В пробке

   Середина финального списка 14-й, прозаической Грелки. Осень 2007.
   Cоавтор – Лев Жаков.


   Они встретились в кафе "Грот" на Восстания; Глеб сидел лицом к входу, поглядывая то на стойку, то на часы, то на дверь. Хороший интерьер: аквариум, окна-иллюминаторы, официанты в синих форменках. Глеб любил и ценил стильные заведения, но – не сегодня. Против обыкновения взяв только эспрессо, он мучительно теребил конверт с деньгами; встреча заранее не нравилась, к тому же Владимир Романович опаздывал. За спиной издевательски тикали часы, Глеб обернулся: минутная стрелка, казалось, ускорила бег. Давно пора плюнуть и уйти. Как бы не так! Будешь сидеть и ждать, пока начальник отдела не соизволит подъехать.
   И всё-таки: Владимир или Владислав? Отчество запомнилось, а вот имя… Ляпнуть что-нибудь не то и не так – проще простого. Но нельзя, ни в коем случае нельзя. Тщательно следить за языком, кивать, улыбаться. Чёрт побери! Тебе нужна работа, тебе – не кому-то еще; после увольнения и трёх отказов ты почти готов наступить на горло самолюбию. Почти.
   В сознании ясно рисовалось: тесная клетка обстоятельств, из которой никак не выбраться. Крепкие прутья, частая сетка, тяжёлая щеколда на дверце – не поднять, не выскользнуть. Не убежать. Пусть даже не далеко-далеко, а всего-то в более просторную клетку. Сверху, грозя раздавить, опускался пресс безденежья.
   Или даже так: пробка. Стой на месте, топчись – терпеливо, бесцельно, ведь уже никуда и никак, ни вперёд, ни назад, коготок увяз – птичке пропасть. Птичка сидит в клетке, на клетке запор, бейся-бейся о прутья, тарань грудью! в кровь, до потери памяти! Нет, бесполезно, а клетка не спеша катится, катится, катится в пропасть…
   Глеб очнулся, тряхнул головой; взгляд бесцельно блуждал по залу. У барной стойки… он чуть не поперхнулся: показалось или?.. Сашке-то что здесь надо?! Да нет, скорее всего, обознался. Вряд ли племянник при его-то роли сводни станет красоваться на виду у начальника. Раздираемый сомнениями, Глеб встал и направился к стойке, где, разумеется, никакого Сашки Фирсова не обнаружил. Чего, впрочем, и следовало ожидать. Фирсову мелькать в кафе не с руки: этот Владимир ой не рад ему будет. Еще бы – при столь некорректном способе трудоустройства.
   Одно непонятно – на кой начотдела его жалкие тысчонки, он, поди, зарабатывает мама не горюй. С другой стороны – деньги лишними не бывают. Но странно, очень странно. Темнит, племянничек, недоговаривает.
   Кофе давно остыл, шапочка пены неряшливым налётом осела на стенках. Глеб лишь отхлебнул: напряжение не отпускало, и пить он не мог. Сейчас он был сам себе противен.
   – Глеб? – К столику подошёл высокий, спортивного телосложения, хотя уже начинающий добреть мужчина. На вид не больше тридцати двух.
   Моложе меня, с неприязнью отметил Глеб, протягивая руку.
   – Владимир. – Обменялись вялым рукопожатием. Предполагаемый начальник, подтянув брюки за аккуратно отутюженные стрелки, сел напротив.
   – Ну? – спросил отрывисто, откинувшись на спинку. Грубоватое, но лощёное лицо, мешки под глазами, губы сжаты в тонкую полоску. Привык, наверное, хамить подчинённым. То-то племянник обмолвился, что с начальником они в контрах. Глеб моргнул и, с трудом подавив волнение, но всё же смущаясь и краснея от смущения, начал неудобный разговор:
   – Сашка… то есть Александр Фирсов говорил, вам специалист нужен?
