Замок

I
Мне не разрешали ходить к замку. Сколько раз, когда я шла к калитке, мама кричала мне вслед:
 
- Лиза, к замку не ходить!

Я знала, что это место пользуется дурной славой. Все называли его просто замок. Но кто-то добавлял: - замок у Чертова оврага.
Но как же было не ходить туда, когда в любую погоду, ну, может, только, кроме осеннего тумана, за лесом маячила черная островерхая башенка, единственная, выдержавшая сокрушительные удары времени? Как же было не ходить, когда столько самых разных историй рассказывали мы друг другу об этом полуразрушенном, черном великане, упрямо торчащим над лесом: о жестоком итальянском кондотьере, бог знает каким ветром занесенным в Россию, о темных потайных подвалах, где мучили и казнили повинных или неповинных, кто знает?, людей, о прекрасных молодых девушках, становившихся вечными пленницами замка…
Наша дачная компания, нередко, садясь на велосипеды, ехала в другую сторону, а потом, сделав круг, возвращалась на разбитую дорогу, ведущую к замку. Велосипеды приходилось бросать на опушке, а потом, поддерживая друг друга, спускаться по крутым склонам. Потом перепрыгивать с камня на камень, чтобы не упасть в зеленое болото, покрывавшее дно оврага, и изо всех сил карабкаться вверх, пока перед нами не откроется главная стена замка с огромными воротами, заколоченными досками и заваленными разным мусором.
Но мы знали бойницу в левом крыле замка. Там, став на кем-то подставленный ящик, можно было упереться коленкой в выступающий камень, подтянуться и перелезть прямо во двор замка, заросший дикой, по пояс, травой и колючим чертополохом.
Казалось, в этом дворе никогда не бывает Солнца, но это не так. Иногда, во время наших посещений, в летний полдень Солнце вдруг ярко освещало двор, и тогда Замок превращался в  сказочный дворец, где можно было сесть на полуразрушенном перекрытии второго этажа, свесить ноги, и подставить лицо Солнцу, ощущая, что даже черно-зеленые камни Замка наливаются его теплом.
Почему в тот день я отправилась к замку одна? Алиса занималась музыкой. Катя простудилась и виновато хрипела, что сегодня она никуда не поедет. К Сашке и Артему приехали какие-то родственники, и родители их не выпускали, намечался семейный вечер. Больше ни к кому в тот день я не заходила. Мне надоело стоять казанской сиротой и просить:
 
- Ребята, а, может, съездим?

Я взяла велосипед, выслушала в очередной раз мамино предупреждение и послушно поехала в другую сторону. Боже, как же мне не хотелось ехать к замку! Все нутро ныло и говорило мне:
 
- Лиза, не езжай туда, остановись, поверни назад…

Но какой-то бес упрямства крутил педали и гнал меня все дальше и дальше от дома.
Спускаясь в овраг, я поскользнулась. Шлепнулась на колени, вываляла джинсы в грязи и обругала себя последними словами за всю эту авантюру, но через десять минут уже вползала в замок через левую бойницу.

- Куда дальше? - подумала я.

Можно было перейти двор и по разрушенным ступеням подняться на второй уровень, а можно было пройти вдоль стены, пролезть через еще одну бойницу, выходящую во внутренний двор. Протиснуться через узкий проход, дважды изгибавшийся под прямым углом. И попасть в то пространство, что раньше было главным залом замка, мы называли его – тронный зал.
Я выбрала второй путь, не хотелось потом полчаса отрывать от джинсов чертополох.
Когда я вошла в тронный зал, где-то далеко прогремел гром.

- Ну, вот, - мелькнуло у меня в голове, - возвращаться придется в дождь.   

Я прошла через тронный зад, поднялась на возвышение, где когда-то, может быть, сидел грозный кондотьер со своей черноволосой спутницей, и… вдруг замерла.
Что-то случилось в воздухе, в моей голове, в моей спине, которая покрылась вдруг холодным потом. В замке кто-то был. Я это не почувствовала, я это твердо знала. В замке кто-то был… и этот кто-то стоял за моей спиной.
Я боялась обернуться, боялась закричать, боялась подумать, что со мной будет. Я просто стояла в полном оцепенении, как статуя отца Гамлета, отлитая в бронзе.
Сознание покинуло меня секунд через пять, когда этот кто-то положил сзади мне на плечо свою тяжелую руку.

II

Я поняла, что сплю. Сплю и мне сниться противный страшный сон. Какая-то размеренная тихая музыка звучит в ушах, раздается шарканье десятков ног и, наверное, от усталости, страшно болят ноги и руки. Я приоткрыла глаза и… закричала от ужаса. Надо мной склонилась какая-то фигура в сером балахоне. Капюшон закрывал лицо, и внутри него было черно.
По кругу, в таких же балахонах, медленно шли люди, то ли бормоча под нос какую-то молитву, то ли монотонно бубня какой-то однообразный мотив. Это была не русская речь, мне даже показалось, что я различила какие-то слова, вроде «Sint ut sunt, aut nоn sint…!
Я, наверное, несколько раз погружалась во тьму, потому что эти люди то исчезали, то продолжали ходить по кругу. Но человек в балахоне неизменно нависал надо мной. Наконец, он отошел, но через минуту вернулся и из какой-то глиняной кружки влил в мое пересохшее горло немного холодного вина.
Я осмотрелась вокруг. И поняла, что со связанными руками и ногами лежу посреди тронного зала разрушенного замка. Разрушенного? Нет, нет, огромный черный свод, который коптило множество свечей, доспехи и гобелены, висевшие на стенах, говорили о том, что этот замок в расцвете своих сил, могущества и красоты.
Вдруг все остановилось, и наступила полная тишина. Безликий незнакомец отошел от меня на несколько шагов, и поклонился в сторону возвышения, на котором сидел невысокого роста, абсолютно лысый человек в доспехах, но без шлема.
Он поднял голову и заговорил. Голос его был высок, мрачен и тверд, но я не понимала ни слова. Он несколько раз посмотрел на меня, и я поняла, что речь идет обо мне, и решается моя судьба. Язык, на котором он говорил, был чем-то похож на итальянский, но без его мелодики и звучности. Это была латынь.
Наконец, он закончил, и все люди в балахонах медленно стали подходить ко мне. Вдруг незнакомец, стоящий рядом, поднял руку и, видимо, попросил слова. Лысый милостиво склонил голову.
Незнакомец тоже говорил обо мне и даже несколько раз показал на меня рукой. После его речи начался гул и какие-то перебранки. Все это длилось довольно долго, но лысый молчал, склонив голову. Наконец, не вставая с кресла, спинка которого была выше его головы, он сказал две-три фразы, после которых наступило полное молчание.
«Балахон» еще раз поклонился в его сторону, коротко поблагодарил, легко поднял меня  на руки и куда-то понес. Я тут же «отключилась» снова.
Очнулась я на каменном ложе в маленькой келье с бойницей, через которую не проникал свет... Веревок на моих руках и ногах уже не было, но пошевелиться все равно было трудно, все затекло.
Человек в балахоне прилаживал масляный  светильник над круглым каменным столом. Вдруг он повернулся ко мне, посмотрел на меня очень долгим взглядом, показалось, что прошло минут десять. Наконец, он сказал по-русски хрипло, но не страшно:

- Не бойся, ничего с тобой не случится.
- Кто ты? – спросила я, и не узнала своего голоса. – Что тебе от меня нужно?
- Не бойся, - снова повторил он.

Но то, что произошло через минуту, повергло меня в еще больший ужас. За деревянной дверью, скрепленной железными скобами, послышались тихие шаги. Человек в балахоне вдруг впился зубами в свою руку и, мне так показалось, прокусил вену. Когда раздался стук в дверь, он открыл засов, но приоткрыл дверь чуть-чуть и что-то грозно и недовольно спросил по латыни. Ему ответил тихий вкрадчивый голос. Но хозяин кельи снова резко и зло ответил. Я услышала удаляющиеся шаги.
«Балахон» подошел к окну, вытянул снаружи за веревку какую-то небольшую корзину и поставил ее на стол. Он достал оттуда краюху черного хлеба и кусок мяса, которое показалось мне свежим, но я отрицательно покачала головой. Он достал из корзины старинную бутылку, налил из нее и внезапно как-то по-доброму сказал:

- Не бойся. Ешь и пей.

Я действительно очень хотела пить и выпила целую кружку вкусного горького вина.
Этим же вином он смочил полотенце и дал мне обтереть лицо. Мне стало легче, и я решила все-таки поговорить с ним.

- Умоляю тебя, скажи кто ты и что тебе от меня нужно? Куда я попала?
- Не бойся, - в третий раз повторил он. – Тебя никто не обидит.
- Умоляю тебя, - еще раз действительно взмолилась я. – Скажи мне, кто ты?

Он откинул балахон, и я снова потеряла сознание. Это был мой отец, который умер два года назад.

III

Отец не жил с нами. Они развелись с мамой, когда я была совсем маленькой. Он уехал в другой город, я даже не очень помнила какой, то ли в Кунгур, то ли в Курган. Он работал там учителем в школе, преподавал литературу. Приезжал каждый год на неделю, иногда на две. Всегда один, с небогатыми, но забавными подарками. Однажды он привез котенка. Я даже успела оригинально назвать его Кузей, но котенка пришлось отдать – у меня началась аллергия. Я проплакала три дня, а отец сидел рядом, рассказывал какие-то смешные истории и обещал подарить мне львенка в следующий раз. Потом он долго держал паузу и озабоченно спрашивал:

- У тебя нет аллергии на львов?

Умер он совершенно неожиданно. Пришла телеграмма от его друга Олега Михайловича. Мама поехала на похороны, то ли в Кунгур, то ли в Курган, а я вспоминала последнее лето, когда папа был в Москве. Он читал мне стихи и уверял, что Цветаева гениальна, хотя мне она совсем не нравилась.
Когда я пришла в себя, то на его плече отрыдалась за все: и за его смерть, и за свое пребывание в этом дурацком замке, и за страх,  который не покинул меня, но, по крайней мере, перестал так сжимать сердце рукой в железной рыцарской перчатке.

- Папа, но ведь ты же умер. Как все это может быть? Объясни, наконец.
- Объяснять долго, Лизка! Сейчас ты должна успокоиться и понять, что вляпалась в очень дурную историю. ( Как будто я этого не понимала. Ну, ты даешь, отец! ) Но я вытащу тебя отсюда, чего бы это мне не стоило. А теперь тебе нужно поесть, умыться и крепко поспать. Разговаривать будем потом.

Я пришла в себя, и, как ни странно, с удовольствием съела и мясо, и хлеб, и козий сыр. Съела? Я умяла все это за пять минут, как будто не ела месяц.
Отец сказал, что ему нужно ненадолго уйти. Все мои страхи сразу вернулись. Я вцепилась в него и закричала:

- Не уходи, па…

Бац! Его рука запечатала мне рот, как куском глины.

- Тихо! Ты что, с ума сошла? Я здесь тебе не папочка. Говорить только шепотом, ни один звук из этой кельи не должен доноситься. Если хочешь спастись,  а речь идет именно о спасении, иначе твои косточки будут лежать на дне оврага, ты должна слушаться меня абсолютно и делать то, что я скажу. Поняла?

Я только кивнула в ответ. Он порылся в небольшой шкатулке, стоящей в углублении стены, достал оттуда какой-то порошок и протянул мне.
- Выпей.

Мне страшно было спрашивать его что это, и я послушно выпила.

 - Ты уснешь через полчаса. Я же вернусь минут через десять. Как только я выйду, сразу закроешь дверь на засов и скажешь фразу - noli me tangere . Повтори.
Я повторила.

- Молодец. Кто бы ни подходил к двери – мужчина, женщина или ребенок – и что бы ни говорил – не открывай и не отвечай. Даже, если услышишь мой голос, откроешь только тогда, когда я назову имя, которым называл тебя, когда ты была маленькой. Не произноси его вслух. Поняла?

Я опять послушно кивнула головой. Он накинул на голову капюшон и опять превратился в страшного незнакомца. Со скрежетом отодвинув засов, он открыл дверь, но снова повернулся ко мне и даже не прошептал, а как-то прошелестел:

- Не бойся.

Дверь закрылась. Я сразу с трудом задвинула засов и слышала, как затихают его шаги. Потом села на каменное ложе и, оцепенев, прислушивалась к каждому шороху. Но вокруг стояла полная тишина. Наконец, я услышала знакомую, чуть шаркающую походку. Шаги затихли перед дверью, но человек молчал, видимо, прислушиваясь к тишине. Наконец. Я услышала:

- Буська, открой!

Я открыла дверь. Отец вошел с каким–то большим свертком, завернутым в грубую рогожу, и сразу закрыл дверь. Он подошел к столу. Налил себе стакан вина и жадно выпил.

- Хочешь спать? – спросил он, улыбаясь.
- Смертельно, – отвечала я, чувствуя, как тяжелеет голова и слипаются веки.
- Вот и хорошо. Спи, - сказал он, укрывая меня вторым балахоном, висевшим на стене.

Я заснула мгновенно.
Наверное, порошок, что дал мне отец был очень сильным, а, может, я так устала от ужаса и потрясений, что проспала целые сутки.
Когда я проснулась, то чуть приоткрыла глаза, чтобы убедиться, что действительно в замке. Отец сидел у меня в ногах и очень мрачно смотрел на стену. Почувствовав, что я проснулась, он повернулся ко мне, но выражение его лица не изменилось. Пожалуй, в прошлой жизни я его таким грустным не видела.

- Что-нибудь случилось? – спросила я.
- Нет, ничего. Я просто думаю, что нам делать дальше и пока ничего хорошего придумать не могу.
- Папа, расскажи мне, наконец, живой ты или нет? Как ты попал сюда? Что мне делать? Можно ли бежать отсюда?

Я хотела задать еще тысячу вопросов, но отец поднял руку, и я замолчала. Его рука повисла в воздухе, потом погладила меня по голове и снова вернулась на его колено.

- Конечно, я постараюсь ответить на все твои вопросы. Ты же дочка попала не в простую переделку. Это просто счастье, что я здесь оказался, иначе тебя уже не было бы в живых. Хотя, кто знает?

