Белый певец. Валерий Агафонов

Посвящается Олегу Погудину...

5-го сентября исполнилось 25 лет со дня смерти Валерия Агафонова. Этого удивительного певца и человека нет с нами уже четверть века, но живут его песни, и люди, уже не заставшие Агафонова в живых, услышав его неповторимый голос, становятся поклонниками этого выдающегося таланта, навсегда остающегося с нами.

Валерий Борисович Агафонов родился в страшном для России году – 1941-м. Отец, научный сотрудник Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, знаток восточных языков, ушел на фронт добровольцем, несмотря на то, что был освобожден от воинской службы по причине слабого зрения, и погиб под Смоленском. Мать, педагог по образованию, осталась одна с двумя детьми на руках и парализованной свекровью в Ленинграде. Блокада была первым испытанием, выпавшим на долю певца. То, что он, с рождения больной тяжёлым пороком сердца, смог пережить её, невозможно объяснить иначе, нежели Божьим чудом.
Часто бывает, что человек, получивший от Бога большой дар, словно расплачивается за него различными лишениями: бедностью, недугами и т.д. Валерий Борисович знал о своей тяжёлой болезни, знал, что срок, отпущенный ему, будет недолог, но тем больше и вдохновеннее работал, не жалея себя, без остатка отдавая людям данный ему огромный талант. Не имея музыкального образования, он виртуозно играл на гитаре и пел так, что после него было трудно слушать кого-то ещё. Петь Агафонов мог часами, он пел, как жил, как дышал. Временами из-за болезни ему трудно было даже спуститься по лестницы с 4-го этажа, но, когда певец выходил на сцену, казалось, что ему неведомо чувство усталости, что он, как выразился один мемуарист – бесконечен.
Голос Агафонова обладал целительной силой. Друзья вспоминают, что многих он вытаскивал из депрессии не какими-то словами, а своими песнями. А придти на помощь тем, кому это было нужно, Валерий Борисович готов был всегда, щедро даря свой дар, свою душу. Юрий Дубов вспоминает, что, когда его беременная жена в тяжёлом состоянии лежала в роддоме, его близкий друг попросил бывшего у него в гостях Агафонова съездить и спеть для неё: «На Верхнюю Радищевскую, к небольшому двухэтажному роддому, мы приехали рано. Нас, конечно, никуда не пустили, да мы и не рвались. Просто попросили, чтобы жену к окошку вызвали, если она сможет. Она к окошку подойти смогла и очень обрадовалась, когда нас увидела. Потом Валера начал петь. Он стоял в пустом дворике маленького роддома со своей удивительной гитарой и пел для одной, пока незнакомой ему женщины. И я знаю, что в те полтора часа, пока он пел для неё, она была для него одной-единственной! И когда минут через десять, как он начал петь, к окнам сбежались все девчонки, кто мог встать с постели, и Людмилку от окна выперли, Валера остановился и сказал: «Нет, девушки, вон ту к окну пустите, а уж остальные, как смогут!» Полтора часа!
Не знаю, надо ли сейчас придумывать, высасывать из пальца определение того, что так щедро положил тогда к ногам сестер, нянечек и рожениц Валера Агафонов. И хотя все появившееся позже на свет девочки и мальчики были как-то по-своему названы своими матерями, не боясь ошибиться, скажу, что все они были немного Валерками…»
Валерий Борисович принадлежал к той редкой категории людей, о которых говорят – не от мира сего. Его жена и муза, Татьяна Агафонова, вспоминает: «Помню, как впервые мы поехали на юг. Он впрыгнул в отходящий поезд с гитарой и одной-единственной рубашкой в чемоданчике. Остановились недалеко от Коктебеля, какая-то женщина дала нам на ночь палатку. А на другой день — вот удивительно, как к нему тянулись люди! — на набережной к нам подошел странного вида человек в тельняшке, берете и клешах, остановился около Валеры и говорит: «Вот ты, маэстро, и твоя дама будете жить у меня. Сейчас только выгоню своих жильцов». Это был дядя Вася-шкипер. За жилье с видом на море он с нас двоих брал пятьдесят копеек за сутки.
