Управление судьбой - Теоретическое сопровождение

Учительница на уроке:
- Ребята, должна сказать, что у вас очень плохо обстоят дела с математикой.
Я думаю, что 90 процентов из вас не сдаст экзамен.
Голос из класса:
- 90 процентов?! Да нас здесь столько и не наберется!
Из Интернета

Теоретическое сопровождение: обоснование новой системы

Предлагаемая в этой книге система управления судьбой и миром по сути своей довольно проста и для понимания, и для использования. Результаты с ее помощью также достигаются легко, что, на мой взгляд, является важнейшим конкурентным преимуществом перед другими системами, требующими длительных тренировок, практики, специальных знаний, самоограничений. Однако наша система может показаться читателю несколько необычной. И даже не столько потому, что каким-то образом необычна сама по себе – здесь она является ответвлением довольно мощного и хорошо проработанного духовного направления, сколько потому, что содержит в себе положения, противоречащие обыденному, привычному большинству из нас видению мира. А видение мира, его понимание или, точнее, картина мира – ключевая точка нашей системы.

Все, что человек делает в своей жизни, все, что выбирает, и вообще то, как он воспринимает реальность, определяется картиной мира, что у него в голове.
Обыденный подход – обыденный результат. А если хочется получить результат удивительный, впечатляющий, то и подходы надо использовать необычные. Только так. Иными словами, работа с непроявленным планом нашей жизни происходит намного эффективнее, если использовать принципы, являющимися нетрадиционными в господствующей в нашем обществе картине мира.

Коротко поясню насчет «традиционного» и «нетрадиционного». Трактоваться эти понятия могут противоположным образом. Ведь с одной стороны, к традиционному можно отнести приемы официальной науки, медицины, психологии. С другой стороны, есть своя логика и в том, чтобы к традиционному отнести более древние, эзотерические практики, которые существуют несопоставимо более долгое время, чем современная психология и медицина. Я решил все же выбрать первый вариант и называть традиционным то, что относится к привычной современной картине мира. Средства, которыми располагает последняя, позволяют получать лишь ординарные результаты. Им недоступно ничто чудесное, они не в состоянии вытянуть нас из рутины. На этом фоне другие средства, позволяющие совершить прорыв, сделать намного большее и меньшими усилиями действительно покажутся нетрадиционными.

Впрочем, начинать разговор о нетрадиционных средствах мне приходится вынужденно. С точки зрения объяснения удобнее находиться в традиционных рамках – ведь тогда изложение получается универсальным, а нетрадиционные положения кто-то принимает, а кто-то – нет. Именно поэтому в своих предыдущих книгах я умышленно ничего не говорил о непроявленном измерении мира.

Однако эта книга – особенная. Здесь я не просто излагаю имеющиеся мысли, а хочу рассказать о личном опыте и знаниях, поделиться с читателем собственной системой жизни, прошедшей практическую проверку. Система эта, на мой взгляд, эффективна, приятна и безопасна, в первую очередь, за счет использования тех принципов, которых нет в традиционной картине мира. Традиционная картина мира сама накладывает серьезные ограничения на достижение значительных результатов, не позволяет совершить неординарное, выходящее за рамки.

Естественно, вводя нечто необычное, сталкиваешься с вопросом доказательств.  И передо мной как автором встает проблема: что мне делать – описывать свою систему, рассказывать, как она работает и как ей пользоваться, или доказывать, что она работать может и на существование право имеет. В рамках одной книги сделать и то и другое не представляется возможным. Это вообще совершенно разные задачи. Теоретическое обоснование тяготеет к фундаментальным наукам, требует охвата имеющихся пластов серьезного знания, объемно, масштабно и сложно, ориентировано преимущественно на специалистов. Такой труд нацелен, в первую очередь, на постижение истины. Практическое же применение в теоретических обоснованиях часто не нуждается, как и в понимании происходящих процессов. Можно успешно делать что-то на практике, не понимая сути, не постигая глубин. Это я уже отмечал во введении.

Но все же для того, чтобы впустить в себя новое, чтобы освоить необычное, человеку необходимо понять основные моменты, исходные предпосылки. Людям вообще свойственна любознательность, стремление разобраться в вопросе хотя бы в общих чертах. Но кроме того, это поможет вписать в привычную картину мира новые идеи, и таким образом открыть для себя новые возможности. В своей книге «Небесная 911» Роберт Стоун рассказывал, что на одном из семинаров, который он проводил, к нему подошли организаторы и настойчиво попросили полностью убрать из программы семинара теоретическую часть, т.к. публика собралась очень прагматичная, они теорию не любят и не понимают. Переубедить организаторов он не смог и вынужденно согласился. Когда же после семинара Роберт Стоун смог оценить эффективность освоения методик, он убедился в том, что она оказалась значительно ниже, чем при обычной программе семинара.

