Нет повести печальнее на свете

"НЕТ ПОВЕСТИ ПЕЧАЛЬНЕЕ НА СВЕТЕ..."


В комнате трое: мальчик на костылях, девочка в инвалидной коляске, в углу режиссер.

Джульетта:     Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!
Отринь отца да имя измени,
А если нет, меня женою сделай,
Чтоб Капулетти больше мне не быть!
Лишь это имя мне желает зла.
Ты б был собой, не будучи Монтекки.
Что есть Монтекки? Разве так зовут
Лицо и плечи, ноги, грудь и руки?
Неужто больше нет других имен?
Что значит имя? Роза пахнет розой,
Хоть розой назови ее, хоть нет.
Ромео под  любым названьем был бы
Тем верхом совершенств, какой он есть.
Зовись иначе как-нибудь, Ромео,
И всю меня бери тогда взамен!

Ромео: О, по рукам! Теперь я твой избранник!
Я новое крещение приму,
Чтоб только называться по-другому.

Джульетта: Кто это проникает в темноте
В мои мечты заветные?

Ромео: Не смею
Назвать себя по имени. Оно
Благодаря тебе мне ненавистно.
Когда б оно попалось мне в письме,
Я б разорвал бумагу с ним на клочья.

Джульетта: Десятка слов не сказано у нас,
А как уже знаком мне этот голос!
Ты не Ромео? Не Монтекки ты?

Ромео: Ни тот, ни этот: имена запретны.

Джульетта: Как ты сюда пробрался? Для чего?
Ограда высока и неприступна.
Тебе здесь неминуемая смерть,
Когда б тебя нашли мои родные.

Ромео: Меня перенесла сюда любовь,
Ее не останавливают стены.
В нужде она решается на все,
И потому -- что мне твои родные!

Джульетта: Они тебя увидят и убьют.

Ромео: Твой взгляд опасней двадцати кинжалов.
Взгляни с балкона дружелюбней вниз,
И это будет мне от них кольчугой.

Джульетта: Не попадись им только на глаза!

Ромео: Меня плащом укроет ночь. Была бы
Лишь ты тепла со мною. Если ж нет,
Предпочитаю смерть от их ударов,
Чем долгий век без нежности твоей.

Джульетта: Кто показал тебе сюда дорогу?

Ромео: Ее нашла любовь, я не моряк,
Но если б ты была на крае света,
Не медля мига, я бы, не страшась,
Пустился в море за таким товаром.

Джульетта: Мое лицо спасает темнота,
А то б я, знаешь, со стыда сгорела,
Что ты узнал так много обо мне.
Хотела б я восстановить приличье,
Да поздно, притворяться ни к чему.
Ты любишь ли меня? Я знаю, верно,
Что скажешь "да"! Но ты не торопись,
Ведь ты обманешь. Говорят, Юпитер
Пренебрегает клятвами любви.
Не лги, Ромео, это ведь не шутка.
Я легковерной, может быть, кажусь?
Ну ладно, я исправлю впечатленье
И откажу тебе в своей руке,
Чего не сделала бы добровольно.
Конечно, я так сильно влюблена,
Что глупою должна тебе казаться.
Но я честнее многих недотрог,
Которые разыгрывают скромниц.
Мне б следовало сдержаннее быть,
Но я не знала, что меня услышат.
Прости за пылкость и не принимай
Прямых речей за легкость и доступность.

Ромео: Мой друг, клянусь сияющей луной,
Посеребрившей кончики деревьев...

Джульетта: О, не клянись луною, в месяц раз
Меняющейся, -- это путь к изменам.

Ромео: Так чем мне клясться?

Джульетта:          Не клянись ничем
Или клянись собой, как высшим благом,
Которого достаточно для клятв.

Ромео: Клянусь, мой друг, когда бы это сердце...

Джульетта: Не надо, верю. Как ты мне ни мил,
Мне страшно, как мы скоро сговорились.
Все слишком второпях и сгоряча,
Как блеск зарниц, который потухает,
Едва сказать успеешь "блеск зарниц".
Спокойной ночи! Эта почка счастья
Готова к цвету в следующий раз.
Спокойной ночи! Я тебе желаю
Такого же пленительного сна,
Как светлый мир, которым я полна.

Ромео: Но как оставить мне тебя так скоро?

Джульетта: А что прибавить к нашему сговору?

Ромео: Я клятву дал. Теперь клянись и ты.

Джульетта: Я первая клялась и сожалею,
Что дело в прошлом, а не впереди.

Ромео: Ты б эту клятву взять назад хотела?

Джульетта: Да, для того, чтоб дать ее опять.
Мне не подвластно то, чем я владею.
Моя любовь без дна, а доброта --
Как ширь морская. Чем я больше трачу,
Тем становлюсь безбрежней и богаче.

Голос кормилицы за сценой (за кормилицу -- режиссер): Джульетта!

Меня зовут. Я ухожу. Прощай. --
Иду, иду! -- Прости, не забывай.
Я, может быть, вернусь еще. Постой-ка.
("уходит")

Ромео: Святая ночь, святая ночь! А вдруг
Все это сон? Так непомерно счастье.
Так сказочно и чудно это все!

На "балкон" "возвращается" Джульетта.

Джульетта: Еще два слова. Если ты, Ромео,
Решил на мне жениться не шутя,
Дай завтра знать, когда и где венчанье.
С утра к тебе придет мой человек
Узнать на этот счет твое решенье.
Я все добро сложу к твоим ногам,
Я за тобой последую повсюду.
               
Кормилица ("за сценой"):        Голубушка!

Джульетта: Иду! Сию минуту!
А если у тебя в уме обман,
Тогда, тогда...

Кормилица ("за сценой"):        Голубушка!

Джульетта:          ...Немедля
Оставь меня и больше не ходи.
Я завтра справлюсь.

Ромео: Я клянусь спасеньем...

Джульетта: Сто тысяч раз прощай!
("уходит")

Ромео:         Сто тысяч раз
Вздохну с тоской вдали от милых глаз.
К подругам мы -- как школьники домой,
А от подруг -- как с сумкой в класс зимой.
("направляется" к выходу)
На "балкон" возвращается Джульетта.

Джульетта: Ромео, где ты? Дудочку бы мне,
Чтоб эту птичку приманить обратно!
Но я в неволе, мне кричать нельзя,
А то б я эхо довела до хрипа
Немолчным повтореньем этих слов:
Ромео, где ты? Где же ты, Ромео?

Ромео: Моя душа зовет меня опять.
Как звонко ночью голоса влюбленных!

Джульетта: Ромео!

Ромео: Милая!

Джульетта: В каком часу
Послать мне завтра за ответом?

Ромео: В девять.

Джульетта: До этого ведь целых двадцать лет!
Мученье ждать... Что я сказать хотела?

Ромео: Припомни, я покамест постою.

Джульетта: Постой, покамест я опять забуду,
Чтоб только удержать тебя опять.

Ромео: Припоминай и забывай, покуда,
Себя не помня, буду я стоять.

Джульетта: Почти светает. Шел бы ты подальше.
А как, скажи, расстаться мне с тобой?
Ты как ручная птичка, щеголиха,
Привязанная ниткою к руке,
Ей то дают взлететь на весь подвесок,
То тащат вниз на шелковом шнуре.
Вот так и мы с тобой.

