Последняя мысль мистера Сайерса

Мистер Филипп Джозеф Сайерс, четырнадцатый в списке миллиардеров Forbes, не спал уже двое суток. А если считать  перелет, то целых трое.
Сайерс не хотел лететь, до последнего вел переговоры, чтобы все необходимое оборудование перевезли в Феникс, штат Аризона, где он жил последние восемь лет, но китайская компания «Bi gi lin», оказывающая услуги по криосохранению,  не согласилась.
- То есть, обратно я полечу уже в образе Харрисона Форда из второй серии «Звездных войн»? – обратился Сайерс к, пожалуй, единственному человеку, которого он еще мог терпеть, своему референту Дэну Роскифу.
- Да, сэр, - ответствовал тот, - рад, что вы в состоянии шутить. Только это было не во второй серии, а в пятой. 
Сайерс только вяло махнул рукой, и Роскиф, слегка поклонившись, покинул палату частной клиники «Медоу», куда его патрон переехал два месяца назад вместе со своим рабочим кабинетом. За эти два месяца, то есть с того самого дня, когда светило мировой онкологии, профессор Харюки Ириа, огласил приговор, деньги стали для Сайерса последним, за что тот мог уцепиться в этой жизни, а в другую, сколько ни старались учителя из воскресной школы, он не верил.
- Способа лечения вашей болезни не существует. - Сообщил во время очередного консилиума профессор Ириа. – Пока не существует. Возможно, это находится вне границ моей компетенции, но я все-таки возьму на себя смелость посоветовать вам крионику…
В полукруглом конференц-зале клиники, где проходил консилиум, повисла оглушающая тишина. Казалось, все, кто находился в тот момент в зале, задержали дыхание, чтобы ее не нарушить. Хотя, возможно, так оно и было.
Оглядев уверенным, но невеселым взглядом собравшихся, профессор Ириа продолжил:
- Если вы решитесь на это шаг, то делать надо все очень быстро. – Тут он немного замялся. - Как говорят русские: «Промедление смерти подобно…»
Сайерс не любил русских. Японцев он не любил еще больше, но, не задумываясь, согласился.

Первый раз ему пришлось лететь в знакомой, ставшей почти родной, «Комете», лежа. Раньше во время ночных полетов ему доставляло удовольствие, утопая в глубоком кожаном кремле, смотреть сквозь огромный иллюминатор вверх, на звезды; теперь же он приказал опустить жалюзи и выключить в салоне весь свет.
Сайерс не спал. Он лежал в полной темноте с отрытыми глазами и под мерный шум двигателей думал о своем месте в настоящей жизни; о месте людей, вращающихся вокруг него, словно планеты вокруг солнца; о тех, кто вращается вокруг «планет», и о тех, кто метеорами пролетает мимо, оставляя короткий яркий штрих в темноте… затем мысли его плавно перетекли в плоскость предстоящего перехода из этой жизни в другую, совершенно новую, ту, которой еще нет. В жизнь, которая случится через полвека.
«Меня просто выключат на пятьдесят лет, - думал Сайерс, - а потом включат и починят. И я потом смогу прожить еще лет двадцать, как мне обещали, а, может, и больше… Но что меня там ждет? Буду ли я также богат, как и сейчас? И что вообще будет на земле через пятьдесят лет?» Сайерс попытался представить себе, как все это случится, но у него ничего не вышло. Образ будущего оказался слишком размытым.
«Странно, - подумал он, - я ведь совершенно не боюсь умереть, меня больше заботит то, как я впишусь в это будущее». От этой мысли ему стало смешно. Он почувствовал, что улыбается.
Через четыре часа «Комета» мягко села в международном пекинском аэропорту «Шоуду». Сайерс не заметил момента посадки.

