Ломка

                Ломка

Ася не пыталась заткнуть уши, даже не делала вид, что ее раздражают крики, стоны, ругательства и бессвязный лепет сестры. Врачам она больше не доверяла – все их советы не помогли, психологи опустили руки: девушка отказывается лечиться, она сама должна созреть, иначе усилия медиков бесполезны. «Не хочет – заставлю», - решила Ася. Пусть это вопреки всем теориям о «созревании» наркоманов, о том просветлении, которого они должны достичь, прежде чем попросить о помощи. «Когда это случится, поздно будет, от здоровья уже ничего не останется, а лечить руины человека и смысла нет», - думала она, читая статьи о том, как наркоманы сами приходили в больницы, вылечивались, давали героические интервью, где хвастались своими подвигами, а через несколько месяцев умирали. Не от наркотиков – организм был настолько истощен, ослаблен, изношен, что все было тщетно.
- Развяжи меня, а то убью! Развяжи, сука! – вопила Майка.
- Кричи сколько хочешь – на даче никто не услышит.
- Дерьмо!
- Говори все что хочешь.
- Садистка.
Майка с ненавистью смотрела на Асю, но та даже не шевелилась. «Эта озлобленная истеричка – не моя сестра, когда я сниму этот треклятый абстинентный синдром, сниму любым способом, посмотрю ей в глаза, а пока не хочу».
- Я же подохнуть могу.
- Лучше сейчас, чем спустя два-три года… или сколько ты собралась нюхать? Десять? Двадцать?
- Тебе денег жалко?
- А почему бы и нет? С какой стати я из-за тебя, идиотки, должна пойти по миру? Не дождешься!
- Тебе все равно – хоть бы я умерла, лишь бы деньги взаймы не просила…
- Взаймы! – фыркнула Ася.
- Тебя только это волнует.
- Да, это. А на тебя мне начхать. Хочешь подохнуть – сделай это как-нибудь так, чтобы я не разорилась. Платить за это я не собираюсь. Не хочешь жить – не мои проблемы.
- Так убей меня.
- Может, убью, - хладнокровно отозвалась Ася. Она чувствовала облегчение при мысли о том, что ни капли любви к сестре в ней не осталось. «Если бы я ее любила, то не смогла бы помочь – расклеилась бы, рассиропилась, расплылась… а это не нужно», - четко осознавала еще совсем юная девушка. Ненависть – холодная, острая как клинок, беспощадная – вот что она ощущала.
И давно она научилась так ненавидеть? И кого – Майку, которая не стоила того, чтобы ее воспринимали всерьез? «Любовь», «ненависть» – слишком громко и пафосно, какие-то опереточные слова. Но именно так – она сестру ненавидела. И успела с этим смириться, сродниться. Ася просто не помнила, когда было иначе.
Она вытаскивала Майку из всех передряг, помогала во всем – и она ненавидела. Сестра об этом не подозревала, но не чувствовать скрытой враждебности не могла. Приписывала это ревности или зависти, думала – типичный случай, старшая воспринимает младшую как соперницу, не осознавая, как глубока пропасть между ними, и как сильна эта ненависть.
И сейчас, когда они остались одни на свете, и больше до них никому не было дела, Ася вдруг ощутила: единственное, что может помочь безвольной капризной Майке удержаться «на плову», - ее ненависть. «Она боится меня? Ну и пусть. Так даже лучше», - твердила себе она. Страх мог заставить сестру держать себя в руках, он ее гипнотизировал. Когда минует возраст глупостей и сумасбродств (а это, по асиным подсчетам еще года три), можно будет расслабиться.
Майка пристально смотрела на сестру. Сколько она себя помнила, всегда мучительно пыталась понять Асю, но ей это не удавалось. К любому могла подлизаться, найти подход, но не к сестре. Та с презрением смотрела на все ее попытки добиться ее расположения и доверия и отвергала их. Майка олицетворяла все, что Асю раздражало в людях. Все качества, вызывающие у нее отвращение, причем в гипертрофированном виде. Трусость, двуличие, склонность к интригам и наушничеству, бесстыдство, бессовестность и назойливость. Она умела «ретушировать» невыигрышные стороны своего характера, прикидываться паинькой, мило улыбаться, поддакивать собеседнику. Те, кто не наблюдал за Майкой в те мгновения, когда ей надоедало притворяться, были бы поражены и своим глазам не поверили бы. Ася, знающая ее с пеленок, привыкла ничему не удивляться. Смирилась с тем, что у нее такая сестра. Будь возможность выбрать другую, она не раздумывала бы.