Валере очень хотелось поблагодарить ту женщину, которая нам дала палатку на первую ночь. Он написал ей письмо, а когда оставалось только поставить дату, он подумал-подумал и ляпнул: «1839 г.». Мне сначала показалось, что он ошибся, потом — что балуется, а оказалось, что у него на даты вообще никакой памяти не было — он жил в прошлом веке. Я пыталась расспрашивать Валеру о его жизни до нашей встречи, он рассказывал какие-то случаи, но ни разу не вспомнил, когда это произошло. Таких людей мне больше встречать не приходилось».
При этом Агафонов отличался огромной эрудицией и выдающейся памятью. Ночи напролёт он мог читать наизусть Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Ахматову, Гумилёва… «Я помню, как его записывала Александра Александровна Пурцеладзе на маленький магнитофончик. Она спрашивала: Валера, а ты знаешь вот это? — и говорила два слова из какого-то романса. Он начинал петь. А это? Это? И Валера все пел. Не было практически того, чего он не знал. У него был чемодан нот, которые он скупал и списывал везде, где только мог...» - рассказывал в интервью газете «Смена» Николай Афоничев.
 «Всё богатство – песня и гитара», - пел близкий друг певца, бард Юрий Борисов. И это было сказано не только о нём самом, но в не меньшей степени и о Валерии Борисовиче. Он, как вспоминаю знавшие его, жил в каком-то нематериальном мире.
Чтобы заработать на жизнь, Агафонов работал шлифовальщиком, рабочим сцены, электриком, радистом… Параллельно участвовал в художественной самодеятельности. По рекомендации знаменитого В.В. Меркурьева посещал курсы Ленинградского института театра, музыки и кино, участвовал в сборных эстрадных концертах. Работал в Алтайской филармонии и Русском театре Вильнюса, пел в ресторане «Астория» в Ленинграде (здесь его слушателем стал президент Франции Шарль де Голль, находившийся с визитом в СССР), под псевдонимом Ковач выступал в цыганском ансамбле с исполнением таборных песен, позднее снялся в эпизодических ролях в двух кинофильмах – «Личной безопасности не гарантирую» и «Путина». Стоило ему взять в руки гитару, как вокруг собиралась толпа. В подъезде дома Валерия Борисовича собирались почитатели его таланта и слушали импровизированные концерты. Кто слышал Агафонова хотя бы раз, уже никогда не мог забыть этот чарующий, уносящий в прошлое, дивный голос. Везде собирались десятки людей, чтобы услышать изумительного исполнителя русских романсов, коих насчитывалось в его репертуаре великое множество: от Глинки и Варламова до Зубова и Прозоровского. «Вот мы ехали в автобусе, он мог сказать: «Все, больше из этого автобуса никто не выйдет». Расчехлял гитару — и начинал петь. И пока он не переставал — ни один человек из автобуса не выходил. Все хватались за поручни — и слушали его…» - вспоминал друг Валерия Борисовича Николай Афоничев.
