Чёрно-белый коридор

Чёрно-белый коридор.

Александр Климовский

Чёрно-белый коридор.

Первая глава.

Вспоминая своё прошлое, я ужасался.
Потому что в нём было больше плохого, чем хорошего.
Помню свой двор. Помню, как видел во дворе змею, она ползла прямо по дороге.
Какой-то мужчина, увидевший её, схватил металлическую палку и убил.

До пяти лет меня нянчила прабабушка. Родители были заняты,
они работали. Я родился в городе Кременчуге. Этот город находится на Украине, в Полтавской области.
В пять лет я заболел. Я получил две травмы: одну дома, другую – на улице.
Первый случай был таков: я надел отцовские тапки, побежал и, упав, ударился головой о батарею. В больнице мне накладывали швы.
Во втором случае, я шёл домой с отцом и матерью. Родители шли впереди, а я шёл сзади и зазевался. И тут, меня сбил велосипедист. Водитель велосипеда не стал удирать, а я получил мозговую травму. Но в больницу, как я помню, меня не отвезли.
Помню, что через две недели после удара велосипеда, у меня появилась болезнь. Меня привели к невропатологу. Доктор Шкетелев поставил диагноз – «Церебрастенический синдром».
Меня поставили на учёт у невропатолога.


    Вторая глава.

В 1982-ом году, прабабушка Бетя Марковна, которая меня нянчила, умерла. Врачи установили, что она умерла от ишемической болезни сердца.
Квартира, где мы жили, принадлежала Бете Марковне.
Так как Бетя забыла прописать нас на этой квартире, нас стали выгонять. Отец мой Аркадий написал письмо самому Андропову, чтобы тот разобрался в этом деле.
Через неделю письмо вернулось, и там было написано:
пусть этим делом занимаются местные власти.
Мы ничего не выиграли, и нам пришлось переселиться в квартиру, где жили дедушка Яков, бабушка Софья, тётя Ира,
Дядя Вова и два двоюродных брата Руслан и Эдуард.
В общем, когда мы вселились, - нас было девять человек,
в четырёхкомнатной квартире.
Отношения с братьями были у меня недружные.
Не потому, что мы не хотели дружить, а потому, что их отец противился нашей дружбе.
Иногда бывали стычки. А, временами, особенно с Эдиком,
были нормальные отношения, до той поры, пока его отец не возвращался с работы.


Третья глава.

Как я упоминал, отца моего звали Аркадий.
По специальности он был токарь. Маму мою зовут Фрида.
Она – парикмахер.
Она пошла по стопам своего отца. Он окончил Новосибирское военное училище. Участвовал во второй мировой войне. Воевал с финнами и с немцами. Трижды ранен. В звании был сержант. Кроме этого был высоко профессиональным парикмахером. Во время войны общался с Блюхером и знался по жизни с известными людьми. Был политруком, обучал солдат физкультуре. С 1939 по 1946 служил, как я уже говорил, в армии. Имел много наград. Медаль за освобождение Ленинграда. Во время войны солдатам в зимнюю стужу давали спирт. Дед пристрастился к нему и стал выпивать после войны. Москва приглашала моего деда быть гримёром в театре. Дело в том, что в Кременчуге до войны был театр миниатюр «Колизей». И в то время, там работал известный человек с именем Леонид Утёсов. Мой дед был лично с ним знаком.


Четвёртая глава.

После переселения в другую квартиру, меня отправили в детский сад. Там работала моя неродная тётя. Она была музыкальным работником, играла на пианино. Также в этот сад ходила её дочь, моя двоюродная сестра Алина.
Мы почти не общались. Только однажды Алина подошла ко мне и предложила играть в дочки-матери. Мы стали играть, и к нам присоединилась ещё одна девочка. Но вскоре, во время игры, что-то произошло, мы с Алиной поссорились, и она ушла расстроенная. Однажды, когда я был занят игрушками,
двое мальчиков, по фамилии Ткач и Жарун, стали ко мне приставать. Я распсиховался и обоих покусал. Моя тётя Елена поставила меня в угол. Все остальные дети сели за стол и стали завтракать. Тётя посадила меня отдельно от всех детей
 за другой стол и дала кушать. После работы она взяла меня к себе домой, и рассказала о происшедшем своему мужу.
Дальше меня наказали.

