Реванш

- Ты скоро умрешь.
Прямо с порога. Ни «здравствуй», ни «как поживаешь», а так вот -…прямо в лицо - «ты скоро умрешь»…
За это я его любила. Он всегда говорил то, что не должен был говорить.
Он всегда говорил правду. 
Вот и сейчас говорит: 
- Ты скоро умрешь. Я все знаю.
- И ты пришел пожалеть меня? – спрашиваю наигранно веселым голосом. Но он по-прежнему серьезен. Серьезен и жесток. Пожимает плечами:
- Зачем?…А главное, за что?
– Нет, все-таки «зачем»? Зачем пришел?
Он не отвечает.
-  Что бы напомнить мне, что я скоро умру? Да, я еще не забыла, я скоро умру… - я смеюсь. На сей раз вполне искренне…Чтобы причинить ему боль. Понимаю,  мне это удалось. – Ладно, проходи, коли пришел. Не стой на пороге. Чувствуй себя как дома.
Это когда-то и был его дом. Наш дом… 2 года назад. До того, как он ушел. До того, как я изменила ему в первый раз. До того, как мы осознали, что боль и страдания сильнее любви, и лишь причиняя их друг другу, можно ощутить наивысший экстаз…
Хотя это только сейчас.
- Ты давно вернулся в город?
- Час назад.
- Остановился в отеле?
- Нет.
Я снова тихо смеюсь. Нет. Он не остановился в отеле. Боже, и о чем он только думает?! Какую игру затевает?! Но я готова играть. В конце концов, это единственное, что мне остается…
Проходим в комнату, садимся на диван. Я достаю сигарету, другую предлагаю ему. Знаю, он не откажется, хотя в кармане куртки у него наверняка есть своя пачка. Но он не отказывается. Берет мою. Какое-то время сидим молча, и создается иллюзия, что говорить и не надо. Говорить не хочется. Ничего не хочется, кроме как сидеть, втягивая в себя горьковатый, едкий дым, и смотреть на его жестокое красивое лицо.  Но молчание все длится и длится, и уже давно догорела сигарета, и я чувствую, что тишина начинает предательски меня выдавать - обнажать мой страх…Я не должна это снова допускать. Нужны слова, нужна маска…
- Откуда ты узнал про меня?- На самом деле ответ меня почти не интересует. Он всегда все про меня знал…
- От врача.
- А я то думала, что еще существует такая вещь, как врачебная тайна.
- Я пригрозил, что убью его, если он не скажет.
- И он тебе поверил?
- У него не было причин мне не верить, - он смотрит на меня грустным взглядом, дотрагивается до моей ладони… - А у тебя?
- Нет, - к горлу подкатывает комок, - Нет! – Я резко поднимаюсь и отхожу к окну…
Смотрю на болезненно бледное небо…на горизонте такое серое и морщинистое, как кожа мертвеца, с красновато-синими трупными пятнами, проглядывающими сквозь грязные, мокрые лохмотья туч. Уже не долго осталось. Скоро ночь. Черная, сырая. Скроет боль, скроет болезнь, скроет  во сне, в забвении…Если, конечно, удастся заснуть…
Холод…Холод останется.
- Когда-то, скорбный дух, пленялся ты борьбою,
Но больше острых  шпор в твой не вонзают круп,
Надежда! Что ж, ложись, как старый конь, будь туп, -
Ты слабых ног уже не чуешь под собою.
Забудь себя, смирись! Так велено судьбою…
- Бодлер?
Киваю.
- Лирика, поэзия…романтика…, - он ухмыляется, - Спустись на землю! В твоем состоянии нет ничего романтичного. Так что не витай в облаках. Хотя бы пока не умерла.
Слова, как иглы. Они не убивают, только вонзаются, вонзаются…Сквозь барабанные перепонки, в мозг, в сознание…в душу. Я стараюсь не смотреть на него. Прикусываю дрожащую нижнюю губу, пока во рту не появляется тошнотворно-солоноватый привкус…
- Чего ты добиваешься, - шепотом, чтобы не сорваться, произношу я. – Хочешь увидеть мою ненависть? Мой страх? Мою боль?...