В науке, где принято строго обосновывать выдвигаемые положения, известны примеры, когда ученым, предлагавшим миру радикально новые идеи в области естествознания, одновременно приходилось писать философские трактаты, переосмысляя, таким образом, мировоззренческий фундамент и вводя новые метафизические предпосылки, поскольку в прежние рамки их знание никак не вписывалось.

Эта книга – не философский трактат. Но я постараюсь так подойти к вопросу, чтобы довольны остались и те, кто больше любит действовать, чем думать, и те, кто любит больше думать, чем действовать, и те, кто любит одновременно  делать и то и другое. Именно для двух последних категорий читателей я и решил ввести в книгу настоящую главу, обеспечивающую в легкой форме теоретическое сопровождение нашей системы. Перейдем теперь к существу вопроса.

Картина мира является ключевой точкой и для введения в систему, поскольку людям присуще сопротивляться новому, если это новое не соответствует их пониманию мира – то есть тому, во что они привыкли верить и что привыкли использовать. Основным препятствием, как показывает практика, является внутренняя (иногда – подсознательная) убежденность в незыблемости имеющейся картины мира, наделение ее в некотором роде абсолютным статусом. В результате сознание человека оказывается ограниченным, не может поверить не только в чудесные возможности, но и просто в лучшую жизнь. Поэтому, чтобы преодолеть сопротивление, необходимо, говоря компьютерным языком, «прописать путь» для нового знания, «инсталлировать» его в имеющуюся «операционную систему».

Чтобы сделать это, я выбрал следующий подход. Вместо того, чтобы лезть в эзотерическую сферу и пытаться дать иллюстрацию оттуда, как делают многие «бойцы невидимого фронта», я предлагаю поступить наоборот: «тонкие материи» не трогать, а взглянуть на вещи вполне обычные – науку, философию – и на их основе проиллюстрировать возможность существования нетрадиционного взгляда, иной системы восприятия мира. Смысл здесь в том, что впустить в свою жизнь новое будет гораздо легче, если увидеть, что даже традиционные системы оставляют достаточно места для свободы, не претендуют на монополизм.

Правильнее будет  начать с философии. Дело в том, что понятию «картины мира» можно дать много разных определений, и в том числе определить ее как философию жизни отдельного человека. Действительно, если «большая» философия представляет собой теоретическое мировоззрение, некую общую картину мира, то мировоззрение отдельного человека есть своего рода «малая» философия, персональная картина мира. Которая, разумеется, тесно связана с «большой».

Известно, что отношение к философии, как правило, различается у людей, имеющих различный образовательный и культурный уровень. Можно отметить следующие крайние точки. Так сказать, со стороны нижнего предела располагаются высказывания по типу «философию придумал тот, кому было лень работать». Иными словами, носители подобных убеждений считают философию делом бесполезным и не имеющим отношения к практике. В основе этих убеждений практически никогда не лежит знание философии – то есть, когда человек философию изучил и сделал вывод о ее бесполезности. На вопрос, произведения какого философа читал приверженец данной точки зрения, ответа вы не услышите. Как говорится, «где находится Бразилия, Штирлиц не знал, но слышал от Донны Розы, что в лесах там водится много диких обезьян». Впрочем, такое отношение встречается не только к философии. Вспоминаю услышанные однажды рассуждения одного рабочего третьего разряда. Дело было на заводе. Рабочий обтачивал обоймы подшипников на полуавтоматическом станке, его задачей было установить заготовку, а затем снять ее, после того, как станок сам выполнит все необходимые операции. Этого рабочего очень возмущало наличие рядом с цехом конструкторского бюро, где трудились инженеры. «Сидят там, паразиты, штаны просиживают, их бы всех к станкам поставить, вот тогда дело бы пошло!» - мечтал он…

С другой стороны, со стороны, условно говоря, верхнего предела, лежит видение философии как сугубо научной дисциплины, понимание которой недоступно непосвященным и которая действительно в значительной степени занимается изучением вещей, непосредственно с практикой не связанных – общей теории сознания, например. Отождествляемая с наукой, призванная углубить общечеловеческое понимание мироздания, такая философия тоже не рассматривается как прагматическое средство. В лучшем случае она представляет собой узкоспециализированный инструмент. Приверженцы такого взгляда называют практическую философию беллетристикой, относя к ней, пожалуй, все философские тексты, выходящие за рамки сложных и трудноусваиваемых теоретических трактатов.