- Я буду что-то видеть? – спросил Сайерс маленького седого человека в темной тройке, имени которого не запомнил.
Человек опустил вниз уголки рта и пожал плечами.
- Вы хотите сказать, будет ли вам что-то сниться?
- Именно.
- Вряд ли. Ваш мозг будет охлажден до такой степени, что всякая нервная деятельность исключается.
- Вы заморозите меня, как индейку?
Человек в тройке улыбнулся.
- Мистер Сайерс, мы не используем слово «заморозка», оно пугает клиентов. Мы говорим: «глубокое охлаждение». По нашей запатентованной технологии организм клиента сначала охлаждается до температуры сухого льда, то есть -108.4 градуса по Фаренгейту, а затем до температуры жидкого азота -320.8 градуса. Бессрочное хранение организма клиента в криостате осуществляется именно при этой температуре.
Сайерс отметил про себя, что «глубокое охлаждение до температуры жидкого азота» звучит ничуть не веселее, чем «заморозка».
- И много у вас клиентов? – спросил он, чтобы сменить тему.
- Много, мистер Сайерс, – человек в тройке развел руки в стороны, словно рыбак, рассказывающий об улове, - очень много, а последнее время особенно. Возможно в этом виноват чертов финансовый кризис, кто его знает, но у нас сейчас просто аншлаг… Именно по этой причине мы не смогли удовлетворить ваше пожелание приехать в Феникс. Поверьте, в другой ситуации…
Сайерс прервал его жестом.
- Скажите, почему вы в костюме? Разве, вы не должны быть в халате?
Человек в тройке еще раз улыбнулся.
- Политика корпорации. Мы бизнесмены, а не врачи.
Теперь улыбнулся Сайерс.
- Первая хорошая новость за день.   
Послышался мягкий стук в дверь, и через секунду в кабинет вошла неопределимого возраста китаянка с чайником и двумя маленькими пиалами на подносе. Женщина поставила поднос на стеклянный столик, который разделял Сайерса и его визави, поклонилась и бесшумно покинула комнату спиной вперед. Все это произошло так быстро и так тихо что, спустя мгновение после ее ухода, Сайерс стал сомневаться, заходила ли она в комнату вообще.
«Точно призрак, - подумал он, - от нашей девицы остался хотя бы запах духов, а тут - ничего». 
Человек в тройке в это время начал разливать чай, и что несколько удивило Сайерса, первой он наполнил свою пиалу, и только затем его.
- Угощайтесь, - сказал человек в тройке, - это настоящий Дахунпао – самый дорогой чай в мире. Специально для дорогих гостей. Если вы не знаете, Дахунпао собирают всего с шести чайных кустов, возраст которых составляет более четырехсот лет. Урожай этого чая не превышаем пятисот грамм в год, а в свободную продажу поступают вообще крохи, но у нас эксклюзивный договор с правительством…
Сайерс пропустил его слова мимо ушей – к чаю он был равнодушен.
- И все-таки, мне интересно, что же там будет? – спросил он, глядя на темно-золотистую жидкость в своей пиале, в которой плавали похожие на маленьких рыбок чаинки.
- Я же говорю. Ни-че-го, - уверенно ответил человек в костюме и приложился к пиале.
Сайерс почувствовал подступающее раздражение.
- Откуда вы знаете?
- Из отчетов испытателей, разумеется. Никто из них ничего не помнил.
- Вы что, проводили опыты на людях?
Человек в костюме аккуратно поставил свою пиалу на столик.
- Мистер Сайерс, мы не говорим: «люди». Мы говорим: «испытатели». Да, проводили, и довольно долго, пока не научились делать все правильно.
- Вы хотите сказать, пока они не перестали у вас дохнуть?
- Не приходить в сознание. Но это было более сорока лет назад, так что вам, мистер Сайерс, беспокоится нечего.
И человек в тройке в очередной раз улыбнулся.
- Постойте, - Сайерс неожиданно заволновался, - вы сказали, что они ничего не помнили? А что стало с их памятью? Она не пострадала?
- Ни в коей мере. Память и интеллект остались на прежнем уровне, как и все системы организма. Глубокое охлаждение ничего не нарушает, в этом его основное преимущество.
Сайерс залпом выпил самый дорогой чай в мире и сжал двумя руками пустую пиалу.
- И последний вопрос, – сказал он, глядя собеседнику прямо в глаза, - вы меня встретите? Там? Вернее, тогда?
Это был подвох, но его собеседник сориентировался мгновенно.
- Если вам будет угодно. Я вхожу в число семи топ-менеджеров корпорации, которым гарантировано продление жизни после выхода на пенсию…
Сайерс неожиданно для себя успокоился. Впервые за два  месяца ему стало легко и безмятежно.
«Вероятно, на меня так подействовали его слова, о том, что он меня встретит, - подумал он, - а, может, чертов китаец что-то подмешал мне в чай… И, все-таки, как же мне хорошо… было бы так всегда…»
Через некоторое время Сайерс с удивлением для себя обнаружил, что сидит, откинувшись на спинку кресла, и смотрит в потолок. Пиалы в его руках не было.
- Мы должны подготовить вас к охлаждению, - нарушил тишину человек в тройке, - в первую очередь, нужно очистить и обезводить ваш кишечник.
Сайерс не сразу понял, о чем он.
- Вы что, поставите мне клизму?
- Нет, что вы, все гораздо проще, выпьете коктейль, и через пару часов все случится само собой.
- Значит, у меня есть два часа?
- Примерно. А сейчас, позвольте, я провожу вас в свой офис.
- В офис? – переспросил Сайерс. И сам себе ответил: - Ну да, вы же бизнесмены, а не врачи.