Ромео: Мне б так хотелось
Той птицей быть!

Джульетта: О, этого и я
Хотела бы, но я бы умертвила
Тебя своими ласками. Прощай!
Прощай, прощай, а разойтись нет мочи!
Так и твердить бы век: "Спокойной ночи".
("уходит")

Ромео: Прощай! Спокойный сон к тебе приди,
И сладкий мир разлей в твоей груди!
("Ромео и Джульетта", акт 2, сцена 2)

Пауза, режиссер встает.
Режиссер: Хорошо, сегодня лучше, чем в прошлый раз. Значит, так и будем дальше готовиться: вам надо больше быть вместе, читать друг другу стихи, говорить о любви.
Ромео (садится в коляску):  Мама не хочет, чтобы я часто сюда ездит. Она говорит, что это мешает мне учиться.
Режиссер: Да, я знаю, она мне звонила. Я поговорю с ней, а вы готовьтесь. На следующей неделе вот эту сцену можно будет репетировать на сцене, покажем всем.
Джульетта: Я боюсь...
Режиссер: Танечка, театр придуман для зрителей!
Ромео: Но нам и так хорошо!
Джульетта: Давайте подождем, а мы еще порепетируем. И, может быть, найдутся артисты для всего спектакля, а так, только вдвоем, неудобно.
Режиссер: Но, Таня...
Ромео: Правда, Никита Германович, зачем нам выступать, мы же не артисты!
Режиссер: Вы боитесь показаться перед публикой? Что ж, заставлять вас никто не будет, Но мы обещали показать свою работу, люди надеются, ждут. Они дали деньги на наши занятия и хотят знать, как мы их используем; может, мы здесь дурака валяем! А наше представление покажет, что мы честные люди, а наше дело важное, нужное, интересное. Так что мы должны участвовать в концерте, это наш моральный долг.
Ромео: Но ведь и без нас тут много ребят занимается.
Режиссер: И они стесняются, Гена, со страхом ждут концерта. Их тоже придется успокаивать, уговаривать. Выступать-то надо! Тогда спонсоры, может быть, еще помогут, и не только с концертом: коляски нужны, автобус специальный...
Ромео: Мы понимаем...
Джульетта: Но и вы поймите!
Режиссер: Я вас понимаю. Знаете, ребята, когда вы будете меньше стесняться друг друга, вам будет легче выступать перед зрителями. Это главное -- ваши отношения: доверие, понимание, терпение, дружба. Будет это, и вы поддержите друг друга, чтобы переступить через стеснительность и страхи. Ну, а если не получится... Будет неловко, придется извиняться. Но об этом еще поговорим, а пока перерыв. Я вернусь минут через двадцать -- тридцать. Вот здесь бутерброды, чай в термосе, поешьте.
Джульетта: Никита Германович, воспитательница хотела придти.
Режиссер: Да, я знаю, ей надо что-то сказать?
Джульетта: Нет... Она говорила, что хочет посмотреть, чем мы здесь занимаемся.
Режиссер: Понятно, я постараюсь оттянуть смотрины, но только до будущей недели. (Выходит).

Кабинет. Стол, несколько стульев, на столе телефон, бумаги. Входят режиссер, Стас (молодой человек), воспитательница (крупная пожилая женщина).
Режиссер (воспитательнице): Проходите, пожалуйста, садитесь, я сейчас освобожусь.
Стас: ...Так он говорит, что денег даст, но должна быть реклама его фирмы. Я ему: какая реклама? на груди у Гамлета, что ли, вышить твой знак, вроде как это его фамильный герб! Или на сцене расставить твои щиты -- декорации такие? Он ухмыляется, говорит: "Мне ваша самодеятельность -- до лампочки! Мне нужно телевидение. Сделаете рекламу на ТВ -- денег дам!" Я говорю: ах ты ж спекулянт проклятый, инвалиды должны тебе рекламу делать? Паразит, говорю, у тебя совесть есть? Телевидение, наверное, будет, но не мы там хозяева. Тебе тысячи зеленых жалко для детей, для калек... И все такое ему вбивал в голову. А он на меня: "Иди отсюда, дурак, я все сказал. Мои деньги -- ваша реклама!" Какая сволочь, а? Ох, простите!
Режиссер: Михалычу говорил? (разбирает и подписывает некоторые бумаги)
Стас: Конечно. Он поехал в то СП, с немцем хочет поговорить все-таки. А то наши долдоны...
Режиссер: Извини, Стас, у меня дела, репетиции...
Стас: Понял... Да, там анекдот был. Выхожу после разговора с этим, а в приемной секретарша, фифа такая... Все-все, потом расскажу. До свидания!
Воспитатель: До свидания!
Режиссер: Еще минуту, пожалуйста. Я в это время должен позвонить. (набирает номер телефона) Разговор у нас будет, вероятно, долгий... (в телефон) Здравствуйте, Катя!...  Очень приятно, я звоню, как и обещал. Вы не передумали?... Вы все-таки не совсем хорошо представляете себе, что это будет за концерт. Будут выступать такие же инвалиды на колясках, как и вы, и зрители будут, в основном, тоже инвалиды, их родные, люди из благотворительных организаций. На них физические недостатки не производят никакого впечатления! Они оценят лишь ваши стихи... Нет, Катя, вам необходимо приехать сюда, пообщаться с нашими ребятами, и многие ваши сомнения развеются... У вас замечательные стихи... Почему? Вы же их читали вслух мне, например. И со сцены они прозвучат хорошо. Авторское исполнение принимается всегда хорошо... Будет микрофон... Катя, вы должны согласиться, что эти тонкости я знаю лучше вас, поэтому в технических вопросах вы можете мне доверять... Нам надо встретиться еще... Если завтра к восьми вечера я подъеду, это будет удобно?... Хорошо, значит до завтра... Всего доброго... (кладет трубку) Извините, Александра Николаевна. В нашем разговоре по телефону мне показалось, что вас что-то беспокоит...
Воспитатель: Прежде всего, я не думаю, что разговор у нас будет долгий. А беспокоит меня моя воспитанница -- Таня Пугачева.
Режиссер: Только Таня или другие ребята из интерната тоже?
Воспитатель: Отклонения в поведении наблюдаются у всех, кто здесь занимается, но у Тани Пугачевой они выражены наиболее сильно. Она стало замкнутой, нелюдимой девочкой, не общается почти с другими воспитанниками, неадекватно реагирует на замечания персонала.
Режиссер: Но не может такого быть, чтобы несколько дней, проведенных здесь, изменили бы ее душу очень сильно.
Воспитатель: Да, Таня всегда была молчаливой, тихой, это было предметом нашего внимания. Сейчас же эти обычные ее качества...
Стук в дверь.
Режиссер: Извините! (встает, открывает дверь)
Мама: Здравствуйте, Никита Германович, мне хотелось бы поговорить с вами.
Режиссер: Здравствуйте, проходите... Познакомьтесь: Александра Николаевна, воспитательница Тани; Любовь Сергеевна, мама Гены. Ребята репетируют вместе, поэтому какие-то проблемы мы могли бы обсудить втроем. (садятся)
Воспитатель: Я не думаю, что это правильно, но мне все равно. Никита Германович, я должна сама посмотреть, что здесь происходит с Таней, что так сильно влияет на ее психику. А потом мы решим, можно ли ей продолжать ваши занятия.
Режиссер: У вас есть какие-то предположения на этот счет?
Воспитатель: Да, есть, и я скажу вам, что думаю. Мне кажется, и опыт мне подсказывает, что это так и есть, Таня влюбилась. Очевидно, в сына Любовь Сергеевны, так как они все время вместе, как я поняла. Или в вас, Никита Германович... Напрасно вы улыбаетесь, это не шутки, положение очень серьезное...
Режиссер: Молодым, вообще-то, полагается влюбляться, на то и молодость, чтобы...
Воспитатель: Я вижу, вы не отдаете себе отчет в том, что может принести эта самая любовь такой девочке, как Таня!
Режиссер: Простите, а какая она "такая" девочка?
Воспитатель: Она инвалид, тяжелый инвалид!
Мама: Я понимаю и разделяю вашу озабоченность, Александра Николаевна, но мне кажется, говорить об этом в таком тоне нельзя. Все-таки они наши дети, и мы хотим, чтобы они жили, как все, полноценной жизнью.
Воспитатель: Мой тон, милая, выстрадан...
Мама: Я вам не "милая"!
Воспитатель: Мой тон выстрадан тридцатью годами работы с такими детьми. Я видела много примеров этой любви и хорошо знаю, чем она кончается у тяжелых инвалидов. Плохо все это кончается -- для них же самих в первую очередь. Поэтому нам лучше быть сразу жесткими и принципиальными, чем потом... Были и случаи, когда наши воспитанники имели определенные отношения с людьми извне интерната, и всегда, слышите, все эти истории кончались одинаково; нам приходилось вытирать им слезы и, извините, сопли, успокаивать, а то и лечить. Да! И с Таней будет то же самое! Уверяю вас.
Мама: Под "определенными отношениями" и "этими историями" у вас так и слышится что-то грязное. С моим Геной ничего такого не может быть!
Воспитатель: А я уверена, что ничего пока и нет такого, что вы называете грязным. Да и не может у них быть ничего, они инвалиды. А то, что у них бывает, происходит в такой форме...
Мама: Послушайте!
Воспитатель: ...что лучше бы вам и не знать об этом.
Режиссер: Александра Николаевна! Этот разговор невозможно продолжать!
Воспитатель: Нет, это вы послушайте! Все эти любовные ахи и вздохи кончаются одним и тем же, у инвалидов тоже. А нам и вам следует подумать о том, что будет потом...
Мама: Это чудовищно! Я запрещаю вам говорить о моем сыне в подобном тоне! С этими вашими грязными, подлыми намеками. Никита Германович, я прошу оградить меня и моего сына от оскорблений этой женщины!
Воспитатель: Я говорю о реальной жизни, а не о том, что вам рисует ваше романтическое воображение. Ведь вы не возьмете девочку на коляске к себе в квартиру, за ней надо ухаживать, кормить; и не пустите сына к нам...
Режиссер: Итак, Александра Николаевна, вы хотите посмотреть репетиции?
Воспитатель: Да, и все остальное тоже.
Мама: Ни в коем случае!
Режиссер: Это невозможно! На репетициях этих артистов пока никого из посторонних не должно быть и не будет. У них роли очень сложные, требуют максимальной концентрации, Вы бы мешали им своим пристрастным вниманием. И прошу вас, не настаивайте, скоро будут открытые репетиции, концерт, вы все увидите там. А пока у нас очень много работы.
Воспитатель: Я тоже на работе! И это дает мне право настаивать. После концерта вы умоете руки, а расхлебывать эту кашу -- ЛЮБОВЬ -- будем мы! И вы, уважаемая Любовь Сергеевна!
Мама: Не смейте обращаться ко мне!
Режиссер: Александра Николаевна, я могу вам только повторить, что на репетициях Тани и Гены никого не будет пока.
Воспитатель: Хорошо. (встает) В этом случае мы должны принять свои меры.
Разумеется. (встает) Но не вы давали согласие на участие ребят в нашей самодеятельности.
Воспитатель: О да, к сожалению! До свидания. (выходит)
Режиссер: До свидания... Черт знает что! (садится)