Он достал из кармана трубку и раскурил ее. Я удивилась про себя, раньше отец не курил.
- Я сам не знаю, живой я или нет. Когда я умер на Земле и предстал перед святыми отцами, они сказали мне, что я замолил все свои грехи, кроме одного.

Он помолчал.

-Я убил человека. Это был мой друг. Мы с ним служили вместе. Я не проверил оружие, и случайно выстрелил из автомата, в котором не должно было быть патрона. Сережу увезли в больницу, сделали операцию, но через три дня он все-таки умер. Суд меня оправдал, потому что это был не мой автомат, патрон в патроннике оставил другой человек, но сам я знал, что виноват. В мою обязанность входило проверять оружие всех, а я доверился другим. Сережка за это поплатился.
Суд меня оправдал, но я прожил жизнь со страшным чувством. Тем более, что я был знаком с его матерью. Мы встречались потом, и она не держала не меня зла, но…
Святой отец сказал, что я не заслужил рай, но и аду они меня не отдадут. В таких случаях назначается испытательный срок.
- Долгий?
- Я не знаю. Поэтому, когда я увидел тебя, то подумал сначала, что твой образ послан мне, как очередной испытание. Когда же я понял, что это действительно ты, начал действовать, чтобы спасти тебя. Первый ход удался, но что делать дальше не очень понимаю.
- А что ты сделал?
- Я сказал, что решил стать вампиром, и готов взять тебя, как свою первую жертву.

Увидев мой вопросительный взгляд, он продолжил:

- Здесь дается испытательный срок, после которого нужно делать выбор и стать или вампиром, или вурдалаком, или живоглотом. Пришлось выбрать вампира.
- А это обязательно?
- Да, на пути к выбору ты должен пройти и ад и рай.
- Это ад?

Он помолчал.

- Не знаю.
- Но ведь нас могут раскрыть. Вампир и его жертва должны как-то выглядеть по-особому.
- Ну, я-то под балахоном, да и окровавленный рот сделать легко. С тобой будет не так просто, но и это решим. По крайней мере, в первое время. Потом будет потруднее.
- Теперь я поняла, почему ты прокусил себе вену, Тебя должны были увидеть вампиром.
- Да, это был Бенедикт, очень опасный тип, главный местный наушник и шпион. Опасайся его.
- Но как я отличу его от других, здесь все одинаковы.
- Скоро ты научишься отличать их по походке, по голосу, по очертаниям. Но сейчас речь о другом.   

Он достал свой сверток.

- Лиза, слушай меня очень внимательно. От твоего поведения, от твоего внимания и выдержки будет зависеть твоя жизнь. Да и моя тоже в каком-то смысле. Вот слепок моих зубов.

Он достал из свертка две искусно сделанные челюсти.

- Каждое утро в разных местах, чтобы у тебя не образовались язвы, ты должна будешь оставлять следы на шее, следы глубокие и видные. Запекшуюся кровь мы будем делать краской. Но это еще не все. (Он достал какую-то банку с грязно белым веществом). Каждое утро, ты должна будешь натирать лицо, шею и руки этим составом, он придаст тебе бледность. А по воскресеньям будешь натираться вся.
- Почему по воскресеньям?
- Потому что ведьмы будут брать тебя в воскресенье ночью на речку. Я дам тебе еще один состав, чтобы белила не смылись.
- Пап, а как долго это будет продолжаться? Сбежать-то отсюда можно?
- Пока это никому не удавалось, но, может быть, мне удастся рано или поздно тебя освободить. У меня здесь есть два (он помолчал, подыскивая слово) два приятеля, которые могли бы помочь.
- А кто они?
- Этого я сказать тебе не могу. Но помни, самое главное – не выдать себя. Ты жертва вампира и должна будешь вести себя так, чтобы никто не заподозрил спектакля.
Слушай внимательно. Жертва вампира ко всему абсолютно равнодушна. У нее нет ни воли, ни ощущений. На твоих глазах будут происходить страшные вещи, но ты не должна на них как-нибудь реагировать.
Во-вторых, жертва становится зависимой от вампира. Ты не должна отходить от меня далеко, не должна отворачиваться от меня. Мы с тобой должны двигаться как магнит и железка.
На вопросы отвечай односложно или вообще не отвечай. Если тебя вызовет командор, веди себя так же, как со всеми, но все-таки дай ему понять, что ты понимаешь кто он. А он здесь бог и царь, это его замок, и он может уничтожить любого. Есть еще, правда, Совет Верхней башни, но он собирается только раз в месяц тринадцатого числа. Решения совета обязательны и для командора.
- Папа, а когда мне придется выйти из твоей кельи?
- Командор дал мне три дня. За это время ты должна стать жертвой вампира не только внешне, но и внутренне. То, что я тебе рассказал, это поверхность айсберга, проблем еще много, но ты должна отдохнуть и набраться сил и выучить несколько выражений, которые тебе помогут немного оградить себя.
Здесь есть несколько очень опасных типов, я покажу тебе их и расскажу о них. А сейчас ты примешь таблетку, а я снова уйду.

Он почувствовал мой страх и сказал:

- Я вернусь до того, как ты уснешь.

Я опять проглотила невкусный порошок и уже начала засыпать, когда вернулся отец. Он принес еду, серый балахон для меня и очень симпатичный, хотя и грубовато сделанный металлический браслет. На нем очень мелко было выбито имя Francesca T.

-  Всегда носи этот браслет, и никогда не снимай его. Здесь тебя будут называть Модо, но, если кто-то обратиться Франческа, доверься этому человеку полностью.
- А почему Модо?
- Это имя переходит от одной молодой девушки, ставшей первой жертвой вампира, к другой.
- А как же они отличают одну Модо от другой.
- Другой уже нет. Спи.

Мне стало как-то холодно, но глаза закрывались сами собой. Я заснула и мне снились девушки, которых звали Модо..

IV

Три дня мы с отцом репетировали разные ситуации, походку, выражение лица. В целом, он был доволен мной, только походка была, как он считал, слишком упругой.
Когда я устала волочить ноги, как старая грымза, то возмутилась.

- Северин, (такое имя имел отец в этом замке) ну, хуже ходить я уже не могу.
- Модо, пойми. (Отец приучал меня к моему имени), ты должна ходить, как человек, пробежавший только что марафонскую дистанцию. Ты устала. Помни, что из тебя каждый день выпивают стакан крови.  А ты ходишь, как солдат на плацу, слишком жизнеутверждающе.
- Но смертеутверждающе у меня не получается.

Отец строго посмотрел на меня.

- А нужно именно так.

Наступил вечер третьего дня. Я долго одевалась, хотя напялить балахон можно было за минуту. Лицо, шея и руки были белые, как у Снежной королевы, и от собственной походки мне самой было противно.
Наконец, моя тягомотина отцу надоела. Он обнял меня и сказал:

- Все, пора.

Набросил мне на голову капюшон, нахлобучил свой, отодвинул засов и мы пошли.
Я никогда не думала, что замок такой огромный. Мы поднимались по крутым ступеням, иногда по таким узким проходам, что плечи терлись о стены. Один раз, когда мы повернули в какой-то, еле видимый при свете двух свечей, коридор, на меня ухнула сова, сидящая на поперечной деревянной балке. Я вздрогнула. Отец остановился, откинул капюшон и посмотрел на меня взглядом, от которого бы любой вампир задрожал.

- Тебе все равно ухает на тебя сова или нет. Тебе  - все равно. Дойдет до тебя? Или ты хочешь, чтобы тебя рвали на части живоглоты в подземелье этого замка?
- Я все поняла, Северин, не сердись – сказала я ровным безжизненным голосом.

Отец молча накинул капюшон, и мы пошли дальше. Мне показалось, что мы спустились в тронный зал с того балкона, на котором я любила сидеть в другой жизни. В зале было все так же, как и в день моего «прибытия» сюда.
На возвышении сидел командор, но на этот раз около его ног полулежали две прекрасные молодые женщины. Одна из них обнимала двумя руками его высокий ботфорт.
В зале вдоль стен стояли люди в балахонах, некоторые сами по себе, некоторые стояли небольшими группами и о чем-то говорили. Один даже курил трубку.
Согласно ритуалу, мы подошли к командору. Отец поклонился, а я, откинув капюшон, прикоснулась лбом к его руке.  Он не отдернул ее, хотя отец меня предупредил, что так бывает, но краем глаза я заметила острый пристальный взгляд, которым впился командор в мое лицо. Я выпрямилась, снова накинула капюшон, но, медленно двигаясь за отцом, чувствовала взгляд, который не отпускал меня.
Наконец, как и все мы стали у стенки, и через некоторое время зал затих. Встал командор и бесстрастно начал говорить.
Северин, склонившись ко мне, тихо переводил.

- Друзья мои, - говорил лысый. – сегодня у нас веселый вечер. Два рыцаря выяснят между собой, кто из них сильней и кому принадлежат права на прекрасную даму.

Он кивнул в сторону, стоящей недалеко от него женщины. Ее лицо было скрыто, но под балахоном угадывалась женская фигура и, несмотря на бесформенность одеяния, хорошая фигура.

- Кроме того, - продолжил командор, - мы принимаем в наше блестящее общество двух прекрасных дам – Модо и Амалию.

Отец чуть подтолкнул меня, и я вошла в круг. Навстречу мне шла женщина чуть выше меня. Мы откинули капюшоны и поклонились друг другу и во все стороны. О, боже, как же я была бесцветна и равнодушна при этом.
Поклонившись, перед тем, как набросить на себя капюшон, я снова встретилась глазами с Амалий и лучше рассмотрела это лицо. Оно было прекрасным, но в нем не было женской мягкости и нежности. Это было лицо волевой и жесткой, а может быть и жестокой молодой женщины. Могу поклясться последней башенкой этого замка, что когда мы посмотрели друг на друга, я на мгновенье уловила в этих темный глазах явный интерес ко мне. Вот тебе, бабушка, и жертва вампира. Нужно будет о моих ощущениях все рассказать отцу, если доживу до конца вечера.
Толпа приветствовала нас каким-то глухим бормотанием, только одна из женщин командора демонстративно зааплодировала. Тут случилось такое, от чего я чуть не выдала себя в первые же минуты. Командор встал и хлыстом так огрел эту красавицу, что по ее плечу и груди пролегла кровавая полоса. Она только вздрогнула, потом сжалась в комок и покорно наклонила голову, а он спокойно сел в кресло и кивнул, чтобы продолжали.
Надеюсь, что я не выдала себя, хотя страшно испугалась и почувствовала какую-то боль в плече, как будто это меня хлестнули плетью. Инстинктивно, я постаралась поближе придвинуться к Северину.
Никто из присутствующих на этот случай не обратил ровно никакого внимания. В центре зала, шли какие-то приготовления и все спокойно, но внимательно следили за ними.
На полу был расстелен огромный ковер, с вышитый огромной оскаленной кошкой посредине. В двух его противоположных углах поставили треноги, на каждой из которых стоял глиняный кувшин, с каким-то напитком, потому что юноша в балахоне, который все это готовил, нес его с усилием. В камин, горящий рядом, поставили огромный котел. Я подумала, что с едой, хотя, как потом оказалось, это была не еда. Вокруг ковра начали сыпать песок и насыпали довольно приличную кучу.
Потом наступило какое-то затишье. Все молча, спокойно стояли и шепотом разговаривали. Отец стоял так близко от меня, что я слышала его дыхание. Командор пригубливал из огромного кубка и говорил с огромного роста человеком, который почтительно к нему нагнулся. Мне казалось, что, если он согнется вдвое, то все равно будет выше командора и вдвое шире в плечах, хотя и командор был широкоплеч.
Наконец почувствовалось какое-то оживление. Раздались тяжелые шаги и к ковру вышли два человека в каких-то накидках, а не балахонах. Когда они скинули их, я чуть не присвистнула. Это были очень красивые, высокие, мускулисты молодые люди. Один был с пышной шевелюрой, другой пострижен почти наголо, но все равно они были похожи, как братья.   В руках у каждого был короткий меч, а потом появились и маленькие щиты. У волосатого был черный щит, и я мысленно называла его Черный, второй был -Разноцветный. Они были совершенно голые, только чресла закрывали узкие повязки. Меч и щит они положили на пол и медленно по очереди обратились к командору.
Отец переводил мне. Оказывается, они не поделили женщину. Один говорил, что она принадлежит ему, потому что он взял ее в бою. Второй, что это его девушка и соперник подло украл ее, напав ночью на их лагерь. Каждый пожелал боя, потому что только меч может рассудить их. Несколько раз в их речи звучало слово «ром» или «рома». Отец только потом объяснил мне, что они из римской провинции, но как они попали в замок, не объяснил.
Командор выслушал их и кивнул головой в знак того, что он согласен с таким выяснением отношений. Среди вампиров, вурдалаков и живоглотов почувствовалось оживление.

- Да, мерзавцы, - подумала я, - будет вам сегодня пожива.