В семье не было соперничества – родители одинаково прохладно относились к обеим девочкам. Воспитывали их формально – читали лекции о том, как надо себя вести, проверяли уроки, давали советы. Но душевного тепла ни от кого из них не исходило. Они жили для себя – мать-карьеристка, отец-дон Жуан. Ася унаследовала прямолинейность и жесткость мамы, Майка - хитрость и изворотливость отца. Но нельзя сказать, чтобы сходство способствовало улучшению отношений с тем или другим родителем – ничего это не меняло. Им обоим было так мало дела до детей, что вряд ли они вообще замечали столь дорогие сердцу большинства мам и пап похожие черты. Свой рот или свой нос – обычно это умиляет. Если такое и происходило в их семье, то во времена младенчества Аси, Майку с рождения отдали бабушке. Когда ей исполнилось десять, роль матери девочки пришлось играть Асе. В семнадцать лет она стала главой семьи.
- Видела бы тебя мама… - всхлипывала Майка, отчаянно пытаясь найти нужные слова.
- Не видит. Она атеисткой была. Так что хватит выдумывать всякие глупости, ты бы ее рассердила.
- Строишь из себя невесть что, а сама школу два года назад закончила.
- Тебя вообще выгонят. И будут правы.
- Ты меня винишь в том, что отец напился, и они с мамой попали в аварию, да? – у Майки язык еле ворочался, она и сама напоминала папу в минуты, о которых Асе хотелось забыть.
- Перестань. В чем-в чем, а в этом я точно тебя не виню.
Отец хотел порисоваться перед младшей дочерью – показать, какой он крутой: может выпить сколько угодно, сесть за руль и поехать. Ася знала – когда он в таком настроении, останавливать, увещевать бесполезно, самовлюбленный нарцисс нуждается в аудитории и восхищенных зрителях. Его тщеславие надо было постоянно подпитывать порциями комплиментов, и Майка с готовностью взяла на себя эту роль – довольный папа подбрасывал ей на карманные расходы. Тогда она и начала нюхать. С ребятами. За компанию. И нос задирать – мол, я теперь взрослая и бывалая. Ася пыталась поговорить с матерью, но ей всегда было некогда, и находились дела все более важные, нужные, казалось, она все на свете хочет успеть. А девчонки? Да как-нибудь вырастут.
«Майке не повезло, предки расслабились, думая, что и она, как я, глупостей не наделает, на нее можно всегда положиться, семь раз отмерит и ни одного не отрежет. А она-то прикидывалась ангелочком. Сколько я раз говорила маме – не верь, проследи за ней, поговори с бабулей… и хоть бы что. Они думали, что я ревную. Они все так думали. Я! И наговариваю на сестру. Просто так. От нечего делать. Это не Майка, они виноваты. Как я их всех ненавижу», - Ася пыталась найти в себе хоть каплю сожаления или нежности, противоядия против этой ледяной злости, сковывавшей ее душу, но не могла. «Я превращаюсь в чудовище – Снежную Королеву. Я никого не люблю. Я на это вообще не способна», - думала девушка.
Огромная обида заслонила все добрые воспоминания о ее родственниках. Она никогда не врала, а они не поверили!  И теперь она обречена одна расхлебывать всю эту кашу – результат их беспечности, недальновидности и никчемности.
- Если ты меня так ненавидишь, то почему… - Майка не договорила. Ася пожала плечами.
- Одной будет скучно.
- Не с кем ругаться?
- Наверное, - Ася почувствовала, что устала, а это опасно в такой ситуации, за сестрой нужен глаз да глаз, нужна энергия ненависти, а не апатия. – Ты из тех идиоток, которые думают, что достаточно сказать слово, и все поступки тем самым свести на нет. Как будто их не было. И продолжать в том же духе. Что еще можно к тебе испытывать?
