ЦИРК

В ту осень они с мамой жили вдвоем. И часть зимы тоже.
Бабушка уехала к своему младшему сыну, брату мамы, и забрала с собой младшего внука, брата девочки.
Жить вдовоем с мамой оказалось не очень весело, тем более, что осень и зима были на редкость дождливые, в доме устойчиво держался сырой холод, печку мама топила только придя с работы, и девочка весь день проводила одна в неуютном одиночестве.
Она попробовала однажды самостоятельно разжечь огонь в печи, но только зря извела растопку, и мама вечером очень ругалась.

Девочка вообще была плохо приспособлена к жизни без бабушки.
То она у керосинки не в ту сторону крутила колесико, и фитиль выпадал в резервуар с керосином, то задремывала, пока грелся обед, отчего гречневый суп превращался в кашу с вкраплениями подгоревшей картошки, ужасно соленую, и мама опять ругалась...

Пришлось идти на хитрость и не греть еду, а поедать жареную картошку холодной и запивать ее холодной водой. Ну, или заедать мандаринами: их всегда дома было много, целые ящики.

Правда, девочка нашла крупный плюс в отсутствии бабушки: можно было читать во время еды, главное - вовремя сунуть книгу в шкаф и не забыть запереть его застекленные дверцы, потому что к Мопассану и сказкам Шехерезады мама строго-настрого запретила прикасаться.
Ключик, несмотря на запрет, тем не менее, в дверце шкафа торчал постоянно, видимо, мама считала, что дочь не решится нарушить ее приказ — и как же, получается, она ошибалась!

Кроме ущербного быта и дождей, осень ознаменовалась открытием цирка, что очень оживило культурную жизнь и города, и девочки.
Программа менялась каждые две недели, и каждые две недели мама водила дочь на представление.
Они встречались возле цирка, потому что приехать после работы домой мама не успевала: она работала в центре, и до цирка ей было идти минут пять, не больше.

Они приходили одними из первых, и видели, как униформа готовит арену — граблями разравнивает опилки или покрывает их ярко раскрашенными щитами, как проверяют лонжи и трапеции, как оркестр рассаживается по местам, наконец, раздавались первые аккорды марша из фильма «Цирк», и начинался парад-алле.

Девочка сидела тихо, держа на коленях пальто, и смотрела на девушек-гимнасток, внутренне сжимаясь всякий раз, как те, отпустив трапецию, летели к вытянутым рукам партнеров, висящих вниз головой.
Радостно хохотала, когда на арену в облаке звонкого лая вылетала орава мелких собачонок и начинала свои фортели: прыжки, сальто, танцы на задних лапках, катание в тележках мартышек — в платьях и пиджачных парах.
Дрессированные медведи ей тоже нравились: они, казалось, с удовольствием ездили на велосипедах, роликовых коньках и самокатах, качались на качелях и танцевали в обнимку с дрессировщиком.
Так же радостно выглядели собаки, игравшие в футбол и азартно гонявшиеся за воздушным шариком, служившим им мячом, покуда в пылу сражения кто-нибудь из них не прокусывал его.

Хороши были и наездники — особенно один из них произвел на девочку неизгладимое впечатление.
В отличие от целых банд джигитов, наполнявших здание цирка дикими вскриками, свистом и одобрительными хлопками, он работал один.
Был он высок и бледен, всегда одет в черное, и лошадь у него была вороная — с широкой спиной и сухой головой.
Стоя на спине своей лошади, он проделывал разные акробатические штуки, покуда она ровной рысью круг за кругом, ни разу не сбиваясь с ноги, все бежала и бежала вокруг арены.
В цирке гасили все огни, и невидимый в темноте человек в черном на черной лошади начинал жонглировать факелами и прыгать сквозь горящее кольцо, которое спускалось на канате из-под крыши цирка.
Девочка затаив дыхание следила за этой феерией и испытывала нечто вроде влюбленности в человека, приглаживавшего рукой светлые волосы, растрепавшиеся после поклонов.
Лошадь тоже кланялась, припадая на передние ноги, а затем они оба уходили за кулисы — тут и начинался антракт.