   Должность начбюро испортила характер двоюродного племянника. Ухватистый, энергичный, он делал карьеру, ни на кого не оглядываясь, следуя принципу "что не запрещено, то разрешено" и незаметно для себя подменяя другим – "правила существуют для того, чтобы их нарушать". Однако с Глебом был неизменно дружелюбен и участлив, будто находя отдушину среди тугого клубка интриг и прочих малоприятных событий.
   Глеб никогда еще не давал взяток, не приходилось. Липкими ладонями достал конверт, подтолкнул к начальнику. Белый прямоугольник на синей скатерти, ржавое пятно на совести. Владимир барабанил пальцами по столу, словно не замечая, затем резко нагнулся, произнёс, глядя прямо в глаза:
   – Да, мне нужен специалист, хороший специалист. Который работает, а не резину тянет. И дело знает. – На каждой точке он с силой ударял по столу, подчёркивая фразы. – А Фирсов, гм… ну ладно. Вопросы с Фирсовым я решу отдельно.
   Глеб смутился. Зачем тогда деньги? Что за ерунда.
   – Я хороший специалист, – бросил с досадой.
   – Отчего ж без работы? Спецов с руками отрывают, без дела они не сидят. – Начальник упёрся в край столешницы, глаза недовольство щурились.
   – Так… получилось. – На прежней фирме иметь личное мнение не поощрялось. А уж пререкаться… Глеб едва сдерживался, чтобы не нагрубить. Молодой, заносчивый, да еще денег хочет за устройство? Морду бы набить, чтобы воздух не отравлял!
   – Ну? Что за общие слова? – напирал Владимир. – Ты конкретнее, конкретнее.
   – Спорил часто. С вышестоящими.
   – Резок, значит? Правду-матку в лицо, невзирая на ситуацию?
   Глеб пожал плечами. Беседа не клеилась; ее чахлая крона поникла и засохла, а ствол густо порос колючками, так и норовившими пребольно зацепить обоих.
   – Понимаешь, – Владимир преувеличенно аккуратным жестом снял воображаемую соринку с лацкана пиджака, поправил галстук, – штатной единицы пока нет.
   – Так какого чёрта?.. – медленно и страшно произнёс Глеб. Уши его пылали. – Мне нужна работа. Сейчас. И я… я… – Он подпихнул конверт ближе. Унижение казалось невыносимым, но Глеб терпел. Дома ждёт сын, ждёт жена, и он просто-напросто обязан…
   – Новое штатное расписание визирует шеф. Должность я могу выбить, но…
   "За тридцать сребреников", – мысленно продолжил Глеб. Губы его дрогнули, и Владимир уловил язвительную усмешку. Тёмные глаза начальника враждебно блеснули, в нём будто лопнула чудовищно, до предела сжатая пружина.
   – Значит, утверждаешь, ты хороший спец? – Он порывисто, загрохотав стулом, поднялся. – Скинь резюме на почту завтра до полудня, я перезвоню. – Вынув из нагрудного кармана визитку, кинул на стол.
   Глеб онемел. Это собеседование? Ну Сашка, ну гад! Помог, благодетель, сосватал.
   – Деньги, – процедил почти с ненавистью. Мерзкий тип оглянулся.
   – Что?
   Глеб кивнул на конверт, оставшийся лежать посреди стола возле перечницы и солонки.
   Мужчина замешкался, щёки его побагровели. Казалось, Владимир готов собственными руками придушить незадачливого соискателя… однако с ожесточением смяв конверт, он сгрёб деньги и вышел.
   Глеб залпом выпил холодный кофе и едва не закашлялся. Фирсова убить, себя тоже. Вспороть живот – крест-накрест, как принято у самураев. Чтоб долго и мучительно…
   
   Люстра светила тускло: вторая лампочка перегорела, запасной не было. В магазин забежать некогда, да и забываешь – проблем по горло, не до лампочки. В углу бубнил телевизор. Люда разбирала кучу стираного белья; на гладильной доске пыхтел паром утюг. Женька, протирая пузом ковёр, возюкал туда-сюда машинки. Коробки с ними занимали немало места – родители беспрекословно покупали новую модель, стоило только сынуле ткнуть пальчиком. Разбаловали, конечно, но… поздний ребенок, единственное утешение.