Молчание. Мама начинает плакать. Режиссер выходит, приносит стакан воды.

Режиссер: Пожалуйста, Любовь Сергеевна.
Мама: Спасибо... Извините...
Режиссер (после паузы):   Вы хотели поговорить со мной.
Мама (после паузы):          Да...  Господи, как это мерзко... (пьет воду)
Режиссер: Не обращайте внимания, каждый волен говорить, что хочет, а вы...
Мама: Но она же права, права!
Режиссер: Я вас не понимаю, Любовь Сергеевна.
Мама (после паузы)           Гена влюблен в Таню. Я то чувствую с каждым днем все сильнее. И Таня тоже... Она хорошая девочка, умненькая, я ее видела, разговаривала с ней... Но я боюсь этого!
Режиссер: Я не понимаю.
Мама: Вы понимаете, Никита Германович! Ведь если у них все будет серьезно, что мне делать? Рвать по живому, как эта, я не могу... А чтобы Таня была у нас? Я не представляю этого! У нас маленькая квартирка, там нет места для второй коляски. Да и вообще, как жить, как мне быть с ней, что делать? Не знаю... С одним Геночкой мне очень трудно. Ведь это я просто привыкла и не замечаю уже, как это тяжело. Силы еще, слава богу, есть везти этот груз. Но двое?!... (отрешенно качает головой) Я, когда поняла про них, перестала спать, все думаю, думаю... И денег опять не будет хватать...
Режиссер: Вы что-нибудь решили уже?
Мама: Ну что я могу решить, господи? Ночи не сплю, днем все думаю... Тоже хотела отвлечь его от вашей самодеятельности, пока это не зашло слишком далеко, и, может быть, все бы обошлось безболезненно. А теперь уж и не знаю, что делать.
Режиссер: Вы не замужем?
Мама: Вы же знаете, наверное... Он ушел, когда мы поняли, что болезнь неизлечима. Я не могла отдать Геночку в интернат, а он не захотел жить с ребенком инвалидом. Сначала много помогал, потом женился, присылал только алименты. На них мы и жили, да пенсия по уходу -- гроши. Геночку оставлять надолго одного было нельзя, мы много занимались, я не работала, сама учила его по школьной программе... Это вот только года два, как мы пришли немного в себя; Геночка научился обходиться в чем-то самостоятельно, и я нашла работу. Но сейчас везде увольнения, цены растут -- мне просто страшно думать о будущем...
Режиссер (после паузы):   Я понимаю, Любовь Сергеевна, жизнь у вас очень сложная. И все-таки -- вы никого не любите сейчас как женщина, красивая, сильная?
Мама: Вы... (смотрит на режиссера удивленно)
Режиссер: Я это к тому, что есть золотое правило: живи сам и дай жить другим. Не надо думать за Гену. Вы его хорошо воспитали, он ответственный, честный, чистый, Он умный мальчик, и многое понимает не хуже нас с вами. Пусть он сам делает свою судьбу. Постарайтесь дать ему такую возможность. Что там будет дальше, никто не знает, но все-таки последнее слово должно оставаться за ним -- это его жизнь. И сами живите, любите. Вы прекрасны! Извините за комплимент. Не надо топить жизнь в своих проблемах. Горе не стоит вашей красоты! Простите.
Мама: Никита Германович, о чем вы говорите?
Режиссер: О самом важном, о жизни, о любви...
Мама: Перестаньте! Я хотела поговорить с вами о Гене, а вы...
Режиссер: С Геной все в порядке -- пока. Александра Николаевна тоже думает о детях, только о детях, и совсем не думает о себе. Извините мне надо работать... (встает и выходит)


Комната репетиций.