Елена Бахметьева в своей статье «Рыцарь романса» писала: «Бытовой романс, несмотря на кажущуюся простоту, не так уж доступен для исполнения. Он не терпит форсирования звука, не звучит под оркестр, теряет непосредственность на большой сцене, а в эстрадном исполнении часто становится пошлым, так как ему противопоказан малейший нажим или показ. Валерию Агафонову удалось избежать этих рифов. Романс в его исполнении оставался всегда интимным, задушевным, не выступлением и не представлением, хотя это и драма в миниатюре. И слушая голос Валерия Агафонова, воспринимаешь романс как конкретную жизненную ситуацию - счастливую или трагичную, но всегда очень значительную. Стало уже бесспорным мнение об эталонной трактовке Валерием Агафоновым русского романса. Бережно передавал артист литературный и музыкальный тексты, дороги были для него малейшее движение души, тончайшие оттенки чувства. И возникает вопрос: как человек, не имеющий ни литературного, ни музыкального, ни вообще среднего образования мог создать шедевры исполнительского искусства? Говорят, он был талантлив. Борис Алмазов в том же «Невском времени» в статье под названием «Так ярко, так мучительно» пишет: «Более одаренного человека, чем Валерий Агафонов, я не встречал!» Да, бесспорно, Валерий Агафонов был щедро одарен природой: он пел, сочинял музыку к стихам, писал стихи, отлично рисовал, писал маслом, лепил, был прекрасным чтецом и рассказчиком, отлично играл в шахматы, превосходно плавал, но самое главное - его реакция на искусство и жизнь, особенно искусство, была безупречной. И все же, помимо дара, нужна школа. И она была. Валерий Агафонов был профессионалом, а не талантливым дилетантом». («Вильнюс», № 7, 1992)
При всём этом попасть в официальную систему не было никакой возможности. Не потому, что Валерий Борисович представлял для неё угрозу, а из-за собственного душевного склада его самого. Николай Афоничев рассказывал: «Он не понимал, что такое производственная дисциплина. У него было огромное чувство ответственности — в том случае, если дело касалось искусства. Чтобы кому-то петь, он мог вставать, бежать ночью куда угодно, в любую мастерскую, садиться на самолет, лететь в Днепропетровск, где у него были слушатели! Но если дело касалось отбывания повинности, административной принудиловки — то ему на это было совершенно наплевать. Он не боялся наказаний, его не интересовали записи в трудовой книжке. У него были люди, которых он любил, — и все. (…) Агафонова просто не замечали. Для профессиональных музыкантов он был дилетант. У него не было ни диплома, ни каких-то других официальных бумаг, которые открывают двери... И вообще он не мог работать ни в какой официальной организации. Он не понимал, почему он должен ходить к кассе за зарплатой, почему он должен вообще где-то «числиться» — ведь он работает с утра до вечера, работает для людей, поет! Ему трудно было это объяснить».
Агафонов не вписывался в систему. Как не вписывался и поэт Юрий Борисов, творческий союз с которым стал важной вехой в жизни Валерия Борисовича.
Судьба Борисова складывалась непросто. Он родился в 1944-м году в Уссурийске Приморского края. Мать работала кассиршей, кондуктором трамвая, отец был молотобойцем. По окончании войны семья вернулась в Ленинград, где Борисов воспитывался, в основном, в детдоме Ждановского района на Каменном острове. После школы с 14 лет он учился на токаря-револьверщика в ремесленном училище, где познакомился с Агафоновым, для которого стал первым учителем профессиональной игры на гитаре. На 7-струнной гитаре и аккордеоне играла его мать, и Юрий Аркадьевич в подростковом возрасте начал играть на гитаре, и впоследствии даже преподавал игру на этом инструменте. После окончания ремесленного училища судьбы товарищей сложились по-разному. Юрий Борисов ещё во время учебы получил срок за мелкое хулиганство, около 3-х лет отбыл в подростковой колонии в Липецкой области. Освободившись, лет в 18-19 поступил в школу парикмахерского мастерства. По специальностям почти не работал — берег руки для игры на гитаре. Позже Юрий Аркадьевич получил ещё немало специальностей, но так нигде и не работал, а потому регулярно получал строки за «тунеядство». В среднеазиатской колонии поэт заработал чахотку, все оставшиеся годы медленно убивавшую его. Стихов Борисова нигде не печатали. Какое издание могло позволить себе роскошь напечатать, к примеру, такое:
Заунывные песни летели
В край березовой русской тоски,
Где-то детством моим отзвенели
Петербургских гимназий звонки.

Под кипящий янтарь оркестрантов,
Под могучее наше «Ура!»
Не меня ль государь-император
Из кадетов возвел в юнкера?

В синем небе литавры гремели
И чеканила поступь война.
И не мне ли глаза голубели
И махала рука из окна?

Мчались годы в простреленных верстах
По друзьям, не вернувшимся в ряд,
Что застыли в серебрянных росах
За Отечество и за царя.

Не меня ли вчера обнимали
Долгожданные руки - и вот,
Не меня ли в ЧеКа разменяли
Под шумок в восемнадцатый год?