   Женька сталкивал машинки лбами; металлические корпуса неприятно лязгали. Глеб поморщился: ни минуты покоя, уже голова кругом. Но замечание делать не спешил: жена поедом съест. Людмила за сына горой. А тот визит к врачу после напугавшего их припадка? Он-то думал, каприз, блажь, малец вьёт веревки из ахающих и охающих родителей. Женечка, родненький! Что с тобой, золотце?! Не нравится? Апельсин не нравится? Что? Косточкой подавился?! Не хочешь? А что хочешь? Прекрати орать! Глеб, заткнись! Дура!! Да ты сам, сам!.. Извини…
   Врач выспрашивал про патологические роды и черепно-мозговые травмы; в зелёном хрустком халате, в полукруглых очёчках и узких туфлях, он стремительно расхаживал по кабинету, живостью движений напоминая богомола. Замирал на мгновение и вновь бросался с расспросами. Потом были анализы, направление в профильную, пятую горбольницу, другие доктора, в привычных белых халатах, и неутешительный диагноз.
   Гулкие, солоноватые на вкус, отдающие йодом слова, от которых дрожали ноги и скапливалась во рту тягучая слюна. Предрасположен к эпилепсии. Ваш сын. Предрасположен. К эпилепсии.
   Жена, конечно, плакала. А он… да что он! Мужчины не плачут.
   Вишневую "Феррари" Глеб подарил Женьке на пятилетие, два месяца назад. Тогда еще была работа, водились деньги…
   – Сашке звонил? – расправляя рубашку, спросила Люда. Глеб безучастно следил за ее пухлыми руками.
   – Нет, – пробормотал глухо. – То есть звонил вчера, он снова подождать просил.
   На самом деле Сашка клялся и божился: нет, никакой подставы, да как ты мог вообще?.. А после перезвонил и сказал: если на неделе не получится, Владимир вернёт деньги. Глеб облегчённо вздохнул; тесть уже не раз намекал на долг. Отношения с тестем, мягко говоря, не складывались. А уж теперь…
   – Да сколько можно? – В голосе жены прозвучали слёзы. – А в этой, как ее… ну, помнишь, где продуктами торгуют, узнавал?
   – Коммерческие фирмы требуют не старше тридцати пяти, – ответил, стараясь унять раздражение. – А на завод не пойду. – Машинально подобрал лежащего на диване пса с оторванным ухом, стиснул игрушку.
   Женька повернул кудрявую головёнку, заныл:
   – Пап, ты взял Дика! Па-ап…
   – Ничего я с ним не сделаю, – огрызнулся Глеб, нервно комкая плюшевую собаку.
   – Несколько месяцев протянули бы, а там нашёл бы нормальное место… – Жена взялась за утюг.
   – Люда, что ты несёшь! Я не могу работать и искать работу!
   – Па-а-а!.. – завыл Женька, бросая машинки.
   – Да оставь ты собаку! – выкрикнула Люда. – Не нервируй ребенка! Целый день хнычет, я извелась вся. Не дай бог опять развопится, еле успокоила недавно, чуть что – сразу в крик.
   Глеб кинул игрушку в угол дивана.
   – Машину помыть надо, – буркнул хмуро. – Пойду.
   Люда опустилась на корточки рядом с сыном, что-то успокаивающе шепча на ухо.
   – Возьми Женьку, – взмолилась. – Хоть ужин спокойно приготовлю. С утра только и нянчусь, а ему то не нравится, это не по вкусу… ничего не успеваю.
   
   Отогнав "Гольф" за детскую площадку, Глеб развернулся, чтобы аккуратно съехать с поребрика. Хорошо, услышал Женькин вопль и успел ударить по тормозам; машина заглохла, перегородив дорогу.
   – Чего под колёса лезешь, дурья башка?! – Он подхватил ребёнка на руки. – Садись-ка назад, поможешь мне.
   – Поехали! – радостно подпрыгивая на сидении, потребовал сын.
   Глеб повернул ключ… мотор низко рыкнул – и не завёлся. Глеб выжал газ до упора: двигатель схватился и вновь заглох.
   – Па-ап, ну поехали… – захныкал Женька. – Хочу кататься!