- Откуда ты знаешь, что я брала деньги у бабушки, подговаривала отца на его подвиги… ты вообразила, что знаешь обо мне все! – Майку опять затрясло, она не могла продолжать этот спор. – Послушай, ну хочешь, признаюсь… во всем признаюсь, все расскажу… только выпусти… денег дай… ладно, не надо денег… ну просто дай мне уйти… хорошо?
- Ты же знаешь ответ, зачем спрашиваешь?
- Ну что ты за… - Майка даже не смогла подобрать нужное слово, настолько была вне себя от злости.
«Поступки можно исправить только поступками, а что толку от слов?» - думала Ася, прекрасно понимая, что говорить это сестре бесполезно. С отцом – та же история, он ее даже не слушал. Ей было некого больше любить, да и не хотелось. Желание верить – пожалуй, но Ася с ранних лет так часто разочаровывалась, и в самых близких людях, что достаточно было одного невпопад сказанного слова, и она замыкалась в себе, закрывая внутреннюю дверцу для этого человека уже навсегда.
- Мне надо, чтобы ты выздоровела… так надо, вот и все. В ближайшие три года я тебя за руку водить буду, не отойду ни на шаг. Какая ни есть, а сестра.
- А что – это так важно?
- Должно же хоть что-то быть важным.
Ася цеплялась за соломинку, сосредоточилась на том, что, по сути, было ей безразлично – излечении глубоко неприятного ей человека. В отчаянии она искала цель, это ей всегда помогало: есть цель, а средства она найдет, не найдет, так придумает. О том, как жить ей самой, она просто не думала – считала своим долгом поставить на ноги Майку, отлучить от плохой компании. Об исправлении сестры даже не помышляла – она была реалисткой.
- Ты уже пять часов меня держишь здесь, хоть бы путы ослабила… - ныла Майка, привязанная к батарее.
- Пить хочешь?
- Нет! – выкрикнула она. Ася налила воды в стакан и принесла сестре.
- Пей. Все равно ведь попросишь.
Майка сделала глоток и чуть не поперхнулась. Но взяла себя в руки и выпила все. В ней силен был инстинкт самосохранения – интуитивно она, вопреки всей своей злости, чувствовала, что сестру надо слушаться, а воевать с ней – значит, вредить себе же. «Потом разберемся», - думала Майка. Благодарность в число ее добродетелей не входила.
- А тебе жить не скучно? Не тошно?
- И что?
- Ну… а что тогда делать?
- А что ни делай, лучше не станет, - равнодушно отозвалась Ася.
- Так человек хоть немного счастливее… - пробормотала Майка, съежившись и отбросив отросшую челку со лба.
- Но ненадолго. Потом будет хуже, чем было до этого…  ты это знаешь. А дальше что? Хуже. Еще. И еще. И ты забудешь, когда было лучше – будешь пытаться достичь эйфории, но больше не сможешь… Многие это уже «проходили». Кончается все одинаково. В могиле. В тюрьме. В психушке. Ты что выбираешь?
- Я не наркоманка.
- Думай что хочешь.
- Многие всю жизнь нюхают, и ничего – понемножку.
- Мне наплевать. Ты не будешь.
- Кто ты такая, чтоб мне указывать?
- Хочешь, в детдом отдам?
Майка присмирела. «Она еще не безнадежна, если можно чем-то ее напугать, у нее начальная стадия», - обрадовалась Ася. Она знала, что у наркоманов, втянувшихся по-настоящему, атрофируются все страхи, все моральные «тормоза». Им ничего не стыдно. Ради дозы готовы на все. Хоть в тюрьму, хоть в детдом, хоть в канаву – а в голове одно: доза, доза и доза. Соврут, ограбят, убьют. Без малейшего колебания. Им бесполезно читать мораль. Это уже не люди.
- Зачем тебе это? – совсем другим тоном, спокойно спросила Майка. – Тебе же плевать на меня. Ну, пропаду – и что? Ты расстроишься?
- Да.
- Меня никто не любил – ни отец, ни мама… все тебя в пример ставили: какая у нас Ася умница и красавица. А я  - это так… пустячок. Они меня вообще не хотели… мне бабушка все рассказала… мать поздно узнала о том, что беременна… а так бы – аборт.
