Ложь, Кино и Безопасный Секс...

Придя из школы, обедаю и разваливаюсь на кровати в обнимку с гитарой. Мурлычу себе под нос все подряд и философствую, как многие это делают на полный желудок. Я, нынче, вообще, настроен на эдакий задумчивый лад, мне любо лежать и катить баки против всех и вся.
- Хочется рвать и метать! - изрекаю хрипло-мечтательно. Когда мои беззлобные проклятия иссякают, звоню Катьке и предлагаю сходить в кино.
- Ты что, завтра мне отвечать, меня уроки ждут, не дождутся.
- Бог с ним, пошли, надо жить немножко с романтикой, что в голову ударило, то сразу и делаешь, это очень увлекательно, я тебя уверяю.
- Но это вам в голову ударило, я пока цела.
- Вот именно, надо кончать.
- Не вовремя.
- Ладно, короче я через час зайду.
- Я не обещаю.
- И не надо. Я только прошу тебя через час быть во всеоружии.
Я вешаю трубку. Личных сбережений маловато, прошу немного у бабушки. Если трясануть заначку - получится целое состояние.
- Опять на сигареты?
Если послушать мою бабушку, то может показаться, что все болезни и беды от проклятого курения. Объясняю ей, что иду в кино. Это ее мало успокаивает, ибо напрашивается очередной вопрос:
- А как же учеба?
Захожу к Катьке. Она, все же, собралась к намеченной вылазке в район грез и романтики. Замечаю, что она в хорошем настроении. Мы едем в лифте и целуемся. От ее волос вкусно пахнет. Я шумно вдыхаю тонкий аромат и уверяю ее, что это нектар райских цветов. Она доказывает, что я, как всегда, преувеличиваю. Мне легко с ней.
Мы садимся в автобус. Там толкучка, впрочем не столь убийственная, как по утрам. Теснота, как раз подходящая для того, чтобы нам обняться и устроиться на задней площадке у окна.
Кинотеатр находится прямо возле окружной дороги, на рубеже новостроек и подмосковной тундры. Тут, как раз, раскинулось необъятное поле, на десять тысяч собачих и алкоголиковых выгулов. Желающих попасть в кино слишком много, чтобы надеяться на билеты. Нахожу в начале очереди знакомую физиономию, это бравый предводитель наших районных, малолетних хулиганов. Даю ему деньги. Пока нам покупают билеты, мы бродим возле входа и болтаем. Погода все та же – тепло и сыро. Как поется у «Аквариума»: «Небес без дождя не бывало еще никогда». Жирный выходит к нам и отдает билеты. Его так прозвали за «велосипедную» худобу.
Фильм американский, Катька признается, что любит французские.
- За горстку сентиментов?
- Да, за них, а теперь пойдем поглядим, что внизу.
- Там толпа голодных.
- А я, между прочим, из-за твоей спешки ничего не ела с самого утра.
- А по утрам, но это все между прочим, есть очень вредно.
- А по вечерам - нет, - какую чушь мы друг другу мелем!
- Ну, тогда пошли скорей.
Я обманулся, народу оказалось немного.
- Пиво ты не будешь, - задаю полувопрос.
- Нет конечно.
- Я тоже.
- Ты-то почему? После вчерашней оргии?
- Да, сударыня, после вчерашней «суарэ».
Подошла моя очередь, я купил бутерброды, пирожные, пару стаканов колы.
- В субботу можно справить что-нибудь, - кидаю идею.
- Что справить? - она доедает пирожное -и облизывает пальчики.
- Какая разница, в таком деле не важен повод, я бы купил “шампани” и мы бы заперлись в моей комнатушке. В субботу опять никого не будет.
Она лукаво посмотрела на меня:
- А я как-то привыкла к коньяку...
- Надеюсь, ты понимаешь, что я не могу так часто грабить банки.
- Хорошо, в субботу сойдемся на шампанском.
Во время сеанса мы на совесть пользуемся темнотой. После фильма мы совсем не спешим домой. Приехав в район, идем в подъезд и сидим часок на лестнице. В субботу у нас с Ларисой юбилей, что ж, придется справить этот день с Катей. Катька сидит рядом на ступеньке и говорит, явно замечая, что я ее не слушаю. Вообще, умение слушать – это божий дар, делать вид может любой. Я сажаю Катьку на колени и объявляю:
- Мой первый субботний тост будет: за наше быстротечное счастье!