Публика побогаче шла в буфет, уходила и мама — выкурить папиросу в туалете.
Девочка жевала бутерброд с колбасой, который мама давала ей перед тем, как уйти, потом грызла яблоко и следила, как на арене вырастает клетка для тигров или львов, и думала о том, что лучше бы еще раз выступил фокусник, потому что в первом отделении она не успела увидеть, откуда берется аквариум с водой и крякающей уткой под красивым шелковым платком, которым фокусник накрыл совершенно пустой цилиндр, составленный из разноцветных колец — он ведь сам его и составил, еще и руку в него просунул, чтобы показать, что цилиндр пуст.

Непонятно, как он это делал?!
И непонятно было пребывание на арене молодой женщины, полуодетой в струящийся шелк, которая абсолютно ничего не делала, только красиво ходила вокруг фокусника и показывала на него публике рукой, хотя публика и так смотрела на артиста во все глаза, пытаясь определить, в каком месте ее обманывают.

Музыкальные эксцентрики тоже нравились девочке, они смешно дули в тромбоны ноздрями, играли на скрипках, летая под куполом на лонжах или прыгая на батуте — девочка завидовала их умению играть на разных инструментах и той легкости, с которой они балансировали то на бутылках, то на проволоке.
Женщину-змею она не любила, да и ту, что лежа на спине подкидывала ногами разные предметы, - тоже: обе они казались девочке скучными и непристойными одновременно.

Честно говоря, ее и акробатки смущали тоже. Ей казалось неприличным, что вся публика в цирке видит их трусы, плотно обтягивавшие увесистые зады, и она старательно отводила глаза от девушек, когда те с равнодушным видом лезли по веревочным лестницам на площадки, схожие с корабельными клотиками ( девочка была начитана и полна аллюзий ).
Она предпочла бы этим странным номерам что-нибудь менее двусмысленное, но только не дрессировщицу голубей, несмотря на ее пышное белое платье до пят и закрытые руки-ноги: номер показался скучным до зевоты, каким-то приторным и излишне жеманным, собачки были лучше.

А однажды в программе участвовал человек, поднимавший тяжести, и он поднял целый грузовик, в кузове которого сидело пять или шесть человек!
Девочка в ужасе ждала, что у него сейчас «жила лопнет» ( она прочла у Горького про человека, поднявшего что-то слишком для него тяжелое и болевшего потом всю жизнь ), но все обошлось, силач отхватил свою порцию оваций, а девочка смогла перевести дух.

Господи, как ей нравились эти громадные полосатые кошки!
Львы оставляли ее равнодушной, но тигры...
У них были такие рожи, что девочке хотелось иногда пролезть сквозь решетку и трепать огрызающихся зверей за уши и холки, чесать им подбородки, гладить и теребить.
Собственно, так и вела себя невысокая женщина в черном костюме и хлыстом в руке.
Она переступала по опилкам арены ногами, обутыми в черные ботфорты и была похожа на Аллу Ларионову из фильма «Двенадцатая ночь» - девочка ей очень завидовала!
Тигры огрызались, замахивались на свою госпожу лапами, но в целом, их поведение не слишком отличалось от поведения кошки Читы, которая, хоть и любила лежать на коленях у девочки, когда та читала, сидя на низенькой скамеечке возле натопленной печи, но все же держала ее в черном теле, спуску не давала, и у девочки вечно были расцарапаны руки — следы ее неоправданно развязного поведения с маленькой самолюбивой хищницей.
Девочка хотела бы стать укротительницей, но знала, что этому не бывать: у нее не было «куражу».
Об этом необходимом каждому дрессировщику качестве она вычитала в одной из многочисленных проглоченных ею книг, трезво оценила себя с этой точки зрения и поняла, что навсегда останется благодарным и восхищенным зрителем.

Лет через двадцать, правда, станет ясно, что интерес и восхищение перед дрессурой исчезли, а на смену им пришли жалость к бедолагам тиграм и неприязнь к человеку, вынуждавшему их делать противоестественные для зверей вещи, и тогда выросшая девочка с грустью поймет, что ее цирк исчез навсегда.

Но до этого дня еще нужно было дожить, а пока тянулась и тянулась хмурая осень, плесневел хлеб, листы учебников и тетрадей перестали шуршать, холодная картошка вызывала жажду и ощущение сиротства, мандарины не утоляли томления сердца, а в центре города, довольно далеко от дома, где девочка училась переживать одиночество, над зданием цирка каждый вечер вспыхивали зазывные огни.

Через две недели девочка опять пройдет под их сияющей аркой.
Через две недели в честь ее визита оркестр опять сыграет свой марш.