   – Не заводится, дрянь, – ругнулся Глеб, собирая лоб морщинами. – Надо под капот глянуть, и поедем. Ладно?
   Но сын не понял. С обидой оттопырил нижнюю губу, собираясь зареветь. Глеб забеспокоился: – Да погоди ты, – сказал торопливо. – Мы застряли в пробке. Кругом куча машин, и все стоят, ехать нельзя. Помнишь, вчера видели, от магазина до самого моста?
   Женька покосился в окно и, решив, что игра ему нравится, кивнул. Уселся, сложив руки на коленях.
   – Будем ждать?
   – Конечно. Ты терпи, мужик ведь. – Отец подмигнул сыну. С улицы доносились резкие гудки – там пробка настоящая: конец рабочего дня.
   Из замершего потока вывернул чёрный "Лендровер", помчался через дворы. Казалось, с минуты на минуту он протаранит "Гольф" насквозь. Справа стеной тянулись унылые гаражи, перед носом раскинулась детская площадка. Джип взвыл пароходной сиреной, остановился; стекло со стороны шофёра опустилось.
   – А ну, убирай свое корыто!
   – Не могу, заглох. – Глеб виновато развел руками. – Объезжай по Садовой.
   В машине завозился Женька.
   – Пробка ведь? Мы стоим, дядя стоит.
   – Какое объезжай?! – кипя от злости, заорал водитель джипа. – Ты там был? Впереди ремонт, из трёх рядов свободен один, а Лермонтовский проспект менты перекрыли, авария! Так что откатывай телегу!
   – Откачу, не шуми. – Глеб уперся плечом в стойку, поднатужился.
   – Нельзя ехать! – всполошился Женька. – У нас пробка-а!!
   – Погоди, сынок, не сейчас. – Красный от напряжения Глеб не успел еще сдвинуть машину, как дверь "Лендровера" хлопнула.
   – Это ты? – мрачно спросили сзади. Глеб обернулся: Владимир неприязненно разглядывал его вытертую джинсовку и стоптанные кроссовки.
   – Пусти, – оттолкнул Глеба.
   С балкона на детский крик выглянула жена.
   – Пробка-а-а! Нельзя ехать!! – Женька выл в голос. Глеб испугался: сын не плакал – визжал на высокой ноте, сморщив бледное личико и сжав кулачки. Его трясло.
   Люда, всплеснув руками, бросилась в дом и спустя минуту выскочила из подъезда в куртке поверх домашнего халата.
   Владимир бесцеремонно сел в "Гольф", взялся за ключ.
   – А ну уйди! – Глеб вцепился ему в плечо, дёрнул: затрещала ткань костюма. Дорогой, наверно. Ну и плевать!
   Подбежала, хлопая задниками тапок, Люда. Накинулась на мужа:
   – Сдурели? У ребёнка приступ может начаться! – От волнения не сумев открыть заднюю дверь, она дёргала ручку, приговаривая: – Упокойся, Женечка, всё хорошо, только не плачь…
   – Я на важную встречу опаздываю! Шеф меня в клочки… Завтра же устрою на работу, слышишь? – Начальник дёрнул ключ – двигатель не отозвался.
   Глеб не успел ответить: Женька вдруг умолк и, упав на сидение, забился в мелких судорогах. Губы обметало пеной. Люда запричитала, налегая на стекло руками и грудью:
   – Да открой же дверь! У Женьки припадок!
   – Скорую вызывай! – Глеб оттащил жену, сунул ей телефон.
   Всхлипывая, Люда тыкала в клавиши. Глеб осторожно повернул сына на бок, придерживая затылок. Припадок не прекращался: Женьку трясло, из посинелых губ шла слюна.
   Владимир, остолбенев, переводил глаза то на отца, то на мальчишку.
   – Алло! – надрывалась жена: – Скорая? У сына эпилептический припадок! Да, повторный! Из-за расстройства, говорю вам! Да, часто. Лиговский, тридцать девять!
   – Не проедет ваша скорая. – Начальник выбрался наружу. – Везде пробки, движение перекрыто с обеих сторон. Неси ко мне, дворами попробуем. – Он был сдержанно-тороплив и заметно смущён.
