего таких оказалось семь) стали исследовать каждую комнату, пострадавшую от гнева этого громадного животного.  В каждой из этих комнат – был абсолютный бардак.  Четыре развороченные пружинные кровати, вперемешку с разбитыми тумбочками, столиками, перемешанными с постельным бельём и щедро политыми на эти возвышающиеся руины недопитым спиртом и водой сверкали осколками разбитой посуды. Смешавшиеся в кучу белые простыни были  посыпаны пеплом и бычками от выкуренных сигарет.  Запахи бродили такие, как в перепившемся ресторане, где люди прямо на месте, справляли свою нужду. Среди всего этого хаоса мы находили стучавших зубами от страха ребят, кого под кроватями, кого в углу с выделяющимися мокрыми пятнами на штанах. Просто представьте себе, люди отдыхали, мирно закусывали, а тут незванный, рогатый гость...  Наскоро успокоив их тем, что корова ушла, мы неслись в другую комнату, пока не обошли все. Не считая небольших царапин – серьёзных травм, к счастью не оказалось ни у кого. Приблизительно с месяц после этого случая мы повсюду водили Сашу с собой и никогда не оставляли его одного, потому, что все ребята из пострадавших семи комнат поклялись убить его. Наконец мы убедили Сашу поставить им ящик спирта и после грандиозной пьянки наш не на шутку напуганный Тореадор был прощён.
История эта, благодаря местным рыбакам облетела весь северный Сахалин и часто участники её внезапно рассыпаясь громким смехом, вспоминали события этого злополучного дня, подсмеиваясь не только над Сашей, а так же надо мною и Толиком, называя нас (мягко выражаясь)двумя умными дятлами пытавшимся просветить третьего глупого.

Единственным пострадавшим лицом в этой истории оказалась несчастная корова, которая перестав доиться, продолжала бросаться на людей и домашних животных.  Хозяин зарезал её и продал почти всю тушу в столовую, к великому удовольствию верботы, так как кормили нас борщами и кашами на свинном жире, а благодаря взбесившейся корове, каждый из ребят почти целую неделю получал небольшой говяжий кусочек мяса, который разнообразил давно уже всем надоевшую однообразную пищу.
Сашка с неизменной,счастливой улыбкой ,гордо расхаживал по посёлку петухом, а мы с Толиком этого мяса даже не пробовали из за чрезмерной чувствительности и возлагая всю вину на себя, питались макаронами  с недавно появившейся в магазине тушёнкой.  Может быть Лосев был прав, говоря о том, что от книг происходит всё зло?..