Певец природы Горного Алтая

Памяти художника Г. И. Чорос-Гуркина
посвящается…

Очерк

Этот очерк я хотела бы посвятить великому алтайcкому живописцу Григорию Ивановичу Чорос-Гуркину. С творчеством и биографией Чорос-Гуркина я познакомилась в конце 80-х, когда прочитала книгу замечательного алтайского искусствоведа В. И. Эдокова. Книга называлась «Мастер из Аноса». Я заинтересовалась творчеством и судьбой великого алтайcкого Мастера. Уже позднее, увидев его картины, была восхищена его непревзойденным талантом пейзажиста. При работе над этим очерком я пользовалась архивными материалами и другими источниками и, конечно же, работами В. И. Эдокова, но в основном это мои мысли и чувства о его корнях и о великом певце природы Горного Алтая.

*  *  *

Когда я вглядываюсь в его портрет работы художника В. С. Торбокова и немногие фотографии, то вижу человека, окрыленного мечтой – воспеть всю красоту Горного Алтая, показать в красках его величие и мощь, его чистоту и первозданность. На портрете спокойное, волевое лицо, плотно сжатые губы и умный, гордый, я бы сказала, орлиный взгляд. Ему в самом деле было чем гордиться: своей прекрасной родиной, своим обыкновенным талантом, своими картинами, но в жизни это был скромный интеллигентный человек в самом высоком понимании этого слова, и, восхищенный красотой своей родины, без конца писал ей гимн, создавая его вновь и вновь на своих полотнах и описывая такими словами: «Все вокруг первобытно, грандиозно и величаво: могучим кольцом раскинулись и ушли в беспредельную даль горы, мягкие линии сдвинулись одна на другую, смешались в лабиринте очертаний и замкнулись в неуловимой дали воздушной лазури. Какой везде простор, какая мощь! Это ты, заколдованный, царственный Алтай!» Кроме великого дара художника он еще обладал и талантом литератора, чтобы писать такие вдохновенные стихи в прозе.

* * *

Как стал он художником, мальчишка из никому тогда не известного алтайского села Улала?
Григорий Иванович Гуркин прошел долгий, нелегкий путь от ученика иконописной мастерской Алтайской духовной миссии, что располагалась тогда в селе Улала Бийского уезда. Целых 15 лет учился он мастерству иконописца, вначале в Улале, потом в Бийске, пока не почувствовал в себе силы и талант для создания собственных картин.

Уже в одной из самых ранних своих работ, картине «Камлание» или «Ночь жертвы», написанной в 1895 году, чувствуется рука в будущем большого мастера. Представьте себе лунную ночь в лесу, в лощине между гор, вблизи костра под деревьями сидят алтайцы. На жарких углах – казан с кипящим там мясом жертвенного коня, тут же у костра неистово пляшет шаман, во все стороны развеваются ленты его костюма, яростно стучит он в бубен, обращаясь к Богу Ульгеню  и воздавая ему жертву, а летняя ночь тиха, безветренна, кажется, не шелохнется на березе ни одни лист. Жаркие блики огня играют в темноте, высвечивая смуглые, скуластые лица, да одинокая полная луна загадочно освещает поляну. Вся картина пронизана алтайским национальным колоритом и написа-на мягкими теплыми красками. Она производит большое впечатление, хотя это была первая попытка Гуркина создать большое произведение.


*  *  *

Все свободное от иконописи время молодой художник отдавал живописи, и с первых шагов его занятий искусством выявилось особое пристрастие начи-нающего художника к пейзажу, да и немудрено – ведь мальчика с детства окружала девственно-прекрасная природа, которой всегда поклонялись его предки.

Наверное, это чудо, а может простое стечение обстоятельств – на его талант обратил внимание молодой тогда тоже начинающий музыкант А. В. Анохин. Они познакомились в Бийске и вскоре подружились на всю жизнь. Анохин и уговорил Григория поехать учиться в Петербург. Целый год пришлось Григорию копить деньги на дорогу, отказывая себе во всем.

И вот, осенью 1897 года он едет в Петербург и пытается поступить в Академию художеств, но не удачно: не хватало общего образования, знаний. Но все же судьба дарит ему еще один счастливый шанс – знакомство с великим русским пейзажистом И. И. Шишкиным, и тот приглашает талантливого молодого человека работать в свою мастерскую, предоставив ему свои кисти, холсты и краски. Так они нашли друг друга – великий Учитель и талантливый самородок-ученик.