   Глеб тяжело взглянул на него.
   – Не дури. После… поговорим, – скривился Владимир.
   – Люда, голову держи! – попросил Глеб, осторожно вытаскивая сына.
   Начальник, упершись в поребрик, раскачал "Гольф" и прокатил вперёд.
   – Проедет. Давай, чего встал! – быстрым шагом двинулся к "Лендроверу". Переглянувшись с женой, Глеб заторопился следом.
   Люда обессилено проводила джип взглядом; из неё будто разом, как из нарядного детского шарика, выпустили воздух, проколов тугой резиновый бок иглой, острой и блестящей, и теперь она могла лишь ждать, ждать… Ведь больше от неё ничего не зависело.
   Двор между тем заполнялся машинами: рванув за "Лендровером", они сразу умудрились столпиться на узком участке и лихорадочно сигналили, не желая уступать ни пяди из отвоёванных метров асфальта.
   
   В приёмном покое было людно. Женьку увезли санитары, Глеб остался возле регистрационной стойки, где медсестра заполняла амбулаторную карту; Владимир сидел в углу на обитом коричневым дерматином диванчике.
   – Ну, что еще? – угрюмо спросил Глеб, закончив разговор с медсестрой. – Спасибо, конечно, помог. Однако не смею задерживать. Время – деньги, да? Что ж ты его теряешь? Ты ведь, наверно, из каждого случая стремишься выгоду извлечь.
   – Хамишь… специалист. – Слово прозвучало как ругательство.
   – Всего лишь говорю, что думаю.
   – Всегда?
   – Да.
   – А ты думай, прежде чем говорить! Алло! – рявкнул начальник в затрезвонивший мобильник. Слушал, закаменев лицом. Внезапно поникнув, нетвёрдо пошел к выходу. Но, спохватившись, вернулся, извлёк из бумажника ворох мятых купюр, швырнул на диванчик.
   – Извини, без конверта. Не знаток в этих делах.
   Глеб ошарашено уставился на деньги.
   – Всучишь новому начальнику отдела. Впрочем, Фирсов тебя и так примет, по дружбе. Или вы заранее сговорились? Иначе откуда им знать? Ну да, – Владимир жутко осклабился, – точно. Сукин кот, Фирсов! Обвёл вокруг пальца, бестия. Да и ты, гляжу, лицедей, а? Не пропадёшь. Талант! – Он обречённо махнул рукой, ссутулился и, разом став незаметным, растворился в толчее приёмного покоя.
   Глеб думал о тех, кто живёт не по совести, кто только притворяется человеком, а на самом деле… В частности, Глеб думал о племяннике Сашке и о том, что скажет ему завтра. Он, Глеб, не привык, чтобы его использовали, тем более в чьих-то чужих и заведомо грязных махинациях, которые…
   – Привалов! – крикнули от регистрационной стойки. – Кто Привалов?
   – Я. – Глеб поднялся, отгоняя невесёлые мысли.
   – Подойдите, – велели ему.
   И последней мелькнувшей в закоулках сознания мыслью было: нужна ли работа такой ценой? Нужна ли? Ответ не обрадовал. Да, решил Глеб, нужна. Принципы? Сплыли твои принципы. Были и сплыли, когда согласился на взятку. Финита…
   В вечернем небе, снежной ватой на еловых ветках висели тёмные, с розовой опушкой облака. Зажигались неяркие еще фонари, сигналили машины.
   У стойки медсестры ожил радиоприёмник, хрипевший до этого разноголосую невнятицу:
   – На Зорге отключен светофор. Будьте внимательны на Чуйкова, соблюдайте правила.
   Где-то на Лермонтовском проспекте среди плотной массы машин, огромной чёрной глыбой выделяясь на фоне других автомобилей, застыл "Лендровер" возвращающегося домой Владимира. Бывший начотдела курил и, забывая стряхивать пепел, смотрел на гаснущие облака. В зрачках его отражались огни вставшей до горизонта пробки.

   20 – 22.10.07
   Вторая редакция – 2009 г.