Между этими позициями и располагается жизнь. Представляется, первая точка зрения не заслуживает рассмотрения, поскольку в большей части случаев отстаивающие ее не знакомы с самим предметом, который берутся оценивать, и дискуссия была бы подобна разговору об особенностях компьютера с человеком, никогда компьютера не видевшим. В меньшей части случаев, когда они знают предмет, о котором говорят, образуется замкнутый круг – поскольку тогда мы получаем тоже определенного рода философию, к тому же не новую. Такие подходы в истории философии известны – например, к ним может быть отнесена философия позитивизма.

Что касается второй позиции, то она слишком заужена. Действительно, философия, выдерживающая всю строгость научных критериев, представляющая собой глубокую и сложную теорию, изучающая неочевидные закономерности, существует. Но существует ведь не только такая философия. Так зачем себя ограничивать? Зачем подменять частью целое, когда все части могут вполне комфортно существовать одновременно? На мой взгляд, игнорирование практической, непосредственно жизненной философии неоправданно.

Представляя собой рациональное мировоззрение, философия присутствует почти на всех уровнях нашего бытия. А далее степень способностей, разнообразие интересов и возможностей определяет, каков наш персональный диапазон, исчерпывается ли он простейшими интеллектуальными конструкциями, небогатым по содержанию пониманием мира, либо простирается в глубины и дали, охватывает системное понимание происходящих в мире процессов.

Кроме того, практическую философию можно использовать тысячами различных способов. Практическая философия – это путь не только к мудрости, но и к умению эффективно вершить свою жизнь. Творческими людьми разработано огромное количество жизненных систем, стратегий и методик, помогающих человеку ощутить всю полноту своей жизни, пробудиться от обыденности и совершить неординарное, наполнив жизнь новыми смыслами, ощущениями и результатами. Поэтому философия – мощнейший инструмент улучшения и переустройства своей жизни. Точнее, она может им быть. Может, конечно, и не быть – все зависит от того, какую именно философию вы исповедуете. А как сделать удачный выбор? Это очень важный вопрос. Чтобы в нем разобраться, скажем несколько слов об истоках, о так называемом «основном вопросе философии».

Основным вопросом философии принято называть вопрос о взаимоотношении сознания и бытия. Возможные ответы устанавливают взаимосвязи и иерархию между ними – что от чего является производным. Для наших целей достаточно коснуться двух главных вариантов ответа: 1) бытие – первично, сознание – вторично и 2) сознание первично, бытие – вторично. Соответственно, если под бытием понимать материю, то в первом случае мы получим материализм, а во втором – идеализм.

Исторически сложилось так, что доказать истинность какого-либо из этих двух противоречивых вариантов ответа оказалось невозможным, несмотря на все старания их приверженцев. Сегодня ученые и философы признали, что оба варианта ответа имеют равные права на существование. Вот цитата из учебника для студентов  МГУ им. М.В. Ломоносова: «Выбор в пользу того или иного решения основного вопроса философии невозможен на чисто логических или теоретических основаниях. Как показывает опыт истории философии, каждое из них одинаково хорошо фундировано доводами их адептов.

Выбор между ними скорее лежит в сфере прагматики, в области предпочтения тех или иных социальных и личностных ценностей, интересов, в том числе на индивидуальном уровне, в плоскости психологического комфорта: детерминизм или свобода человека, зависимость или самоорганизация, стабильность или изменчивость, необходимость или случайность, активность или созерцательность, гармония или творчество… и т.д. Так, ценности объективной истины, детерминизма, зависимости человеческого сознания от бытия, стабильности, порядка, определенности хорошо коррелируют с материализмом и объективным идеализмом, охотно поддерживаются господствующими элитами, особенно в тоталитарных обществах, получая идеологическую санкцию на власть от имени объективной истины. И, наоборот, ценности свободы, приоритета личности, творчества, нонконформизма, самоутверждения хорошо коррелируют с субъективно-идеалистическим решением основного вопроса философии, способствуя мировоззренческому выбору именно данной философской концепции» [60;56-57].

Итак, чего-либо довлеющего, однозначно, на уровне закона определяющего правильный выбор приоритета между сознанием и бытием, не существует. А значит, выбор за нами. Причем результаты выбора не ограничиваются достижением «психологического комфорта», но имеют куда более серьезные последствия. Успех реализации технологий, позволяющих управлять своей судьбой и удачей, непосредственно зависит от того, как вы подходите к решению «основного вопроса философии», поскольку на нем основывается любая картина мира. Так какой же подход выбрать?