Пятая глава.

Когда мне исполнилось семь лет, я пошёл в школу.
Болезнь, произошедшая от травм, мешала мне учиться.
Я дёргал головой, скрежетал зубами, но, тем не менее, я пошёл учиться и старался владеть собой, пытаясь не показывать свою болезнь.
Классным руководителем была Лариса Васильевна.
Фамилии я не помню. Зная, что я болен, и, что мне трудно  учиться, она надо мной издевалась. К тому же, она была антисемитка. Даже если я успешно сдавал домашние задания, или хорошо отвечал на уроках, - учительница, всё равно, пыталась меня унизить и несправедливо снизить оценку.
Но я с ней почти никогда не пререкался.

Шестая глава.

Когда закончился учебный год, Лариса Васильевна, твёрдо убеждала моих родителей, что меня нужно отдать в интернат.
Родители так и поступили. Они повезли меня в город Градижск. Там находился интернат. Пообщавшись с директором интерната, родители пришли к убеждению, что меня не следует отдавать в интернат, так как я, по мнению директора, не смотря на болезнь, могу учиться в нормальной школе. Но – при условии, что педагоги будут снисходительно относиться ко мне.
Мы вернулись в Кременчуг. Ларисе Васильевне ничего не оставалось делать, как принять меня обратно в школу.
Но ей удалось оставить меня на второй год.

А в это время, мама попала в роддом. У неё родились мои сёстры двойняшки. Их назвали Анной и Еленой.
Я очень обрадовался этому.
Мы жили в Кременчуге, в посёлке городского типа под названием «Молодёжный».
В один прекрасный день, я возвращался домой. Я поднялся на свой этаж и позвонил в дверь. Но мне никто не открыл.
В ту же минуту, в соседнюю дверь стал звонить незнакомый мне парень. На его звонок никто не ответил.
Он повернулся и сказал: «У тебя тоже никого нет дома?»
Я удивлённо повернулся и ответил: « Да, и у меня тоже никого нет дома».
Так мы и познакомились. Мы сели на лавочку и стали друг с другом общаться. Звали его Владимир Алимбеков.
Оказалось, что по отцу он татарин, а по матери – украинец.
Также я узнал, что он родился в Сибири, в каком-то селе.
Неожиданно выяснилось, что его отец работает на нефтеперерабатывающем заводе, там же, где работал мой отец.
И так я дружил с Владимиром семь лет, пока он не уехал в Харьков, и наши пути разошлись.

Седьмая глава.

Когда я остался на второй год, мне опять не повезло с учительницей. Фамилия её была Дробаха.
Я проучился в этой школе ещё полгода. Потом меня перевели, как и многих остальных в русскую школу.
Я попал в хороший класс, и преподавательница оказалась на редкость отзывчивым человеком. Её звали Анна Николаевна Гриценко. Ко всем ученикам она хорошо относилась.
Зная, что я болен, она снисходительно и справедливо ко мне подходила.

В этой школе учился мой друг Владимир Алимбеков.
Но в школе я с ним не общался, - только вне школы.
В основном потому, что мы учились в параллельных классах.
Успеваемость у меня была неплохая.
Анна Николаевна никогда не занижала мне оценки.
У меня были в классе товарищи.
Я сидел за первой партой вместе с девочкой по имени Анжелина Костюк. Когда закончился учебный год,
то был организован летний школьный лагерь.
В лагере было хорошо. И я даже участвовал в детской художественной самодеятельности.
Я играл в спектакле «Старик и золотая рыбка».
Я был в роли старика, а моя партнёрша Анжела Костюк
 изображала старуху.   
Но во время спектакля, у меня начался приступ смеха,
которым, мне показалось, я провалил весь спектакль.
Зрители тоже хохотали: думали, что так и надо. 
Конечно, мы с Анжелой не заняли первого места,
но зато получили приз зрительских симпатий.


Восьмая глава.