Всего несколько месяцев они были вместе, работая бок о бок. Жадно впи-тывал приемы старого мастера молодой художник, но великому пейзажисту уже недолго оставалось жить – он умер, незадолго до смерти закончив свою последнюю картину «Корабельная роща». Она стала его лебединой песней. В то печальное утро они работали вместе. Иван Иванович делал углем набросок новой картины, вдруг он зашатался, кисть выпала у него из рук, и великий художник умер на руках молодого друга…

Безмерно пораженный смертью Учителя, Гуркин продолжал занятия живописью и вскоре был зачислен в пейзажный класс Академии художеств. Так решилась его судьба, навеки связав его с искусством. Но после зачисления Гуркин едет на целый год домой, в родные горы и поселяется в селе Анос, построив там дом.

Возвратившись на родной Алтай, художник с увлечением изучает культуру народа, много работает, делает наброски, эскизы картин, очень много путешествует пешком и верхом на коне с проводниками, пройдя таким образом многие сотни километров по тайге, посетив заповедные уголки Алтая. В Ака-демии он бывает очень редко – больше работает дома.


* * *

Алтай для Гуркина – не просто живописные горы, леса, реки и водопады, а живой дух, щедрый, богатый исполин-великан. Природой Алтая восхищались и задолго до него. Еще в 1842 году участник экспедиции по Северной Азии, ев-ропейский художник Мейер, оказавшись в горах Алтая и пораженный красотой этих мест, писал в своем дневнике:
- Это музыка природы! Кто передаст ее?! Где Бетховен, Моцарт? Кто пере-даст чудную гармонию скал этих красок, а у меня кисть выпадает из рук!

Прошло почти полвека и, наконец, появился на Алтае художник из самой гущи народа, от самых его корней – им оказался Чорос-Гуркин. На талант Гуркина, его самобытность и усердие обратили внимание в Академии художеств. Вице-президент Академии граф Толстой писал о нем в личном деле, назначая ему стипендию, что это скромный, тихий человек, с большим усердием, ученик покойного И. И. Шишкина, который отзывался о нем, как об очень талантливом художнике.

И в 1903 году Гуркину была назначена стипендия в 360 рублей в год вплоть до 1905 года. Но закончить Академию ему  не удалось – помешала революция 1905 года – в Академии среди студентов начались волнения и регулярные занятия отменили. Так Григорий Иванович не получил диплома об оконча-нии Академии. Он вернулся домой и стал писать картины.

* * *

Это был самый плодотворный период его жизни. За 10 с небольшим лет до 1917 года художник создает большое количество эскизов, больших картин, этюдов, кроме того занимается этнографией, то есть изучает и описывает предметы быта и культуры алтайцев. Именно в эти годы Гуркин устраивает шесть больших выставок в крупных сибирских городах: Томске, Красноярске, Иркутске, Барнауле.

В 1907 году в Томске состоялась его первая персональная выставка. За неделю на ней побывало более 5 000 человек, а более половины картин было про-дано, да еще художнику было заказано около 50 авторских копий. Это был настоящий успех! На этой выставке публика впервые увидела такие картины, как «Хан-Алтай», «Катунь весной» и другие.

Художник сразу стал известен во всей Сибири. Гвоздем выставки стала картина «Хан-Алтай», пожалуй, самая известная из всех картин в творчестве Гуркина. Эта картина, написанная в 1907 году, раскрывает всю мощь и величие Алтая.
Мощные каменные гряды гор, покрытые вечным снегом, тесня одна другую, раздвинулись вширь, теряясь вдали. Крутые скалы их глубоко прорезаны ущельями. Всюду нависли они над темными безднами, за ними уступами к об-лакам высятся исполинские гребни утесов, и стоит сказочный великан Хан-Алтай, угрюмый, суровый и царственно-величавый.

Все сумрачно, пустынно, одиноко и, кажется, что здесь не ступала нога человека со времен сотворения мира, и лишь могучий кедр крепко впился корня-ми в неприветливую землю и стоит наперекор всем ветрам, да орел широко раскинул крылья на голой скале, вблизи своего гнезда. А над всем этим царст-вом вечного покоя плывут облака. С этой картины Гуркиным было сделано не-сколько авторских копий. Один вариант находится в Горно-Алтайском музее, а оригинал был продан Томскому художественному музею.

Другими значительными картинами на вставке стали «Катунь весной», написанная в 1903 году и «Морозное утро на Катуни» 1907 года. Гуркина волновала природа в разное время года. Смотришь на его «Морозное утро на Кату-ни», картину, написанную в необычно теплых золотых тонах и кажется, что от мороза трещат камни, а воздух сгустился и превратился в ледяную пыль. Такие морозы бывают у нас в Сибири в разгар зимы, когда багровый шар солнца низ-ко висит над землей и не греет, а только скользит по поверхности земли, а деревья, кажется, жмутся от холода к земле. Вот такое морозной утро и изобразил на своей картине художник.