Раздался невидимый удар, не протяжный, как гонг, а короткий, как будто стукнули молотком по лежащему на земле рельсу, и бой начался.
Сначала бойцы кружили по кругу, медленно сближаясь. Наконец, Разноцветный с криком, от которого у меня мурашки по спине побежали, сделал первый выпад. Черный успел щитом отбить этот удар, но немного потерял равновесие, поэтому его ответный мах мечом пронзил пустоту. Они снова закружились по ковру, и следующий выпад сделал Черный. Он ударил противника щитом и его меч описал полукруг в пяти сантиметрах от мускулистого живота Разноцветного. Но все-таки тот успел отскочить на эти пять сантиметров, чем спас свою жизнь. Нападали и защищались они с диким криком, и хриплое их дыхание, не от усталости, от напряжения, доходило до верхних ярусов.
Следующий выпад был одновременным, и с этой минуты рубка пошла без перерывов. Они ожесточенно рубились и отбивали удары мечами. Как ни ловки были соперники, а короткий острый меч делал свое черное, или, точнее, красное дело. Плечи и руки бойцов покрылись кровоточащими ранами, но ожесточение их от этого ничуть не уменьшалось.
Все вампиры и вурдалаки напоминали мне немного тормознутых болельщиков футбольного матча. Конечно, они не кричали речовки и не били друг друга палками, но следили за поединком с живейшим участием. Удачный выпад или отпор они встречали одобрительным шумом, неудачное действие – осуждающим бурчанием.
Командор следил за боем спокойно, но глаза его горели, и он как-то подпрыгивал на кресле и подергивался, как будто сам наносил удары и защищался.
Между тем Черный предпринял решительную атаку, удачно отбив очередной удар соперника, низко склонившись он бросился на врага. Разноцветный, у которого от предыдущего размашистого удара меч ушел в сторону мог защищаться только щитом. Все могло бы закончиться удачно для нападавшего, если бы он не зацепился за ковер. Но продолжая лететь уже на высоте колен, он все-таки умудрился воткнуть меч в бедро Разноцветного, но спасти это его уже не могло. Воспользовавшись тем, что враг был у его ног, Разноцветный со всего размаху вонзил меч в спину соперника. Они оба упали на ковер. Возникла мертвая тишина, прерываемая только хриплым , а у Черного и каким-то булькающим дыханием. Круг людей в балахонах начал смыкаться вокруг упавших бойцов. Я думала, что первым вскочит Разноцветный, но, видимо, меч перебил какую-то артерию, и он бледнел и слабел на глазах. Сомкнувшийся круг, видимо ждал, кто из них поднимется первым, чтобы назвать его победителем. Они прилагали страшные усилия оба, но, шатаясь и дрожа, это удалось только Черному, у которого из спины торчал меч.
Разноцветный с хрипом опрокинулся на спину, кровь уже не хлестала из него, а медленно лилась из раны.
На то, что было дальше, я смотрела с ужасом, временами чуть не теряя сознание. Два «балахона» подтащили, не знаю живого или мертвого бойца, к камину и… облили его горящим маслом. После этого человек десять схватили его и потащили вниз по лестнице. Когда я поняла, что живоглоты просто съедят его, я отключилась. Только померкшее сознание мое отмечало, что, воспользовавшись тем, что все были поглощены происходящим в центре зала, отец схватил меня и потащил в нашу келью. Он задыхался, потому что я не могла идти и, вообще, висела на нем безжизненной куклой, но, все-таки, дотащил меня до кельи.
Там он положил мне на лоб мокрую тряпку,  дал понюхать нечто, похожее на нашатырь и сделал горячий напиток. Я пришла в себя, но меня по-прежнему била крупная дрожь.

- Мы засыпались, папа?
- Не знаю. Если кто-то видел, как ты зашаталась, то да. Но будем надеяться, что все-таки нам повезло.  Что нам еще остается?
- Прости, папа, но я не могла этого выдержать.
- Я понимаю, Лизка, но я тебя предупреждал. Слишком много поставлено на карту, и поверь мне, что это не самое страшное, что здесь бывает.
- Что же может быть страшнее?
- Что? Остаться один на один с какой-нибудь черной сволочью, гораздо страшнее, чем с озверевшей толпой, поверь мне.

В это время в коридоре раздались тихие шаги. Мы замерли с надеждой, что они затихнут в другом направлении. Нет, они приближались к нашей двери и в дверь тихо постучали. Отец поднял меня и поставил на ноги за собой. Подойдя к углублению в стене, заменяющему шкаф, он вытащил огромный топор.
Стук повторился, и тихий голос прошептал за дверью:
- Откройте, Северин, это Амалия.
Отец, молча достал из кармана челюсть вампира, и показал мне на постель. Я все поняла. Вонзила себе в шею зубы, и, не издав ни звука, бросилась на каменную кровать и накрылась рогожей. Отец тихо поставил топор в угол, и подошел к двери.

- Что вам угодно, Амалия?
- Я хотела бы поговорить с вами.
- Нельзя ли это сделать позже? Я сейчас занят.

Молчание за дверью длилось недолго.

- Вы ничем не заняты, Северин, а разговор важный.
- Хорошо. Сейчас я к вам выйду.

Он намазал губы «кровью», открыл засов и быстро вышел.
Говорили они довольно долго, но очень тихо, я ни слова не расслышала, хотя прислушивалась изо всех сил. Потом шаги Амалии начали удаляться, а отец зашел в келью и закрыл засов. Он тяжело подошел ко мне и сел рядом. Я боялась его спросить, что случилось. Все предыдущие страхи и даже ужас от сегодняшнего боя слетели с меня, как от ветра широкополая шляпа. Я видела, что отец очень озабочен и расстроен.

- Да, быстро они нас раскусили.
- А что она сказала?
- Сказала, что еще по твоим глазам поняла, что ты не жертва, когда мы исчезли во время пиршества, убедилась в этом.
- Она выдаст нас?
- Сказала, что не выдаст, но я не знаю ее совсем. Она появилась в Замке за два дня до тебя. Можно ли ей верить?
- А что она хотела? Только сообщить, что все знает?
- Нет, она просила разрешения общаться с тобой. Сказала, что она здесь очень одинока.
- Она тоже жертва вампира?
- Нет, она черная фея.
- Да ну? А что это такое? А за что она попала сюда?
- Лизка, ты путаешь меня с Дельфийским оракулом. Откуда я знаю?

Последняя фраза настолько поразила меня, что я сразу забыла об Амалии.

- А что Дельфийский оракул существует?!
- Да, я с ним встречался. Но прошу тебя, помолчи немного, мне нужно хорошо подумать.

Он набил трубку табаком, закурил и сел рядом с бойницей, смотрящей на глухую стену.
Я,  вообще-то, не переносила запах табака, но мне нравилась отцовская трубка. От нее шло какое-то тепло. Я не шевелилась, чтобы не мешать ему думать, и думала сама, сколько же еще опасностей подстерегает меня и есть ли вообще шанс уцелеть в этом страшном нагромождении зловещих стен, перекрытий, башенок и не менее зловещих людей.
Он выкурил трубку полностью, высыпал табак, еще раз вдохнул его запах и сказал:

- Мне нужно пойти посоветоваться, но сейчас я не хочу тебя оставлять, ты еще не готова. Думаю, что разрешу вам встречаться с Амалией, судя по всему, она человек настойчивый, но я должен собрать о ней сведения. Тебе все равно придется изображать жертву вампира, но придется с ней разговаривать. Скажешь, что я не злой вампир и выпиваю крови немного. Но что-то есть в этой ведьме настораживающее, что-то есть. Может, слишком умна, может, слишком настойчива.

Он еще помолчал.

- Я еще подержу ее на расстоянии, но рано или поздно тебе придется с ней общаться. Она знает, что ты не жертва вампира, но то, что ты моя дочь, она не знает. На этом можно сыграть.
К тому же скоро ночь черных свечей, она многое решит.
- А что такое ночь черных свечей? Это праздник такой?
- Здесь не бывает праздников, дурочка. Здесь бывают дни ритуалов. Ночь черных свечей проводится в честь хозяйки этого Замка Теренции, которая стала ведьмой в 98  году. Новые ведьмы появляются в этом замке в эту ночь.
Он вдруг вскочил и посмотрел на меня.

- Лизка, ты подала мне гениальную идею. Нужно тебя сделать ведьмой.
- Как это?
- А так, если жертва не интересна вампиру, он может ее убить, может отдать, а может сделать  ведьмой. Для этого нужно несколько условий. Одно из них – нужно быть  жертвой не неделю, как ты, а не менее ста тринадцати дней. Но (он заметался по келье, как бык в горящем хлеве) можно что-нибудь придумать, можно что-нибудь придумать.
 
Отец быстро переоделся, умылся, взял с собой какие-то бумаги. И сказал мне:

- Собирайся. Через пять минут ты должна быть готова.
- Куда мы идем?
- Мы идем на встречу с одним очень важным человеком. Он умница и много знает. Он подскажет, как обойти все препятствия и сделать тебя ведьмой. Ведьмой тебе будет гораздо легче здесь жить, даже, если со мной что-то случится.
- Как я должна себя вести?
- Веди себя совершенно естественно, но уважительно. Это великий воин…

Здесь отец осекся, словно почувствовав, что сказал что-то лишнее.

- Ладно, пошли.

Я снова стала жертвой вампира (сделала себя белой и противной),  и мы неторопливо пошли по бесконечным коридорам замка. По узкой лестнице, которая вела наверх, мы поднимались, как мне показалось минут двадцать. Наконец, мы вышли на самый верхний ярус замка, но, сколько я не всматривалась вдаль, не видно было ни дома, ни строения, один бесконечный лес, пересекаемый неширокой рекой.
Сзади меня послышались тяжелые шаги.

V

- Не оборачивайся, - сказал отец. И обратился к невидимому собеседнику – Здравствуй, Реймунд.
- Здравствуй, Северин, - ответил тяжелый бас. И неожиданно ко мне очень нежно, - Здравствуй, девочка!
- Здравствуйте, - вежливо ответила я.
- Можешь называть меня графом Реймундом или просто графом.
- А вы что, настоящий граф?

Отец больно ткнул меня в бок.

- Да, девочка, - так же мягко ответил собеседник, - я настоящий граф.
- А вы кто, француз? Вы говорите с акцентом.

Мне показалось, что он задумался.

- Пожалуй, что француз, - сказал он, - но я не люблю Францию, она разрушила мой край.
- А вы что жили не во Франции?
- Я жил в Лангедоке, - гордо ответил он.

Я уже раскрыла рот, чтобы задать следующий вопрос, но отец остановил меня. Они отошли на другой конец галереи. Как я не прислушивалась, понять, о чем они говорят, не удалось.
Вдруг Реймунд расхохотался так, что вороны вспорхнули с крыши.

- Ну, ты и остроумец, Северин. Будь по-твоему, хотя…

Отец прервал его предостерегающим возгласом, и я поняла, что граф Реймунд мог сказать что-то очень важное, чего мне знать, к сожалению, не следовало бы.
Они еще поговорили минут десять, и граф ушел.
Я рассердилась на отца, но обратно в келью шла так же медленно и покорно, как всегда.
Когда мы пришли в келью и пообедали, я поставила вопрос ребром.

- Папа, я уже не ребенок. А ну, рассказывай, о чем вы договорились с графом.

Легче вытягивать проволоку из раскаленного металла, чем из отца какую-то информацию. Но в этот раз он был довольно разговорчив.

- Слушай меня, детка, и слушай очень внимательно. Через несколько месяцев в замке будет ночь черных свечей. Но через три дня тебя могут похитить.
- Что?!
- Ну, просто, такое возможно.  Ты неделю проживешь одна в подземелье, где тебя будут нормально поить и кормить. Проживешь одна, ничего не спрашивая и ни с кем не разговаривая. Если вдруг до тебя доберется Амалия, скажешь ей, что ночью тебя кто-то похитил, ты ничего не видела и не помнишь, потому что потеряла сознание. Ты ненавидишь всех вампиров, и хочешь не зависеть от них, а как это сделать, ты не знаешь. И все, больше ни одного лишнего слова.

Дальше наша жизнь потекла, как обычно. Ночью с порошками я спала, как убитая, днем мыла и чистила келью, говорила с отцом обо всем на свете, а вечером тащилась за ним на эти дикие сборища.
В один из вечеров убили жертвенного козла в честь красавицы Паолы, одной из наложниц Командора. В другой, - пели какие-то заунывные песни, и тащили что-то на самую верхотуру. Там были слышны клекот и хлопанье огромных крыльев.
Отец мне сказал, что это день торкилл, огромных птиц, которые обслуживают замок, являясь и его почтой и его транспортом, потому что никто из обитателей замка не может ступить на землю, он сразу провалится сквозь нее. Правда, мало кто видел этих птиц, они появляются только ночью и очень редко, когда нужно утащить какого-то грешника из замка или привезти Совету Башни важное письмо.
На третий вечер все и началось. После обычного заунывного бормотания, несколько молодых девушек, человек восемь сбросили балахоны и, совершенно обнаженные, вышли в центр зала и начали танцевать. Даже не танцевать, а медленно двигаться в кругу под заунывную музыку. Хотя мне было очень непривычно, но все равно красиво.
Вдруг командор поднял руку, что-то сказал и указал… на меня. Я перепугалась. Отец подошел ко мне и сказал:

- Он хочет, чтобы танцевали все девушки. Снимай балахон и иди в круг.

Тут я поняла, почему этот гадкий отец заставил меня сегодня всю вымазаться белилами. Я, конечно, сказала бы ему в другом месте все, что я о нем думаю, но здесь делать было нечего, я уже видела, как подвешивают провинившегося на крюк за ребро.
Я сбросила балахон и, в чем мать родила, вошла в круг.
Танцевать было не трудно, тем более, что в той жизни я любила танцевать, но оказалось, что танец этот бесконечен. Мы кружились час, потом два, потом три. Девочки как будто совсем не устали, да и я делала вид, что могу танцевать всю ночь. Подкупало еще и то, что все очень внимательно смотрели на наши танцы, а иногда и раздавался легкий одобрительный шепот.
Только часа в четыре ночи, когда где-то далеко пропел петух, командор, наконец, поднял руку, и музыка замолкла. Все молча начали расходиться. Отец набросил на меня балахон, и я поплелась за ним в келью.
Как только засов был задвинут, я сбросила капюшон и повернулась к нему, чтобы сказать, что я о нем думаю, но отец опередил меня. Он подошел ко мне, обнял и поцеловал. Вся моя злость сразу улетучилась.

- Молодец, дочка, ты все отлично сделала.
- Мог бы, по крайней мере, меня предупредить.
- Пойми, золотко, я не могу тебя обо всем предупреждать, потому что и сам многого не знаю. Больше того, я не всегда буду рядом, поэтому многое решения тебе придется принимать самой. Если мне удастся «протолкнуть» тебя в ведьмы, мы будем встречаться не часто.
- А когда все это произойдет?

Он внимательно посмотрел не меня , погладил по голове и сказал:

- Сегодня ночью.

Мы беседовали долго, но многого и он не знал.
Луна зашла за тучи, и полная тьма окутала замок.
Отец мне дал «сонный» порошок, но сон не шел. Наконец, вдалеке я услыхала тихие шаги. Раздался осторожный стук в дверь.
Отец подошел к двери.