Давайте посмотрим. Допустим, человек признает первенство за бытием, а фактически – за материей, поскольку большинство людей под абстрактным понятием бытия понимает все-таки материю. Делая это, он одновременно признает свою подчиненность миру. Ведь в этом случае человек больше не причина – он следствие, производная различных материальных функций. Свободы быть уже не может, и человек становится лишь звеном, шестеренкой в большом и чуждом ему механизме, он уже не творит, а приспосабливается. При таком подходе картина мира лишается своей силы, превращаясь всего лишь в описание реальности.

Действительно, приоритет материи означает, что существует некая материя, которая не просто первична, но представляет собой фундаментальную, конечную основу бытия, из которой происходит все остальное. Такая основа, ввиду своей фундаментальности, очевидно, должна быть и единственной – иначе, если допустить возможность неединственности, возникнет спор о приоритете основ. Современный научный материализм считает, что эта материя обладает рядом универсальных характеристик и, кроме того, познаваема.

В классическом случае познание – то есть, формирование и совершенствование своей картины мира – понимается как последовательное уточнение модели, постепенное накопление знаний о материи, существующей как говорил В.И. Ленин, независимо от нашего сознания. В неклассике этот процесс представляет собой  более сложную структуру, но суть не меняется. Выстраиваемая таким образом картина мира есть нечто вторичное по отношению к материи, явление меньшего порядка. Она, как и сам человек, всего лишь производная объективного мира, его отражение. Впрочем, и отражение это недословное – мы не знаем всей правды о мире. Даже самые глубокие теории материалистов, созданные в полном соответствии с научными критериями, не могут ничего большего, чем просто на уровне моделирования воспроизводить рассматриваемый объект, и представляют собой опосредованное знание об объективной реальности. Впрочем, ни на что большее они и не претендуют. Сложно претендовать на большее и человеку, руководствующемуся в своей жизни принципами материализма. Вспоминаются слова Игоря Гарина: «материализм – усталость философии или интеллектуальное плебейство, отказывающее в праве на существование миру духа, трансценденции, экзистенции, мистики – всему, что прямым путем не ведет ко все тем же хлебу и палке» [6;160].

Ситуация меняется, если избрать иной вариант ответа на основной вопрос философии, когда первоначалом является сознание. В этом случае картина мира уже не отстраненное описание реальности. Она превращается в созидающее начало. Признавая первенство за сознанием, человек как носитель этого самого сознания оставляет первенство за собой. Теперь он творец мира, а мир – продукт его творчества. Разница налицо.

Как вариант, еще можно выбрать в качестве носителя сознания нечто надчеловеческое, некий «мировой разум», «вселенский дух» или что-нибудь подобное. В этом случае доктрина будет называться объективным идеализмом, но нас она интересует в меньшей степени.  Хотя объективный идеализм и эффективнее материализма,  по сравнению с идеализмом субъективным он имеет куда меньшие возможности. Поэтому под сознанием будем понимать именно личное, индивидуальное сознание человека.

Нужно отметить, что материализм бывает более нагляден и убедителен в простых, примитивных случаях. Но чем сложнее ситуация, тем труднее  отстаивать свои принципы материализму. Если начать разбирать карбюратор от ВАЗ 2106, то будет легче довериться мысли, что он существует независимо от нашего сознания и, скорее всего, от подсознания тоже. Но если рассматривать цепь жизненных событий, в которые вовлечен человек, то здесь материализм уже демонстрирует свою слабость. Даже научный. Действительно, как остроумно отметил один мыслитель, наука может объяснить нам отдельные факты, но она не в состоянии объяснить последовательности этих фактов. Например, причину, почему вдруг упал самолет, рано или поздно установит техническая экспертиза. От чего погибли находящиеся в нем люди, скажут врачи. Но никто не ответит, почему именно эти люди оказались именно в этом самолете, и почему другие люди в нем не оказались, хотя некоторые из них даже купили билет на этот рейс.

Из статистики известно, что на транспортных средствах, которые  терпят катастрофы, пассажиров бывает всегда меньше обычного. Так, «Кокс изучил 28 крупных железнодорожных аварий в США начиная с 1950 года. Он обнаружил, что в день аварии на этих поездах было меньше пассажиров, чем в другие дни. Для сравнения он брал шесть дней перед крушением и соответствующие дни недели в каждой из четырех предшествующих недель. На одном из поездов в день крушения было 55 человек. В предшествующие дни – свыше 100. Среднее число пассажиров за десять контрольных дней также превышало сотню. В другом случае в течение шести дней подряд число пассажиров было соответственно 68, 60, 53, 48, 62, 70. А на седьмой день, когда произошло крушение, их оказалось всего девять. Это в шесть раз меньше среднего значения за десять контрольных дней, которое составляло 54 человека» [5;286].
Другой американский социолог, «Джеймс Стаунтон проанализировал 50 авиа- и железнодорожных катастроф. В большинстве трагедий транспорт заполнен лишь на 60%. И наоборот, если транспорт заполнен на 75% - крушение маловероятно».