- Они и меня не любили. Мать вообще детей не хотела иметь… может, в юности только… так все поступали, ну и она… с подругами вроде как «за компанию». Все при детях, она при младенце… гуляли с колясками. У нас зато бабка была.
- Она – не считается…  из ума совсем выжила.  Все подряд говорила… она всех любила, из дома все выносила – все тряпки, всю обувь… блаженная.
- У других и такой родни нет.
- Одним все, а нам – ничего… - заныла Майка. Ася не пыталась ей возражать, как раньше, пусть отвлечется. – Знаю, ты думаешь, я лентяйка, хочу, чтобы мне даром все принесли на лопате… Хочу… ну и что?
- Ничего. – Ася пожала плечами. Демагогия – это последнее дело. Так Майку не вразумить, никому это не по плечу. Асе было важно одно: чтобы бросила нюхать. А на пафос и нравоучения реакция аллергическая – и не только у начинающих наркоманов.
Она была достаточно взрослой, чтобы понимать – людей любят не за достоинства, можно обладать ими всеми в немыслимой степени, и не давать другим людям «энергии счастья». Рядом с ней окружающие очень быстро начинали скучать, падать духом. Вялая, вечно сонная, чересчур рассудительная, Ася никогда не становилась душой компании, ей было проще со стариками, а не с ровесниками. Они с сестрой никогда не смогли бы по-настоящему привязаться друг к другу. «Но, по крайней мере, у меня есть энергия ненависти – надо холить ее и лелеять, пока она не начала скукоживаться и сдуваться, только так я смогу повлиять на Майку», - думала девушка. Ей даже не было грустно. Она вообще не испытывала никаких «посторонних» эмоций, сконцентрировавшись на одном: проблема – решение.
-  Ты меня сколько держать здесь будешь? А если я в туалет захочу? – ныла Майка.
-  Принесу тебе судно, - Ася в больнице работала санитаркой, одно из них ей разрешили взять домой.
-  А помыться – с ног до головы?
- Провожу в душ, помогу, не волнуйся. Продукты есть, болеутоляющее – тоже, мы не пропадем. Придешь в себя, отведу в больницу. Но, так как раньше, не будет – ты вся трясешься, они помогают снять «ломку» и отправляют домой. Ну, уж нет. Комплексное лечение. Психолог. И трудотерапия. Так, как у них положено. Потом я тебя дома работать заставлю.
- Я не выдержу, - Майка заплакала. – Ты как террористка, взяла меня, связала, скрутила и притащила сюда. Я тебя ненавижу.
- А мне все равно. Объявления о заложниках не читала – инструкции: как вести себя, если вы оказались в плену?
- Нет, не читала. Ты что, издеваешься?
- Не спорьте, не делайте резких движений, постарайтесь наладить контакт с террористами, говорите с ними по-человечески… так что давай… меняй тон, - Ася смотрела на Майку в упор, та съежилась, отказываясь понимать, шутит сестра или нет. Она это делала крайне редко.
- Мне плохо. Аська, мне плохо. И будет хуже… я чувствую, - ее затрясло, Майка уже не могла хорохориться. – Ты не знаешь, что это такое – название знаешь, словечки всякие… медицинские… но тебя никогда не «ломало»… Я знала, что это начнется – на этот раз по-настоящему… не как тогда…
Ася подошла к сестре и на табуретку рядом с ней. «Только не жалость – а то мы с ней обе расклеимся, надо держаться, иначе конец», - понимала она.
- Это еще не начало… так, пустяки. А как бывает – не знаешь.
Майка в ужасе смотрела на нее.
- Да ты что?!
- Не началось еще, говорю же…
- Откуда ты знаешь?
- Я чувствую.
- Да откуда? С ума сошла? Ты же не наркоманка!
- Вот видишь? Ты это сказала, - машинально отметила Ася.
- Сказала? Я? Что?
- Что ты наркоманка. Мне надо было из тебя это вытрясти.
- Тоже мне новость!
- Для тебя – новость. Ты ничего признавать не хотела – клялась, что в любой момент бросишь, стоит лишь захотеть…
- Да все они так говорят – наркоманы… слушай ты больше… все они… - Майка запнулась, взгляд ее вдруг прояснился.  - То есть… все мы.