- Кто это ночью стучится в дверь?
- Простите, Северин, - раздался юный голос. – У меня к вам срочное дело.
- Что это за срочное дело ночью, - продолжал ворчать отец, открывая дверь.

Дверь внезапно распахнулась так, что отца отбросило в сторону, и несколько человек ворвались в нашу келью, заполнив ее полностью. Отец лежал в углу, видно его здорово стукнуло дверью. Чья-то рука в перчатке зажала мне рот, и за мгновенье я была спелената так, что ни рукой, ни ногой пошевелить не могла.

- Вперед, - сказал тот же молодой голос, который в другой обстановке показался бы, скорее, приятным, но сейчас вызывал у меня самое мерзкое ощущение.

Какой-то мужик взвалил меня на плечо и побежал по коридорам. Меня трясло, как тряпичную куклу. Те проходы, что у нас с отцом занимали минуты, он проносился за какие-то секунды. Тем не менее, все продолжалось довольно долго, минут пятнадцать. Наконец, то меня бросили в какую-то комнату без окон. Крепкие руки развязали меня и исчезли.
Скрипнул засов снаружи, я осталась одна.
Это была тюрьма. Довольно просторная, там была кровать, столик, на котором стояла ваза с фруктами, зеркало, но тюрьма. На двери не было ни ручек, ни засовов, все снаружи. И сама дверь была такой плотной и массивной, что даже, если я закричу, никто не услышит. Я, конечно, закричала. Заорала так, что чуть собственные барабанные перепонки не лопнули. Но ответом была полная тишина.
Пять дней мне носили еду и напитки и, честно говоря,  все было гораздо вкуснее, чем у отца. На столике постоянно стояли свежие фрукты, но перекинуться словом было не с кем. Слуги, если эти фигуры в балахонах были слугами, не говорили ни слова, чтобы я не спрашивала. Один раз, разозлившись до чертиков, я стукнула кулачком по уходящей спине. Никакого эффекта.
На пятый день, юноша в балахоне, а по походке и фигуре это был юноша, положил передо мной листок бумаги. Когда за ним закрылась дверь, я раскрыла его. Это был почерк отца.

«Лизка, прочти письмо, пойми все, что я тебе написал. Потом обязательно сожги письмо и развей пепел.
Завтра вечером суббота и тебя поведут на суд. Ничему не удивляйся и веди себя, как я тебя учил. После боя (какого боя?!) командор примет какое-то решение. Како, не знаю. Ты или останешься со мной, или будешь жить одна. Веди себя, как я тебе говорил. Могут задать неожиданный вопрос. Думай, доченька, думай. Если предложат стать ведьмой, поломайся для виду, но согласись.
Может быть, видеться мы не сможем. Тогда, первое время, Кретьен (Кретьен? Та сволочь, которая меня похитила?) будет носить тебе письма, а там будет видно.
Не забудь сразу сжечь письмо.
Аноним папа.»

Я улыбнулась папкиной подписи, но по торопливому почерку и исправлениям поняла, что он очень спешил и волновался. Я сожгла письмо и раздула пепел по всей комнате.
Наступил вечер. Меня била мелкая дрожь, но я старалась держаться.
Раздался звон, сзывающий вампиров, вурдалаков и их жертв на очередную вечернюю сходку.
Открылась дверь, за мной пришли два человека, один пошел спереди, другой сзади мы с ними медленно дошли до зала.
Все было, как тогда, во время первого взаимного убийства, которое я видела. На полу лежал уже знакомый ковер, и не было на нем следов крови. И никого не было возле командора, он сидел мрачный и молчаливый.
В зале опять чувствовалось возбуждение. Готовился бой.

VI

Снизу, из подземелья послышался шум, и по лестнице поднялись несколько человек. Я сразу узнала того, кто носил мне еду в мою, не знаю, темницу или светлицу. Но мое внимание было приковано к другому. Хотя его лицо и фигуру скрывал балахон, я не сомневалась, что это был тот великан, который стоял возле командора во время первого боя. Он сбросил балахон, и по залу раздался восхищенный шум. Думаю, что шумели женщины. Это был идеальный воин. Ростом метра два, широченные плечи, каждая его мышца играет при любом движении. Меч в его руке казался перочинным ножиком. Да, не завидую я тому, кто выйдет с ним сразится!
Снова из подземелья послышался шум, и показалась партия соперника великана. Это тоже было несколько человек, но сопровождали они… Северина. Боже, неужели отец собирается драться с этой машиной для убийства?
Да. Отец сбросил с себя балахон, и не думаю, что женщины восхитились, даже про себя. Самой выдающейся частью его фигуры был живот. И хотя отец у меня был человек сильный и совсем не слабак, я понимала, что шансов у него нет.
Командор встал, и зал мгновенно затих.

- Сегодня поединок между двумя уважаемыми членами нашего общества – между графом Альби и Северином Борисфеном. Один из них обижен, другой не считает себя обидчиком. Попытка примирения окончилась ничем и сейчас состоится поединок. Пусть скажут о своих обидах
В центр ковра вышел отец.

- Высокое собрание и командор даровали мне девушку. За нее я отдал испанский галеон с золотом, погибший в бухте Виго в 1684 году. ( Папа, какой галеон? Самый большой подарок, который я от тебя получила, это мобильный телефон. )
Девушка прожила у меня месяц и вполне меня устраивала, но неделю назад ее подло похитили. Я требую поединка, и прощения быть не может. Только смерть врага примирит меня с нанесенным оскорблением.

Отец мне понравился, он говорил твердо и убедительно.
Когда все повернулись к гиганту, тот даже не шелохнулся. Он молчал и вместе с ним терпеливо молчал зал. Наконец, он поднял голову и кивнул в сторону Кретьена. Тот вышел на середину ковра и громко сказал:

- Мой господин отказывается от слова. Ни по рождению своему, ни по знатности, ни по положению он не обязан давать объяснения своим поступкам. Ему нужна эта девушка, и он взял ее. Он готов дать удовлетворение Северину и кому угодно.   

Все встретили это спокойно, а в глазах Командора, как мне показалось, мелькнула радость. Наверное, он хотел увидеть бой, а, если кто-то и погибнет, он не будет жалеть.
Он встал и сказал только одно слово:

- Начинайте.

Отец начал с завидной прытью, он с криком бросился на Альби, но тот, кажется, этого и не заметил. Он просто взмахнул мечом, и отца отнесло в сторону. Тогда отец вернулся к своим секундантам и взял большой двуручный меч. Здесь гиганту пришлось потяжелее, потому что отец был зол и эта злость придавала ему силы. Он наносил удары и справа и слева, и парировать их коротким мечом было непросто.  Тем не менее, одна из атак принесла успех. Гигант отскочил от удара справа, но отец не стал возвращать меч, а, сделав еще один мгновенный круг, врезал врагу в бок. Зал взревел, но гигант с удивительной для своего роста и веса легкостью успел смягчить удар щитом. Но, все же, на его боку показалась кровь. Видимо, это разозлила его. Он бросился в атаку и начал наносить удары коротким мечом, от которых отец мог защищаться только щитом, потому что большой меч был слишком тяжел для этого.
Все трудней и трудней ему было отбиваться, он очень тяжело дышал, и, наконец, его щит просто разлетелся от очередного могучего удара.
Но и тут отец не растерялся.  Он ударил головой в грудь гиганта, они оба упали и покатились по ковру. Вот здесь присказка, что сила солому ломит, проявилась во всей красе. Альби сразу подмял его под себя, развернул его лицом вниз и стянул руки за спиной. Потом вскочил и бросился за отлетевшим мечом. В два шага подлетел к нему, замахнулся мечом и…
В это мгновенье произошло что-то непонятное. Северин сделал какое-то движение рукой, как будто погладил маленький шарик и Альби оказался в каком-то огромном прозрачном шаре. Сначала мне даже показалось, что это стеклянный шар, но стенки его переливались и жили своей жизнью, как стенки мыльного пузыря. Тем не менее, пробить их гигант не мог, хотя меч его со страшной силой колотил по стенкам шара. Больше того, его даже не было слышно.
Если бы можно было, я бы посмеялась от души от радости за отца и от беззвучных криков этого великана.
Но зрителям не надо было сдерживаться. Кое-кто одобрительно хлопал в ладоши и смеялся, но большинство возмущенно шумело.
Командор шевельнул рукой, и мгновенно все замолкли.

- Встань, Северин. – повелительно сказал командор. 

Отец с огромным трудом поднялся, и стоял, пошатываясь.

- Ты знаешь, что в поединках нельзя пользоваться магией?

Отец кивнул.

- Как же тебе это удалось? Ведь во время поединка магические заклинания в замке невозможны.

Отец молчал. Молчал и зал, молчал и командор. Полная тишина продолжалась минут пять. Наконец, командор принял решение.

- Освободи его, - сказал он отцу.

Тот снова сделал какое-то незаметное движение, и шар опал на землю мгновенным водопадом.
Гигант жестом подозвал к себе Кретьена и что-то прошептал ему на ухо.

- Мой господин возмущен поведением соперника, нарушившего правила рыцарского поединка и немедленно требует нового.
- Почему ты сам не скажешь это, благородный рыцарь? – спросил командор.

Рыцарь снова пошептал что-то своему пажу.

- Мой господин дал обет молчать, пока голова Северина не будет висеть для устрашения в комнате пыток.
- У-у, гад, - подумала я. – Это твоя голова будет там висеть!
- Вы знаете, - сказал командор, что после поединка следует пройти обряд очищения. Значит, следующий поединок может состояться не раньше, чем через тринадцать дней, но у нас скоро ночь черных свечей… Назначаю поединок в эту ночь, это будет неплохим ее украшением.. Согласны?

Альби недовольно кивнул. Отец, которому жить, видно, оставалось время до следующего поединка, бессильно мотнул головой.

- Модо, - обратился командор ко мне, - чего хочешь ты? Вернешься к Северину?

Я покачала головой – нет.

- К графу Альби? – в голосе командора слышалось некое удивление.

Я покачала головой снова.

- Чего же хочешь ты?

Я пожала плечами, так и не проронив ни звука.

- Подойди ко мне, девочка, - сказал командор.

Когда я подошла, он положил свою тяжелую руку мне на голову и начал что-то шептать на латыни. Потом легонько оттолкнул меня и показал рукой, где мне встать.

- До ночи черных свечей остался месяц. Можно бросить Модо в темницу, если кто-нибудь не возьмет ее под свое покровительство.

И тут несколько шагов к командору сделали два человека. Тяжело волоча ногу, на лобное место вышел отец, и легко впорхнула Амалия.

- Амалия, - довольно холодно спросил командор, - а какое вы имеете отношение к Модо?
- Никакого, мой господин, - спокойно ответила Амалия, - но мне нравится эта девочка и я готова покровительствовать ей.
- Что скажешь ты, Северин?
- Командор, я взываю к справедливости. Эта девочка была похищена у меня. Нарушены законы Замка, нарушены права вампиров, нарушена шестнадцатая заповедь Сатаны – смертные не могут быть причиной раздора между его служителями. Я требую, чтобы она была возвращена мне до моего следующего поединка с графом Альби.
- Мой господин, - снова вступила в разговор Амалия, - но четвертая заповедь того же уложения гласит, что иерархия соблюдается при любых решениях совета тринадцати. Северин только вампир, а я – черная фея. Мне кажется, что и Модо достойна большего, чем быть жертвой Северина.
- Что вы имеете в виду, Амалия?
- Я думаю, что она может стать настоящей ведьмой.
- Вы готовы поручится за нее?
- Еще нет, но я хочу узнать ее поближе.

Командор повернулся к отцу.

- Северин, вы изранены и обессилены. Может быть, вам стоит отдохнуть?
- Мне нужна Модо, Командор, - тихо, но твердо ответил отец. – Раны заживут.
- Все, кто ниже четвертого уровня, покиньте зал, - спокойно сказал, командор, но после его слов балахоны начали расползаться, как мыши. Из знакомых мне ушли Кретьен и Бенедикт.

В зале осталось человек двадцать пять, включая отца и Амалию. Граф Альби, уровень которого был выше, чем у отца, демонстративно ушел..

- Что скажете, приближенные? Что скажешь ты, Магнус? – обратился командор к старику с тяжелым посохом. Тот стоял, сгорбившись, но в том, как легко стучал посох при ходьбе, чувствовалось, что сила еще не покинула его. Но голос был старческим, дребезжащим.
- Я думаю, Гальвент (боже, вот как, оказывается, зовут командора), пусть все остается по-старому. Граф Альби нарушил течение нашей жизни, а мы его восстановим. Но, Амалия права в том, что имеет право. Значит, Северин обязан не чинить ей препятствия в общении с Модо. Все остальное решит Совет Башни или новый поединок соперников. Ждать осталось месяц. Это не долго.

Командор вопросительно посмотрел на группу стоящую перед ним. Никто не произнес ни слова. Несколько человек только пожали плечами.

- Что скажешь ты, Северин.
- Магнус мудр, - ответил отец. – Я не согласен с тем, что кто-то будет вмешиваться в жизнь нашей кельи, но я подчинюсь такому решению.
Хорошо, - спокойно заключил командор. – Будь по сему. Модо остается с тобой, и Амалия может приходить к ней, когда захочет.

Северин, Амалия и я поклонились, и все начали расходиться. Амалия пошла в другую сторону, а я поплелась за Северином. Он шел так тяжело, что у меня защемило сердце.
Когда за нами закрылась дверь нашего убежища, я обняла отца.

- Бедный, бедный, папка.
- Ничего, дочка, - спокойно ответил он. – Это не главное испытание, все еще впереди, а сейчас мне нужно отдохнуть. Если вдруг придет Амалия, скажи, что я сплю, а открывать дверь без моего согласия ты не можешь. Впрочем, я почти уверен, что ее не будет.
А сейчас, извини, мне нужно отдохнуть.