С Анной Николаевной я распрощался через два с половиной года. В конце моего последнего учебного года в этой школе, мой класс устроил большое торжество. Анна Николаевна выбрала лучших учеников, и они были удостоены подарками. Среди них был я.
Я получил книгу о Володе Дубинине. В классе присутствовали родители учеников. Позже всем на память был вручён альбом с фотографиями.
Когда всех переводили в четвёртый класс, многих учеников перевели в двенадцатую школу. Здесь мне стало тяжелее учиться. Но я не падал духом. Классным руководителем была Светлана Леонидовна Логвин. Она преподавала нам алгебру.
Я был единственным евреем в классе. Однажды я заглянул случайно в журнал оценок. Напротив фамилии каждого ученика находилась графа «национальность». И, что меня удивило, - все национальности были написаны красными чернилами, и только моя национальность была записана чёрным шрифтом. Правда, отношение учителей ко мне было  разным. Больше всего мне удавались предметы гуманитарного толка. Точные науки я не любил.
В тринадцать лет я поступил в музыкальную школу.  Занимался на отделении баяна. Проучился год и по дурацкой причине бросил.
В четырнадцать лет меня перевели от невропатолога к психиатру, так как прежние тяжёлые симптомы у меня прошли. Психиатр Жмайлов отправил меня лечиться
 к экстрасенсу. Для той поры, это было очень необычно,
чтобы не сказать – экстравагантно. Почему он это сделал?
Я до сих пор не знаю. Может быть, - потому что обнаружил симптомы новой болезни.
Однако сеансы мне не помогли. Экстрасенс приняла меня дважды. Я сидел в полутёмной комнате, а она раскачивала перед моим лицом, часами на металлической цепи, так, как будто это был маятник. При этом она что-то бормотала.
Но, в конечном итоге, всё это мне нисколько не помогло.


Девятая глава.    

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, где-то весной,
доктор Жмайлов порекомендовал мне лечь в детскую психиатрическую больницу для обследования.
В то время, у нас в семье  произошла трагедия. Отец попал в больницу из-за производственной травмы. Он ремонтировал насос, по которому проходила серная кислота.
Внезапно, насос лопнул, и серная кислота попала на его лицо и тело.
Он лежал в ожоговом отделении. Эту новость нам сообщил дядя Миша. Отец перенёс несколько пластических операций.
Он пролежал в больнице больше полугода.
А тем временем, дядя Миша и моя мама отвезли меня в Полтавскую психиатрическую больницу.

Сначала, я попал в изолятор, где ко мне присоединились трое ребят из интерната. Они надо мной издевались.
Мне приходилось с ними драться. Через некоторое время, меня вывели из изолятора, и я попал в совершенно другой мир. Ко мне стали хорошо относиться и дети и медперсонал.
Во время обедов, меня сажали во главе стола. Такое расположение напоминало мне Тайное вечере, а сам я чувствовал себя, чуть ли не Христом.
Ко мне никто не приезжал, кроме отца и матери.
При выписке, мне посоветовали госпитализироваться повторно в декабре месяце. Но я не приехал, так как посчитал, что школа важнее.


Десятая глава.

   
В шестнадцать лет я закончил школу. На выпускной вечер я не пошёл. Состояние моего здоровья ухудшалось. Постепенно начались галлюцинации. Мне казалось, что я – Мессия: я разговаривал с богом. Ощущение, тем не менее, было не самым приятным. Я чуть ли не лез на стенку от гнева, когда чувствовал, что меня окружают непонимающие люди. Всюду мне мерещилась нечистая сила, я начал заниматься «колдовством». Мне казалось, что это у меня получается.
Взяв краски и разведя их водой, я ходил по квартире и брызгал ими на стены, как это делает священник. Я стал пророчить будущее. Мать плакала, отец еле-еле держал себя в руках.
В ночь на 20-е июня, когда я спал в одной кровати с отцом,
мне показалось что-то страшное. Я начал кричать сквозь сон,
и не смог от страха удержать мочу. После этого, родители вызвали скорую помощь.
Приехала целая бригада медбратьев и сестёр. Я им открыто заявил, что я – Мессия.
Меня отвезли в Крюковский психоневрологический диспансер, после которого я попал в Полтавскую психиатрическую больницу.
Меня положили в отделение «2-Б», заведующим которого был доктор Владимир Егоров.   

