Всадники повесть 4 глава

В палате Игоря ждало письмо:
"Милый Игорь! Это опять я. Понимаешь, у меня сегодня прекрасное настроение. Иду с работы, а листья под ногами: хруст-хруст. Хочется взять и написать стихотворение. Но увы, чего не дано, того не дано. А сейчас прекрасное время года - начало осени. Если уж солнечные дни, то тихие, задумчивые. Летает паутинка, легкая, невесомая. Галдят грачи на деревьях. Вдруг надвигается черным облаком птичья стая. Летит-летит и, кажется, конца ей нет. Легкий ветерок от нее и шум невообразимый. Потом исчезает за домами. И снова тихо-тихо. Зачем я тебе все это пишу? Просто хочется, чтобы ты представил. Все-таки из больничного окна трудно все увидеть".
Игорь прочитал это коротенькое письмецо, положил на коленку и погладил его ладонью. На душе было светло. А из палаты солнце уходит за угол бокового корпуса. Яркая солнечная полоса на стене постепенно поблекла. Белые стены становятся серыми. Неожиданно из приоткрывшейся двери выпрыгнул лучик, проскакал по потолку и пропал. Это вошел Сеня и закрыл дверь. Увидев в руках Игоря конверт, Сеня спросил:
- Опять письмо от незнакомки?
Игорь кивнул.
- А как ты думаешь, кто это пишет?
Сеня повертел письмо в руках:
- Ну кто… девчонка, конечно же.
- Она тут пишет, что ходит на работу.
- Можно, что хочешь написать. Это она, чтобы ты не догадался.
- Зачем ей нужна такая тайна?
- А я вот люблю тайны, с ними жить интереснее.
Из коридора в неприкрытую дверь влетела огромная муха и с лету стукнулась об оконное стекло. Надрывно жужжа, она металась комочком сверху вниз и не могла понять, что же ей мешает вылететь на улицу.
В дверь заглянула тетя Ганя, нянечка.
- Котька-то где? Там к нему родители…
- Эх ты, я и забыл, что сегодня родительский день! - воскликнул Игорь.
- А ко мне никто не придет… Мама тоже в больнице лежит, - грустно сказал Сеня, - у нее что-то с печенью. А у тебя отец приедет?
- Электричка еще не пришла, наверное, едет.

Вагон электрички, переполненный пассажирами. У одного из окон сидит крупный широкоплечий мужчина в кепке, очень похожий на Игоря. Напротив - миловидная женщина со вкусом одетая. На ее губах улыбка, да и вся она, как бы светится изнутри. Но ее голубые глаза немного тревожны. Мужчина наклоняется к ней:
- Лиза, да что ты волнуешься. Игорь у меня парень понятливый, все будет хорошо, и никаких гаечек. Прямо придем в палату оба. Я тебя с ним познакомлю.
- Ну что ты, Костенька, так вот, здравствуйте, я ваша тетя, - напевно окающе произнесла Лиза, - не могу я так. Все-таки он уже большой мальчик. Может быть, я ему не понравлюсь?
- Ты не понравишься? Да ведь ты такая, такая!…  - и он растерянно улыбнулся, не зная, как высказать то, что для него было неоспоримо.
- Это, Костенька, для тебя, а для него я пока никакая.
Он вконец растерялся. Откинулся на спинку сиденья.

Воспоминание о первой встрече. Небольшое помещение почты. Константин стоит в очереди с посылочным ящиком в руках. И вот он у окошечка. Перед ним приемщица. Она посмотрела на него… Нигде и никогда он не видел таких лучистых глаз. А голос тихий, как говорок спокойной речки. Он решился спросить:
- Вы местная?
- Да, из под Вязников.
- А я мстерский. А в Вязниках живу, слесарю. Вас в первый раз вижу, хотя давно на почту не заходил.
- Да я всего-то с месяц работаю, - отвечает. - Далеко отсюда жила.
- Где же? Не понравилось в чужих краях? - Он удивился своему нахальству и бесцеремонности.
- Долго рассказывать, - погрустнела она, затем нахмурилась и резко добавила, - да и незачем.
Молча выписала квитанцию. Он долго помнил ее тонкие, почти девичьи пальцы, и на указательном небольшое чернильное пятнышко. С тем он, помнится, и ушел с почты, но из головы не выходили ни чернильное пятно, ни глубокие голубые глаза, ни морщинки у переносья.