Я иду домой. Уже поздно, мама будет недовольна, но это мало что меняет, я так создан, что мною редко бывают довольны. Вот окончилась еще одна среда, значит прошло три недели с тех пор, как мы с Лариской пошли в разные стороны. Кажется, что все было вчера, не раньше, или десять лет назад. Как я, интересно, подумаю в следующую среду, что вообще произойдет за неделю? Но, я следую своему золотому правилу - не заглядываю в будущее, находящееся за пределом ближайшего завтрака. Эх, все ложь, ложь, ложь…
* * *
«Ну что ж, неделя прошла неплохо, как и предыдущая», - это были мои первые мысли, когда я проснулся в среду утром. Да, неделя прошла быстро и терпимо.
Мне запомнилась суббота, когда мы с Катькой справили маленький юбилей. Я вошел во вкус и мы едва не сломали кровать, когда скатились на пол. Катька стонала и закатывала глаза – я, даже, испугался – думал, ей стало плохо. Томно улыбаясь, она успокоила меня, сказав, что кончила. А, я думал, что женщины кончают когда и мужчина тоже кончил. Так углубились мои познания в сексе. Еще она открыла тайну – оказывается у нее самая эрогенная зона вовсе не грудь или попка, а – мочки ушей. Я их едва не откусил…
В остальном, время, тоже, пролетело неплохо, я ежедневно виделся с Никитой, Сашкой, другими ребятами, мы шатались вечерами по району. Не изменил я также своим откровениям, когда щель под дверью заткнута покрывалом, а я курю в окошко. Да и стоит ли перечислять то, что заключает в себе последняя неделя, все было как обычно, ничего не изменилось. В понедельник я прогулял школу, впрочем Катька доже прогуляла в понедельник, это парадокс. Вторник выходной, встречался вечером с Олегом, а утром – спи, сколько влезет. Как здесь тихо, уютно, как в восточной сказке. Я пошел туда...
Стоп! Нельзя позволять себе снова заснуть, иначе я опять провороню первый, а то и второй урок. Мама, тогда, четвертует меня одним взглядом. Встаю с покоренной неохотой и непокорной грустью, по утрам я часто говорю себе: "Поехали по новой". Когда я в пессимизме, жизнь для меня - беспрерывный бег дней и ночей, но дальше развить свои мысли я не могу, ибо спешу в школу.
Школа без меня не умерла, не развалилась, учителя все здоровы, ученики – тоже, кроме неизлечимых, например, кроме меня – у меня гангрена души, социальная болезнь подростков. Ха! Я знаю только о последствиях этого недуга, а причину пусть ищут другие, таких, как я – тысячи.
Скоро начнется первый урок, я покурил, мне больше ничего не надо. Стою в дверях, Лариска сидит за партой и странно смотрит на меня. Выхожу из класса и брожу по корридору. Ко мне подходит Лариска. Что ей надо? Наверное сигарета. Я невольно ощетиниваюсь. Лариска очень любезна и, черт побери, до чего привлекательна!
- Миша, у меня к тебе дело.
- Что-нибудь случилось?
- Нет-нет, мне просто нужно с тобой поговорить.
- Просто?
- Ну... Увидишь. Ты завтра свободен?
- Смотря когда.
- Понимаешь... - она умолкла, я жду, - Татьяна оставила мне ключи от кватиры, она завтра ночью дежурит в гостинице, если ты можешь, приезжай к ней, часам к пяти, я буду там ждать.
Я строю задумчивую мину и ругаю себя за то, что имею тайное жедание поломаться.
- Хорошо, но все-таки что случилось?
- Да нет же, Миша, ничего.
- Ладно, завтра к пяти.
- Да, буду ждать.