Надо сказать, Катунь занимает особое место в его творчестве. Достаточно представить только список названий больших полотен, их более 10, посвященных родной реке. Это картины «Истоки Катуни» (1899 г.), «Катунь весной» (1903 г.), «Морозное утро на Катуни» (1907 г.), Корона Катуни» (1910 г.), «Ле-доход на Катуни» (1934 г.), «Оттепель» (1902 г.), «Катунь у Аноса» (1935 г.), «Осенняя Катунь», «Катунь зимой», «Камни на Катуни» и др.

Поклонение матери алтайских рек он пронес через всю свою жизнь, изображая ее в различное время года. Интересна судьба картины «Катунь весной». Еще в 1911 году в одной из алтайских газет промелькнуло сообщение А. В. Ан-дрианова2 о том, что осенью 1906 года Г. Гуркин выполнил по заказу Кабинета Его величества большую картину, и отослал ее в Петербург в подарок царю Николаю II. Предполагается, что это был один из вариантов картины «Катунь весной».

Ей, царице сибирских рек, посвящал он сотни рисунков, этюдов и писал стихотворения в прозе:
- Вот она бурливая, страстная, переливается изумрудной струей, пляшет и играет цветами радуги. Вся она полна волшебной силы, вся – движение и жизнь. Столпились к берегам пахучие сосны и протягивают к ней кудрявые ветви. А с высоты скалы и горы смотрятся в ее кристальные воды. Она есть счастье и украшение Алтая. Ее боготворит кочевник, слагает в честь ее песни...

Вот так писал он о родной реке. Лучше и не скажешь.
На небольшой по размеру картине «Катунь весной» 1903 года (38 х 53 см) мы видим стремительную реку. Вдали видны сказочно прекрасные горы с заснеженными вершинами, стройные кедры на берегу и цветущий маральник, а прозрачные воды реки струятся по камням прямо на зрителя. Горы в сиреневой нежной дымке, мощные потоки света, пробивающиеся сквозь облака, и общая тональность картины создают особое лирическое настроение и делают ее одной из самых значительных в творчестве художника.

Другая картина – «Корона Катуни» 1910 года была представлена на II персональной выставке в Томске. Она написана удивительно нежными пастельными тонами. Сиреневато-голубоватые краски заснеженных гор, девственно-белая чистота льда, сочный синий цвет глубоких промоин воды между льдинами. Как прекрасен этот пейзаж просыпающейся природы! Солнце скрылось за горизонтом, посылая последний луч, и закат горит нежным сиреневым пламенем.

Медленно, словно спросонья, освобождается ото льда река, но движение уже началось: бело-голубоватые огромные льдины со страшным треском громоздятся одна на другую, унося с собой, словно щепки, огромные деревья. По-царски красива и величава река и, как у каждой царицы, есть у нее своя корона – это каменистый остров, возвышающийся посередине.

А выше каменных уступов, напоминающих корону, горделиво растут высокие вечнозеленые кедры и, кажется, что это не остров, а неприступная сказочная крепость, на которую можно любоваться только издали. Удивительно точное название дал художник этой картине!

*  *  *

3 марта 1910 года томским обществом любителей искусства была открыта 2-я выставка в Томске, продолжалась она две недели. На ней Гуркин представил 242 экспоната, в том числе 10 больших картин и среди них одну из самых своих значительных работ – картину «Озеро горных духов» (1910 г.). Выставка вызвала большой интерес публики. Достаточно сказать, что лишь один день – 7 марта – ее посетило около тысячи человек, а картина «Озеро горных духов» приобрела особую известность.

Оригинал этой картины находится в Красноярской художественной галерее, авторские варианты – в Барнауле, Иркутске, у нас, в Горно-Алтайске и в  том числе в знаменитом Государственном Русском музее Петербурга.

Седые, косматые облака  повисли над загадочным озером, окруженном вы-сокими и почти неприступными горами. Несколько чахлых кедров на берегу, холодная зеркальная гладь воды, в которой отражаются и плавают голубоватые льдины.
Картина завораживает своей суровой красотой: сияют белизной снежные вершины, блестит водная гладь, пустынно и тихо, и только лодка на берегу выдает присутствие человека в этих местах.