«В 2000 году весь мир облетела невероятная история французской стюардессы "Эйр Франс". Она должна была лететь с рейсом Париж-Нью-Йорк. Но буквально перед выходом из дома Изабель порезала палец. Пока мазала его зеленкой и искала пластырь, у ее 12-летнего сына резко подскочила температура. Изабель позвонила маме, но та, выходя из машины, поскользнулась на мандариновой корке и сломала ногу. Стюардессе ничего не оставалось, как позвонить на работу и попросить отгул. Изабель сильно переживала. Но недолго. Едва набрав высоту, авиалайнер рухнул. Все пассажиры и члены экипажа погибли. Позже Изабель узнала, что в самый последний момент, уже в аэропорту, этим рейсом отказались лететь еще 33 пассажира. Они поменяли свои билеты на другой самолет» [Электронные СМИ]. В отношении последнего случая любопытны также причины катастрофы – они представляют собой цепь случайностей, которую невозможно было предвидеть заранее, если оперировать традиционными средствами. По данным Общества авиационной безопасности (www.aviation-safety.net), при взлете колесо авиалайнера наехало на металлическую деталь, отвалившуюся от транспортного самолета старой постройки, который взлетел несколькими минутами раньше. В результате этого шина лопнула и какие-то части, то ли шины, то ли постороннего предмета отлетели и ударили по крылу в том месте, где вплотную к обшивке подходил топливный бак. Топливо стало проливаться наружу и его пары, как предполагают, попали на раскаленные части двигателей, в результате чего возник сильный пожар. После этого начались сбои в работе двигателей на той стороне, капитан пытался срочно посадить самолет, но не успел, т.к. машина потеряла управление и упала.

Итак, кто-то опаздывает, кто-то заболевает, кто-то не может поехать по другим причинам. Каждую причину в отдельности легко объяснить исходя из традиционной картины мира. Ну опоздал пассажир на злополучный самолет, потому что такси, на котором он добирался в аэропорт, сломалось в неудачном месте и найти другое не удалось. Материальные цепочки причин выстраиваются элементарно. Допустим, в машине сгорело сцепление. Сцепление сгорело потому, что его диски были низкого качества, к тому же оно было неправильно отрегулировано, а владелец машины сэкономил и не заменил его заранее. Но почему пассажир оказался именно в этой машине? Нашел ли он такси с заведомой неисправностью, будучи управляем своим подсознанием, или сам сотворил неисправность своей энергетикой? Современная наука ничего не скажет на этот счет. Точнее скажет, конечно: «Повезло!», «Случайность!». Однако это не ответ, это пустые слова, уход от ответа. Но вернемся к основной теме.

На данном этапе целесообразно ограничиться констатацией практических преимуществ субъективного идеализма над материализмом. Для того, чтобы творить свой мир, свою судьбу и свое счастье самому, выбор этого исходного направления совершенно необходим, неизбежен. ЛИБО МЫ ТВОРИМ МИР, ЛИБО НАС ТВОРИТ МИР – ВОТ ЦЕНА ВОПРОСА, СФОРМУЛИРОВАННАЯ МАКСИМАЛЬНО КРАТКО! В отличие от материализма, где картина мира – всего лишь отстраненное его описание, в субъективном идеализме она играет совершенно иную роль – представляет собой вариант воплощающейся реальности. Это духовное измерение и делает человека человеком. В противном случае мы ничего не сможем противопоставить утверждению, что «в целом состав внутренних и внешних органов, повадки и образ жизни не позволяют судить о том, что Бог «создал человека по образу и подобию своему», а гориллу нет» [24;153].

Это нужно осознать на уровне идеи, исходного принципа – то есть, переориентировать свое сознание в направлении идеалистических ценностей. Избрание такого вектора очень важно, ведь если говорить о практике, то каждый человек найдет достаточно доказательств в пользу той картины мира, которую использует сейчас. Материалист станет объяснять, как происходят окружающие его процессы, насколько они сильны и объективны, и как мало может сделать лично он в таких непростых условиях. Идеалист, напротив, найдет множество примеров, когда  путем изменения своего внутреннего состояния он менял и мир, и события в своей жизни, корректируя линию своей судьбы. Так что за тем, чтобы подтвердить на опыте имеющееся мировоззрение, дело не станет. Именно поэтому важно на уровне принципиальных подходов уяснить, каким образом целесообразнее всего относиться к миру. Выше было отмечено, что каких-либо научных, теоретических доказательств приоритета материализма над идеализмом не существует. Зато существуют практические основания выбора, говорящие сами за себя.