Он снял балахон. И спина и грудь у него была в ранах и кровоподтеках, но, вроде, серьезного ничего не было.
Отец принял какой-то порошок зеленого цвета, который достал из своего бездонного кармана. Я смазала его оливковым маслом. Через мгновенье он уже стонал во сне. Я еще долго не смогла заснуть.
Амалия пришла только на третий день.

VII

Ее приход был обставлен, как великосветский раут. Накануне вечером заглянул Бенедикт и осведомился – может ли Амалия посетить нас утром.

- Конечно, - ответил Северин, - мы послушно выполняем все предписания командора и совета.

Бенедикт расплылся в гнусной улыбке и исчез.
Амалия, когда пришла, поинтересовалась, как себя чувствует Северин.
Отец был на высоте интриганской дипломатии. Изобразив на лице некоторую радость от ее прихода, он сказал:

- Благодарю Вас, прекрасная госпожа. Приятно, что вас заботит самочувствие вашего раба. Уверен, что через месяц я буду полностью готов к бою с эти насильником и негодяем.
- Уверена, Северин, что так и будет. Я собираюсь полетать над окрестностями замка, и хотела бы показать их Модо. Вы не возражаете?
- Я - нет. Надеюсь, что Модо не боится высоты.
- Нет, мой господин, - равнодушно ответила я. – Я ничего не боюсь.

Отец полночи готовил меня к встрече с Амалией, и, мне казалось, что я была к ней готова. К сожалению, это было не так.

- Пойдем, дорогая.

Мы с Амалией вышли из кельи, отец на прощание успел незаметно пожать мне руку.
Амалия очень легко шла по крутым лестницам, и скоро мы поднялись на ту площадку, где я и отец встречались с графом Реймундом. Теперь там стояло несколько грубо сколоченных стульев и столик.

- Я перед полетом люблю посидеть, привыкнуть к воздуху. Ты не против? - улыбнулась Амалия.

Вообще, если бы не какое-то шестое чувство, она казалась бы отличной ведьмой. Но я все же чувствовала какую-то опасность, да и отец предупреждал.

- Нет, я не против, - как можно безразличнее сказала я.
- Ты никогда не пробовала кленовый эль? – поинтересовалась Амалия.
- А что это?
- Это напиток, который варят из кленового сиропа с добавлением кое-каких специй. Потом он бродит на солнце, и получается отличный эль. Если еще знать пару-тройку нужных заклинаний, он вообще неповторим.

Мы сели на стулья. Я старалась не смотреть в ту сторону, где был мой дом, поэтому с безразличным видом, как будто глядя в разные стороны, я все-таки пыталась за лесом рассмотреть хоть что-нибудь, ни ничего не было видно.

- Не торопись, Модо, когда полетим, ты увидишь все, что захочешь.

Слуга принес эль. Было вкусно и интересно, я вкус этого напитка даже сравнить было не с чем. Как будто в кока-колу влили какой-то густой и терпкий ликер. В голове немного зашумело, хотя напиток казался совсем не крепким.

- Скажи, девочка, - неожиданно спросила Амалия, - а почему Северин не стал вампиром и не сделал тебя своей жертвой. Не бойся, я храню много тайн и никогда никому не проговариваюсь.

У меня сразу похолодела в животе, но я равнодушно и спокойно ответила:

- Что ты, благородная госпожа, он выпил из меня всю кровь в первую же ночь.

Как будто случайно, я коснулась пальцами своей истерзанной шеи.

- Не обманывай меня, Модо, меня обмануть трудно. У тебя блестели глаза во время церемонии посвящения. Тебе стало плохо, когда труп бойца залили кипящим маслом… Ты не жертва вампира, да и Северин не вампир. Даже твое признание мне не интересно. Мне интересно, почему Северин взял тебя к себе? Может быть, старый развратник влюбился в тебя? Нет, нет, не отвечай. Это, в конце концов, не так важно.

Она спокойно с какой-то светской усмешкой допила эль. Я, как могла, пыталась казаться равнодушной и совершенно незаинтересованной в этом вопросе.
Амалия щелкнула пальцами, и со свистом на балкон влетела метла, ставшая возле нее вертикально.

- Мы что, полетим на этом?
- Да, конечно. Но ты не волнуйся, мы полетим сами по себе, а метла это так, дань традиции и некоторое удобство.
- А я смогу летать?
- Только когда станешь ведьмой.
- А как можно стать ведьмой?

Амалия взглянула на меня какие-то доли секунды и повернула лицо к луне, которая поднималась над горизонтом.

- Для этого нужно быть ведьмой.

Она встала, взяла меня за руку и подвела к метле.

- Возьмись левой рукой за метлу и повторяй за мной  Efficiut Daemones, ut quae non sunt, sic tamen quasi sint, conspicienda bominibus exhibeant.   Теперь повернись против часовой стрелки.

Метла подлетела ко мне.

- Садись, - сказала Амалия, - ты уже не упадешь.

Я села и действительно почувствовала, что как бы вишу в воздухе сама. Метла просто для удобства и какой-то ориентации в пространстве. Амалия села рядом.

- Теперь метла будет следовать за твоей левой рукой. Ну, покажи, куда мы летим.

Я подняла руку, и мы рванули вверх.
Потом сделала круг и полетела к нашему дому. Меня удивило, что совершенно не было страшно, хотя до земли было далеко. Ни нашего поселка, ни, тем более, дома внизу не было. Точнее говоря, внизу не было ничего, кроме бескрайних лесов, пересекаемых в разном направлении небольшими речушками.
Чертов овраг был на месте. Только он был гораздо больше, чем в мое время, (боже мой, а я сейчас в каком времени) и весь порос огромными дубами и елями. По дну его текла небольшая, но довольно полноводная речушка. По крайней мере, лодка бы там прошла.
Амалия сидела за мной, и я чувствовала себя как-то неуютно. Но, когда повернулась к ней, чтобы спросить, куда полетим дальше, я увидела, что она сидит с закрытыми глазами, повернувшись лицом к Луне, и лицо ее серьезно и отрешенно.
Она открыла глаза и кивнула – Да, мол, можно возвращаться.
Я показала левой рукой на замок, и метла, послушно сделав полукруг, опустилась на балкон, с которого мы и взлетели.
Спрыгнув с метлы, вдруг ощутила себя очень усталой. Даже присела на краешек стула.

- Что, нелегко? - улыбнулась Амалия.
- Нет, все отлично, - спокойно ответила я.
- Молодец, Модо, из тебя получится отличная ведьма, хотя ты и таишь в себе какую-то тайну.
- А этого нельзя?
- Почему? У ведьм тайн много. Единственное условие, чтобы они не противоречили Кодексу.
- Он большой?
- Да, - снова улыбнулась Амалия, - не маленький. Но его можно свести к обычному и элементарному постулату: зло – наивысшее наслаждение. Когда ты…

Вдруг она замолчала, и лицо ее замерло в каком-то напряжении.
Я хотела сказать ей, что слышу какой-то свист, как вдруг Амалия схватила меня и мгновенно «нырнула» под парапет. Я не успела даже открыть рот, как над нами просвистела огромная стрела и воткнулась в стену замка. Потрясенная я молчала, но Амалия спокойно встала, подошла к стреле и внимательно осмотрела, и даже понюхала ее.
Я подошла к ней, но Амалия подняла руку – «Никаких вопросов».
С трудом выдернула она стрелу из стены. На конце стрелы была тонкая игла, которая не сломалась.

- Ведьма бессмертна, - сказала Амалия. – Есть только четыре способа уничтожить ее. Один из них – поразить ее стрелой, обмазанной кровью девственницы, на конце которой будет игла, закаленная заклинанием «Statim atque instanter» . Поскольку непонятно зачем убивать тебя, ты, еще никто, если только за тобой нет какой-то страшной тайны. Значит, убить пытались меня.

Она задумалась, и стояла так неподвижно несколько минут.

- Ты сможешь сама вернуться в келью? - повернулась она ко мне с лицом серьезным и строгим.
- Конечно, конечно.
- Тогда возвращайся.

Она стартовала, как бесшумная ракета, и через мгновенье растаяла в вышине.
Я, честно говоря, немного напуганная вернулась в келью. Отец метался там, как раненный тигр.

- Почему так долго?
- Ну, мы летали с Амалией по окрестностям. Потом ее чуть не убили. Выстрелили стрелой откуда-то, мы даже не поняли откуда.
- Что!?
- Да то, что слышишь. Выстрелили стрелой обмазанной кровью девственницы.

Отец молча покормил меня, сделал мне горячий напиток, но потом не дал отдохнуть. Он посадил меня напротив себя.

- Лизка, очень подробно, не пропуская ни одной, даже, на твой взгляд, самой пустяковой мелочи, расскажи мне все с той минуты, как за тобой закрылась дверь нашей кельи.

Как это ни странно, действительно было, что рассказать. Мне показалось, прошел целый час до фразы:

- … я спустилось с балкона по левому крылу, постучала в дверь и сказала – Северин, открой. Это я, Модо.
- Да, все это очень любопытно, - задумчиво прошептал отец. – Кто-то в Замке очень не хочет усиления Амалии.
- А, может, пап, стрелял кто-то не из замка.
- Теоретически это возможно, но практически вряд ли. Во-первых, на тысячи километров вокруг замка ничего нет. Во-вторых, стрелявший, должен был за время полета стрелы куда-то спрятаться, иначе бы Амалия обнаружила его, потому что ее колдовская сила, судя по всему, велика. Но она предпочла улететь. Это значит, что стрелявший или невидим для нее, а это возможно, если он выше девятого магического уровня. Таких людей в замке нет, даже у Командора – седьмой. Или, когда стрела воткнулась в стену, он уже скрылся в замке, а посторонний проникнуть сюда не может.
- Сколько всего уровней?
- Всего? Шестнадцать.
- А у тебя какой?
- Я думаю четвертый.
- А…
- Да, шестнадцатый только у одного – у Князя тьмы. Так, не морочь мне голову.. Я должен сходить кое с кем посоветоваться.
- Папа, а с кем ты ходишь все время советоваться?
- Я не могу тебе сказать, дочка. Не потому, что я тебе не доверяю, а потому что этот  человек не хочет этого. Да и прав он, я думаю. Так спокойнее и мне и тебе.

Он накинул капюшон на голову, мгновенно превратившись из родного отца в одного из безымянных обитателей замка.

- Никому не открывать!
- Слушаю, мой генерал. Знаешь, папа, - внезапно добавила я. – Мне кажется, что, когда я была в темнице, у меня ночью брали кровь. Но я не уверена, я была в каком-то дурмане.

Отец ничего не ответил.
После его ухода я заснула. Очень устала.

VIII

Спала я долго и, когда проснулась, отец уже вернулся. Он готовил себе кофе, потом сделал и мне. Мы молча выпили, оба понимая, что разговор впереди. Наконец, отец набил себе трубку, закурил и начал.

- Скорее всего, Амалия прибыла сюда не просто так. Для ведьмы, которую перебросили из одного замка в другой, она слишком умна и могущественна. Значит, ее прислали с каким-то заданием. Кто прислал? Зачем? Кто и почему хотел ее убить? Ни я, ни мой друг, уровень которого выше, не знаем этого. Но нужно быть готовым к неожиданностям.
С Амалией нужно вести себя чрезвычайно осторожно. Никаких откровений, никаких вопросов. Она сама скажет, что найдет нужным.
Скоро заседание Совета Башни. Судя по всему, Амалия предложит сделать тебя ведьмой. Значит, ты от меня уйдешь.
- Папа…
- Да, дочка, ничего здесь не сделаешь. У нас будут какие-то способы общения, но очень ограниченные..
С одной стороны, ты станешь более свободной, это хорошо. С другой, - я не буду все время рядом. Мне придется опекать тебя издалека, а это не всегда возможно.
- А ты помнишь, что через месяц у тебя бой с этим высокомерным Альби? Он ведь очень силен. Ты никак не можешь уклониться от этого боя?
- Вряд ли. Здесь свои законы, и они соблюдаются. Но до боя будет Совет Тринадцати.  Может быть, и меня туда вызовут. Поглядим.

Послышались далекие шаги. Я прислушалась, шел мужчина, но не Бенедикт.

- Кто-то к нам идет, - как-то испуганно сказала я. – Но это не Амалия. Идет какой-то мужчина.
Отец довольно равнодушно пожал плечами.

- Странно, - подумала я. – Обычно он так нервно относился к каждому посещению.

Раздался осторожный стук.

- Кто ты? – спросил отец.
- Северин, это Кретьен. Если можете, впустите.
- Ты от графа Альби?
- Нет, мой господин, нет.
- Твой господин, Альби, - проворчал отец, но дверь открыл. – Зачем ты пришел?

Кретьен вошел, закрыл за собой дверь и вышел на середину нашей кельи. Внезапно он опустился на одно колено и сказал:

- Пришел просить прощенья у тебя, Северин, и у тебя, Модо, за то, что участвовал в похищении.

Он наклонил голову. Отец посмотрел на меня.

- Странно, - подумала я. – Вообще-то я ждала, что он что-то скажет, а, может быть, вообще, даст этому мальчугану в ухо.

Но молчание затягивалось, и я спросила:

- А почему ты принял участие в этом бесчестном деле?
- Я – слуга своего господина и выполню любое его поручение.
- Даже, если он прикажет тебе похитить девушку, зарезать человека.
- Да, - твердо ответил Кретьен, и продолжил с каким-то усилием. – Но мой господин – благородный человек и никогда не отдаст бесчестного приказа.

Это меня возмутило, и я даже забыла, что я жертва вампира и мне по сценарию на все наплевать

- Значит, мое похищение не было бесчестным делом?! Значит, украсть меня против моей воли у моего… (тут я поперхнулась) у моего повелителя – это честно, по твоему?!
- Не забудь, он пришел просить прощения, - неожиданно сказал отец.
- Да, ладно, Северин. А то, что его господин чуть не оторвал тебе башку, и через месяц повторит эту попытку,  тебя не волнует?
- Но речь идет не о графе Альби, а о Кретьене. Он виноват, конечно, в твоем похищении, но он просит прощения за этот проступок.
- А кто он, вообще? Живоглот, кровосос? Может быть, дальше он попросит прощения, когда выпьет у меня всю кровь?