Кстати, об этом озере до сих пор существует легенда, по которой якобы, озеро приносит людям, побывавшим на его берегах, несчастье. Озеро это, говорят, находится вблизи Улагана и те люди, которые проезжают мимо него, испытывают чувство страха.
Кто знает, существует ли какая-то таинственная сила или виной всему, как говорят ученые, ртутные испарения воды этого озера? Трудно сказать. Но на берегах озера до сих пор пустынно, чахлые деревья и нет ничего живого.

 Много загадок хранит в себе седой Алтай, загадок, которые еще предстоит разгадать. А вот что хотел сказать художник своей картиной, показав ее девственную чистоту и красоту? Может быть, он подтверждал слова великого писателя-гуманиста Достоевского, что мир спасет красота? Ведь, глядя на эту божественную картину, понимаешь красоту мира в целом, и очищаешься  духовно, уходя от обыденности.

Недаром же Горный Алтай притягивал, да и сейчас продолжает притягивать людей различных взглядов и вероисповеданий. Сюда, спасаясь от гонений, бежали старообрядцы и раскольники, селясь в лесах и среди гор, сюда бежали беглые крестьяне, здесь искали лучшей доли бедняки из дальних российских деревень. И всем хотелось найти свою обетованную землю, сказочное Беловодье или Шамбалу. И правда, после голода, неурожаев и безземелья, попадая в места, богатые лесом и водью, туда, где земля не знала плуга, они проводили первую борозду, сеяли пшеницу, ячмень, рожь.


Местные аборигены-алтайцы встречали переселенцев приветливо, многие потом даже роднились семьями. Здесь не раз бывал Николай Рерих, и благословенная Земля Алтая, вдохновляла художника. И здесь на родной земле пышным цветом расцвел талант Чороса-Гуркина.

Дарование его достигло апогея. Последующие после томской выставки 10 лет были для него особенно успешными. За это время им были созданы десятки картин, эскизов, набросков, портретов.

Вот портрет молодой алтайки в национальной одежде – чегедеке и высоком головном уборе из меха. Змеисто вьются по плечам ее черные косы, смуг-лое лицо красиво и одухотворенно. Девушка задумчиво смотрит вдаль, мягки и пленительны очертания ее женственной фигуры. Хороши у художника и другие портреты, такие как: «Портрет Чевалкова» (1906 г.), «Портрет Сабашкина» (1906 г.), «Портрет Кочетова» (1921 г.) - командира партизан, который помог в трудное время Гуркину, портрет «Алтайки в красном» (1932 г.), «Портрет Мани Ивановой» (1937 г.) и другие.

* * *

Многие картины Г. И. Гуркина отражают культовые обряды алтайцев, например, картина «Жертвоприношение», написанная в 1908 году. Сюжет ее прост и суров: возле древнего каменного изваяния множество черепов животных, принесенных в жертву богам в разное время. Вымытые снегом и дождем, побелевшие от времени кости, мрачно зияют они оскалом зубов. Жутко оказаться здесь случайному путнику.

Да, много повидали алтайская степь и горы: когда-то в древние времена не только головы жертвенных животных, но и человека рубились с плеча, и реки были красными от крови. Многое могли бы рассказать древние скифские из-ваяния и курганы, но они неохотно отдают свои тайны.

Надо сказать, что Григорий Иванович всегда с интересом относился к древней истории и культуре своего народа, и это ярко отражалось на его творчестве. Вот знаменитый «Кезер-Таш», написанный в 1911 году. На этой картине фигура древнего кочевника как бы списана с натуры каменного исполина. И стоит он, овеянный легендами, в степи под неярким небом Алтая, и сам олицетворяет вечность…

Несколько картин художник посвятил народным праздникам, гуляньям. Таковы картины «Приготовление к тою», «Той» (1909 г.) и другие. все они написаны яркими сочными красками. На картине «Той» веселится и гуляет народ, принарядившийся специально для этого случая, в особые яркие национальные одежды. И даже природа, кажется, радуется вместе с людьми, подарив им теплый, летний, лучезарный день.

Все живет и движется на этой картине: кипит на костре в казанах свежее душистое мясо, пенная арка льется рекой. Игриво смотрят на парней девушки. Будут сегодня допоздна звенеть песни под звездным небом нестройными голосами подгулявших сородичей. А может будут и умыкание невест. Кто знает? Всякое бывает после большого тоя. Будут скачки и борьба куреш. Вся картина написана в ярких тонах и вызывает радостное мажорное настроение и даже в этих по жанру бытовых картинах большое место занимает пейзаж.

* * *

Чем отличается его творчество от творчества других художников-пейзажистов? Он был по-своему универсален, но как пейзажисту, ему не было равных в родной ему Сибири, а из художников Алтая он был первым, да и останется, пожалуй, им навсегда.