Боже, чего только со мной не было в больнице!
Врачи и больные подчас были безоружны перед болезнью,
так как испытывали дефицит эффективных лекарств.
Меня, как и других, привязывали к кровати. У медперсонала не было смирительных рубашек, поэтому из простыней делали верёвки, и ими привязывали к кровати всех тех, кто бушевал или страдал от сильных побочных эффектов, вызываемых грубыми лекарствами.
Надо учесть, что душевнобольные, обычно, обладают огромной физической силой. Меня часто скручивало от препаратов, и я рвал на себе простыни, когда меня пытались фиксировать на койке.
Состояние моё постоянно менялось, то есть было очень неустойчивым.
Я видел дымящие металлические трубы за окном, и мне казалось, что рядом с больницей находится крематорий.
Воняло палёной человечиной. Это были обонятельные галлюцинации, которые, кстати, бывают реже, чем все остальные.
Кормили нас ужасно.
Гигиенические условия были кошмарными.
У каждого второго наблюдались вши, и у меня – тоже.

В отделении происходили малообъяснимые явления. Больные постоянно пытались доказать лечащему персоналу, что больница населена чёрными духами.
То картина упадёт со стены, то кто-то начинает кричать в ужасе перед показавшимся демоном.
Я сам видел чёрта, который перелетел через комнату,
при включённом свете и исчез, пройдя сквозь окно.

По ночам, слышался сатанинский хохот. Да, и вообще, всякие потусторонние звуки. Больные воспринимали мир по-своему, и бредили по-разному.
По средам, был банный день. В душевой помещалось всего по четыре человека.
С того момента, как я попал в психушку, я так и не мог понять – кто я на самом деле. Фантазии у меня были обширные.
От таблеток больные становились либо слишком вялыми, либо – неусидчивыми. В дневное время, все палаты, кроме одной, были закрыты. От таблеток меня «гоняло». Не оставалось ничего другого, как целыми часами бродить по замкнутому пространству коридора.
Решётки были везде, кроме одного места – где стоял телевизор. Из-за этого упущения, один парень, мой друг, выбросился из окна, и получил порезы, переломы и мозговую травму.
Однажды, человек смотревший телевизор, стал биться в конвульсии, упал на пол, рассёк себе лоб и был унесён медбратьями, так что больше я его не видел.
Одно из воспоминаний, от которых стынет кровь, - заключается в том, что я стал свидетелем эпилептического приступа. Больной неожиданно рухнул на спину, и стал неконтролируемо дёргать конечностями, отчего его ноги упёрлись в больничный шкаф, раскачали его, и он с грохотом упал на кровати.


Как я уже сказал, меня мучили побочные явления от несбалансированности лечения. Иногда у меня закатывались глаза, так что зрачки уходили вверх. Со стороны были видны только оголённые белки глаз. Я чувствовал, что не могу никаким усилием преодолеть этот симптом, и от этого делался агрессивным. Из-за чего меня опять же привязывали.

Два раза в неделю нас водили на работу. Было для этого заковыристое название – «трудотерапия». Там стояли токарные и другие виды станков. Везде была пыль.
Во время перерыва, больные выходили наружу:
кто – подышать свежим воздухом, а кто – покурить.
Один из перерывов, я решил использовать, чтобы удовлетворить своё любопытство, или, можно и так сказать, -
чтобы рассеять свой страх.
Я, незаметно для других, сбежал и направился в сторону загадочных дымящих труб, топливом для которых я так боялся стать. Я прокрался в помещение «крематория», разглядел всё, что находилось внутри. И, к своему облегчению, не увидев никаких людей, пришёл к выводу, что, на самом деле, - это была обыкновенная котельная. 
Моя вылазка осталась незамеченной.

Вечером какого-то дня, не помню, при каких обстоятельствах,
я подрался с целой дюжиной больных. С большим усилием, нас разняли. А меня смогли скрутить и привязали к кровати.
Кажется, мне даже сделали укол.
Очнувшись утром, я уже не мог определённо решить, - произошла ли эта драка на самом деле, - или была плодом моего воображения.
И, всё-таки, когда меня развязали, то все как будто меня боялись и сторонились.