Джульетта: Неситесь шибче, огненные кони,
К вечерней цели! если б Фаэтон
Был вам возницей, вы б давно домчались
И на земле настала б темнота.
О ночь любви, раскинь свой темный полог,
Чтоб укрывающиеся могли
Тайком переглянуться, и Ромео
Вошел ко мне неслышим и незрим.
Ведь любящие видят все при свете
Волненьем загорающихся лиц.
Любовь и ночь живут чутьем слепого.
Прабабка в черном, чопорная ночь,
Приди и научи меня забаве,
В которой проигравший в барыше,
А ставка -- непорочность двух созданий.
Скрой, как горит стыдом и страхом кровь.
Покамест вдруг она не осмелеет
И не поймет, как чисто все в любви.
Приди же, ночь! Прошу, приди, Ромео,
Мой день, мой снег, светящийся во тьме,
Как иней на вороньем оперенье!
Приди, святая, любящая ночь!
Приди и приведи ко мне Ромео!
Дай мне его. Когда же он умрет,
Изрежь его на маленькие звезды,
И все так влюбятся в ночную твердь,
Что бросят без вниманья день и солнце.
Я дом любви купила, но в права
Не введена, и я сама другому
Запродана, но в руки не сдана.
И день тосклив, как накануне празднеств,
Когда обновка сшита, а надеть
Не велено еще. Но вот и няня
С вестями от Ромео, тогда
Любой язык красноречив, как небо.
(акт 3, сцена ")

Режиссер: Хорошо, Таня, в общем, хорошо. У меня есть только одно замечание. Понимаешь, ты читаешь слишком правильно, академически, как лирические стихи. Но это же драма! Здесь есть не какой-то абстрактный объект твоих чувств, а конкретный, живой человек, к которому ты обращаешься, даже если по действию его нет рядом. Тебе необходимо держать его в своем воображении постоянно. Ведь именно образ Ромео вдохновляет чувства Джульетты! Как впрочем, и наоборот, и тебе Гена тоже надо иметь это в виду. Голос Ромео звучит в ее ушах, лицо Ромео, его фигура стоят перед ее глазами, прикосновение его рук остаются на ее руках и так же волнуют. Это даже не память или фантазия восстанавливает перед ней эти образы, Ромео почти реально осязаем для нее во всякий момент, когда она о нем думает. А думает она о нем постоянно, каждую минуту с момента знакомства. Вам нужно видеть перед собой друг друга. Стараться видеть, не уходить в лирические небеса. Это замечание, чтоб вы знали; у нас, к сожалению, не будет полного спектакля, возможно, и некоторые ваши монологи и диалоги не войдут, но это вы должны понимать.
Ромео: Стихи читать легче.
Режиссер: Одно дело уйти с головой в свои чувства и ничего не замечать вокруг, и совсем другое дело -- смотреть в глаза живого человека. (обращается к Джульетте)
И ненависть мучительна и нежность,
И ненависть и нежность -- тот же пыл
Слепых, из ничего возникших сил,
Пустая тягость, тяжкая забава,
Нестройное собранье стройных форм,
Холодный жар, смертельное здоровье,
Бессонный сон, который глубже сна.
Вот какова, и хуже льда и камня,
Моя любовь, которая тяжка мне.
(акт 1, сцена 1)
Понимаете разницу? Лирика прекрасна, но нам нужно другое. Гена, пожалуйста.
Ромео: Ее сиянье факелы затмила.
Она, подобно яркому бериллу
В ушах арапки, чересчур светла
Для мира безобразия и зла...
Как голубя среди вороньей стаи,
Ее в толпе я сразу отличаю.
Я к ней пробьюсь и посмотрю в упор.
Любил ли я хоть раз до этих пор?
О, нет, то были ложные богини,
Я истинной красы не знал доныне.

Режиссер: Уже лучше. Всякий раз старайся обращаться к реальной девушке, и все будет хорошо. Дома репетируй перед зеркалом, с мамой. Вы с мамой говорите о наших репетициях?
Ромео: Да, но ей все время некогда.
Режиссер: Ты сам старайся говорить о своей работе, покажи свои результаты, похвались. Ей будет приятно. Таня, а ты кому-нибудь рассказываешь о своей роли, чем мы здесь занимаемся? С кем-нибудь дома ты можешь порепетировать?
Джульетта: Девочки спрашивают... Я говорю, но репетировать я ни с кем не хочу. Я лучше сама.
Режиссер: Лучше, но не всегда. Что ж, давайте повторим сцену с кормилицей. Она вам понравилась в прошлый раз.
Ромео: Особенно как вы говорите за кормилицу!
Режиссер: Артист должен уметь делать все, даже быть самодовольной, ворчливой бабой.
Джульетта: А Джульеттой вы можете быть?
Режиссер: В этом нет необходимости, у нас прекрасная Джульетта. Давайте не будем отвлекаться!
Джульетта: Ну, Никита Германович, пожалуйста, у вас так интересно все получается!
Режиссер: Нам надо готовиться, Таня, времени мало. А игры оставим на потом. Итак, приготовились...
Джульетта (обращается к режиссеру с улыбкой):
Ну, няня... Чем ты так огорчена?
Дурных вестей не множь угрюмым видом,
Но если сообщенья хороши,
Их портит кислая твоя улыбка.

Кормилица (режиссер):
Я утомилась. Дай передохну.
Концы -- не шутка. Ноги отходила.

Джульетта: Мои бы кости за твою бы весть
Готова в жертву я принесть!

Кормилица: Подумаешь, горячка! Ты не видишь --
Одышка одолела, я без сил.

Джульетта: А на одышку плакаться есть силы?
Ах, нянюшка, твои обиняки
Длинней иного полного рассказа!
В порядке ли дела у нас иль нет?
Скажи, я успокоюсь и отстану.
Итак, скажи, в порядке ли дела?

Режиссер: Сама знаешь, в каком порядке. Навязала себе сокровище! Без меня выбирала, на себя и пеняй. Ромео! Ну, что поделаешь... Конечно, лицом он хорош, но фигура еще лучше. О руках и ногах, конечно, нечего и говорить, но они выше всякого сравнения. Да, что уж там... Служи, детка, молебен. Вы еще не обедали?

Джульетта: Нет, нет. Но это все я знала раньше.
Со свадьбой как? Что он о ней сказал?

Кормилица: Головушку как ломит, инда треснет,
И разлетится на двадцать кусков!
А поясница-то, поясница!
Ты полагаешь, бог тебя простит,
Что до смерти меня ты загоняла?

Джульетта: Мне очень жаль, что ты удручена,
Но что сказал он, золотая няня?

Кормилица: Как полагается человеку доброму, красивому и, главное, порядочному, он сказал... Где матушка твоя?

Джульетта: Где матушка моя? Она в дому.
А где ж ей быть? Какой ответ нелепый!
"Как люди с воспитаньем, он сказал:
Где матушка твоя?"

Кормилица:     О боже правый!
Вот егоза! И этот нетерпеж --
Моим костям заслуженная грелка?
Вперед летай с записками сама.