Кроме поэтического таланта, Борисов обладал ещё даром композиторским и хорошими вокальными способностями. Татьяна Агафонова вспоминает: «У Юры исполнение особое было, был такой глубокий бас. Он вообще был очень музыкальный. Но Юру почему-то все время затирали. Обидно! Потому что все выходят петь, кому не лень, а Борисова никуда даже не включают. Мне хочется, чтобы Юру Борисова знали. Последние годы безумно хотелось, чтобы у него был концерт, и все увидели, насколько это прекрасный музыкант. Больше всего мне было обидно за его гитару. Но ничего не получилось. Человек просто не привык к эстраде. Да и больной он уже был очень. Чахотка... Он ведь был человеком, который не мог работать. Есть такие люди. Ну, не в силах он был подниматься в шесть часов утра и ехать на кирпичный, допустим, завод. Он мог только сочинять стихи и музыку, писать свои песни. Другая душа совсем. Кроме того, эта болезнь...
Я не представляю Юру в бархатном халате за чашечкой кофе. Этот человек ни за что бы не изменил стиль жизни. Он сам себе сотворил такую жизнь. Это уже судьба. Но ни о нем, ни о Валере я не могу сказать, что жили они несчастливо и ужасно. Жизнь их была счастливой, трудной, но счастливой. Даже у Юры Борисова, даже у Юры!.. Трагичной? Да. Но опять-таки когда человек ничего не переживает, откуда он чего возьмет? что сможет создать? А у них у обоих такая чуткость, такая восприимчивость ко всему была! Они могли понять все. Главное, что они - Юра, Валера – состоялись».
Встретились два не вписывавшихся в систему творца, вновь свела их судьба после долгого промежутка, и плодом их союза стал цикл белогвардейских романсов такой исключительной силы, что при первых аккордах их, при первых словах – ком подкатывает к горлу:
Всё теперь против нас, словно мы и креста не носили,
Словно аспиды мы басурманской крови,
Даже места нам нет в ошалевшей от крови России,
И Господь нас не слышит: зови – не зови…
Вот уж год мы не спим, под мундирами прячем обиды
Ждем холопскую пулю пониже петлиц
Вот уж год как Тобольск отзвонил по Царю панихиды
И предали анафеме души убийц
Им не Бог и не Царь, им не Суд и не совесть
Все им «Тюрьмы долой» да «Пожар до небес»
И судьба нам читать эту страшную повесть
В воспаленных глазах матерей и невест
И глядят они долго нам вслед в молчаливом укоре
Как покинутый дом на дорогу из тьмы
Отступать дальше некуда - дальше Японское море
Здесь кончается наша Россия и мы
В красном Питере кружится, бесится белая вьюга
Белый иней на стенах московских церквей
В черном небе ни радости нет, ни испуга
Только скорбь Божьей Матери по России моей.
А ещё были «Закатилася зорька…», «Голубые лошади», «Справа маузер, слева эфес…»… Примечательно, что фрагмент из песни «Закатилася зорька» («Перед боем») Агафонов исполнил в фильме «Личной безопасности не гарантирую»:
И присяга ясней, и молитва навязчивей,
Когда бой безнадежен и чуда не жди.
Ты холодным штыком мое сердце горячее,
Не жалея мундир, осади, остуди.
Эти песни узнали за рубежом, эти песни перепевались втайне, а их авторы, угасавшие день ото дня, точно знавшие неизбежность скорого конца, продолжали жить в нужде, продираться сквозь тернии, творить на последнем излёте. Про таких говорят: «живут как птицы». Валерий Агафонов так и не увидел своих пластинок. Незадолго до смерти он стал артистом Ленконцерта. «Его, - вспоминал Афоничев, - слушал и Хиль в комиссии — он заставил Валеру петь больше трех часов. Ему просто понравилось. Все говорили: может, хватит? Он: нет, пусть поет! Может быть, он хотел дождаться: когда же Агафонов кончится? Агафонов был бесконечен!» Работа в Ленконцерте не приносила певцу радости. Как вспоминает его вдова: «В Валерины обязанности входило развлекать вовремя перерывов разгоряченную на танцах в домах культуры публику. Это он ненавидел и все время (невзирая на наше бедственное материальное положение) пытался кем-нибудь подмениться. Зато на концертах выкладывался целиком, неважно перед какой публикой — лишь бы люди его слушали». Валерий Борисович выступал в ВУЗах, перемежая исполнение песен лекциями о поэзии и истории романса. Эти лекции запоминались студентам на всю жизнь.