Тут я, дура, вспомнила, что у меня уже выпита вся кровь. Но я закусила удила и не собиралась отступать перед этим мальчишкой, который был старше меня всего года на три-четыре.

- Я не вампир и не живоглот, - спокойно ответил Кретьен. – Я слуга своего господина. Я был с ним, когда моих братьев и сестер жгли на кострах, когда, благодаря его силе и храбрости, я был вытащен из безнадежной сечи при Килоте, когда шесть стрел вонзились в его доспехи, а одну, летящую сзади, мне удалось отбить щитом. Я был с ним, когда в этой варварской земле провалился под лед, торя дорогу, и он прыгнул в ледяную воду, чтобы спасти своего раба. Я только верный слуга своего господина.

Его голос задрожал.

- Ничего себе, - подумала я. – Он любит эту машину для убийства.

Мне даже стало его жалко. Я посмотрела на отца, но он абсолютно отрешенно смотрел в окно.

- Ничего, папочка, - подумала я, - когда этот слуга всех господ уйдет, я скажу тебе все, что о тебе думаю. Какое свинство, оставить меня фактически наедине с этим любителем кляпов и веревок.
- Я прощаю тебя, Кретьен. – Неожиданно для себя самой сказала я.

Он встал с колен, поклонился мне, поклонился отцу и, молча, вышел.

- Ну, ты даешь, папа, - сказала я, когда его шаги затихли. – Может, все-таки стоило вмешаться в этот разговор? В конце концов, твою дочь, как куклу волочили по замку и неделю держали в тюрьме.
- Но ведь он попросил прощения, Лиза. Он осознал свою ошибку, и правильно сделал. Насколько я слышал, ты его простила, ко мне какие претензии?

Я только махнула рукой, потому что очень устала от всего этого. Молча залезла на «кровать», и заснула.
Назавтра, когда после окончания очередной вечерней оргии, мы с Северином выходили из зала, я почувствовала, как что-то бросили в мой открытый капюшон. Я сразу поняла, что это Кретьен, потому что он, пусть в нахлобученном на голову капюшоне, проходил мимо. Меня уже не проведешь. Жизнь в замке заставила замечать такие мелочи, на которые я раньше не обращала внимания.
Придя в келью, первым делом я достала записку.

- Модо! Если хочешь, мы сегодня ночью прогуляемся по Замку. Я покажу тебе много нового и познакомлю с одним интересным… персонажем. Если согласна, просто поставь свечку перед дверью. Я в четыре ночи приду, и если в щелях двери не увижу света, то уйду.               
                Верный слуга.

Да уж, подпись соответствует действительности.
Я показала записку отцу. Он отнесся к ней довольно серьезно.

- Отдыхай, - коротко сказал он и ушел, не взяв ни топора, ни меча.

Из этого я сделала вывод, что отрывать экскурсоводу голову он не собирается. Всего через полчаса он вернулся. Раньше его совещания со старшим товарищем были гораздо более длительными.

- Ты хочешь пойти с ним? - без лишних церемоний спросил отец.
- Ну, как тебе сказать? - я решила немного поломаться.

Ответ отца напомнил мне времена, когда мы были просто папой и дочкой. Он раздраженно пробурчал:

- Лизка, я устал и хочу спать. Быстро, да или нет.
- Да, - четко и быстро ответила я.
- Тогда возьми с собой этот стилет.

Неожиданно отец дал мне тонкий и очень красивый кинжал. На его сиреневой, украшенной драгоценными камнями ручке белела буква «F».

- Это тебе подарок от графа Реймунда.
- Пап, а что это прогулка опасная? – вдруг серьезно испугавшись, сказала я.
- Здесь все опасно, - ответил отец. – Кретьен человек довольно опытный, бывал в переделках, но и тебе нужно уметь себя защищать. Этот кинжал заговоренный и, по крайней мере, может испугать нападающего. Пусть он будет с тобой постоянно.

Честно говоря, мне все это не понравилось. Я и так постоянно в напряжении уже несколько месяцев, а тут еще какие-то опасности. Может, вообще послать этого Кретьена подальше?
Но ничего не сказала. Да, значит, да.

- Пойми, дочка, я бы хотел защитить тебя от всех опасностей. Я бы хотел, чтобы ты просто жила в нашей келье, пока не придет способ освободить тебя. Но это невозможно. Значит, ты должна научиться жить здесь той жизнью, которую требует Замок. Будь только умницей. Осторожной умницей.

Отец тяжело вздохнул и рухнул на кровать. Чрез мгновенье он уже спал.
Я взяла свечу и поставила к двери.

IX

Ровно в четыре раздались тихие шаги, которые я уже узнавала. Я открыла дверь до стука.

- Спасибо, Модо, - без приветствий сказал Кретьен. – Ты готова?
- Да, конечно.

Я задула свечу, накинула на голову капюшон и мы пошли. К левой руке прилегало два ремешка, державших тонкий чехол. В него был вставлен стилет, со светившейся буквой «F». Мне казалось, что она даже просвечивается сквозь балахон.
Мы шли привычной дорогой по направлению в тронному залу, как вдруг Кретьен повернул не направо, а налево. Пройдя еще один коридор, мы начали спускаться по крутой железной лестнице. Летучие мыши в темноте почти задевая волосы своими крыльями, скользили надо мной, но я уже привыкла к ним и не обращала внимания.
Спустились еще на один этаж, как вдруг до моего уха донесся какой-то звериный рык, и такой страшный, что я остановилась. Кретьен обернулся ко мне и, в дергающемся отсвете свечи, я увидела, что он улыбается.

- Не бойся. Рык, конечно, грозный, но, может быть, самый безопасный в Замке. – Он посмотрел мне в глаза и, почему-то, добавил, - Бойся шепота, Модо.

Мы продолжили спуск и вошли , как потом мне объяснил мной проводник, в подземелье первого уровня. Здесь рык повторился, но уже такой громкий и страшный, что я рванула наверх. Еле Кретьен успел ухватить меня за балахон.

- Да что с тобой? Я же сказал, чтобы ты не боялась.
- Мало ли что? - Подумаешь, он сказал- подумала я. - А кто это рычит так страшно?
- Тигр. Он в клетке, кстати.
- Тигр?
- Ну да, тигр. Это зверинец Замка.

Он крепко взял меня за руку и подвел к первой клетке, в которой стоял тигр, только что сотрясший ревом это подземелье, а теперь внимательно смотревший на меня.
Я смотрела на него сначала со страхом, который быстро сменился восхищением. Это был великолепный экземпляр. Его голова была вровень с моей, а во мне, все-таки, метр семьдесят. Желтые глаза смотрели внимательно, но не злобно. Потом я узнала, что его длина без хвоста больше трех метров, а вес больше трехсот килограмм. Ощущения жестокой и непереборимой силы было таким сильным, что я, стоя метрах в пяти от него, вся дрожала.

- Правда, классный экземпляр? – спросил Кретьен. – Его зовут Брама второй.
- А где же первый? – машинально спросила я.
- Первый погиб в прошлом году. Он был еще больше.
- Его что, застрелили?
- Нет, конечно. Его убил Грюнвальд, ты сейчас увидишь его.

Внезапно Кретьен подошел к ящику, стоящему у клетки, достал кусок кровавого мяса килограммов в пять  и, открыв небольшую дверцу, просунул туда мясо… вместе со своей рукой. Я от ужаса остолбенела, но тигр медленно нагнул здоровенную башку, аккуратно взял зубами из руки Кретьена мясо, отошел в угол клетки и, урча, начал его жевать. Кретьен закрыл дверцу и подошел ко мне.

- Ты его не боишься? – спросила я.
- Боюсь, конечно. Я видел, как он растерзал нескольких людей. Ему не понадобилось много времени.
- Их отдали ему на съедение?
- Да.
- Почему?

Он пожал плечами.

- Понимаешь, Модо, жизнь в Замке довольно скучна. Не так часто бывает выяснение отношений, как между моим хозяином и Северином, или между Гором и Центесием. Потом драться можно только с равным, а если провиниться кто-нибудь из низшего разряда – слуги, псари, с ними не церемонятся.
Что касается моих отношений с Брамой, посмотри, как он красив. Как же не подружиться с таким совершенным произведением природы. Да, потом, - усмехнулся он, - если меня бросят ему, может быть, он не будет очень торопиться.

Тигр, как будто поняв то, что сказал человек, поднял голову, секунду благодарно посмотрел на Кретьена, и продолжил рвать мясо своими клыками, придерживая его двумя лапами.
В следующей клетке сидели  прекрасные крупные лани. Они были очень красивы, но запуганы таким соседством. Как только тигр начинал урчать, они сбивались к противоположной стенке. Представляю, что с ними было, когда он издавал свой великолепный рык. Как они только живы остались?
В следующей клетке сидел  Грюнвальд. Это был огромный бурый медведь. Если таких огромных тигров, как Брама я никогда не видела, то таких огромных медведей и не представляла. Мне казалось, что, если он встанет на задние лапы, то головой достанет до потолка, а там было все пять метров.
Но Грюнвальд спокойно сидел в углу и безразлично сосал лапу.

- Ты не хочешь его покормить? – спросила я Кретьена.
- Ты знаешь, что-то не хочется. Еще до того, как здесь схлестнулся он с Брамой Первым, а поединок, честно говоря, длился не долго, Грюнвальд просто сломал его. Один выпивший служитель захотел покормить медведя с рук.
- Ну?
- Что ну, Грюнвальд просто сожрал его, и все.
- Какая гадость. Пошли отсюда.

Уходя от клетки, я еще раз оглянулась на медведя, но он все так же равнодушно сидел в углу, даже не удостоив меня взглядом.
Мы еще полчаса побродили с Кретьеном по зверинцу, но я увидела, что он начинает маяться какой-то мыслью. Я уже довольно хорошо чувствовала его поведение, он был не из умельцев скрывать свои мысли и чувства.

- Давай, рассказывай, какие еще проблемы?
- Проблем никаких, - быстро ответил он. – Просто меня попросили, вернее, мне нужно… В общем, я хотел…
- Минуточку, Кретьен. Только не надо делать из меня полную дуру. Кто тебя просил? Что тебе нужно? Что ты хотел?

Я на минутку почувствовала себя следователем по особо важным делам. Но этого мальчика тоже голыми руками не возьмешь. Он уже взял себя в руки.

- Я просто хотел познакомит тебя с довольно редким существом.
- Зачем?
- Понимаешь, это существо не простое. Это огромная птица, обладающая разумом.
 - Умная, что ли?
- Очень.
- И разговаривать может?
- Может, но делает это очень редко. Немногие слышали ее, еще меньше, чем видели.
- А что она делает в Замке?
- Давай подниматься наверх, и я тебе расскажу.

Мы начали подниматься по лестнице, и Кретьен продолжал.

- Понимаешь, между разными замками, и не только замками, должна быть связь. Ее осуществляют могучие птицы – торкиллы. Они очень сильные, очень быстрые и очень умные. К тому же, они никому не подчиняются, ни Богу, ни дьяволу. Когда-то давным-давно они заключили соглашение с одним из замков. Потом еще с несколькими. Сейчас они обслуживают все готические замки Земли.
- Бесплатно?

Кретьен усмехнулся.

- Нет. Им полагается в день одно существо.

- Существо?
- Да, не важно кто – бык, крокодил, человек, баран. Но – одно существо в день.
- И что они с ним делают?
- Кто их знает? Но раз в пять лет у них появляется птенец.
- И они кормят его человечиной? Не хочу я знакомиться с этой птицей!
- Уже поздно, Модо.

Мы стояли на балконе моей башни. Отсюда я летала с Амалией. Здесь я встречалась с благородным графом Реймундом. Отсюда я пыталась, наивная, увидеть свой дом за дремучим средневековым лесом.

- Здравствуй, Децема! Всегда удачного полета тебе, - поклонился Кретьен.

Я со страхом обернулась и оцепенела. На карнизе башни сидела огромная  черная птица, величиной с половину башни. Она была бы похожа на огромную сову, если бы не метровый прямой вороний клюв. Но самой большой странностью были неподвижные темно-синие глаза, пересекаемые вертикальным черным зрачком.
Она никак не отреагировала на слова Кретьена, и я даже не поняла, куда она смотрела.

- Твои почитатели, Децема, просили представить тебе эту девочку. Ее зовут Модо.

Птица опять никак не отреагировала. Я продолжала стоять, совершенно обалдевшая. Минуты текли, но мизансцена не менялась.
Вдруг Кретьен поклонился и сказал:

- Спасибо тебе, благородная птица.

Он повернулся ко мне и посмотрел так, что я тоже поклонилась птице
 и пролепетала:

- Спасибо. (За что «спасибо», я что-то не поняла.)

Я набралась храбрости и прямо посмотрела в глаза Децеме. Ничто не изменилось, но мне показалось, что в них мелькнула какая-то неведомая мне мысль, но опять ничего не произошло.
Кретьен снова поклонился, прямо ванька-встанька какой-то, взял меня за руку.
Мы сделали шаг к лестнице, как вдруг произошло какое-то движение. Мне даже со страху показалось, что я слышу скрип какого-то механизма.
Огромный клюв медленно опустился, подхватил меня за капюшон и я начала подниматься вверх.
Мое положение висящей в балахоне, показалось мне идиотским, но я подумала, что, если начну барахтаться, то будет еще глупее.
Децема поднесла меня прямо у своим глазам и продолжала рассматривать абсолютно неподвижно.
Я смотрела в эти черно-синие глаза и понимала, что там идет какое-то изучение меня.
Вдруг у меня вырвалось:

- Не бойся меня, Децема.

Я покраснела от стыда за эту несуразность, но опять ничего не изменилось.
Наконец, птица медленно опустила меня на пол, и вдруг раздался какой-то низкий тон, похожий на скрип.

- Передай Северину, я все поняла.