Джульетта: Вот мука-то! Что говорит Ромео?

Кормилица: Ты б нынче исповедоваться могла?

Джульетта: Могу.

Кормилица: Тогда беги к Лоренцо в келью...
Так вот, ты -- в храм, а у меня дела:
Веревочная лестница нужна
Для твоего ночного шатуна.

Джульетта: Иду, иду, родимая! Спасибо!
(акт 2, сцена 5)

Режиссер: Надо больше чувства, Таня, больше страсти. Джульетта вся горит в ожидании известия. Для нее медлительность кормилицы подобна пытке, она умирает от нетерпения... Любовь это слияние двух тел, двух душ, двух сердец, полное слияние, без остатка, когда двое превращаются в одно: единое дыхание, стук сердца, чувства, мысли -- все одно у них, все. А тут какая-то кормилица пытается своей глупой важностью встать между ними. Даже такой пустяк убивает Джульетту, терзает ее всю до кончиков волос. Твои чувства к кормилице разнообразны: и гнев, и мольба о спасении, и упреки -- и все чувства очень сильные. Поэтому надо ярче играть, эмоциональнее. Пожалуйста.
Ромео: К нам пришли, Никита Германович.
Режиссер: Кто? (оборачивается; в дверях стоит полный молодой человек на инвалидной коляске) Это ты? Что такое?
Гамлет: Извините. Мне нужен череп.
Режиссер: Какой череп?
Гамлет: Бедного Йорика.
Режиссер: Я занят, ты же видишь, а с тобой мы решили бы все дела в свое время. Езжай, я подойду.
Гамлет: Я не хотел мешать, только послушал немного. (разворачивается и уезжает)
Режиссер: Повторим, Таня... А, принесла же нелегкая. Гена, ты сможешь прочитать за кормилицу? По книге. Пожалуйста! Репетируйте, я скоро... (выходит)

В коридоре.

Режиссер: Зачем тебе череп? Мы же не готовим эту сцену.
Гамлет: Я кое-что придумал.
Режиссер: Ну рассказывай, только быстро.
Гамлет: Это надо показать. Я и сам не знаю толком, что из этого получится. Так, появилась идея. Мне еще человек нужен.
Режиссер: Ну поехали. (везет коляску Гамлета)
Гамлет: Так значит любовь -- это полное слияние двух душ, двух тел? Вы полагаете, это возможно?
Режиссер: Я полагаю, это есть.
Гамлет: Слияние двух тел, в принципе...
Режиссер: Только не надо цинизма!
Гамлет: Цинизм -- привилегия развращенных, а Гамлет явно не агнец божий. Вы мне надавали книг, так многие пишут об этом. Тургенев, например, прямо пишет о сластолюбии Гамлета.
Режиссер: Ты -- не Гамлет, и не надо прятаться за авторитет великих.
Гамлет: Я не прячусь, я вживаюсь в образ. И хочу сказать, что слияния двух тел, как вы говорите, в принципе, не бывает! Тела, увы, материальны и несовершенны, а души человеческие эгоцентричны. Бывает лишь забвение в оргазме -- каждого любовника в отдельности, в одиночестве. Вы не согласны?
Режиссер: Нет, но спорить мы не будем.
Гамлет: Вы не хотите отстоять свою точку зрения? Утвердить ее истинность перед моей?
Режиссер: Зачем? Я тебя переубедить не смогу, ты меня тоже, мы разные люди. И спорить я вообще не люблю.
Гамлет: Это правильно, обычно люди спорят не для того, чтобы выяснить истину и прийти к общему мнению. А с вами мне хочется спорить!
Режиссер: Я для тебя удобный объект, на котором ты выражаешь себя, как бы самореализуешься, так что ли?
Гамлет: Примерно. Как и для вас, все мы объекты вашей самореализации... Извините, можно вас на минутку! (подходит Стас) Для своего номера я придумал одну вещь и хотел бы показать ее режиссеру. Вы не помогли бы мне? Мне нужна ваша голова.
Стас: Голова? А остальное куда?
Режиссер: Помоги ему.
Стас: Нет, я не против, могу отдать и голову!
Гамлет: Принесите стул... Садитесь здесь, поближе... Кладите подбородок мне на ладонь...
Стас: А, понял. Так?
Гамлет: Откройте глаза, смотрите на меня...
(после паузы)
Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть, забыться
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанья? Скончаться. Сном забыться,
Уснуть... И видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателя, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли.
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодьи умственного тупика.
Так погибают замыслы с размахом,
Вначале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!     ("Гамлет, акт 3, сцена 1)
(сжимает подбородок Стаса)