- Да что угодно. Давно хочу увидеть от тебя хоть что-то, кроме этого бесконечного притворства! Ты вообще умеешь чувствовать?! Умеешь быть собой?!
Он подходит ко мне. Очень близко. Чувствую тепло его высокого тела за своей спиной, его дыхание, крадущееся по моей влажной щеке и шее. Его рука…Обвивается вокруг меня, ладонь проскальзывает за отворот халата, на мгновение накрывает грудь и плавно опускается ниже… Тонкие пальцы прижимаются вдоль ребер…
Надо успокоиться.  Надо остановить его…Но быть может в последний раз чувствовать прикосновение мужской руки…Не просто руки – Его руки… Зачем он…Он же знает, что…
- Не надо…Что ты делаешь…?- мой голос дрожит, как и я сама. Наверное, лихорадка.
- Пытаюсь нащупать сердце. Но, кажется, его нет.
Я знаю, какое наслаждение он получает, произнося эти слова. Слишком хорошо знаю…И все-таки, зря – это ложь.
- Ты не справедлив…
- Значит мы квиты.
Он выпускает меня из своих объятий и быстрым шагом направляется к двери.
- Думаешь, я ничего к тебе не чувствовала, когда была с тобой? Или когда изменяла? – зачем-то кричу я.
Он останавливается.
- Может и чувствовала. Я думаю, ты меня ненавидела. Только вот не понимаю, за что.
- Не понимаешь…Ты, действительно, меня не понимаешь…Ненависть, любовь – какая, к черту,  разница? Они - одно. Другое – бесчувствие и …свобода…Свобода мне была нужна. Я чувствовала к тебе слишком многое. Ты был везде: в моих мыслях, в моих снах, в каждом дне, в каждой секунде…Да, я ненавидела тебя. Ненавидела за то, что ты стал для меня всем, за то, что я сама перестала что-либо значить. Я стала ничтожеством рядом с тобой. Мне нужна была собственная воля, собственная жизнь, которая не зависела бы от твоей, не казалась бы пустой по сравнению с твоей…Мне нужна была свобода…
Он не сразу находится, что ответить, а когда начинает говорить, его голос звучит еще холоднее и жестче.
- Вот как…Говоришь свобода…И как она тебе нравится? Посмотри, разве не замечательно? Уж теперь-то ты точно не сможешь никому принадлежать!
Глубокий вздох, что бы подавить накатывающиеся слезы. Тихо сознаюсь:
- Не было и нет никакой свободы. Была лишь иллюзия, что можно убежать. Но теперь ты зажал меня в угол. Бежать больше некуда, а ты все равно здесь…
- Ты не от меня убегала, а от жизни, и поэтому она заманила тебя в тупик. А заодно и меня…
Я ему не верю. Он говорит «тупик», не зная, что это такое, что это значит. Он будет как шакал, жадно наблюдать, пока я подохну, чтобы насытить свою оголодавшую гордыню, а потом развернется и уйдет. Я его ненавижу… Нет, даже не ненавижу…Просто противно… Не хочу находиться рядом с ним…По крайней мере сейчас.
Иду в спальню, но он заходит следом за мной, не церемонясь, без спроса и приглашения. Будто все как раньше. Будто он имеет полное право вот так вот всюду шляться… Я пытаюсь поспешно спрятать под кровать валяющуюся на полу полупустую бутылку водки. Он успевает заметить, и отреагировать на это громкой усмешкой. Потом с любопытством наблюдает, как я достаю из тумбочки лекарства.
- Неужели ты думаешь, что это тебя спасет? – спокойно спрашивает он, - Даже не надейся.
Хотела бы убить его…Но делаю, то, что хочет он -  беру все таблетки, и, подойдя к окну, молча выбрасываю в форточку.
Жду его реакции.
- Ну, хотя бы так.
- Что «хотя бы так»?!! – не выдерживаю я.
- Просто не вижу смысла: глотаешь таблетки, прихлебываешь из бутылки… (с презрением коситься на этикетку) …что там у тебя...? (брезгливо морщится).  Одним средством пытаешься продлить жизнь, другим – уйти от этой самой жизни.
- Не смей меня осуждать!