Сказанное не означает, что материалистическое видение мира надо совершенно  игнорировать. В отдельных жизненных случаях его использование может оказаться оправданным. Например, в ряде ситуаций, связанных с непосредственной профессиональной деятельностью. Или в случаях, когда нужно обоснованно отвести от себя ответственность. Короче говоря – по мере необходимости. Главное – не  позволять ему доминировать. Если проводить аналогию с компьютерным «софтом», то материализм должен быть не больше, чем отдельным «приложением», которое иногда запускается («подгружается») в рамках общей «операционной системы». Но ставить его на место «операционной системы» нельзя ни в коем случае.

Сигналы о движении общественного сознания  к другому мировоззрению поступают не только из различных духовных учений. Весьма интересно, что в ряде случаев современная академическая наука также демонстрирует сдвиги в сторону идеалистической доктрины. Движение в этом направлении я отмечал, читая новейшие научные работы по исследованию сознания и мозга, а также социальных и некоторых других вопросов. Приведу  в качестве примера, иллюстрирующего такую тенденцию, эксперимент, который проводился в МГУ имени М.В. Ломоносова.  Его описал в одной из своих книг выдающийся математик В.В. Налимов.

Задачей эксперимента было оценить, насколько возможно влияние сознания на материю. В качестве материи были выбраны генератор псевдослучайных чисел и электронный маятник. В качестве носителей сознания – несколько групп людей. Методология эксперимента была стандартной для такого рода опытов. Людей подразделили на несколько групп, одна из которых имела информацию о сути эксперимента и пыталась сознательно повлиять на генератор чисел и маятник, другая  также все знала, но сознательно влиять не пыталась, а третья просто присутствовала и об эксперименте проинформирована не была.

Попытки влияния,  предпринимавшиеся людьми из первой группы,  выражались в мысленных командах и приказах генератору и маятнику. Помимо этого оценивалось влияние эмоциональных состояний человека, когда участвующий в эксперименте пытался привести себя, например, путем воспоминания соответствующих событий, в максимально экстатическое либо в максимально депрессивное состояние.

Эксперимент показал определенные результаты. Выяснилось, что материальный прибор, в данном случае компьютер, изменяет свою активность под воздействием человеческой мысли или эмоции – без каких бы то ни было физических (в традиционном понимании) воздействий. То есть, наборы чисел, которые выдавал генератор, изменялись в зависимости от мыслей и чувств людей, участвовавших в эксперименте. Изменялись и колебания маятника. Благодаря этому, в целом, эксперимент можно признать удавшимся. Сложности возникли в процессе интерпретации полученных результатов.

Поскольку эксперимент имел статус научного, результаты нужно было адекватно описать. Но они оказались противоречивы. В частности, одинаковые изменения активности электронного маятника  иногда были отмечены и когда человек генерировал максимально положительную эмоцию, и когда максимально отрицательную. В других случаях состояния маятника оказывались противоположными, так же, как и состояния человека.

Эти трудности с  истолкованием еще раз иллюстрируют, что сами по себе опытные данные, взятые в чистом виде, мало что дают для практики. Ну реагируют маятник, генератор – и что? Для понимания процесса необходима теоретическая модель, в рамках которой будет строиться дальнейшее объяснение. То есть, наблюдаемые факты необходимо вписать в картину мира, без этого их использование будет невозможно, а ценность – весьма невелика.

Как отмечал профессор В.В. Ильин, «естественнонаучные факты – это всегда усредненное статистическое резюме, частота появления определенного признака... Естественнонаучный факт… противопоставляется голому эмпирическому факту, представляющему реальное явление в конкретных условиях. Голый эмпирический факт – объективное, фиксируемое органами чувств событие, взятое не в интерпретированном, не в субъективно преобразованном виде. Примером голого эмпирического факта может быть чувственная фиксация явления отклонения стрелки на шкале прибора: “в момент времени t стрелка амперметра отклонилась от нулевого деления на 10 единиц вправо”. Однако возможные попытки истолковать явление потребуют его включения в контекст теории, дающей экспликацию факту (т.е. объясняющие его – прим. Д.П.)» [18;239].

Таким образом, итоговая картина будет зависеть о той модели (теории), которую мы выберем. Причем, как вы понимаете, можно получать разнообразные картины, давая одному и тому же опыту различные, порой – противоположные и несовместимые между собой интерпретации. Кроме того, и само существование фактов зависит от выбранной модели. Например, отмеченные случаи неожиданных отклонений маятника. Это факты или не факты? Смотря как считать. Если мы найдем убедительное объяснение этим нетипичным отклонениям, которое впишется в общую систему, тогда они станут фактами. В противном случае, когда объяснительная модель ничего не может сказать о причинах отклонений такого рода, они не будут рассматриваться как факты, их просто «спишут» на случайные явления, возникающие  как  погрешности. В результате именно объяснение и определит, что мы видим и во что мы верим.