Это говорила птица. Она закрыла глаза, показывая, что аудиенция окончена. Когда мы спускались по лестнице, я услыхала редкое хлопанье огромных крыльев. Децема улетела.
Мне показалось, что даже Кретьен озадачен, что касается меня, то я была в шоке.
Что она поняла? Откуда она знает отца? Кому она сказала свою загадочную фразу – мне  или Кретьену. Если ему, то какое отношение он имеет к Северину? Если мне, то как она догадалась, что я имею к Северину какое-то отношение?
Кретьен проводил меня до двери и вежливо попрощался. Я сказала «спасибо», хотя не была уверена, что ночная прогулка мне понравилась.
Отец спал или делал вид, что спал, в его теле чувствовалась какая-то напряженность.
Но у меня уже не было сил задавать вопросы ни себе, ни ему. Я, не раздеваясь, рухнула на постель и заснула мгновенно.



X

Проснулась я в двенадцать, и почувствовала себя отлично. Умылась холодной водой и даже сделала нечто похожее на зарядку, а точнее, два раза потянулась. Отец тоже был в неплохом настроении, и мы отлично позавтракали козьим сыром с ржаной лепешкой, виной и горячим напитком, похожим на кофе, заваренным от одного неразмолотого кофейного зернышка.
Отец посмеялся над нашим посещением зверинца, и моим испугом от рыка Брамы.

- Ты знаешь, - заметил он. – рычание Брамы гораздо менее страшно, чем ледяное спокойствие Грюнвальда. Я однажды видел бой Грюнвальда с носорогом. Это был, пожалуй, единственный противник, с которым этому гигантскому медведю пришлось повозиться, но за время тяжелого боя выражение его равнодушных прямо поставленных глаз, ни разу не изменилось. Я тоже боюсь встречаться с ним глазами. Такой же равнодушный взгляд у белой акулы, которая заглатывает тебя целиком.

Очень внимательно отец выслушал мой рассказ об общении с торкиллой. А ее фразу заставил повторить несколько раз, даже с интонацией.

- Перестань, папа, какая интонация? Просто скрип ветряной мельницы.
- Напрасно иронизируешь. Тебе вчера очень повезло, спасибо Кретьену. В Замке живет немало народу, который за много лет ни разу не видели торкиллу. Ты же еще и удостоилась ее внимания. Очень редкий случай.
- Так что все-таки значит ее фраза?
- Знаешь, Лизка, я не удивлюсь, если она поняла, что ты моя дочь.
- Да, ладно. Мы с тобой и не похожи совсем.
- Торкилла очень мудра. Она видит то, что человеку недоступно.
- А почему ее зовут Децемой?
- Она десятая в своем роде.
- Ты давно ее знаешь?
- Лет шестьсот. Это она принесла меня сюда.
- А…
- Знаешь, Лизка, одна глупая девчонка может задать столько вопросов, что и десять мудрецов не ответят.
Мне нужно готовиться к Совету Башни. Потом будем готовиться вместе.
- А в чем будет состоять подготовка?
- В том, что я сейчас уйду, а ты будешь читать Церториуса.
- Кого, кого.
- Вот эту книгу.

Отец швырнул книгу на ложе. Чувствовалось, что он уже на взводе от моих вопросов, и сейчас взорвется. Я благоразумно взяла книгу и проводила его молча.
Книга называлась "Молот ведьм" и в ней рассказывалось, как определить ведьму и как с ней бороться. Книге было уже лет четыреста. Сначала было интересно, но потом стало скучно, да и слог допотопный.
Я села у узкого окошка . В окно была видна стена замка и кусочек серого неба. Нахлынула какая-то зеленая грусть. Прошло четыре месяца, как я живу в замке, а что со мной будет дальше, не понятно. Мама, наверное, думает, что меня украли. Плачет. Милиция уже опросила всех жителей в радиусе пяти километров, если вообще ищет меня.
Я нахожусь в километре от дома, только в другом времени. И хотя я начала привыкать к замку, привыкать к этой простой и жуткой жизни, мне все здесь не нравится.

- А если еще отец уйдет из Замка? - подумала я. - Тогда вообще капец, как говорила моя подруга.

Вдалеке послышались шаги отца. Я быстро вытерла слезинки. Притвориться, что спала? Нет. Я подошла к двери, и, хотя по шагам уже знала, что отец, дождалась, пока он не буркнет:

- Бусь, открывай.

Отец как в магазине побывал. Притащил мне ананас, несколько очень красивых яблок и бутылку классного вина. Правда, налил он мне грамм пятьдесят, заметив, что я еще не доросла до таких напитков.

- Ко мне подходила Амалия. Она хочет завтра забрать тебя и почему-то с утра. Наверное, заберет на весь день, будет тебя готовить к ведьминским обязанностям.
- Папа, я все помню.
- Да, я не знаю, что она еще придумает, но будь готова. Я попросил Командора отпустить тебя на сегодня с вечернего сборища, тем более, что там ничего интересного не будет. Вроде хотят выпустить Грюнвальда.
- Этого медведя?
- Да.
- Против Брамы.
- Нет, вроде будут собаками травить.
- Бедные собачки.
- Ну, собачками их назвать трудно, это здоровенные були и мастиффы, но, все равно, шансов у них нет. Может, только ухо Грюнвальду успеют порвать.
А, может, ты хочешь посмотреть?
- Ты что, папа? Да никогда в жизни. Я, действительно, лучше отосплюсь, а то у меня уже хроническое недосыпание – ложусь в два ночи, встаю в шесть утра.
- Да, доченька, отдохни.

Вечером отец ушел, а я заснула мгновенно, и сны мне не снились.

XI

Утром Амалия была сама любезность, они даже выпили с отцом по бокалу вина за процветание Замка. Этот тост предложила Амалия, и мне показалось, что выпить за Замок ей было приятно.
Дальше все повторилось: мы пили эль на балконе, говорили о каких-то посторонний вещах, как вдруг Амалия спросила:

- Ну, как тебе понравился зверинец?
- Очень понравился, - откровенно призналась я, хотя в голове уже промелькнуло – Значит, она знает и о Кретьене?

Но вопросов больше не было. Ее, как будто, удовлетворил мой ответ.

- Сегодня мы тоже начнем со зверинца, но на воле.
- Как это, - не поняла я.
- Да просто полетим к диким зверям.
- А они не…?
- Не, - передразнила меня Амалия. – Увидишь.

Мы летели очень долго, но в одном направлении, почти по прямой. Под нами проплыло даже какое-то море или океан, и я вдалеке даже увидела парусный корабль, борющийся с бурей
Я показала рукой на него.

- Не волнуйся, - усмехнулась Амалия, - через полчаса они утонут.

Мы приземлились в лесу с огромными деревьями, я таких еще не видела.
Амалия поднялась на огромный камень и осмотрелась вокруг. Махнула мне рукой, поднимайся.
Я поднялась и в метрах пятидесяти от нас увидела огромную пятнистую кошку с двумя маленькими смешными котятами.

- Кто это? - спросила я.
- Самка ягуара, - ответила Амалия. – Сейчас придет самец.
- А он нас не съест?
- Смотри сюда, - коротко сказала Амалия.

Она начертила над собой круг сначала левой рукой и громко прошептала: Nullus juxra propriam voluntatem incedat.  Повтори.
Я начала повторять, но она раздраженно прервала меня:

- С магическим кругом.

Я провела над собой круг сначала правой, а потом левой рукой и повторила:

- Nullus juxra propriam voluntatem incedat. А что это значит?
- Это значит, что никто не смеет войти в этот круг по своей воле, только с твоего разрешения.
- И что, я теперь могу подойти к этому зверю, и он меня не тронет?
- Может быть, а, может, и сожрет тебя сразу.
- Но…
- Пойми, Модо, я учу тебя колдовским заклинаниям, но пока ты не стала ведьмой, они не имеют настоящей силы. Это просто информация, которую ты должна впитать.

Она подошла ко мне, очертила над моей головой два круга и повторила заклинание.

- Теперь подойди к самке ягуара , обними ее и поцелуй в морду.

Я хотела спросить «зачем это», но что-то такое было в голосе Амалии, что я послушно подошла к ягуару, обняла его и поцеловала. Зверь даже не пошевельнулся, но я внезапно почувствовала резкую боль в левом плече. Мне даже показалось, что меня цапнула когтистая лапа. Но ягуар был абсолютно неподвижен. Я посмотрела на плечо и увидела там невесть откуда взявшуюся татуировку – голову ягуара. Пока я шла к Амалии, боль прошла.

- Твой тотем – хищные кошки. Теперь ни одна кошка тебя не тронет, ты из их прайда.
- А почему именно кошки?
- Мне показалось, что в тебе есть что-то кошачье. К тому же это хороший тотем: сильный, умный и жестокий. Сила и ум в тебе есть, а жестокость дело наживное.

Когда мы летели назад, Амалия шептала мне про разные ведьминские обычаи.
Когда мы снова оказались на верхотуре Замка, я честно призналась, что не запомнила и половины.

- Ничего, - усмехнулась Амалия, - впереди вечность. Все уляжется. Я пока могу только передавать тебе знания, практикой займемся, когда Совет Тринадцати сделает тебя ведьмой.
- А если Совет  решит, что я не достойна этой чести?
- Я не знаю, что решит Совет, но в тебе есть все для ведьмы, кроме одного – ненависти к тому, что называется добро. Когда ты научишься ненавидеть эту слюнявую добродетель, ты станешь великолепной ведьмой.


XII


Время летит быстро. До Совета ты должна побывать в зале дьявольских знаков. Но это потом, а сейчас иди отдыхай.
Я спустилась в свою келью. Отца не было, что меня удивило. Обычно он с нетерпением ждал меня.
Через полчаса отец пришел мрачнее тучи.

- Что случилось, папа? – заволновалась я.
- Еще раз скажешь папа, выброшу в окно.
- Да я туда не пролезу.
- Ничего, выброшу по частям.

Мы оба рассмеялись.

- Ладно, - сказал отец. – ты голодна?

Я только показала, как у меня подвело живот.
Обед был поистине царский: холодная телятина с зеленью, вино, козий сыр и фрукты.
После обеда отец обнял меня и уже без пугающей мрачности начал рассказывать.

- Понимаешь, Совет башни определил даты разных событий. Так вот, я дерусь с Альби в ночь вакханалии, на которой ты станешь ведьмой, а это очень плохо.
- И когда ты дерешься с Альби? – это меня интересовало больше всего.
- На следующую ночь после заседания Совета.
- Почему на следующую? Командор же говорил…
- Потому что… Все-таки, Совет над командором. Но здесь, конечно, что-то не так. Если они сдвинули все даты, значит, кто-то этого хотел. Но давить на Совет Башни могут так немногие, что меня это серьезно озадачивает.
- А меня озадачивает твой поединок с этим монстром. Он убьет тебя.
- Ну, во первых, в первом поединке он меня не убил, а во-вторых, не забывай, что я уже умер.

Я аж вздрогнула. Действительно, я как-то привыкла к отцу из плоти и крови, забыв, что это не так.
Отец понял мое ощущение. Он обнял меня и сказал:

- Лизка, у нас очень немного времени, а мне нужно очень многое передать тебе. Мне кажется, что в этот месяц все может решиться, а, если нет, то пребывание твое в Замке растянется на годы.
- Мне об этом даже подумать страшно.
- Человек ко всему привыкает, дочка, и к хорошему, и к плохому. Временами, я ловлю себя на ощущении, что привык к этим замкам, беспричинной злобе. Меня не удивляют лица, прячущиеся в тени капюшонов. Странно все это. Но когда появилась ты, в моей загробной жизни появился четкий и понятный смысл – я должен спасти тебя. Я не хочу, чтобы остаток твоих дней прошел в этом Замке. Ты заслуживаешь лучшего.
- Все-таки, больше всего меня пугает твой поединок с Альби.

 Отец пожал плечами. Почему-то эту тему он обсуждать со мной не хотел.
Он начал устраиваться на отдых, когда вдалеке раздались шаги. Это была не Амалия, та ходила очень легко. Но эти шаги я тоже узнала, это был Кретьен.
Я открыла дверь, не дожидаясь, пока он постучит.

- Здравствуй, прекрасная Модо! (Ого, прекрасная?)

Он увидел отца.

- Приветствую вас, Северин!
- Здравствуй, Кретьен! – ответил отец. – Что привело тебя в нашу скромную келью?
- Я бы хотел пригласить Модо на прогулку.
- И куда ты намерен ее повести?
- Я предложил бы еще раз сходить в зверинец, и Командор разрешил мне посетить комнату черных реликвий.
- Что это? – удивленно протянула я.

Отец и Кретьен переглянулись. Нет, определенно между этими двумя такими разными людьми была какая-то связь. Отца, конечно, не расколешь. Может быть, удастся что-нибудь узнать у Кретьена.

- Что ж, сходите. Но ты помнишь, Кретьен, что Модо еще не посвящена. Ей ни к чему нельзя прикасаться.
- Вы могли этого не говорить, Северин, я все знаю.

XIII

Шли по замку мы молча. Кретьен был серьезен и как будто озабочен. Внезапно он повернулся ко мне.

- Модо, может быть, сначала поднимемся наверх, подышим свежим воздухом.
- А что, воздух замка тебя уже не устраивает? – хотела пошутить я.

Но Кретьен ответил совершенно серьезно.

- Да, очень спертый воздух.
Когда мы поднялись на балкон башни, он подошел ко мне очень близко. Мне даже показалось, что он хочет меня поцеловать, но он заговорил тихо-тихо.

- Модо, здесь стены имеют уши. Запоминай внимательно, что я тебе скажу.

Во-первых, отвести тебя в черную комнату мне посоветовала Амалия. Не знаю зачем. Она хочет или предупредить тебя или запугать.

- Предупредить – о чем? Запугать – зачем? – так же тихо спросила я.
- Она тебя и Северина в чем-то подозревает, а запуганного человека легче сломить.
- Перебъется, - смело заявила я, хотя на душе стало тревожно. – А что такого страшного в этой комнате?
- Вот об этом я хотел рассказать тебе подробней, потому что в этой комнате ни о чем таком мы говорить не сможем.
Там находятся предметы обладающей страшной черной силой, поэтому комната и называется черной. К ним или прикасался дьявол или носил их.

Он посмотрел мне прямо в глаза, как будто хотел, что-то особое сказать, но продолжил так же тихо.