Палитра Гуркина настолько богата красками! На его пейзажах – десятки тонов и полутонов различных оттенков – целая гармония нежнейших красок: ярко-голубая небесная лазурь, золото листопада, сиреневые закаты и бирюзовые переливы волн, блеск воды, отражение солнца и шум водопада и даже сама прозрачность морозного воздуха…

Удивительное и порой неожиданное сочетание красок. Вот важно шествует по алтайским лесам Осень, а вот лучезарная Катунь в вечном своем движении. Художник умел уловить шепот природы, ее настроение, песни Катуни и музыку гор. Хотел он оставить миру эту красоту и подарил ее нам, живущим в пыльных душных городах, рабам мелких забот, погрязших в сутолоке повседневной жизни.

Своими картинами он как бы завещал нам сберечь девственную чистоту Алтая и его красавицу – волшебную Катунь.
А жить художнику было нелегко – ведь ему приходилось содержать семью только на доходы от продажи картин от выставки к выставке. Были такие моменты, когда не на что было даже купить краски.

 Именно об этом писал он своему другу и единомышленнику – знаменитому исследователю Сибири Григо-рию Николаевичу Потанину. У Гуркина были надежды и планы на большую выставку своих картин в Томске, Красноярске, Иркутске, Владивостоке, Японии и дальше до Соединенных Штатов Америки, но планам этим не суждено было сбыться.
Помешала первая мировая война, недостаток средств.


* * *


Во время революции он с первых дней с головой ушел в политические дела на Алтае. В 1917 году становится председателем Горно-Алтайской Думы, а затем в 1918 году избирается председателем Алтайской Каракумской управы, которую поддерживали эсеры во главе с В. И. Анучиным.

Все дела вел он под большим давлением.
Вот как он сам вспоминал позднее об этом времени:
- Я защищал алтайцев и доказывал на съезде, что алтайцы, как угнетенная темная нация имеют право самоопределяться и что революция и свобода не для одних русских, а для всех наций одинакова. За эту мою защиту бийские кооператоры стали провоцировать, что Гуркин хочет быть царем алтайским и прочее...


Несогласие Гуркина угрожало ему арестом. Так при Колчаке в 1918 и 1919 годах он дважды подвергался аресту. Разбором дела Гуркина «Об измене Роди-не» занимался колчаковский военный следователь по особо важным делам и специальная следственная комиссия, хотя Гуркин считал себя беспартийным. После освобождения из тюрьмы он покидает Алтай и, спасая свои картины и богатый этнографический материал, перебирается в Монголию.
Об этом времени он потом напишет так:
- Жили мы среди русских купцов. За неимением средств и хлеба работали на них, мыли шерсть и прочее… Один монголист нам помог устроиться на зиму. Снабдил крошечными юртами, дал мяса барана. Зиму мы прожили с детьми в горах, в 30 км от Уланкома. Весной из Танну-Тувы пришел в Уланком партизанский отряд Г. Кречетова. Отряд помог мне с детьми переехать в Танну-Тувинскую республику.

Там художнику с семьей приходилось тоже нелегко: бытовые неудобства, лишения, недостаток продовольствия, творческое одиночество, изолированность от художественной среды, в которой он привык вращаться, отсутствие друзей, но он продолжал работать над картинами, делал зарисовки, хотя Урян-хайский край остался для художника чужим.


* * *

Лишь в 1925 году ему удается вернуться в Россию по разрешению советского консула. Сначала он едет по железной дороге, попадает в Новосибирск, где чудом устраивает выставку картин в Новосибирске, в помещении редакции газеты «Советская Сибирь». Там он размещает до 200 картин, этюдов, рисунков, портретов в том числе последние свои работы: природа и быт Монголии и Урянхайских гор и степей – это были очень колоритные пейзажи и такие картины, как «Улясы», «Юрта», «Борьба монгол» и др.

После выставки в Новосибирске, Гуркин выехал в Горный Алтай, возвращаясь, он вез все свои работы – старые и новые, запакованные в специальные ящики, которые с ним пропутешествовали на верховых и вьючных лошадях, верблюдах и яках через горные хребты Танну Оола и Саяны.

В 1926 году художник принимает участие в двух больших московских выставках: «Жизнь и быт народов СССР» и «Жизнь и быт народов Урала, Сибири и Дальнего Востока». Увидев работы Гуркина на I-й Московской выставке первый нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский так отозвался о них: «Отмечу еще замечательные по тонкости живописи, прямо-таки драгоценные по краскам пейзажи Чорос-Гуркина, ойротского художника с Алтая. Как забралась на Алтай такая утонченная техника – я уж и не знаю».