 
Удивительно, - но даже в условиях больницы, у меня появился хороший товарищ. Звали его Рашель. Он тоже был евреем.
Будучи старше меня, он как бы взял надо мной шефство.
Рашель был кришнаит и снабжал меня религиозной литературой. В том состоянии, в котором я прибывал, все эти сказки-легенды, весь этот религиозный эпос – действовали на меня на правах реальности.
Рашель приобщал меня к трапезным молитвам.
Как сейчас помню: мы сидим за столом и освящаем пищу, скандируя, - «Хари Кришна! Хари Кришна!
                Кришна Кришна! Хари Хари!
                Хари рама. Хари рама.
                Рама рама. Хари Хари.

Однако, в моменты трезвости и просветления, я начинал относиться к этому с юмором, переставляя слова в молитве,
и меняя смысл слов.
Я хохотал, «как» ненормальный, и выкрикивал:
«Харя – в раме!   
«Рама – в Харе!
  Харя – в Жопе!
Жопой – В Харю!

А ещё, Рашель всех разыгрывал и делал «подставы».
Так, во время врачебного обхода, он выкладывал на тумбочки,
газетные вырезки и книги.
Когда врач заходил в палату, то мог прочесть следующее:
«Опасные собрания», или (книга) – «Идиот».


Одиннадцатая глава.

Когда мне исполнилось 20-ть лет, я и моя семья уехали в Израиль. Приехав  в Израиль, мы поселились в маленьком городке Кирият – Хаиме. Сначала я попал на обследование к частному врачу Сербиной. Она выписала таблетки и сопроводила их уколом. Таблетки я не пил, а укол сделал.
Однажды, возвращаясь с мамой домой, я пережил приступ необычного свойства. Когда мы пришли домой, мне было уже совсем плохо. У меня непроизвольно сокращались мышцы.
Мама дала мне паркопан, но я не мог его проглотить, так  меня сильно скривило.
Мне вызвали скорую помощь. Я попал в больницу Тира.
Мне подобрали новый укол, и у меня всё прошло. Пролежав месяц, и, принимая нужное лечение, я избавился от приступов.
Меня выписали, и я попал к доктору Семеновой.
Она стала моим лечащим врачом.
Пока я находился в стенах нашей квартиры – всё было в порядке. Но стоило мне выйти в город во второй половине дня, как начинались абстрактные страхи. Один из принимаемых мной препаратов, вызывал у меня агрессивное состояние.
Я долго пытался убедить врача, что модикет вызывает у меня  агрессию и страхи.
Но доктор Семенова ничего не хотела слушать. Я был настырен и чувствовал свою правоту. Но она была не менее упрямой, чем я. Во время бесед с моими родителями, она была занята собой, и, как попугай, повторяла одну и ту же фразу: «Вы меня слышите? Нет, вы слышите, что я вам говорю?»

Мне становилось хуже. Родителей пугало моё настроение.
Начинался психоз. Я даже несколько раз бросался к окну, чтобы покончить со всем этим, но меня успевали задержать.
Последний приступ кончился тем, что я в припадке гнева,
разбил кулаком пятимиллиметровое стекло, получив порезы и порвав себе сухожилия. Чувствуя, что виновником этого была мой врач, я стал звонить на её рабочее место и угрожал ей  расправой. Кончилось тем, что меня перевели к другому врачу, - доктору Светлане Эпштейн.


Двенадцатая глава.

С приездом в Израиль, я начал писать стихи.
Но ни в одной газете мне не удавалось их опубликовать.
Первую девушку, с которой я хотел познакомиться, звали Карина. Я работал вместе с ней на маленьком заводе, по сборке телефонов и розеток.   
Я сказал ей, что моим любимым актёром был и остаётся Андрей Миронов. На следующий день Карина принесла газету
 с заметкой об Андрее Миронове. Я её прочитал.
Однажды, когда я работал на станке, мне вдруг захотелось внезапно признаться ей в любви. Я забыл выключить станок
 и пошёл к ней, чтобы объясниться. Мне это вышло боком: коллега по работе пожаловался мастеру, что я ушёл и не выключил станок. Меня выгнали со станка и вернули на менее ответственную работу. А потом, Карина очень красиво дала мне отказ.

Тринадцатая глава.