Вообще, «эксперимент может подтверждать различные теории, находящиеся в отношении дополнительности, - одновременная опытная подтверждаемость корпускулярной и волновой теорий света.

Эксперимент не может служить основанием для установления предпочтительной истинности одной теории сравнительно с конкурирующей...

Эксперимент способен «подтвердить» ложную теорию, что вытекает из свойств логического следования, которое, запрещая импликацию лжи из истины, допускает импликацию истины из лжи. Так, будучи ложной, ньютоновская теория звука согласовывалась с действительностью в вопросе численного значения звука, и это представляло трудности при ее критике» [18;187].

При этом значимость, и даже сама возможность эксперимента зависит от исходных посылок. Ведь из приведенных выше рассуждений о материализме вытекает, что в рамках традиционной парадигмы такой эксперимент вообще незаконен и не может рассматриваться. Дело в том, что только когда мы допускаем равноправие сознания и материи, мы можем говорить об их двустороннем, «горизонтальном» взаимодействии. А при традиционном подходе сознание и материя не рассматриваются как вещи однопорядковые: сознание является лишь отражением материи, а следовательно, в принципе не может влиять на нее непосредственно. На этих (а также других) основаниях приверженцы традиционной науки игнорируют подобные эксперименты, что позволяет им заодно избежать и необходимости объяснения результатов таких опытов, что для этих ученых немаловажно, так как сказать им здесь, по сути, нечего.

Впрочем, излишне суровая критика традиционной науки вряд ли была бы уместна. Несмотря на свои внутренние ограничения, наука в целом не столь догматична, как отдельные ее представители. Дело скорее в том, как воспринимать науку. Неадекватное же ее восприятие обусловлено рядом объективных причин, среди которых, в первую очередь, нужно отметить систему обучения в школах, да и во многих институтах. Причем не только у нас. Вот интересное свидетельство американского ученого Пола Фейерабенда. «В наших школах не довольствуются просто историческим изложением физических (астрономических, исторических и т.п.) фактов и принципов. Не говорят так: существовали люди, которые верили, что Земля вращается вокруг Солнца, а другие считали ее полой сферой, содержащей Солнце. А провозглашают: Земля вращается вокруг Солнца, а все остальное – глупость» [59;6-7].

Говоря о таком навязывании мировоззрения и космологии, Фейерабенд приходит к интересной аналогии между наукой и религией. Раньше (а кое-где и сейчас) церковь не была отделена от государства, соответственно, вера в официально утвержденное божество была обязательна. Когда церковь от государства отделили, люди смогли сами выбирать, в какого бога им верить. Однако наука осталась единой с государством и выбирать собственное мировоззрение, свою картину мира мы, в широком смысле, не можем – она должна соответствовать принятым стандартам. Конечно, у взрослого человека теоретически выбор есть – но вследствие существующей системы обучения он существенно осложнен, поскольку в детстве уже была внедрена базовая картина мира. То есть, по степени сложности перестройки  это можно сравнить с изучением иностранных языков: учить вы можете любой язык, но ваш родной будет всегда ближе.

В результате аналогия между наукой и религией не так уж далека от реальности. Действительно, в умах многих людей наука и научное знание все еще претендует на роль некоего божества, священного писания, с которым сверяются, не сомневаясь в его истинности. Такой подход является базисом для критики любых нетрадиционных положений. То есть, дело представляют так, будто бы наука имеет дело с неким знанием, истинность которого не подвергается сомнению, и поэтому является универсальным мерилом, оперируя которым, якобы, можно делать выводы о том, заслуживает внимания нечто новое или нет.
Конечно, такие взгляды, как правило, характерны для людей, по роду своей деятельности далеких от фундаментальной науки. Те, кто знаком с принципами разработки теорий, согласятся с мыслью, что наука представляет собой комплекс мнений, гипотез, моделей, различным образом описывающих мироздание. Эти модели могут дополнять, либо взаимоисключать друг друга, поскольку для науки характерен плюрализм. В этой связи нет ничего удивительного в том, что у разных научных школ порой существуют разные взгляды на одну и ту же проблему. Так  же, как нет ничего удивительного и в том, что признаваемое научной истиной сегодня может перестать быть таковым завтра. Ведь научное знание рассматривается «как относительно обоснованное, гипотетическое». «Что однажды считалось истинным, затем уточняется, модифицируется, а порой и отбрасывается. Достаточно указать на принятые в науке, а впоследствии фальсифицированные теории теплорода, флогистона, эфира и т.д.» [18;90-93]. «Сколько бы философы ни спорили, сегодня они сходятся… в одном: последнего, единственно нормативного обоснования знания больше нет. А это значит, что метафизическая авантюра научной мысли близится к концу. Философия, бодро претендовавшая на определенность и фундаментальную неколебимость теоретических построений о человеке, Боге, истории и ее ценностях, приказала долго жить. Кризис оснований привел к смещению самой идеи истины. Плотный туман затянул веками сиявшую вершину знания» [45;446]. А известный исследователь Луи Пастер, от чьего имени произошел термин «пастеризация», вообще выражался довольно прямо: «Еще настанет день, когда будут смеяться над глупостью современной нам материалистической философии. Чем больше я занимаюсь изучением природы, тем более останавливаюсь в благоговейном изумлении пред делами Творца. Я молюсь во время своих работ в лаборатории».