- Да я тебя и не осуждаю…Только говорю…- оправдывается, словно смутившись, - Хорошо, что ты определилась, наконец, с выбором.
- Это не выбор. Это отчаяние.
Это отчаяние.
Отчаяние…Последнее, что осталось от жизни. А может, у меня всегда только оно и было…вместо жизни? Сплошное отчаяние. Противоречие желаний, чувств, мыслей.  Поступки, бросающие из одной крайности в другую. Смутно я догадываюсь, что причиной этого был он. Всегда он. А я просто не знала и не знаю, что делать.
Я ложусь на кровать, отворачиваюсь, закрываю глаза. Я слишком устала от всего. Я больше не могу так…Это не возможно выносить…
Вскоре слышу его голос около себя.
- Хочешь поплакаться?
-Тебе в жилетку? Ну уж нет!
Со стыдом я обнаруживаю, что уже реву, уткнувшись в подушку. Жалость к самой себе– самое унизительное чувство. Мы это оба знаем. А потому я нахожу в себе силы снова надеть на лицо маску: посмотреть на него без слез, без всего остального жалкого и ничтожного.
- Нет. Я не хочу плакаться в твою жилетку.  А то ты промокнешь. Потом простынешь, заболеешь… Помрешь. – Это кажется мне очень забавным. Я улыбаюсь, а мгновение спустя уже не могу сдержать смех. Сквозь него с трудом повторяю:
- Представляешь – помрешь?! Возьмешь… да помрешь! П-о-м-р-е-ш-ь!
Он улыбается:
- У меня непромокаемая жилетка, поэтому можешь так не переживать за меня.
Смех переходит в неудержимый истеричный хохот. Сама не понимая над чем, я хохочу так, как, наверное, ни разу в жизни не хохотала. Я смеюсь ему в лицо, я смеюсь ему в спину. Смеюсь над ним. Смеюсь над тем, что он ждет от меня. Смеюсь над собой - над жалкой и ничтожной собой…
Помедлив, он выходит из комнаты, оставляя меня на растерзание этому дикому приступу смеха. Возвращается только когда слышит, что я притихла.
- Раз у тебя такое хорошее настроение, предлагаю сейчас сходить куда-нибудь. Отметим этот радостный день, - говорит, едва поглядывая на меня.
Интересно, он шутит или все-таки всерьез хочет, чтобы я куда-то с ним пошла…
- Давай, переодевайся и пойдем. Здесь недалеко есть хороший ресторанчик…
Похоже он серьезно…
- Я никуда не пойду.
- Почему?
- Я не голодна.
- Просто составишь мне компанию.
- Я никуда не пойду.
- Хочешь, чтобы я пошел один? Ладно, я даю тебе полчаса, если ты не соберешься, пойду один.
 Он снова покидает комнату, слегка прикрывая за собой дверь. Сквозь оставшуюся щель я вижу, как он  садится на диван в гостиной и через эту же щель начинает наблюдать за мной.
Я поднимаюсь с кровати, подхожу к комоду с зеркалом. Так удобнее смотреть на него – смотреть через посредника. 
Скоро он уйдет в свой ресторанчик…и больше не вернется. Никогда. Будет жить дальше. Найдет себе еще одну куколку. Может даже женится…Черт знает…Он умен, талантлив, красив…У него еще все впереди. Он будет ЖИТЬ дальше…
Я перевожу взгляд на свое отражение. Зрелище не из приятных …Хотя…Болезнь еще не успела наложить на мою внешность свой непоправимый отпечаток …Я еще могу быть привлекательной. Я могу…Только не в этом дело…
Я провожу рукой по лицу, по шее…Развязываю и снимаю халат, прекрасно отдавая себе отчет в том, что он наблюдает за мной…
…не в этом дело…
Я должна пойти с ним сейчас.

Это небольшой ресторанчик с живой музыкой. Посетителей немного, что меня очень радует. Мы садимся за свободный столик, и он заказывает бутылку дорогого крепленого вина.
- Мог хотя бы спросить, что хочу я.
- И что же хочешь ты? – фальшиво ласковый голос.
- …да все равно…Это я просто так…
- Ну, вот видишь, тебе все равно, что пить - улыбается он, но подзывает официанта и заказывает вторую бутылку того же самого.
