Пучина

Основной сюжет, мысль,  басс, образы -  Иван Зубов.
Корректировщик и малюка  - В.П.

***
"Революция - это страшно!"
Г. Стоев.

***
      Я осторожно вынул шпагу из ножен.
      Поверхность клинка смотрела на меня отливом тяжелой, матовой синевы.
      Клинок, с обеих сторон декорированный техникой «гравюры» манил и привлекал: чешуя, редкой точностью, переплеталась с драконьими когтями, перепончатыми крыльями и латинской вязью, наполненной алыми болотцами латунной туши.
      Клинок, заигрывал со мной своей мозаичной дамасской сталью, своим двулезвием, с под широким долом каждой стороны.
      И конечно, позолоченный чашевидный эфес, рукопожатием рукояти из слоновой кости, манипулируя и завораживая уводил будто в бездну.
      На пяте и на обухе проступали авторские клейма братьев Доменика и Хуана Азарано из Толедо.
      Я демонстративно поднял медленно шпагу, и мгновенно вышел из сна, облично руководясь своими желаниями и спасом.

      Немного помедлив, и оглядываясь на предыдущее таинство, будто попав в сеть глаза, упал в моё удивленье кинжал тех же мастеров, но уже ощущениями чуточку другими, несколько тугой мощщи и зрительной силы.
      Узкий клинок дага, с ажурным треугольным щитком, для левой руки как раз - и взяв его, как кровь - понял что шпага и кинжал - это одно целое воина.
      Это было оружие единоцелое и очень богатого идальго!
      Меня сбило с ног и я увидел жену Шлапоря, нарезающую этим кинжалом любовниц мужа.   
      Сам же, Самуил Валерьевич, косящий шпагой чертополох, будто своих врагов, чернил прошлое.
      Настроение поменялось. Грусть нахлынула какая-то...
      Откуда взялся этот трамвай - одному Богу известно.
      На подножках, размахивая красными флагами и бутылями с мутной жидкостью, неслась к светлому будущему, разношерстная публика. Небо свинцо каменело...

      Молодуха в прожженном местами зипуне, увидев меня, радостно завизжала из трамвая:
      
      - Буржуй! Глядите! Буржуй-ссучёнок! Митроха обрежь ему яйца! Ну, чего ты смотришь гнида? Я говорю тебе! Обрежь!
      Она схватила за руку солдата с трехлинейкой на плече - рваная папаха с красным околышем съехала на бок от толчка.
      - Отстань дурёха! Пущай идет себе, завтра пообрежем всем. Повыпустим требуху. Сучье племя!
      Он посмотрел на меня злыми, пьяными глазами. Я поёжился и сник. Трамвай кишил и будто замер на остановке.

     - Стой! Стой! Где буржуй? Вон тот, что ли?
    С подножки тормозящего вагона спрыгнул матрос в бушлате перевязанном крестом пулеметной ленты и деревянной кобурой маузера на боку.
     - А ну, гражданин ходь сюда! – громко приказал он мне, двигаясь на встречу.

     Бежать было бессмысленно. да и некуда. Солдат все равно держал меня на мушке. Я обернулся и послушно последовал к матросу, опустив голову.

     - Документ, какой-ни-какой имеете? – он щелкнул древом кобуры, - ты чего зеньки таращишь? А ну, гнида на землю! Сволочь!
 
     Матрос выхватил маузер и выстрелил два раза в воздух.
     Хорошо, что я заложил кинжал за спину. Выбив матросу оружие из рук, я выхватил свой кинжал и нанес им удар в живот несколько раз. Он хрюкнул и начал медленно оседать.
     Пока скопившаяся толпа в пьяном угаре не пришла в себя, я подбежал к окну трамвая, из которого высовывалась рожа солдата Митрохи, и вогнал клинок, втопив  по рукоять в желтый его глаз, как в масло.
     В вагоне началась давка.
     Девица застряла в дверном проёме, дико визжа, глядя на окровавленного друга.
     На передней площадке прапорщик перекрыл движение своей полицейской «селедкой».
     Я обнажил шпагу на голо и запрынгивая в вагон проткнул задницу владельцу железяки - послышался звон бьющегося стекла, стоны - вой и крики усилились.
     Из окон загремели выстрелы, но давка и теснота мешала вести прицельную стрельбу.    
     Пули уходили в случайных прохожих - одна из пуль попала в молочную ферму визжащей молодухе.
     Визг перешел в хрип и смолк. Теперь настало мое время. Время отправки в вечность.
     Я забрался уже в трамвай, орудуя локтями возвестил:
     – Я ваш вагоновожатый! Харон! – крикнул я чуть притихшей братии, от моей сурового вида - протискиваясь сквозь толкотню трамвайного смрада - лепетали старухи в подол и прятали писюнят мамаши.

    - Занимаем места в вагоне согласно купленным билетам! Ваш билет?

    Я вонзил жало кинжала в горло прапорщику. Он так и не понял: какой Харон, что за билет.
    Публика в опять кинулась в панику,  пытаясь покинуть вагонку.
    Но я возражал:

    - Господа-товарищи! Прошу успокоиться! Билеты куплены и возврату не подлежат! Так, ваш билет? Я, говорю Ваш билет!

    Я ударил кинжалом в сердце пьяного рыхлово с наглым взглядом студента.

    Половина вагона разбежались кто-куда.

    Рядом со обмякшим студентом присели дворник и грузчик из бакалейки -  оба никакие.
    Я их узнал!
    Я нанизал их тела на шпагу, как на шампур, вспоминая унижение власти!..
    ...осталось еще пару отказчиков - это были крепкие орешки: здоровенный рыжий детина в кожаной куртке и в таком же картузе, и злая, немолодая кокаинистка, в красной косынке и папироской на длинном мундштуке. В руках у обоих имелось по нагану.
 
     Первой запалила кокаинистка - она, не целясь, стреляла мне в голову, попадая в других.
     ...пули прошли надо мной на приличном расстоянии.
     Я схватил ее за руку, прижал к себе, прикрываясь ее тушкой как щитом - нанес рыжему, открывшему беспорядочную стрельбу,  укол в в лицо. Остаток барабана помог ей занять место на люле. И не только ей... Рыжий исчерпав свой запас патронов был нанизан!
- Все, мой милый друг. Давай спокойно, присаживайся рядом с подругой! Я вам забронировал лучшие места.

     Я сделал еще один укол, и загнал ему пол клинка в подрагивающую душонку.

     Втащив тело матроса в вагон, я занял место вагоновожатого - трамвай под веселые трели звонка, покатился к Лонжерону…