Стас: Мне больно. (отводит голову) Это так было задумано?
Гамлет: Бедный Йорик...
Режиссер: Ты хочешь это показать на концерте?
Гамлет: А вы что думаете об этом?
Режиссер: Прежде всего, я думаю, что надо быть осторожнее с партнером. А в концерт я бы это не включал -- слишком претенциозно.
Стас: А по-моему, ничего. Хотя с черепом было бы лучше, наверное.
Режиссер: Я подумал, что в исполнении инвалида этот монолог звучал бы с необычной выразительностью, по-новому.
Гамлет: Это слишком примитивно, Никита Германович, если инвалид, так уж сразу и мировая скорбь, жалость к себе, мысли о смерти? Меня другое волнует и интересует.
Режиссер: Может быть, как знаешь. Это все, что ты хотел показать?
Гамлет: В общем, да. С Офелией я выступать все-таки не буду. Она дура, без кривляний слова сказать не может. Если это вас не устраивает, я придумаю еще что-нибудь. Или совсем выступать не буду.
Режиссер: Тебе не хватает терпимости к людям. Твои партнеры готовились, надеялись...
Гамлет: Терпимость к пошлости хуже самой пошлости! Быть терпимым во имя идеи? Потому что так надо? Своими потугами выглядеть великими артистами они оскорбляют чувства всякого нормального человека. Они этим сами нетерпимы к людям! Если я буду рядом с ними на сцене, они будут терзать меня своей глупостью каждую минуту! Сидели бы они лучше по домам!
Режиссер: Тебя никто не заставляет, если это так серьезно. (В коридоре появляется инвалид на коляске, здоровается со всеми за руку) Тебе надо было сразу сказать, что весь этот примитив тебя не устраивает, и не было бы проблем. Ты сам скажешь ребятам, что их номер не состоится и пусть они готовят другой номер, если успеют?
Гамлет:    К чему театральные жесты? Они и сами уже все поняли, наверное.
Режиссер: Хорошо, я поговорю  с ними. (новому инвалиду) Ты видел Сашу?
Инвалид: Да, он из окна выглянул. Значит так: он сидит дома, вывозить его с третьего этажа некому, соседей просить, как я понял, они не решаются. А так он бы приехал.
Режиссер: Может, попросить, чтоб интернатский автобус заезжал за ним? Стас, поговори с воспитателем и водителем, когда приедет.
Стас: Нет проблем, поговорим.
Инвалид: У меня есть друг, там рядом живет, я могу попросить его, чтоб он до работы утром вывозил Сашу. А вечером кто-нибудь поможет, мужиков много. Они еще стесняются просить прохожих.
Стас: Я могу помогать.
Режиссер: Значит, если с автобусом не получится, ты или я будем заходить за ним.
Стас: О"кей. (инвалиду) Заедешь сейчас в зал? (уходит)
Инвалид: Ладно... На Западе дома все приспособлены для инвалидов, выезжай, заезжай, а у нас... Недавно друг один предложил демонстрацию устроить на колясках; собрать человек сто и перегородить улицу...
Гамлет: Лучше заложников взять. Шума будет больше, и эффекта больше.
Инвалид: Ты чего...
Режиссер: Ты хотел съездить в ателье.
Инвалид: А, да. Они сшили бы костюмы, но за деньги. Я их уламывал часа два, и с начальником говорил, и с мастером, и с рабочими, водку обещал -- бесполезно, уперлись, как бараны. Но мужичок один дал адрес портнихи, она недавно на пенсию вышла, добрая такая старушка, и вроде бы может согласиться. Ее можно сюда пригласить и поговорить здесь... Потом заехал еще в одно ателье на Садовой, и там тоже отказали. Но я чувствую, что-то можно найти, надо поездить по ателье.
Режиссер: К старушке надо побыстрее сходить, время поджимает.
Инвалид: Хоть сегодня вечером, она на Чайковского живет.
Режиссер: Так, ты к семи туда подъедешь?
Инвалид: Конечно, у гастронома на остановке.
Режиссер: Договорились...
Инвалид:: Я еще в одну фирму заеду, знакомый там работает, может, денег дадут...
Режиссер: Хорошо, ну до вечера. (уходит)
Гамлет: Никита Германович, можно я у вас пока побуду?
Режиссер: Нет...
Инвалид: А сам чего не репетируешь? Знаешь уже все?
Гамлет: Куда уж мне все знать! Я вот даже не знаю, зачем тебе вся эта суета нужна. Куда-то вечно ездишь, что-то просишь, о ком-то беспокоишься.
Инвалид: Кто-то должен это делать. Не все же такие, как ты!
Гамлет: Эгоисты? (усмехается) И все-таки, зачем? Ведь ты же людям все равно жизнь лучше сделать не сможешь, если они сами не сделают ее лучше. А многие и не хотят ничего менять, мечтают только о здоровом теле, да о выигрыше в лотерею. А дай им здоровье да те проблемы, от которых они сейчас ограждены инвалидностью...
Инвалид: Ты брось это. Лучше скажи, что ты довел в прошлый раз Светку, она плакала вечером.
Гамлет: Серьезно? Какие эмоции! А ты мне в морду дашь за нее? Она твоя девушка? Твоя Дульсинея!
Инвалид: Да я б тебя...
Гамлет: Тебе легче будет от этого? Тогда я не против. Но ведь это успокоение дураков -- набить морду врагу и этим доказать свое превосходство. Примитивно это, пошло...
Инвалид: Да пошел ты... (уезжает)
Гамлет: А пошел ты... Вершить великие дела, чтоб потом было по какому поводу жрать водку. И все для блага человеков...


Комната репетиций. Ребята сидят рядом друг с другом.

Джульетта: Уходишь ты? Еще не рассвело.
Нас оглушил не жаворонка голос,
А пенье соловья. Он по ночам
Поет вон там, на дереве граната.
Поверь, мой милый, это соловей!

Ромео: Нет, это были жаворонка клики,
Глашатая зари. Ее лучи
Румянят облака. Светильник ночи
Сгорел дотла. В горах родился день
И тянется на цыпочках к вершинам.
Мне надо удалиться, чтобы жить,
Или остаться и проститься с жизнью.

Джульетта: Та полоса совсем не свет зари,
А зарево какого-то светила;
Взошедшего, чтоб осветить твой путь
До Мантуи огнем факелоносца.
Побудь еще, куда тебе спешить?

Ромео: Пусть схватят и казнят... Раз ты согласна,
Я и подавно остаюсь с тобой.
Пусть будет так. Та мгла -- не мгла рассвета
А блеск луны. Не жаворонка песнь
Над нами оглашает своды неба.
Мне легче оставаться, чем уйти.
Что ж, смерть так смерть! Так хочется Джульетте.
Поговорим. Еще не рассвело.

Джульетта: Нельзя, нельзя! Скорей беги: светает,
Светает! Жаворонок -- горлодер
Своей нескладицей нам режет уши,
А мастер трели будто разводить!
Не трели он, а любящих разводит,
И жабьи будто у него глаза.
Нет, против жаворонков жабы -- прелесть!
Он пеньем нам напомнил, что светло
И что расстаться нам пришло.
Теперь беги: блеск утра все румяней.

Ромео: Румяней день и все черней прощенье.
(в комнату "входит" кормилица (режиссер))

Кормилица: Джульетта!

Джульетта: Няня?

Кормилица: Матушка идет.
Светает. Осторожнее немножко.
("уходит")

Джульетта: В окошко -- день, а радость -- из окошка!

Ромео: Обнимемся. Прощай! Я спрыгну в сад.

Джульетта: Ты так уйдешь, мой друг, мой муж, мой клад?
Давай мне всякий раз все это время
Знать о себе. В минуте столько дней,
Что, верно, я на сотни лет состарюсь,
Пока с моим Ромео свижусь вновь.

Ромео: Я буду посылать с чужбины весть
Со всяким, кто ее возьмется свезть.

Джульетта: Увидимся ль когда-нибудь мы снова?

Ромео: Наверное. А муки эти все
Послужат нам потом воспоминаньем.

Джульетта: О боже, у меня недобрый глаз!
Ты показался мне отсюда, сверху,
Опущенным на гробовое дно
И, если верить глазу, страшно бледным.

Ромео: Печаль нас пожирает, и она
Пьет нашу кровь. Ты тоже ведь бледна.
Прощай, прощай!
(акт 3, сцена 5)