- Ты меня хочешь споить?
- Да.
Мне не нравится ни его наигранность, ни его откровенность. Пытаюсь понять, что он задумал, смотрю на него, но на лице все та же неумело изображенная гримаса веселья, и почти до боли щемящая серьезность во взгляде…
- Мне врачи не рекомендуют много пить.
- Но я ведь не врач. К тому же я не буду насильно вливать тебе в рот.
Надеюсь. Да и чего мне теперь бояться? И все равно, что-то заставляет нервничать, беспокоиться…Я думаю, что все это - хорошо продуманный план мести…
-…Месть… - произношу вслух.
- Что? – не понимает он. Или делает вид, что не понимает. Спокойно разливает вино по бокалам. Потом, не предлагая никакого тоста, начинает пить. Я не пью, наблюдаю за ним…
- Месть похожа на вино, правда?
Он ставит бокал и, слегка прищурив глаза, смотрит на меня – ждет продолжения.
- Обида – это горькая отрава, а месть – приятное противоядие. Она похожа на вино – со временем только крепчает…Вкус становится насыщеннее, изысканнее. Ее надо пить не спеша, наслаждаясь каждым глотком. Чувствовать, как каждая капля приятно согревает нутро, сливается с кровью, омывает твое сердце…Что может быть приятнее… 
Он улыбается.
- Красиво описала! Прямо талант! А что до мести… Тебе лучше знать. Говоришь как настоящий гурман по части мести. Ну конечно! У тебя же был такой опыт, такая практика!... Знаешь, вообще-то, я рад, что ты, наконец, научилась ценить качественные вина, а не ту бормотуху…
- Что ты имеешь в виду?
- Послушай, не я начал эти метафоричные разглагольствования, значит не мне их и растолковывать…У тебя всегда и во всем так: сначала все запутаешь, запрячешь, а потом сама не можешь понять, где голова, где хвост. Я не сержусь на тебя за это, просто…(он берет меня за руку)…Не пытайся сейчас разбираться – оставь ты все как есть. Можешь терпеть, можешь отвечать ударом на удар, можешь бить первой…Сейчас для тебя это не имеет никакого значения. Ведь так?
Я пытаюсь понять хоть слово из всей этой болтовни, но бесполезно. Осознаю лишь то, что каким-то незаметным для самой себя образом умудрилась осушить бокал. Он наливает еще…Не имеет значения…Теперь уже ничто не имеет значения. Наступает приятное молчание. Теперь молчание - это некое подобие транса: без мыслей, без чувств…Застывшая картина перед глазами – его портрет.
Но это не имеет значения…
Внезапно до моего сознания доносится музыка…Она ноет болью, тоской и красотой. Слишком знакомая для меня…Для него…Словно сорвавшись с цепи, неоправданно быстро и аритмично начинает колотиться сердце. Я смотрю на него. Как в зеркале вижу то же волнение, и нелепые попытки скрыть его за маской сарказма.
Слишком поздно.
Звуки мелодии медленно и ласково обволакивают нас, скрывая реальность за пеленой воспоминаний. Будто в порыве ветра вздымается прах прошлого, и кружится перед глазами призраками былого безмятежного счастья.
- Ты помнишь эту музыку?
- Как я могу забыть?
- Тогда…по радио, в поезде…заглушая стук колес…Я стояла в переходе и всматривалась в ночной пейзаж за окном, хотя могла видеть лишь отражение вагона…Я пыталась рассмотреть луну на небе, а вместо этого увидела твое отражение…
- Мне кажется, это был последний эпизод в моей жизни.
- Что?! В твоей жизни?! – боже,  в его устах эта фраза звучит так игрушечно,  ну совсем как детская погремушка - не больше. А говорит так серьезно… Можно подумать, он и впрямь уже мертвец. Да что он знает о последнем эпизоде в жизни?! Ему до этого еще лет 50, а то и все семьдесят жить!... 
Об этом не стоит думать…Как и о многом другом. Вот только мысли безжалостно вырывают меня из сладкой неги воспоминаний, возвращая к реальности. Я пробую сопротивляться.