Как ни странно, я влюбился в свою экономку.
Ей было 39-ть лет. Она была замужем, и у неё был сын.
Поначалу я давал ей понять, что она мне нравится. Один раз я ей сказал, что у неё красивое лицо, а потом вообще признался в любви. Она со мной кокетничала, но дотрагиваться до себя не позволяла.
Мой компаньон по квартире была очень хорошая женщина –
Ривка Вейсман. Ей было уже за сорок. Но у нас были хорошие отношения. Я водил её на разные концерты и развлекательные мероприятия.

На заводе у меня было много товарищей, с которыми я общался. Девушки поначалу на меня не обращали внимание,
- лишь некоторые. Одну девушку звали Полиной, и я, на свою беду, в неё влюбился. Хотя практически она была маленького роста, хрупкая и с дефектом речи. И, как в песне поётся, -
«Я смотрю ей в след. Ничего в ней нет. А я гляжу глаз не отвожу». Лицом же она была симпатичная. Одним словом,
Ни к чему это не привело, - у нас была сексуальная несовместимость. Тем не менее, я пытался уделять ей внимание. Позже, она нашла себе другого парня; он оказался ниже меня ростом, лицом не красив, но Полина сделала именно такой выбор.
Кстати за этой девушкой ухаживал не только я, но и многие другие.
    
  Четырнадцатая глава.

Однажды после работы, зайдя в магазин, я попал в мясной отдел. Там работали араб и две женщины. Ту, что моложе звали Виктория. Видно было, что она беременна. И вместе с ней работала кавказская девушка Майя. Когда я зашёл, Майя начала со мной флиртовать. Она сказала, что такие парни, как я, - ей нравятся. Она захотела, чтоб я подарил ей красные цветы. Так я с ней познакомился. На следующий день,
во время своего рабочего перерыва, я купил ей розы, хотя –
не красные, и вернулся на работу. Полина увидела цветы при входе, подумала, что это ей и подбежала ко мне. Но я проскочил мимо и вошёл в свой цех
.
Раздобыл вазу и поставил цветы в воду. А по заводу обо мне пошли слухи, что у меня появилась новая девушка.
Одна женщина по имени Марина стала разведывать – кому цветы, так как она была ко мне не равнодушна. Было время, мы с ней даже целовались. Ей было за тридцать, и она была полная. Так она и крутила, то один роман, то – другой.

Я вскоре нашёл девушку Юлию Ячину, у которой я бывал дома и за которой ухаживал. Мы даже вместе праздновали её день рождения. Дошло до того, что мы поговаривали о женитьбе и даже о ребёнке. Когда я спросил – кого она хочет,
она сказала – мальчика. И назвать его она хотела Дином, хотя это и арабское имя. Но потом она мне разонравилась, мы стали конфликтовать, и я прекратил с ней отношения.

И вот я снова на пороге магазина. Я подошёл к прилавку и вручил Майе розы. Но она, кажется, недовольна, - ведь розы,
к сожалению, не красные. Всё равно, она сказала мне спасибо.
Араб, который работал вместе с Майей, спросил, - Что означают розы?
Она ответила, - Любовь…
Когда я дал ей понять, что хочу продолжить с ней отношения, - она мне отказала. Потому что у неё есть муж, и он к тому же очень ревнив, и что он меня, как она выразилась – «прибьёт».

Но я сделал ещё одну попытку встречаться с Майей. Я купил ей чай, и как дурак, дождавшись конца её смены, хотел вручить подарок. Но она – отказалась.
Я пошёл за ней. Она села в автобус, и я сел рядом с ней.
Подсев к ней поближе, я стал тихонько напевать красивый припев из песни, которую любил.
Она спросила, - Это твои слова?
Я сказал правду, - Это слова Вячеслава Добрынина.
Она ничего мне не ответила. Когда она вышла, я уже знал,
что понравился ей. Но между нами встали житейские обстоятельства.

Пятнадцатая глава.