Режиссер (после паузы): Конечно, это не лучшее, что можно сделать, но неплохо для первого раза. Вам самим понравилось, как вы сейчас читали? 
Джульетта: Да...
Режиссер: Так, с самокритикой у нас туго. Текст вы знаете хорошо, выговариваете прилично. Но этого мало. Сцена эта -- после первой брачной ночи влюбленных до сумасшествия молодых людей. Они стали мужем и женой, мужчиной и женщиной. Эмоции, чувства теперь новые для них, значит, и играть эту сцену надо несколько иначе, чем другие. Так что же вам не хватало сейчас? (стесненное молчание) Я вас спрашиваю не как учитель учеников. Вам самим надо понять про этих героев, объяснить все в словах никто не сможет... Вам не хватает страсти. Как артистам вам не хватает темперамента для этих ролей, но это можно компенсировать эмоциональностью, чувственностью. Вы понимаете?
Джульетта: Да.
Ромео: Мы хотим спросить, Никита Германович. Вот Ромео и Джульетта влюбились с первого взгляда, а в жизни так бывает?
Режиссер: Почему нет, в жизни все бывает.
Ромео: А мы думаем, что так, как у Шекспира, не бывает.
Джульетта: Бывает, просто очень редко. Когда увидишь человека и скажешь, что он самый лучший. Не обязательно же потом свадьба, а просто влюбиться с первого взгляда можно.
Ромео: Я говорю, как у Шекспира, когда взаимно, до смерти -- разве так бывает?
Джульетта: Можно и до смерти... Мы же не знаем, как это бывает у других людей. Может быть, у многих так бывает, никто же не говорит об этом.
Ромео: У Шекспира все преувеличено, а в жизни все проще...
Режиссер: Ребята, вы оба правы. При встрече человек может вызвать у другого человека симпатию, интерес, желание быть вместе. Но это не любовь еще, скорее влюбленность. Так было и у Ромео с Джульеттой. При первой встрече у них ведь не было тех чувств, которые появились потом. Сначала им понравилась красота друг друга. А любовь другое. Кстати, нам надо будет повторить сцену первой встречи.
Джульетта: Значит, любви с первого взгляда не бывает?
Режиссер: Бывает, Таня. Важны ведь сами чувства, а не то, как их назвать. Ромео и Джульетта сразу понравились друг другу, их отношения развивались, и все привыкли называть это любовью с первого взгляда. Можно и не называть это любовью, это же не важно.
Что значит имя? Роза пахнет розой,
Хоть розой назови ее, хоть нет.
Но давайте вернемся к нашей сцене. Так как можно назвать чувства героев здесь?
Ромео: Вы сами сказали, страсть.
Режиссер: Да, я сказал. Любовь, страсть... Вам надо больше читать о любви, читать, думать... Страсть нельзя объяснить, потому что ее нельзя понять, если не обжегся ею. У вас еще все впереди, а пока вам надо внушить себе, что расстаться для ваших героев -- это почти равнозначно разорваться пополам, остаться одному в бесконечном холодном космосе. Это почти смерть. И они цепляются за жизнь, за каждую лишнюю минутку из последних сил. Слова ваших героев -- это не стихи, это мольба влюбленных сердец о жизни... Я принес вам одну книгу; кто из вас быстро читает? Гена, постарайся прочитать ее побыстрее, чтобы и Таня успела до концерта... Я сейчас... (выходит)

В коридоре, у двери сталкивается с мамой Гены, слушавшей репетицию.
Режиссер: Любовь Сергеевна?
Мама: Да, я подслушивала. Смотрела репетицию там, в зале, а потом оказалась здесь, под дверью, подслушивала. Нехорошая я?
Режиссер: Вы комплименты выпрашиваете?
Мама: Вы тоже нехороший, боитесь женщине комплимент сделать.
Режиссер: Что делать, время в обрез.
Мама: Нашли отговорку... А вы меня убедили, что надо жить! Как это я сама не додумалась до этого, не пойму.
Режиссер: Ну что вы, я вас не убеждал, вы сами дозрели. Пойдемте, дети ждут.
Мама: У них своя жизнь.
Режиссер: У нас репетиция. (берет ее под руку, идут по коридору)
Мама: Так вы не пустите меня на репетицию? Я ведь не совсем посторонний человек, и хожу здесь как неприкаянная.
Режиссер: Ребята стесняются... Но можно услуга за услугу. Поговорите с Геной о любви, не о Тане, а о любви вообще, о страсти, о своей жизни.
Мама: Это трудно будет, но я попытаюсь. Чтоб увидеть их раньше других, я за ценой не постою.
Режиссер: Хорошо... Еще бы поговорить о любви надо и с Таней, тихо, по-женски...
Мама: Вы предлагаете это мне? Это вам нужно для репетиций или им для жизни?
Режиссер: Это нужно нам всем
Мама: Ну что ж...

Им навстречу идет воспитатель.
Мама: О боже, я не хочу с ней разговаривать.
Режиссер: Не волнуйтесь...
Воспитатель: Пришел автобус, наши ребята собираются.
Режиссер: Я освобожу Таню через пять минут, книгу дам, задам кое-что на дом.
Воспитатель: Книга, конечно, о любви!
Режиссер: Александра Николаевна, я полагаю, никто не хочет продолжать тот разговор!
Воспитатель: Да, я погорячилась... Но говорила то, что думаю и знаю лучше вас. Вы оскорблены? А вы забудьте обо мне и считайте, что это говорил педагогический опыт многих практиков, работающих в таких учреждениях.
Мама: Что же это за педагогика, если о детях говорят такое?
Воспитатель: Да какая уж есть. (режиссер заходит в кабинет и выходит с книгой) Не я ее придумала и не вам ее отменять. Никто ничего другого не предлагает. Бывают умники, но мало их, да и не надолго их хватает, а мы худо-бедно работаем.
Мама: Так же нельзя работать с детьми!
Воспитатель: Не вы мне судья, да и не знаете вы, как мы работаем.
Мама: Я представляю.
Воспитатель: Никита Германович, я доложила директору по телефону, что с Таней здесь не все благополучно. Завтра объясню в подробностях. Пусть он решает, разговаривает с вами.
Режиссер: Хорошо, я поговорю с ним.
Воспитатель: Хочу вас предупредить -- он придерживается тех же взглядов, что и я, но разговаривать с ним вам будет труднее. Он взял на себя ответственность, пустив детей сюда, к вам.
Режиссер: Спасибо за предупреждение, но я уже встречался с Олегом Петровичем.
Мама: Да какая ответственность?! Детям здесь хорошо, вы же видите!
Воспитатель: Ответственность большая. Все это (обводит рукой) новое для детей, для нас. Им здесь хорошо, конечно, но это кончится через три недели, наши дети будут снова жить безвыездно в интернате, а ваш сын -- в квартире. И это "хорошо" для кого-то может потом аукнуться чем-то плохим. И все ляжет на наши головы. Отсюда и ответственность.
Мама: Значит, по-вашему, надо держать их под замком, чтобы вдруг чего-то не случилось! Чтобы у вас не было лишних хлопот!
Воспитатель: Мы с вами, Любовь Сергеевна, делаем одно дело, но в разных условиях: вы воспитываете одного, а мы сто инвалидов. Поэтому и не понимаем друг друга.
Мама: Но любовь к детям одна!
Воспитатель: Про любовь -- Это долгий разговор. Значит, Никита Германович, мы ждет Таню. Завтра вам надо поговорить с нашим директором, иначе послезавтра она может сюда не приехать. До свидания. (уходит)
Режиссер: До свидания.
Мама: Это ужасно!
Режиссер: Пойдемте к ребятам...


Комната репетиций.

Режиссер: Вот книга, Гена. Пришел автобус, все собираются, но у нас есть еще несколько минут, мы успеем повторить сцену знакомства. Да, Таня, у нас будет первый зритель! Ничего в этом страшного нет!
Ромео: Никита Германович, мама!
Мама: Геночка, пожалуйста, мне так интересно! Таня!
Режиссер: Дети мои, не будем мешкать. Начнем. (с мамой отходят)Соберитесь, не волнуйтесь, не спешите!
Джульетта: Нас ждут...
Режиссер: Прочь отговорки. Не обращай ни на что внимания. Итак, праздник в доме Капулетти. Ромео подходит к Джульетте. (пауза, Ромео стесняется) Пожалуйста...
Я ваших рук рукой коснулся грубой.
Чтоб смыть кощунство, я дам обет...
Продолжай.
Ромео (смущаясь, встает):
К угоднице спаломничают губы
И зацелуют святотатства грех.

Джульетта (смущаясь):
Святой отец, пожатье рук законно.
Пожатье рук -- естественный привет.
Паломники святыням бьют поклоны.
Прикладываться надобности нет.

Ромео: Однако губы нам даны на что-то?

Джульетта: Святой отец, молитвы воссылать.