Сайерса посадили в кресло-коляску и повезли по длинному коридору, стены которого были увешаны шедеврами европейской живописи. Слева висели импрессионисты, а справа, видимо для контраста, постимпрессионисты.
«Скорее всего, копии, - подумал Сайерс, - хотя, все может быть…»
В принципе, он мог бы дойти до «офиса» своими ногами, но человек в костюме сказал, что силы ему еще понадобятся, и Сайерс согласился. Кроме всего прочего, ему очень не хотелось расплескать то волшебное чувство, которое посетило его после чая. Он удобно устроился в кресле, которое, казалось, было сделано специально для него, и постарался думать о приятном. Сзади коляску мягко и плавно подталкивал один из его телохранителей, высокий и плечистый англичанин Хью, который стоил ему две с половиной тысячи фунтов в неделю. Человек в тройке шел на два шага позади Хью.
Примерно в середине коридора в стене между автопортретом Тулуз-Лотрека и «Большими купальщицами» Сезанна бесшумно открылась узкая дверь, из которой боком вышел высокий китаец с блестящим пистолетом в руке. Процессия с Сайерсом во главе только что миновала это место, так что тот оказался ровно между Хью и человеком в тройке. Китаец с пистолетом кивнул Хью, тот кивнул в ответ и сделал шаг в сторону. Занявший место телохранителя китаец приставил пистолет к основанию черепа Сайерса и нажал на спуск. Ожидаемого звука выстрела не последовало, послышался лишь негромкий «пшик», словно чихнул маленький ребенок. Мистер Сайерс, который в этот момент разглядывал автопортрет Ван Гога, отключился в ту же секунду.      