Был жаркий день, все пришли на завод отпраздновать праздник Пурим. В столовой накрыли праздничный стол.
Вкусная еда, приятные напитки. Пригласили двух ди-джеев.
Праздник начался с красноречивых выступлений работников этого завода. Все хорошо сидели, кушали и выпивали.
Потом заиграла музыка, - то израильская, то американская и даже русская. Все танцевали, и я танцевал. Когда вдруг зазвучала песня «Секс Бомб» в исполнении Тома Джонса,
директор завода, заметил меня и пригласил меня с собой танцевать. Вокруг нас собрались девушки и стали поддерживать танец. После этого все девушки наперебой хотели танцевать со мной. Я не отказывал. Лишь Полина игнорировала зажигательные танцы. Я сел, чтобы отдохнуть,
и тут заиграла медленная красивая музыка. Я увидел Полину.
Она сидела напротив и, как будто, чего-то ждала.
И тогда я решительно подошёл к ней и предложил потанцевать. К моему удивлению, она согласилась.
И тогда я понял, - она хотела, чтобы именно я пригласил её
 на танец. Мы друг друга обняли и стали замечать, как толпа людей вокруг нас начинает растворяться. Все были в шоке.
Но после танца, всё встало на свои места. Праздник закончился, Полина опять перестала обращать своё внимание на меня. Может – это плод моей больной фантазии.
Мне стало казаться, что другие незнакомые мне девушки стали проявлять ко мне интерес.


Шестнадцатая глава.

Однажды, после длительной госпитализации, когда меня поселили в общежитие на территории больницы, я познакомился с Сергеем Каминским. Он был по отцу турок, а по маме – еврей. Сергей хорошо знал русский, иврит, турецкий и азербайджанский. Мы жили вдвоём в одной комнате и хорошо дружили. Кроме него у меня появились новые товарищи.
Одна девушка по имени Елена часто гуляла со мной по территории больницы. Иногда мы целовались - короче – друг другу нравились. У меня даже сохранилась её фотография, где мы стоим в обнимку. Но кроме поцелуев у нас ничего не было.
Она была замужем. Муж её жил во Франции.
Сергей тоже дружил с женщиной, звали её Наташа Формозова. Она до безумия любила кошек. Наташа и Сергей курили и любили немного выпить. Курить в общежитии разрешалось, а вот с выпивкой было строго.
Иногда, выходя из общежития Сергей покупал пиво, и они его распивали. Это поднимало им настроение, и поэтому с ними было приятно находиться.
Вскоре, к Елене приехал муж. Он хотел забрать её жить во Франции. На прощание, Лена прыгнула мне на шею и поцеловала. Муж её пожал мне руку и не приревновал, потому что это было бессмысленно.
Возвращаясь ко времени, когда я лежал в больнице, я вспоминаю два романа с девушками.
Один раз я познакомился с местной девушкой. Звали её Декель Корен. Помню, как я делал ей массаж спины и ног.
В больнице была дискотека, где я с ней танцевал.
Позже, на том же самом месте, я танцевал с Идой. С ней я тоже познакомился в стенах психушки. До меня она встречалась с парнем, но потом окончательно предпочла меня.
Когда мы оба оказались в закрытом отделении, я не отходил от неё ни на шаг. После выписки, мы даже назначили встречу на свободе. Мы гуляли, но после, мне пришлось о ней забыть.
Так как я понял, что больше, чем на друга, я не тяну.   
    
   
Семнадцатая глава.

Через некоторое время, в виде поощрения, мне предложили перейти из больничного общежития, в другое социальное жильё. Для меня это было продвижением, потому что условия и качество жизни на новом месте были гораздо лучше.
Такого предложения удостаивались только те, кто поборол свою болезнь и был социально активен и самостоятелен.
Поэтому я согласился.
Пятнадцатого сентября я вселился в новую квартиру в центре Хайфы.
Моими компаньонами стали Даниил Альтерман и человек чуть постарше – Игорь. Перед вселением была организованна небольшая комиссия, на которой я должен был себя представить перед новыми ребятами, с тем, чтобы они приняли к себе. Они задавали разные вопросы. Я старался отвечать искренне. Но всё-таки создался момент, когда я сконфузился, мне пришлось признаться перед ними, что я чудовищно ленив. Но их это не смутило, они только заулыбались в ответ на мою откровенность. И, в конце концов, приняли меня.
Восемнадцатая глава.