Ромео: Так вот молитва: дайте им работу.
Склоните слух ко мне, святая мать.

Джульетта: Я слух склоню, но двигаться не стану.

Ромео: Не надо наклоняться, сам достану.
(целует ее)
Вот с губ моих весь грех теперь и снят.

Джульетта: Зато мои впервые им покрылись.

Ромео: Тогда отдайте мне его назад.

Джульетта: Мой друг, где целоваться вы учились?
(акт 1, сцена 5)

Режиссер (за кормилицу):   "Тебя зовет мамаша на два слова". Джульетта уходит... Какой стыд! Вот если бы у вас было столько темперамента, сколько робости, вы были бы лучшими Ромео и Джульеттой в мире! Все, закончили на сегодня, все мы устали. Но послезавтра готовьтесь -- зрители будут! Да, да, и это надо репетировать, а то на сцене вы и вовсе не скажете ни слова.
Мама: Вы слишком строги, Никита Германович, их волнение понятно.
Режиссер: Любовь Сергеевна, вы -- зритель, и реплик в этой пьесе у вас нет. Не будем спорить! Мы закончили. Садись, Гена, поехали... (везет коляску Гены, мама -- Таню) Таня, попробуй все-таки дома почитать стихи какой-нибудь подруге, не из пьесы, а любые, какие нравятся. Ты когда-нибудь читала людям, на публике?
Джульетта: Да, но давно.
Режиссер: Хорошо, завтра я буду в интернате, поговорим еще. Да, кстати, возможно, мы приедем с Любовь Сергеевной, ты не возражаешь?
Джульетта: Нет.
Мама: Как, мы разве договаривались?
Режиссер: Конечно, вы разве забыли?
Мама: Признаться...
Режиссер: Смотрите-ка, все уже в автобусе. Ох, устроит нам Александра Николаевна. Давайте здесь простимся.
Ромео: До свидания, Таня.
Джульетта: До свидания.
Мама: Всего доброго, Танечка, ты прекрасно выглядишь!
Джульетта: Спасибо.
Режиссер: Поехали. (бегом подвозит коляску с Таней к автобусу, на руках заносит ее в салон; сложив коляску, отправляет ее туда же, и провожает взглядом отходящий автобус; возвращается к Гене с мамой) Извините, Любовь Сергеевна, Гена, я не смогу вас проводить. Хорошая погода, хорошие люди, но дела еще здесь, дела.
Мама: Дела, конечно, это очень важно, но мы вам простим. Да, Гена?
Режиссер: О, спасибо за великодушие! Завтра утром я приеду к вам в гости, часов в восемь. Вы как-то грозились напоить меня каким-то особенным чаем.
Мама: Из травок. Приходите, мы будем очень рады, но почему так рано?
Режиссер: Потом нам с вами надо будет поехать в интернат.
Мама: Ах, да, да, у нас с вами там дела. Замечательно!
Режиссер: Именно так.
Ромео: А мне можно поехать в интернат? Я никогда там не был.
Режиссер: Почему бы нет? Конечно, поедем.
Мама: Но тебе надо заниматься, Гена, и в школе уроков много и здесь надо готовиться...
Ромео: Я все подготовлю! Пожалуйста, мама!
Мама: Теперь, действительно, придется ехать. Что ж...


Режиссер запирает кабинет. Заходит в зал, где находится группа инвалидов на колясках и еще несколько человек. На сцене два артиста исполняют вариант классического номера А.Ширвиндта и М.Державина -- "иностранец и переводчик": "иностранец" -- глухонемой, делает знаки руками (пантомима), мимикой, переводчик комически переводит его знаки на обычный язык.

Режиссер: Стас! Я ухожу, вот ключи. (отдает ключи) Насчет автобуса поговорил?
Стас: Да, они вроде и не против, но мямлят что-то, точно не обещали.
Режиссер: Я завтра поеду в интернат, договорюсь, потом позвоню.
Стас: О"кей. У парней номер почти готов, посмотришь?
Режиссер: Некогда, идти надо.
Стас: Это быстро. Сейчас... (отходит) Толя, Володя! Давайте еще раз...

Играет современная музыка; два атлетичных парня исполняют танец на инвалидных колясках, синхронно, быстро.

Стас: Ну как? Неплохо смотрится, да? А есть еще идея, чтобы Наташа станцевала с ними. Представляешь, она в белом танцует, а они по бокам выделывают свои штуки. Как тебе?
Режиссер: Не знаю, посмотреть надо. Но, по-моему, и так неплохо.
Стас: Я думаю, пусть пробуют, если уж у них время есть, а потом выберем.
Режиссер: Хорошо... Ну, я пошел, привет...
Стас: Счастливо!...


Режиссер идет по грязным улицам, в толпе спешащих, сосредоточенных людей. Садится в автобус.

! пассажир: ...Ваш Ельцин -- Иуда! Всю Россию продал!
! пассажирка: Скоро рабами будем у американцев! Семь шкур сдирать будут!
2 пассажирка: Немцы, фашисты проклятые, опять лезут!
2 пассажир: Бабуля, да не будешь ты ни у кого рабой, успокойся...
1 пассажирка: Вот вы, молодые, будете! Мы-то свое отжили, слава богу, а вас будут кнутом погонять, и надо, надо!
2 пассажир: Ни-ко-му мы не нужны!
3 пассажир: Спекулянтов расплодили, как собак нерезаных! На них пахать можно, морды-то какие, а они сидят, жвачкой торгуют!...
4 пассажир: Спекулянтов, папаша, нет! Есть купцы: в одном месте купили, в другом продали...
Все: Да какие купцы! Купцы-то сами производили!... Купцы честные были!... Эти спекулянты -- сволочи!... При Сталине порядок был!... При Сталине сто миллионов погибло!... Вранье! Еврейская пропаганда!... За палочки работали...

Режиссер не слушает, смотрит в окно. Ему рисуется последняя сцена Ромео и Джульетты.
Режиссер в одежде монаха; Ромео и Джульетта в костюмах своих героев, без колясок, на полу. Декораций нет.

Джульетта "пробуждается".
Джульетта: О монах,
Где мой супруг? Я сознаю отлично,
Где быть должна. Я там и нахожусь.
Где ж мой Ромео?

Шум за сценой.

Брат Лоренцо: Слышишь, кто-то ходит.
Уйдем скорей из этого гнезда
Заразы, смерти и оцепененья.
У ног твоих лежит твой мертвый муж,
Поторопись. Ты вступишь
Монахиней в обитель. Поспешим.

Джульетта: Ступай один, отец. Я не пойду.
(брат Лоренцо уходит)
Что он в руке сжимает? Это склянка.
Он, значит, отравился? Ах, злодей,
Все выпил сам, а мне и не оставил!
Но, верно, яд есть на его губах.
Тогда его я в губы поцелую
И в этом подкрепленье смерть найду.
(целует Ромео)
Какие теплые!...
Чьи-то голоса.
Пора кончать. Но вот кинжал, по счастью.
(схватывает кинжал Ромео)
Сиди в чехле.
(вонзает его в себя)
Будь здесь, а я умру.
(падает на труп Ромео и умирает)
(акт 5, сцена 3)

Съемки сверху: они лежат "мертвые", медленно кружится сцена с героями, они отдаляются, неподвижные, одинокие.
Темнота. После паузы

К О Н Е Ц .

1994 г.