* * *


В дальнейшем в советские годы он уже больше не устраивал своих выставок и не участвовал в других. Он даже не послала своих картин на 1-ю Общественную выставку, организованную в Новосибирске в 1927 году. В ней участвовали художники почти всех сибирских городов – Томска, Новосибирска, Иркутска, Барнаула, Омска, Красноярска, Абакана и др. Одновременно с выставкой, здесь же в Новосибирске состоялся 1-й съезд сибирских художников. Вопрос о Гуркине хотя и не присутствовал на съезде, но служил предметом ожив-ленных споров и обсуждений.

На съезде было прочитано письмо и приветственная телеграмма от Гуркина, который выражал сожаление, что он не может принять участие в выставке.
Все последующие 10 лет Гуркин живет то в Аносе, в выстроенной им усадьбе, то в Горно-Алтайске или Ойрот-Туре, как тогда назывался город и не прекращал своей творческой деятельности, хотя здоровье его было тогда подорвано лишениями тех лет. Он хочет понять сложную обстановку 30-х годов в изобразительном искусстве, старается познакомиться с новыми художественными течениями.


В своих работах стремится отобразить ритм новой жизни и те перемены в жизни его народа, которые произошли за последнее время. Григорий Иванович пишет картины «Чемальская ГЭС», «Агитатор», «Делегатка», обращается к новой для него теме партизанской войны на Алтае, но и в этих работах у него преобладает пейзаж. Это картины «Снежный переход», «Алтайские партизаны» и другие.

Много времени художник в тот период отдает этнографической работе. Как известно, им сделано около 3 тысяч рисунков, изображающих жизнь и быт алтайцев. Эти работы сейчас просто бесценны, к тому же ко всем рисункам у него есть подробное описание – это домашняя утварь, одежда, снаряжение охотников, убранство жилищ, музыкальные инструменты. Гуркин хотел сохранить для истории в памяти потомков древнюю культуру своего немногочисленного народа.


Кроме того, в 30-е годы художник много занимается педагогической деятельностью. Так, 17 августа 1931 года по инициативе Гуркина и Чевалкова в Ойрот-Туре была открыта художественная школа. Как истинный сын своего народа, он сознавал значение просветительской работы среди алтайцев и много сил, внимания и любви отдавал своим ученикам, но тучи уже сгущались над его головой, и художник осознавал это.


* * *


Шел 1937 год – год сталинских репрессий. Мысли о будущем Алтая не дают Гуркину покоя. И он вновь и вновь возвращается к своей самой большой картине «Хан Алтай» и делает ее новый вариант. В этой авторской копии все больше сгущаются краски, все так же чист и прекрасен Алтай, но еще суровее и мрачнее царство гор и снегов.

 Как будто нахмурил Хан-Алтай свое прекрасное чело, нависли над ним темные тучи, и лишь один луч солнца пробился сквозь толщу облаков и скупо освещает девственную белизну белков, да два кедра крепко жмутся друг к другу, и нет уже более гордого одинокого орла – лишь мох да лишайник на выветренных временем холодных скалах.

Что хотел сказать этим художник? Кто знает, может вот так аллегорично он изображал свою родину и тревожное время, ту гнетущую обстановку подозрения, в которой он в сейчас находился? Ведь порой он был бесконечно одинок, хотя его и окружали родные. Кто мог понять его художественные искания, беспокойство за свое творчество, за судьбу родины и своего народа?


Последние годы Гуркин жил то в Ойрот-Туре, то в своей усадьбе в Аносе, в одном из прекрасных уголков Алтая на берегу Катуни писал этюды, слушал шум реки, бродил в окрестных лесах и только творчество спасало его в трудные минуты, тогда он садился к мольберту, доставал палитру, натягивал на подрамник холст, грунтовал его, углем делал контуры будущего рисунка, а потом широкими мазками писал кистью.

Со стороны казалось, что работал он легко и быстро, на самом деле он доводил себя до изнеможения, наверное, редкий художник, даже молодой, выдержал бы такой темп, но это удавалось Мастеру, а планов у него было много.


Его последний рабочий альбом, хранящийся в Барнаульском музее изобразительных искусств, весь заполнен эскизами и набросками будущих картин. Самое интересное, что в нем Гуркин начинает разработку новой большой картины о гражданской войне. Художник выбрал один из самых волнующих мо-ментов: 40-километровый переход партизанского отряда Долгих И. И. через Теректинский горный хребет при глубине снега более 2-х метров, когда, поте-ряв лошадей, партизаны тащили на плечах пулеметы и седла, а на рассвете спустились в долину Катанды и мощным ударом захватили банду Кайгородова и его штаб.