Она поворачивается и уходит. Татьяна - это бывшая ларискина учительница по английскому, прогрессивная женщина, шагающая в ногу с веком. Лариска любила излить ей душу и просто поболтать-покурить, Я, тем временем, недоумеваю, это по меньшей мере, точнее будет сказано, не приложу ума, что Лариска от меня хочет. Бывают в жизни огорчения! Фантастическая догадка закрадывается в душу, но я отбрасываю ее прочь. В «Happy end» я не верю, не вернуть того, что уже было. Все течет и изменяется, я, по-крайней мере, изменился и, в отношении Лариски, не в лучшую сторону. Откровенно говоря, мне становится жутко, я безвольно отступаю, глядя в ночь будущего - я его боюсь, панически боюсь грядущих ошибок, промахов, слишком больших ставок, надежд, я ненавижу их, а иду им навстречу, как на убой, тупо опустив голову. Я не верю, ни в себя, ни в любовь, потому что я богохульник и циник, потому что моя утерянная вера не могла чем-либо подкрепиться. Могу ли я в своих руках вынести любовь из этого пекла, каким образом я могу вернуться к себе прежнему, к такому, какой люб Лариске?! Я одним своим взглядом пятнаю то, что любят и лелеют другие, а точнее - веру в лучшее. Я, к сожалению, не из тех, кто на все случаи жизни бережет такую фразу: «Все образуется». Какие мещанские слова! Этой веры в лучшее, которое «образуется», у меня нет. Я - неприкаянный странник и вечно мне бродить с запертым сердцем! И вот я сижу, теряясь в догадках и терзаясь от ужаса, нежданно одолевшего меня, словно икота. Лариску вызывают к доске, секунду она глядит на меня и в ее глазах мне чудится истошный крик о помощи. В этот момент я готов броситься ей в ноги и целовать ее следы. Я сжимаю кулаки и скриплю зубами. Я должен вбить себе в голову, что просто обязан сказать это ненавистное слово НЕТ и уйти, уйти в темноту, далеко, обратно, ко всему, что мне заменило прошлое в последние недели. Я окончательно сбит с толку, выбит из равновесия. Я подаюсь вперед, но Лариска уже отвечаем урок. Руки опускаются, я сижу и тупо созерцаю себя, распятого на кресте собственных противоречий, бессилия и страха. От чего я никогда не избавлюсь, так это от того, что я привык быть один, одиночество так глубоко засело во мне, что я никогда не побоюсь остаться один. Когда-то я решил, что в одиночестве моя правда, мой щит от растленной веры в какую-то пригодность понятия «двое». Хочется курить. После урока курю и морщу лоб в догадках. Мой странный страх и неуверенность не проходят. Если бы моя душа имела человеческое тело, я бы сказал, что у нее дрожат колени.
Тех, кто вернулся жизнь не прощает, По-крайней мере нет продолжения тому, что однажды кончалось, впрочем я уже когда-то думал обэтом. Признаться, легче не становится ни от раздумий, ни от бездумий. Но, к концу последнего урока, я укрощаю свою растерянность и становлюсь спокоен и непоколебим, как камень древнего Египта. Придя домой я, как всегда, обедаю и, после, звоню Катьке. Она поднимает трубку.
- А привет, Миша.
- Как жизнь, ка учеба, как функционирует неискушенная душа?
- Нормально.
- Ага, поздравляю.
Голос у нее какой-то монотонный, вялый, сразу видно, что она не в настроении.
- Слушай, невольница фактов, давай соберемся с тобой в восемь вечера, а то давно не гуляли...
- Я не могу сегодня.
- Может не хочешь?
- Не хочу.
- И уже не захочешь, я так понял?
- Да.
- Какая прыть! Поздравляю!
Она молчит, я продолжаю.
- Ну что ж, прощай навек, будь счастлива и непринужденна. Все что ли?
- Скорее всего, не люблю загадывать.
- Я тоже, просто ненавижу.
- Ну вот, мы друг друга поняли, я рада. Ты только не обижайся.
- Ну вот, началось, я беру пример с вас и на все смотрю чрезвычайно просто.
- Ну хватит паясничать!
- И вот так всегда, желаешь человеку добра, а он принимает меня за кривляку!
- Миш...
- А!
- Нос выше.
- Есть выше! Донеба устраивает? Ты тоже не горюй, все путем.
- Ну ладно, у меня уроки.
- Конечно, дорогая!