Сайерсу показалось, что неожиданно погас свет, а спустя долю секунды (такую крохотную, что он не успел, как ему показалось, даже моргнуть) снова стало светло. На первый взгляд вокруг ничего не изменилось – напротив него был все тот же безобразный Ван Гог – только присутствовали некоторые странности. Первая и основная состояла в том, что Ван Гог был, так сказать, везде: куда бы Сайерс ни устремил свой взгляд, всюду он видел странного человека с трубкой в зубах, шапке и повязкой на голове, будто картинку с его изображением прилепили Сайерсу ко лбу. А вторая, что Сайерс не чувствовал своего тела – ни рук, ни ног, ничего вообще. Он мог только видеть, да и то, одного Ван Гога.
Неожиданно Ван Гог улыбнулся уголком рта. Затем два раза моргнул обоими глазами.
- Я ваша последняя мысль, мистер Сайерс, - услышал Сайерс, - и вы меня сейчас думаете, если вам интересно.   
«Но мне же сказали, что всякая нервная деятельность исключается…», - подумал Сайерс и тут же услышал только что подуманную фразу. Он не сразу узнал голос, который ее произнес – свой собственный.   
Ван Гог снова моргнул.
- Значит, вас обманули.
«Господи Иисусе…», - подумал Сайерс и снова услышал со стороны свой голос, только теперь это произошло практически синхронно с мыслью.
- Вам что-то не нравится, мистер Сайерс? Смотрите на вещи проще. А если бы последним, что вы увидели, была бы «Герника» Пикассо, что тогда?
«Я не об этом», - подумал Сайерс.
- А о чем, позвольте спросить?
Сайерс не знал, что ответить. Он долго «молчал», пока, наконец, ни услышал:
«Я не понимаю».
- Разумеется, не понимаете, - немедленно отозвался голос, - только от того, понимаете вы или нет, уже ничего не зависит. Скоро все кончится.
«Что кончится?» - подумал Сайерс.
- Я же говорю, все. Больше ничего не будет.
«Ничего?»
- Ага, ничего. Точнее, вообще ничего.
«Но я думал, если я думаю, то… Вы понимаете?»
- Разумеется. Жаль, что мсье Декарт не может присутствовать при нашем с вами разговоре. – Ван Гог зажмурился. – Ему бы было крайне интересно. Вы действительно существуете, только пока думаете меня. А потом вы умрете.
«Бред какой-то, - вместо своего Сайерс услышал совсем другой голос, высокий и дребезжащий, - поверить не могу».
- А придется. По правде говоря, вам больше ничего не остается делать.
Слово «делать» привело Сайерса в чувство. К нему постепенно начала возвращаться утраченная было рассудительность.
«Еще раз объясните, кто вы такой», - подумал он, и голос его приобрел прежнюю твердость.
- Я же говорю, я – ваша последняя мысль. Ваша, понимаете? А вы меня думаете.
«То есть, я говорю сам с собой?» - уточнил Сайерс.
- Не совсем, но можно и так сказать, - ответил голос.
«И как долго это будет продолжаться?»
- Полагаю, недолго. Как и любой электрический сигнал, я  конечна. Поэтому советую вам как можно серьезнее отнестись к тому, что вы сейчас делаете.
«А что я сейчас делаю?»
Ван Гог нахмурился.
- Повторяю последний раз: Вы думаете свою последнюю мысль, а последняя мысль человека определяет его будущую судьбу. Другими словами, последняя мысль определяет его будущее рождение.
«Что значит, следующее рождение?»
- Как, что? – брови Ван Гога удивленно поползли вверх и скрылись под шапкой, - вам разве никто не говорил, что после смерти человек рождается заново? Обретает новое тело? 
«Говорили, только я в это не верю».
- А зря. Можете мне поверить, так оно и есть. А вот последняя мысль, как я уже сказал, следующее рождение и определяет. Мысль, которая преобладала в сознании непосредственно перед смертью, в момент самой смерти завладевает им и определяет природу тела, которое достанется сознанию в следующей жизни. Проще говоря,  о чем человек думает, в то он и превращается. Хотя в вашем случае, как вы понимаете, все будет наоборот.
«Что вы имеете в виду?»
Ван Гог улыбнулся черным беззубым ртом.
- Ваше бессмертное тело, разумеется. Он-то как раз останется прежним… 
«Погодите, погодите, так вы – моя душа?»
Ответа не последовало. Сайерс успел лишь заглянуть в близко посаженные, темные, полные непонятной тоски глаза, как все вокруг стало стремительно тускнеть, и вскоре от шапки, повязки и уродливого лица с трубкой в зубах не осталось ничего, кроме черноты.
На этом закончилось существование мистера Филиппа Джозефа Сайерса, четырнадцатого в списке миллиардеров Forbes.

Через пятьдесят лет, когда в аризонском криологическом центре тело мистера Сайерса было постепенно нагрето до температуры 97.9 градуса по Фаренгейту, и разряд кардиостимулятора заставил его сердце сокращаться, началась новая жизнь нового мистера Сайерса. Первый человек, которого он увидел, был невысокий седой китаец в серой тройке. 
Спустя две недели мистер Сайерс был успешно прооперирован в клинике «Медоу» профессором Ириа. В соответствии с прогнозом, который был сделан сразу после операции, ресурса организма мистера Сайерса с вероятностью девяносто три процента должно было хватить на восемнадцать с половиной лет. Еще через две недели, когда мистер Сайерс готовился к выписке, к нему в палату зашел тот самый человек в тройке и поинтересовался, не желает ли тот воспользоваться услугами по криосохранению по истечению этого срока. Мистер Сайерс, не задумываясь, согласился.

Тяга к рисованию проснулась в нем по прошествии двух с небольшим лет после начала его новой жизни, когда он обнаружил, что совершенно не следит за ходом международной видеоконференции, на которой председательствовал, а выводит стилусом странные линии на поверхности своего электронного блокнота. 
Сайерс отошел от дел в возрасте семидесяти четырех истинных лет и полностью посвятил себя изобразительному искусству. Мировая известность пришла к нему в восемьдесят два. По отзывам критиков, манерой письма он отдаленно напоминал позднего Ван Гога, но, в отличие от сумасшедшего голландца, картины Сайерса успешно продавались при жизни и преумножили его и без того огромное состояние, большую часть которого, впрочем, он на удивление многих, кто его знал, пустил на благотворительность.

О своей последней мысли Сайерс ничего не помнил и поэтому не высказал никаких пожеланий перед проведением повторной процедуры криосохранения.