* * *


Стареющий художник был увлечен новой картиной, но страшный молот сталинских репрессий ударил и по нему…

Его арестовали внезапно 12 июня 1937, а 4 октября 1937 года заседание тройки управления НКВД Запсибкрая обвинило Гуркина в японо-военной контрреволюционной  повстанческой деятельности по ст. 58 п. 4-11 и постановило расстрелять, а 11 октября 1937 года приговор был приведен в исполнение…


Так трагически  оборвалась жизнь первого художника Алтая, а его творческое наследие оказалось под запретом. И лишь в 1955 году художник был реабилитирован, но еще долгие годы его картины оставались закрытыми для народа. Многие из них пылились в запасном фонде годами, и только спустя десятки лет вернулись к своему зрителю.


Многое для воскрешения Мастера из небытия сделал ныне покойный замечательный искусствовед Владимир Иванович Эдоков. Много лет он буквально по крупицам собирал сведения о нем, работал в архивах, ездил по городам и весям в поисках его работ в музеях, встречался с людьми, которые знали художника и что-то помнили о нем. все это вылилось в несколько книг и одну из самых главных работ в своей жизни – книгу «Мастер из Аноса».


Большую работу провели сотрудники республиканского музея во главе с директором Риммой Михайловной Еркиновой. К 125-летию художника была проведена выставка в музее Горно-Алтайска, а к 240-летию вхождения Алтая в состав России была организована большая выставка картин Гуркина в Государственном музее народов Востока в Москве.
А в 1994 году при содействии правительства Республики Алтай был издан замечательный альбом-каталог репродукций картин Гуркина.


Справедливость восторжествовала, и вновь мы можем любоваться его замечательными пейзажами, многие их которых, на мой взгляд – шедевры. В союзе художников в Горном Алтае бережно хранят память о великом художнике Алтая и Сибири. Многие художники, а всего в Союзе художников Горного Алтая их насчитывается более 30, тоже, как и Гуркин, пейзажисты и по-настоящему влюблены в природу родного Алтая, а некоторых из них вдохновляет личность самого Гуркина.


Так В. И. Чукуев создал портрет художника на фоне родных гор, сидящим на камне. На этом портрете Гуркин уже немолод. Он сидит, опираясь на большой камень и курит, задумчиво глядя вдаль единственным зрячим глазом (на правый глаз он был слеп лет с восьми). Старый художник отдыхает после трудного дня, спокойно и сосредоточенно его лицо – это лицо человека, выполнившего свой долг.

 А темные тучи уже надвинулись над ним, но он ничего уже не боится, он уверен – искусство его не умрет вместе с ним – оно останется народу.
Другой портрет, о котором я уже говорила вначале очерка, написан художником В. С. Торбоковым. Он изобразил Гуркина по фотографии в нацио-нальной алтайской одежде.
Интересное решение для своей картины нашел горно-алтайский художник В. Г. Тебеков. Он изобразил вместе Г. И. Гуркина и его исследователя В. И. Эдокова, жившего много десятилетий спустя.

В жизни они никогда не встречались – их свела вместе любовь к Алтаю. Они стоят на берегу Катуни у переправы, олицетворяющей связь времен и поколений. На старом пароме люди и кони, вдалеке виднеются горы в голубой дымке. В руках у художника палитра, на которой ярко выделяется красная краска, она, как пуля, пронзившая сердце художника…
В одном из писем  к барнаульскому писателю А. В. Андрианову Гуркин писал: «Я верю в Алтай, его будущность. Знаю его народ, его обычаи, веру, а также настроение природы. Поэтому, несмотря ни на что, буду работать…

Нужно много работать, чтобы представить Голубой Алтай в том виде, как он есть и, как его понимают алтайцы. Ведь они представляют его живым, говорящим и смотрящим. Но сумею ли я это передать? Я как будто теперь только от-крыл завесу, которую скрывал от меня Алтай! Теперь только вижу его во всем величии и красоте и, увлекаясь его красотой, чем дальше, тем больше благоговею перед ним».