Я кладу трубку. Все, завяли помидоры, по правде говоря, я не ожидал столь быстрого конца. Мне немного обидно, но плевал я на обиды, а в душе все гонюсь за алтарем красоты, мне все чудится ее быстрая карета и я думаю, что оброненная в пыль роза, предназначена мне. Иду к себе в комнату бренчать на гитаре. Предаюсь дальнейшим сентиментам. Где те дни, когда я деловой поступью ходил в восьмой класс, думая, что чертовски здорово разбираюсь в жизни. Куда ушло это время, когда я писал дурацкие стихи и был счастлив даже осенью?! Я не суюсь в далекое прошлое, когда мы с другом, однажды докопались до порнографических журналов и были убеждены, что на фотографиях позируют манекены, ибо ни одна женщина (а мы их всех считали порядочными), не станет фотографироваться нагишом. Нам было по шесть лет и я отгоняю воспоминания, опасаясь, что меня снова оглушит тоска по ушедшему. Я, вообще, ничего не понимаю и, при этом, не хочу понимать. Зачем ломать голову над всякой пылью, она же могильной плитой сомкнется надо мной, закрыв сырой тьмой безоблачное небо свободы, моего одиночества, скроет хоровод смеха, глупостей, мыслей, слов, чьих-то шагов, соленого пота, взглядов, табачного дыма, книжек, исписанных листов и всего остального, что малоизведанно, мало ценится, но стоит дорого. Остается осадок, вывод, точка на точке, подведенная на каждый миг черта, все то, что неуловимо но очевидно. Что будет завтра? Не знаю. Никто не знает. Что мне завтра скажет Лартиса? Какие слова она найдет, когда уже ничего не сделаешь? Я не знаю. Никто не знает, что это даст, облегчит ли это стопудовую ношу предстоящих бессмысленных мук? Не знаю. Будет ли в завтрашнем дне какой-то смысл? Что он даст каждому, кто до него доживет? Нужен ли этот день, просит ли кто, чтоб он был, во что потом превратит он нас, в какой мираж заставит верить, в какую дымку обратит сегодняшние твердыни? Я не знаю, я не верю в завтрашний день. Просто Земля в миллиардный раз обернется вокруг своей оси, оглядев Вселенную, где мы затерялись, как пыль под старой кроватью. Ах, как я, мечтатель, хотел бы, чтобы моя героическая биография окончилась словами: через год он ушел в армию и погиб где-нибудь на горячем юге. Это придало бы гармоническую законченность истосковавшемуся поиску моей подслеповатой души.Как мне хочется всех потрясти своей гибелью. Сколько снобизма и юношеского максимализма в подобных пассажах! И так далее, я бьюсь бессильной амебой о глухую стену вечного тупика, обплевывая ее гневными испражнениями. Человек – аппендикс Земли. Вот было бы здорово, если б не было всех нас с коробом противоречий, войн, душевных тиков, садизма, забавных попыток разгадать росу под ногами, которую мы хладнокровно топчем.
Если б не было нас, тихо сияли бы солнце, цвела бы природа, а звери, из столетия в столетие, мирно жили бы в лесах. Земля была бы очаровательным пустоцветом…
В комнату заходит Никита:
- Пошли гулять!
 - Здорово! - я даже не слышал, как он пришел. Вот распалился! Мы выходим наружу и болтаем. Никита рассказывает, как панковал весной. Потом мы о чем-то спорим, по-моему о компенсации добра и зла, о том, какая чаша перевешивает чаще. Никита утверждает, что все на свете целесообразно, а я говорю, что наворочено кое-как, ибо господь Бог разочарованно махнул на нас рукой и мы катимся по течению. Честно говоря, хочется верить в обратное. Я, по-крайней мере, собираюсь плыть против течения, даже если это ничего не изменит. Потом мы переходим на более конкретные темы, то есть рассуждаем друг о друге. Я говорю всякие банальности, потому что не знаю, что сказать. Наконец мы решаем, что цинизм - высшая точка человеческой стойкости. Кто-кто, а циники всегда выживают.
- Понимаешь, Миш, пушистый снег, это только замерзшая вода...
- А любовь - это движение половых гормонов, - добавляю я.
- Да, что-то наподобие, ох, дерьмо все это непролазное, плюнь себе в душу и живи спокойно, главное знай, чего хочешь.
- Неужто в этом правда жизни? Если на Земле ее нет, то, хочется верить, что выше она, все же, есть, иначе зачем существует понятие – “правда”?
- А зачем существует еще многое, что никому не нужно? Зачем существуют старые добрые сказки?
- Чтобы было из чего делать заплаты для изношенной надежды.
- Чтобы тешиться ими перед сном….