Его сердце перестало биться 5-го сентября 1984-го года на пути из Петергофа в Ленинград, куда Агафонов ехал на концерт. Ему было сорок три года. Незадолго до кончины певец говорил: «Если бы не пел, прожил бы меньше». Об этом говорит и его вдова: «Меня часто спрашивают: может, Валера «добил» свое и без того больное сердце бесконечными волнениями на концертах? А я думаю наоборот: именно эти волнения, которые составляли основу его жизни, и помогли прожить ему аж 43 года. Мало? Но с таким недугом, какой был у него, люди вообще не живут».
Юрий Борисов посвятил памяти друга песню:
Может, виной расстоянья,
или я сам не спешил?..
Что ж ты мои ожиданья
встречей не разрешил?
Черной тесьмой перехвачены
близкие сердцу черты.
Все, что судьбою назначено,
бережно выстрадал ты.
Спишь на цветах увядающих,
а у тебя в головах -
осени лик всепрощающий
с тихою грустью в глазах.
Слышишь, подруга сермяжная
песню заводит без слов?
Струны-певуньи наряжены
в бархат бардовых басов.
Внемлет минорным созвучиям
все повидавший Парнас,
слушают ивы плакучие
твой недопетый романс.
Шесть лет спустя, тяжёлая болезнь, с которой он мужественно боролся целых десять лет, одолела и его. Поэт, бард, человек огромного таланта и трагической судьбы, Юрий Борисов скончался на сорок шестом году жизни в больнице на Поклонной горе 17-го июля 1990-го года в 8 часов утра.
Наследие Валерия Агафонова огромно. Через несколько лет после его кончины его записи стали выходить на пластинках, кассетах, а позже – дисках. Первые пластинки семья певца вынуждена была покупать на свои деньги. Татьяна Агафонова вспоминает: «Руководители фирмы «Мелодия», издав всего Агафонова, сделали огромное дело, но по отношению ко мне и к близким Валеры ставили себя так, будто мы должны быть счастливы самой возможностью издания наследия певца. Нам ничего не заплатили, пластинки мы вынуждены были покупать в магазине. А тогда хорошие диски были дефицитом - их не продавали, а «выбрасывали», либо распространяли из-под полы среди нужных людей. Зайдя в магазин и увидев толпу («Агафонова выкинули!»), я посылала маленькую Дашу разжалобить очередь и продавца: «Это мой папа»».
Вклад Валерия Агафонова в возрождение романса, в русскую культуру в целом трудно переоценить. «В какой-то мере его можно поставить в один ряд с Окуджавой и Высоцким в плане возрождения свободы и самосознания россиян в 60-е годы, - пишет Т.И. Чернышева. - Только Агафонов делал это иначе, он попытался возродить тонкие душевные человеческие чувства на основе русского романса (собственно, не русского романса, насколько я знаю, нет; в других странах есть песня, баллада, шансон и многое другое, но не романс). И это ему удалось.
Но самой большой заслугой Валерия я считаю то, что он возродил романс практически из небытия. Ведь в Советском Союзе официально считалось, что слова и музыка романса никак не соответствуют идеологии и воспитанию нового, советского человека – строителя коммунизма. Многие исполнители романсов подвергались политическим гонениям. В концертах романсы почти не исполнялись, если их пели, то в большинстве случаев утрированно, искаженно, с оттенком пошлости или насмешки. Многие романсы были совсем забыты. А Агафонову удалось разыскать забытые романсы, а главное, восстановить ценность и значение романса для русской культуры, показать классическое исполнение этого музыкального жанра».
Сегодня диски с записями Валерия Агафонова продолжают выходить. Его творчеству посвящаются телевизионные передачи и сайты в Интернете. Его песни перепеваются молодыми исполнителями, которые называют Валерия Борисовича своим учителем. И, как прежде, щемит сердце, когда слышатся пронзительные аккорды его гитары и его задушевный, глубокий голос…

В очерке использованы материалы сайта www.agafonov.info