Да, действительно, все его картины написаны с благоговением перед Алтаем. Так первые христианские художники писали Христа, молясь и постясь…


Я смотрю на его чудесные пейзажи, на голубые горы с белыми вершинами, на бурливую стремительную Катунь, на Белуху, которую он так любил изображать и вспоминаю стихи новосибирского поэта и замечательного фотохудож-ника Вячеслава Изразцова:
«Белуха – светлый дух Алтая,
Царица скал, царица вод.
Здесь ледников тропа витая
Взмывает птицей в небосвод.
Ее премудрости извечной
Умом тщеславным не понять,
Ее вершины звездно-млечной
Земным желаньем не объять.
Белуха, светлый дух Алтая
И сердце матери Земли
Вселенской мудростью питая,
Молитве наших душ внемли…


А еще я думаю, что творчество Гуркина не имеет границ – оно принадлежит не только нам, его землякам, но и в целом всей России, потому что художнику удалось запечатлеть на своих полотнах один из самых прекрасных угол-ков Земли – наш благословенный Алтай, который издревле притягивал к себе людей и красота его лечит и исцеляет душу, она вечна.



PS. Однажды в один из погожих дней бабьего лета мне удалось побывать в Аносе, где в общей сложности Григорий Иванович прожил с 1902 – по 1937 годы – около 35 лет.
Дом, построенный еще в начале XX века из крепких лиственниц, хорошо сохранился. Когда-то заполненный картинами и людьми, он сейчас нежилой и находится в запустении – там делается видимо ремонт. Возле крыльца – куча глины, песок, мешки с опилками. Одна дверь забита досками, другая закрыта на замок.


Радует глаз старый сад - там кое-где сохранились старые деревья: сосны и огромная ива. Кто знает, может они уже росли при жизни художника? В саду пустынно и тихо. Лишь две девочки-алтайки собирают ранетки, тихо перегова-риваясь между собой, да тихо шелестят деревья последней листвой.

А кругом на земле лежит ковер из разноцветных листьев.
Здесь же, на территории усадьбы, ближе к горе находится сельская школа имени художника, построенная в 1956 году на средства колхоза имени Ленина. Здание хорошее, добротное из мощных бревен. В коридоре школы на стенах - портрет Гуркина и репродукции некоторых его картин. Здесь же в школе – музей Чорос-Гуркина, открытый 20 января 1995 года к 125-летию со дня рожде-ния. Музеем заведует учитель истории Сергей Михайлович Чичегуев. Там находятся документы, фотографии и литература о жизни и творчестве художника.


Я вышла из школы и огляделась вокруг. Тихо шелестели деревья листвой. Солнце из-за горы освещало село, а внизу так же неумолчно, как и много лет назад шумела и перекатывалась по камням быстрая горная речка Аноска, и все так же нависала над усадьбой художника каменная гора Эт-Кая. Горы вообще окружают Анос со всех сторон кольцом. Действительно, место очень красивое.

 Недаром художник постоянно черпал здесь свое вдохновение.
А само село за столько лет мало, чем изменилось: те же неказистые в основном домишки, немощеные грязные улицы, так же лениво кое-где во дворах валяются в грязи свиньи, та же бедность кругом.


На окраине села еще лет 20 – 15 назад в советские годы когда-то кипела жизнь – работали фермы, мастерские, контора. Теперь только стоят полуразрушенные, напоминающие ихтиозавров остовы коровников, да уныло глядят пустыми глазницами окна ферм. Молодежь разъезжается кто куда в поисках сча-стья и заработка. Остальным деваться некуда: живут здесь кто как может, своим хозяйством. Перспективы в общем-то нет. От районного центра Чемал километров 12 – 15.


О Гуркине сельчанам мало что известно. Из всех, с кем удалось побеседо-вать в этот день, на мой вопрос, что им известно о Гуркине, почти никто не ответил. Только один юноша сказал: «Он художник, жил здесь, писал картины, одна называется, кажется, «Горное озеро», да девочка-алтайка ответила, что он художник, а больше ничего о нем не знает. А всего  я опросила семь человек: старушку, прожившую здесь с 1945 года двух девушек, двух школьниц, и двух молодых людей. Почти все пребывали в неведении, а жаль…


Я возвращалась по подвесному мосту через Катунь на автобусную остановку. Раньше здесь, во времена Гуркина, переправлялись на пароме. Ярким золотом светились березы и клены. Блестела на солнце река. Она все также была прекрасна, Катунь, переливаясь своими изумрудными водами. Я вглядывалась в ее чистую, прозрачную глубину и бросила две монетки на счастье, чтобы вернуться сюда еще и еще. Вот только хотелось бы, чтобы на усадьбе Гуркина в его доме, где он писал свои картины, был бы настоящий музей-заповедник, как в шукшинских Сростках, и чтобы там также каждый год собирался народ и свято хранили бы память о нем, его односельчанине – земляки.
Да Бог, чтобы это исполнилось! Мир его праху!

репродукция:Г.И. Чорос-Гуркин "Катунь весной" (1903 г.)
Горно-Алтайск, 2002