- А ты был романтиком. Надо же было придумать, пригласить на танец прямо в вагоне поезда!
Он улыбается. Теперь мне кажется, что улыбка у него добрая. Но она злит меня еще больше. Я протягиваю ему свою ладонь.
- Может, потанцуем сейчас. Не бойся, от танца еще никто не заражался…
- А я и не боюсь.
Он прижимает меня к себе, и наши тела начинают медленно покачиваться в ритм мелодии. Голова кружится, как от спиртного…Почему «как»? – Я пьяна. Но ситуацией  еще владею…И понимаю, что даже святость момента не должна останавливать нашу порочную игру. 
- Ты знаешь, я ни с кем кроме тебя не танцевала. А спала со многими.
- Конечно, зачем тебе было танцевать с ними? Это все глупости, сентиментальность,  романтика. Необязательная прелюдия.  А ты ведь всегда любила переходить сразу к делу.
Я не обращаю внимания на его слова.
- Танцевать с ними мне было совсем не нужно, потому что, танец для меня – это воплощение чувства. А с ними со всеми мне нужны были не чувства, а избавление от них.
Но сейчас…Все как тогда, в поезде…Словно ничто не изменилось с тех пор, правда?
- Изменилось. Ты стала шлюхой и заболела СПИДом, - он говорит это по-прежнему добро улыбаясь, но, не может смотреть мне в глаза. Просто украдкой исподтишка  наблюдает… И ждет.
- Мимо, - комментирую я, стараясь не выдать голосом обратное.
- Нет. Это была пуля правды, и, значит, она задела и ранила.
Заканчивается музыка, но только не наш танец…
- Ладно, - осторожно говорю я, - Я признаю, что заслужила это.
- СПИД?
- Господи, причем здесь СПИД? Это просто досадная неосторожность, не более. Я признаю, что заслуживаю то, чтобы ты был со мной  до конца моей недолгой жизни. Не знаю, что ты хочешь со мной сделать…что сделаешь, но я это заслужила.
Он крепче сжимает руки за моей спиной.
- Да что я теперь могу с тобой сделать?
- Тебе лучше знать.
 Тихо усмехается, но ничего не говорит в ответ.
Мы возвращаемся к столику и снова молча допиваем вино. И вот молчание опять лицемерит, опять меняет свою суть. Это молчание я ненавижу и даже боюсь.  В нем рождаются странные, жуткие мысли. Как вирус, который практически нельзя разглядеть, пока он не начинает разлагать плоть…
А еще я понимаю, что  ненавижу Его.
- Хорошее вино,  - говорю только для того, что бы вовремя убить молчание.
- Рад, что нравится.
- Дорогое. У тебя завелись деньги?
- Ну, вообще-то, да.
- Успехи в творчестве?
Он пожимает плечами:
- Можно и так сказать… Одна моя знакомая настояла на том, чтобы организовать персональную выставку моих работ…Собралось много народу, и, кажется, многим понравилось. Повалились заказы, предложения, приглашения…Я не слишком всем этим интересовался, но, тем не менее, пару крупных заказов выполнил. Через месяц, или около того, будет еще одна выставка. Уже в Берлине.
Я качаю головой и достаю из сумочки сигарету. Ему не предлагаю.
- Дальше планируешь этим заниматься?
- Ну, посмотрим, как пройдет выставка. Думаю, конечно, что все будет на уровне…А там, может, уеду отсюда подальше. Денег будет достаточно, чтобы купить неплохой дом где-нибудь…
- Особнячок у моря?
- Почему бы и нет…
- Ты счастливый сукин сын, - не выдерживаю я.
Он грустно улыбается, и это отвратительно…
Все отвратительно: это место, этот вечер, этот человек…Я выбрасываю недогоревший окурок и опускаю голову на ладони. Вполне оправданное головокружение.
- Что с тобой, - спрашивает он.  Я не могу не слышать волнение в его голосе.
Я его ненавижу.
- Чувствую себя отвратно. Кажется, начинается…Идем домой.
Он кивает, сразу же вскакивает на ноги и помогает мне подняться.
- Может вызвать такси?
- Нет. Здесь же недалеко. Просто помоги дойти, - шепчу я.