Снова вагон электрички. За окном проносятся пожелтевшие леса, дома, дороги, столбы… Стук колес и непрерывный гул голосов. Но все это между прочим. Ни Лиза, ни Константин не замечали этого. Она всматривалась в его задумчивое лицо и сама вспоминала…

Воспоминание Лизы. Она подходила к его квартире с волнением. Услышала, что за дверью что-то гудит: то ли пылесос, то ли стиральная машина. Нажала на кнопку звонка. Дверь открылась. На пороге он. В фартуке. С распаренных красных рук стекала мыльная пена. А она взволнована. Уголки ее губ подрагивали. Она теребила сумочку:
- Понимаете… вы на почте… вы вчера оставили у нас кошелек с деньгами. Вот я по обратному адресу на посылке и нашла вас. Возьмите, пожалуйста…
Она протянула черное портмоне. Он смотрел на нее округлившимися глазами, как на чудо, о котором он и мечтать не мог. Затем очнулся, засуетился:
- Вы погодите, зайдите.
Она не отказалась. Шла по коридору, осторожно обходя мыльные шлепки. Он провел ее в комнату, посадил на диван, а сам, срывая на ходу фартук, бормотал:
- Мы сейчас чайку… чайку сейчас…
- Да нет, что вы… - приподнялась она на диване. - Я ведь только деньги отдать.
Но он убежал уже на кухню. Она сидела, маленькая, хрупкая, положив руки на сумочку, которая лежала у ней на коленях, кусала губы от волненья. Она никак не могла понять, почему пошла в комнату? Ну, отдала бы в дверях кошелек, и все дела. Но ее потянуло к этому большому, не столь уж и красивому человеку. Широкое скуластое лицо, нос приплюснутый, но вот глаза добрые и почему-то виноватые.
Из-за приоткрытой двери послышалось жужжание электробритвы.
Переживает, вот чудак.
Она осмотрела комнату.  Шифоньер, книжный шкаф, стол, диван-кровать - все обычное, как и во всех квартирах. На стене фотографии. В черной рамке улыбчивая женщина с длинными распущенными волосами, а в светлой - круглая симпатичная мордашка девятилетнего мальчугана. "Наверное, сын" - подумала она. И тут ее с еще большей остротой пронзила мысль: "А для чего я, собственно, здесь сижу?" Она быстро поднялась и шагнула, было, к выходу, но снова вбежал он, на ходу застегивая верхнюю пуговку шелковой полосатой рубашки. Выбрит наспех.
- Чай-то поспел уже! - сообщил он таким тоном, будто после этого уйти никак нельзя.
И она осталась, ей очень не хотелось делать ему больно. Вместе они собрали на стол чай… Через некоторое время он сам обратил ее внимание на портреты:
- Покойная жена. А это вот сын Игорь. Он сейчас в больнице.
- Заболел? - поинтересовалась она.
Он немного помедлил, взволнованно потер щеку и ответил, глядя ей в глаза:
- Игорь не ходит. В тот год, когда он родился, в городе была эпидемия полиомиелита. Вот он и…
Она неотрывно смотрела на него, встрепанного и взбудораженного, ей захотелось взять его руку и погладить. Но смогла лишь сочувственно обронить:
- Как же вы один?
- Да так, как-то привык. Но когда жена умерла при родах (мы хотели еще одного ребенка), было страшно и тоскливо. Вспоминается все, как в тумане: бутылки, бутылки, пьяные дружки… И вот однажды потянул сын за рукав пиджака, и увидел я его заплаканные глаза. Прогнал к черту дружков. Стал жить для Игоря. С работы домой спешил. Игрушки и конфеты покупал. Возил сына по санаториям. И до сих пор мы с ним верим, что он поправится, хотя ему уже пятнадцать лет.
Она грела ладони о чашечку и улыбалась ему:
- А вы очень добрый человек. Люблю таких людей. Мне в жизни не везло на таких. Отец пил, дома скандалы устраивал. Рано замуж вышла, больше для того, чтобы жизнь переменить. Да попала из огня в полымя. Муж к любому столбу ревновал. Расстались мы.

Вагон электрички. Лиза положила руку на колено Константину:
- Как мы скажем Игорю о нашем решении?
- Мне тебе было легче предложить руку и сердце.
- Знаешь, Костя, я тебя подожду на улице, пока ты сходишь к сыну. Так будет лучше.