Двенадцатого июля 2006-го года между Израилем и Ливаном началась война. Ливан начал бомбить еврейские города и территории. Шестнадцатого июня, когда я и мама собирались ехать в её квартиру на севере, прозвучала сирена. У мамы началась паника, люди бежали, были слышны взрывы.
Война шла целый месяц.
Мы находились дома, но, периодически, после каждой сирены, спускались в бомбоубежище.
Потом позвонила социальная работница Берта Штерн и предложила нам выехать в тыл: там ракеты не доставали.
Последнюю часть войны мы пробыли в маленьком поселении,
на юге. Четвёртого августа война закончилась. Израиль
 победил, так как больше пострадали ливанцы, чем израильтяне. Во время войны, в Израиле погибли несколько десятков человек, и были сотни раненых.
Одна из ракет упала в двухстах метрах от моей новой квартиры. Она попала прямо в здание центральной почты.
Один человек погиб и пятнадцать были ранены.

Девятнадцатая глава.

Хочу рассказать немного о своих новых друзьях, встреченных на новой квартире.
С Игорем я общался мало, возможно из-за разницы в возрасте,
но он был неплохим человеком. Родился он в Прибалтике, знал лично Раймонда Паулса. Они отыграли вместе несколько концертов. Игорь играл на гитаре виртуозно, писал стихи на религиозную тематику и лирику. Позже, он от нас отселился.

А вот с Даниилом мы прожили бок о бок три года, и продолжаем жить до сегодняшнего дня.


У нас были разные отношения – хотя в основном хорошие.
Интересы наши тоже во многом совпадали. Даниил писал стихи и прозу. Кое-что он переводил с английского и иврита
 на русский язык. У него были также и свои произведения.
Он владел компьютером и помещал в Интернете свои работы.

У меня тоже были попытки писать стихи, однако Даниил их не одобрял или вовсе подвергал критике. Несмотря на это, я обратился в одну из местных редакций и опубликовал часть своих стихов.
С помощью Даниила я даже открыл страничку в Интернете для публикации своих стихов.
По рекомендации Даниила, я начал писать прозу. Мой друг был убеждён, что в прозе я гораздо талантливее, чем в своих стихах. У меня появилась отдельная страничка для прозы.


Эпилог.


Есть поверье, что больные шизофренией одержимы бесами.
Конечно же, в этом интуитивном предположении есть зерно правды. Шизофреником бывает один из ста, и это не так уж мало. Но ещё меньше тех, кто вам признается, что их жизнь –
это непрерывная борьба с таким же интуитивно ощущаемым внутренним злом. Да, мы чувствуем, что мы не такие как все,
но тем более трудно нам находится в местах, где к нам относятся с высокомерным презрением и даже запрещают плакать, хотя именно слеза иногда бывает спасительной.
Слава богу, не только таблетки держат нас на плаву. Кроме всего – это самосознание, которое помогает преодолеть недуг,
вооружиться против упомянутого «зла».




Да, когда нам плохо, мир становится враждебным и угнетающим, нас одолевают бесы: мы начинаем колдовать и пророчествовать, нам кажется, что весь мир лежит перед нашими ногами. А дальше уже не важно – мессия ты или Сатана.
Шизофрения – это деградация личности, и, чтобы себя не потерять, мы стремимся себя занимать: общением, искусством, творчеством.
Однажды я посетил спектакль под названием «Ангелы в белом». Речь шла, как раз, о душевно больных.
Роли больных меня просто потрясли: казалось во всём – в музыке, в тексте, в танце были иносказания.
Болезнь и здоровье противопоставлялись и были сыграны так достоверно, что у многих наворачивались слёзы.
Я смотрел на сцену, и мне хотелось стать частью этого действа. Мне казалось, что никто так не поймёт замысла, как я, ведь я и был тем самым душевно больным.
Заключительная сцена потрясла меня больше всего.
Она заключалась в том, что врачи, медсёстры и медбратья
 резко сбросили с себя белые халаты, а под ними (под халатами) оказались чёрные одежды. Вся эта сцена, как будто уравнивала между собой и врачей (Ангелов) и – больных,
как бы утверждая, что не может быть в мире совершенно чистой, белой души. И что переживание «чёрного», сближает и больных и здоровых.