Повиснув на его шее, я стараюсь медленно переставлять ноги, чтобы не заподозрил. Пару раз даже запинаюсь, и он еле успевает меня удержать.
- Не волнуйся, наверное, ты просто много выпила, - успокаивает он.
- Нет…нет…не от этого…
Это отвратительно, делать то, что я делаю. Играть против правил…Но…
The show must go on.
Я стону: «Черт, как же …больно».
Сама почти верю в это, и поэтому мне становится жалко себя.  Он мне тоже верит, подхватывает на руки и ускоряет шаг. Я чувствую, как бьется его сердце, совсем рядом. Я  ненавижу его… -  этого человека, который будет жить в шикарном особнячке у моря…Но, боже, какое же это удовольствие вот так его ненавидеть!
Мы добираемся до дому, и он с трудом открывает дверь, пытаясь не сильно меня потревожить. Вносит в спальню и аккуратно опускает на кровать. Сам присаживается рядом в несвойственной ему растерянности. Не знает, что делать дальше.
Интересно…Он ведь тоже много выпил? Наверно.
Это имеет значение…
Я  незаметно  рассматриваю его напряженное лицо со странным чувством довольства и неудовлетворения…Все получается. Но мне нужно большее…
Начинаю ерзать по постели, мотая головой из стороны в сторону,  словно в агонии…
The show must go on.
- Мне дышать трудно … - пытаюсь пальцами разорвать высокий воротник платья, такой жесткий, упирающийся в подбородок. Ногтями оцарапываю себе шею.  Он склоняется надо мной, чтобы помочь. Расстегивает. Снимает. Потом…
Теперь. Теперь надо действовать быстро. Надо…
Стремительное движение руки…Другой – вокруг его шеи,  губами к его губам, по лицу…Задыхаясь: - Ты…ты мне нужен…Очень нужен…Пожалуйста…
…чертовы пуговицы на рубашке…ладонью по бугристым позвонкам…
Он улыбается…почему так странно улыбается?...но обхватывает, прижимает к себе…
Почему так странно улыбается?!...
- Ты мне нужен…нужен…
…Почему так странно улыбается?!...Почему?! Ведь знает же, как я его ненавижу!

----------------------------------

Это невыносимо – снова переходить грань между сном и реальностью, между забвением и памятью. Снова просыпаться в кошмар жизни, еще пытаясь инстинктивно поймать облако развеивающихся иллюзий. Но осознание того, что в действительности случилось, словно лезвие отсекает любую надежду. Я хочу поверить в то, что ничего не было…
Хочу поверить в то, что не было болезни, но, кажется, у меня на самом деле начинается лихорадка; хочу поверить в то, что не было его, но он лежит рядом, ровно дыша и не торопясь встречаться с правдой; хочу поверить в то, что между нами этой ночью ничего не было, но наши тела свидетельствуют об обратном. Я хочу, наконец,  поверить в то, что мне все равно, и что я его ненавижу, ненавижу также сильно, как вчера… как всегда…Но если я его ненавижу, тогда откуда это отчаяние, эта боль, это чувство вины…Жалкое оправдание – вчера я была пьяна…Но это ведь не оправдывает…убийства?
Непроизвольно рыдание разрывает рот. Переворачиваюсь на бок, зажимая голову руками, и сведенные судорогой пальцы вонзаются в лицо…
Трусливо отчаяние шепчет о смерти, но сильнее этого – отвращение. Отвращение к самой себе, к тому, что я о себе узнала, на что я оказалась способна…
Он проснулся. Ласково похлопывает мое плечо:
- Все хорошо. Так должно было случиться.
- Нет, - вырывается у меня вместе с очередным стоном, - Все…не…Я …как я могла…?
- Тише, - он обнимает меня, - Это была моя идея. С самого начала.
Я не понимаю смысл его слов. Повторяю их, словно это слова какого-то неведомого мне языка…Он садится напротив и заглядывает мне в глаза.
- Говорю тебе, все это была моя идея: вино, музыка…То, что я говорил тебе…Я все специально подстроил.
-…зачем…?
Он не отвечает. Наверное, боится, что я все равно не пойму…
Знает, я не пойму…