На протяжении истории претерпевали существенные изменения не только конкретные теории, но и понимание науки и истины в целом, менялось видение их критериев. Происходят такие процессы и в настоящее время. Чтобы лучше ощутить это, нужно взглянуть на подходы к истинности и научности знания, имевшие место в истории. Краткий взгляд представлен в приложении. В начальных версиях книги он был составляющей частью этого раздела, но эксперты книжного рынка мне настойчиво предлагали его убрать, так как, по их словам, «слишком умную» книгу народ читать не станет. Пришлось пойти экспертам навстречу, но лишь до некоторой степени – вместо того, чтобы совсем убирать этот исторический экскурс, я перенес его в приложение и все желающие могут с ним ознакомиться. Здесь я лишь процитирую завершение этого раздела:

Представления науки о самой себе очень различны, даже если оставаться в пределах научных взглядов. Но и этим дело не ограничивается. Расхожее мнение, что наука представляет собой исключительно истинное знание, верно не вполне. Причем мнение это распространено больше в обывательских кругах, а сама наука на такие лавры, вообще говоря, не претендует. Вот выдержка из весьма авторитетного источника: «…научность и истинность, будучи взаимосвязаны, не совпадают.  “Истинность”  характеризует знание с точки зрения его соответствия действительности. Истину включает и ненаука – донаучные практически-обыденные, рецептурно-индуктивные знания, протоколы наблюдения и т.д.  “Научность”  же характеризует знание с точки зрения его внутренней архитектоники, формы отображения мира, которые определяются стандартами рациональности, принятыми в науке как сфере духовного производства. В силу этого наука может включать и неистинное, которое, однако, удовлетворяет данным стандартам. Наличие ножниц между истинностью и научностью показывает: наука включает массу того, что не проходит (и не пройдет) практического испытания» [18;219].

Подчеркнем исключительно важную для наших рассуждений вещь.  Показанное многообразие концепций возможно благодаря тому, что сознание человека имеет дело с моделью (картиной) мира. Содержание науки – не есть реальность, это наши представления о реальности. То же и с другими областями знаний. Познавая мир, мы не приобщаемся к некоей сокрытой истине о нем, мы создаем эту истину путем построения модели (шире – картины мира). Причем эти модели не могут быть построены исключительно на данных опыта, наблюдений и т.п.

«Логического пути от фактов к теории не существует» [18;179]. В основе любой картины мира лежат концептуальные допущения, которые не выводятся непосредственно из опыта. Именно эти допущения, положения и принципы и задают структуру картины мира.

Но картина мира может быть активной! Оказывается, есть способ не только описывать и объяснять мир разными способами, но и влиять на него, изменять его. Теперь самое время поговорить о том, как это делается. В следующем разделе мы рассмотрим ядро системы.

РЕЗЮМЕ:

1. Мир в чистом виде человеческому сознанию не дан. Сознание человека имеет дело только с моделями мира.

2. Одновременно существуют разные модели мира.

3. Единственно правильной модели мира не существует.

4. Каждая модель проявляет достоинства и недостатки, в зависимости от того, для
каких целей используется.

5. Модель мира нельзя построить, опираясь только на практический опыт. Необходимы концептуальные идеи. Любая модель мира включает в себя концептуальные идеи, не выводимые из опыта.

6. В фундаменте любой модели лежит тот или иной вариант ответа на «основной вопрос философии», определяющий, что первично: сознание или бытие.

7. Не существует единственно верного ответа на «основной вопрос философии», каждый человек может выбирать, что ему ближе.

8. Выбор в качестве первоначала мира сознания открывает огромные перспективы для человека как носителя  сознания.

9. Предлагаемая в книге система представляет собой одну из моделей мира, проверенную на практике. Данная модель эффективна и удобна в деле управления своей жизнью и судьбой.