- Если кто-то из живых людей прикоснется к любой из этих реликвий, он умрет. Если кто-то, в чьем сердце нет зла, прикоснется к ним, он умрет. Если кто-то из нас, живущих в другом мире, нанесет какой-то вред этим вещам, он умрет. Если кто-то из носящих эти предметы, нарушит кодекс зла, он умрет.
- Не весело. А кто носит эти предметы.
- Каждый, кто принят в черные маги или ведьмы получает браслет или перстень дьявола и носит его, не снимая.

До меня дошло предупреждение Кретьена. Значит, день посвящения в ведьмы будет последним днем моей жизни. Ничего себе!
Мы молчали довольно долго, и, наконец, я задала Кретьену вопрос, которым меня волновал давно:

- А почему ты мне все это рассказываешь? И, вообще, почему ты решил меня опекать?

Нужно сказать, что после его мгновенного ответа меня немного зашатало.

- Потому что я люблю тебя.

Я долго молчала, потому что обалдела. Почему молчал он, я не поняла.
Наконец, я все-таки пролепетала:

- Ты так говоришь «я люблю тебя», как говорят «я снесу тебе башку».
- То, что я люблю тебя, может запросто снести башку и мне и тебе. Этот замок не место для признаний и нежностей. Здесь царит страх и ненависть.
Я сказал это не для того, чтобы мы с тобой целовались под луной, а, чтобы ты доверяла мне и понимала те опасности, которые тебе угрожают.

Вдруг, сама того не ожидая, я подошла к Кретьену, обняла его и поцеловала. Он не изменился в лице, но я почувствовала, что он задрожал. Мне даже показалось, что это первый поцелуй в его жизни.
Он молча взял меня за руку, и так же молча, мы начали спускаться вниз. Мою руку он отпустил, только когда мы подходили к тронному залу.
Когда мы вошли в зверинец больше всего удивил меня Брама Второй. Как только мы вошли в подземелье, он вскочил, подошел к решетке и, не отрываясь, смотрел на меня.

- Погладь его, - сказал Кретьен.

Я посмотрела на него, как на сумасшедшего. Он усмехнулся, что бывало с ним редко, и протянул:

- Девичья память. Ты забыла о своей татуировке?

О, боже, я действительно забыла, что теперь кошки мой тотем. Но ведь я еще не стала ведьмой. Браме меня сожрать больше пяти секунд не надо. Но смотрит он на меня не зло, а, скорее, внимательно. Эх, была, ни была. Все это пронеслось в моей голове мгновенно.
Я подошла к клетке, открыла защелку дверцы для кормления и протянула руку, готовая мгновенно отпрянуть. Брама не пошевелился. Тогда я почесала его за ухом, потом за другим. Он стоял все также неподвижно, но в глазах этого убийцы антилоп мелькнуло какое-то удовольствие. Я еще потрепала его по загривку и сказала:

- Не болей, Брама. Пусть у тебя все будет хорошо.

Брама потянулся, перекрыв с хвостом чуть ли не всю клетку. Когда я уходила, то еще помогала ему рукой.

- Да, ты не робкого десятка, - сказал Кретьен, - это хорошо. Больше нам здесь делать нечего, я хотел, чтобы ты побраталась с Брамой. А, вдруг, пригодится.
- Это, если меня бросят ему на съедение за какую-то провинность?
- Знаешь, сюда бросали людей, которые в другое время обладали огромной властью, и сами не одного человека посылали на смерть.
- Брама меня не сьест, я знаю.
- Да, - кивнул Кретьен, не съест.

Для того, чтобы попасть в комнату черных реликвий, пришлось спуститься еще ниже. Туда не попадал свет, и все реликвии как  будто шевелились в дергающемся пламени свечей. В коридоре висела огромная картина какой-то злобной старухи, которая смотрела прямо на нас.

- Кто это? – спросила я Кретьена.
- Это Теренция, первая хозяйка замка.
-
Прямо у входа лежало несколько обожженных камней.

- А это что? – спросила я, и протянула руку.
- Стой» - дернулся Кретьен. – Я же сказал тебе – ни до чего не дотрагиваться.
- Да я помню, просто показать хотела.
- Я все и так вижу. Это камни, на которые упал Дьявол, когда его сбросили на землю.

Я еще раз посмотрела на камни. Они были опаленные, уже без острых краев.
Дальше были разные предметы, к которым прикасался князь тьмы: браслеты, перстни, овечья шкура, которую когда-то он накинул себе на плечи...
Около браслетов Кретьен задержался.

- Все эти предметы имеют особые свойства. Для мертвых они безопасны, живых – убивают. Кто будет носить их, у того в сердце поселиться та ненависть, которую князь чувствует к людям. Презрение и ненависть. Если же в сердце останется хоть толика добра, или обладатель браслета или перстня пожалеет кого-нибудь или спасет, он погибнет, но и предмет потеряет свои дьявольские свойства.
Вообще в этих предметах заключена страшная и разрушающая сила.

Кретьен говорил очень тихо, почти шептал мне в ухо.
Я тоже шепнула ему:

- Я хочу вернуться на балкон.
- Хорошо, только не надолго.

Мне показалось, что мы очень долго шли наверх. Когда мы поднялись на балкон, Кретьен спросил:

- Ты сама найдешь дорогу назад?
- Ты смеешься? Да, конечно.
- Тогда я оставлю тебя. Мне нужно вернуться.

Я сама поцеловала его. Он быстро отвернулся и ушел. Я слышала, как по лестнице стучали его остроносые сапоги.
Я была рада, что осталась одна. Даже Кретьен был мне сейчас в тягость, хотя он был, конечно, хороший парень. Я поймала себя на том, что опять смотрю в сторону дома.
Боже, всего несколько километров. Несколько километров и несколько столетий. Их как преодолеть?

XIV


Когда я пришла, отец что-то писал. Увидев меня, он не остановился, но, когда я хотела заглянуть, что он пишет, он шуганул меня довольно резко.

- Это что тайное послание? – возмутилась я
- Да, - невозмутимо ответил он.
- И для кого, для Амалии Ведьмовны?
- Нет, для тебя.
- Для меня? Так почему, самый противный из отцов, ты не даешь мне прочитать?
- Еще не время, дочка, - серьезно, и даже как-то мрачно ответил он, - но, надеюсь, придет время, и ты все это прочтешь.

- Ну, ты хотя бы можешь мне сказать, о чем ты пишешь.

Он тщательно закрыл бумагу, привлек меня и обнял.

- Понимаешь, Лиза, то, что я пишу, с одной стороны, не имеет никакого значения. В твоей жизни ничего не изменится, прочитаешь ты эти строки или нет. Но многое может измениться в твоей душе. Поэтому, если хочешь, я пишу это не для тебя, а для твоей души и очень, слышишь, больше всего на свете я хочу, чтобы ты это прочла.
- Даже больше моего побега отсюда? – попыталась сыронизировать я.

Отец посмотрел на меня абсолютно серьезно и неожиданно сказал:

- Это одно и то же.

После чего отвернулся, показав, что аудиенция окончена, снова достал бумагу и продолжил писать.
Я свернулась клубком у его ног и заснула. Мне снился полет на метле над лесом, наш дом внизу, резкое снижение к дому и бегущая навстречу мама.

Последние дни перед Советом Тринадцати прошли, как в тумане. Меня не столько пугало мое посвящение, сколько поединок отца с Альби. Я считала не дни, а часы. Не знаю, что они отстукивали мне, но для отца они звучали набатом. Тем не менее, он, вместо того, чтобы упражняться в воинском искусстве, все свободное время посвящал писанине на тонких пергаментных листах.
Впрочем, это я ворчала про себя и напрасно – никакие упражнения не уравняли их силы, а магией отец, наверное, использовать не сможет. Вторую попытку ему не простят.
В ночь перед Советом мы не спали. Отец при свете свечи заканчивал свое послание моей душе, я штудировала Кодекс.
Мне было нехорошо, к страху за отца все явственней добавлялась мысль, что при прикосновении к браслету дьявола, я, как бы это помягче сказать, сыграю в ящик. Я понимала, что какая-то надежда есть. Отец все время ходил куда-то для обсуждений и выработки какого-то плана, но по его мрачному виду я понимала, что шансы мои невелики, а его, я считала, вообще равны нулю.
Часа в три ночи отец закончил писать. Тщательно свернул пергамент в тонкую трубку, потом переломил ее пополам и тщательно засунул в какой-то деревянный пенал.
Последние дни из наших отношений ушла какая-то привычная нам игра, и мы говорили с ним как-то очень спокойно и серьезно.

- Подойди ко мне, Модо, - сказал отец.

Когда я подошла, он развернул меня спиной к нему и начал вплетать в мои волосы этот пенал. Конечно, в моей черной копне можно было спрятать и велосипед, но, ничего не понимая, я, тем не менее, молчала. Когда он закончил, то тщательно расчесал мои волосы, повернул меня к себе и сказал:

- Ты прочтешь то, что написано в этом пенале, только, если спасешься. Если тебе не удастся бежать отсюда, то, ты все равно можешь прочесть, то, что я тебе написал, но потом все сжечь и пепел развеять.
Если это попадет в чужие люди, погибнут очень хорошие люди. Ты поняла?
- Да, отец.
- Хорошо.
- Слушай дальше, и очень внимательно. В эти дни могут произойти разные неожиданности. Все предугадать невозможно, но ты девочка умная, и поймешь, как действовать и что говорить в разных непредвиденных ситуациях.

Я только кивнула головой.

- И последнее. Как ты, наверное, понимаешь, мой поединок с графом Альбой тоже продуман. Если я его проиграю, повторяю, если я его проиграю, у меня все равно останется шанс на спасение. Поэтому, как бы ужасно не казалось мое положение, ты должна знать, что такой шанс есть.
- А если он тебя просто убьет, мне что плясать и петь, надеясь на твое чудесное спасение?
- Дурочка ты, все-таки. Плясать и петь не обязательно, а надеяться необходимо. И не забывай про пенал, он многое может прояснить.
- Амалия как-то спросила, словно сама себя, - Северин не может быть высокого уровня. Вампиры, вообще, выше четвертого не поднимаются. Допустим, что он притворяется вампиром и у него шестой уровень, но даже в этом случае он не мог заковать в водяной шар Альби. Что же скрывается за этим?
- Ну и как ты отреагировала?
- Просто пожала плечами и сделала вид, что меня это не интересует.
- Умница.
- А если тебя спросят от этом на Совете Тринадцати?
- Спросят обязательно. Понимаешь, в такие моменты, когда угрожает смерть, разоблачение, возвращение на землю, может снизойти особая сила, если ты честно служишь злу. На это и сошлюсь.
- Но ведь ты не служишь злу, иначе ты не спасал бы одну глупую девчонку.
- Я спасал бы ее, если бы был самим Люцифером. (Он помолчал.) Знаешь, Лизка, добро не слабее зла, а, может, даже умнее. Давай спать, завтра нам силы пригодятся.

XV

Утром, когда я проснулась, даже не помнила, что ночью Совет тринадцати.
Напомнил мне об этом Бенедикт, который принес приглашение от Амалии.
Мы встретились с ней в тронном зале, но, как это ни странно, она не задавала мне вопросы и не давала последние наставления.
Мы спустились с ней в зверинец, и остановились около клетки с Брамой.

- Теперь он узнает тебя? - усмехнулась Амалия.
- Да, я даже кормила его с рук. А какой ваш тотем?

Амалия не ответила, но поманила пальцем. Я пошла за ней, и мы подошли к клетке Грюнвальда. В этот раз он стоял на четырех лапах и смотрел прямо на нас. На его огромной морде краснел огромный шрам от левого глаза к уху. Видимо, в одной из последних забав и ему досталось, хотя представить это было себе трудно.
Мы постояли у клетки, глядя друг на друга, как вдруг Амалия открыла запор и распахнула настежь дверь клетки.
У меня душа ушла в пятки, потому что Грюнвальд мог нами обоими закусить за полминуты. Он даже как будто подвинулся к нам, но я даже не шевельнулась, в таком была ступоре.
Но Амалия сделала несколько шагов навстречу ему, и не просто оказалась рядом – морда Грюнвальда касалась ее груди.
Амалия взяла его за ухо и медведь шлепнулся на зад. Еще мгновенье, и он начал лизать руку Амалии, которая трепала его по морде.
Как мне не было страшно, дикий медведь сидел в двух метрах от меня, но я восхитилась Амалией, которая рядом с Грюнвальдом выглядела маленькой девочкой рядом со скалой. Наконец, она махнула рукой  в сторону глубины клетки. Грюнвальд, послушно переваливаясь, поплелся туда и улегся, повернув голову в сторону Амалии.
Она закрыла клетку, и мы молча пошли дальше. До возвращения в тронный зал мы не проронили ни слова.
Наконец, уже перед коридором, ведущим в сторону моей кельи, Амалия сказала:

- Да, мой тотем – медведь, но не это я хотела тебе показать. Я хочу, чтобы ты поняла, как безграничны возможности человека, который служит Князю тьмы, и поверь мне, что это самое ничтожное ее проявление.
Ты готова к Совету тринадцати, и я не буду сегодня проверять, хорошо ли ты помнишь заклинания. Вся учеба, еще впереди. У меня к тебе только одна просьба, говори Совету правду.

Я внутренне сжалась, ничего себе правду, чтобы они сожрали меня прямо там, но послушно кивнула, обратив очи долу.
Амалия погладила меня по плечу и сказала:

- Ну, молодец, девочка. Возвращайся отдыхать. Мы встретимся с тобой в полночь у Башни Совета.

Она повернулась и исчезла.
Я пошла к отцу неторопливо, думая по дороге, а не будут ли меня пытать на этом Совете? Предположение не казалось мне невероятным.
Отец был поглощен своими мыслями. Это было понятно, завтра у него поединок. Но, когда я рассказала ему о беседе с Амалией, он сразу «переключился» на меня.

- Понимаешь, Лизка, всего не предугадаешь. Еще раз повторю, что надеюсь на твою умную головку.
Независимо от того выиграю я завтра битву с Альби или проиграю, ты останешься одна, и тебе придется самой принимать многие решения.
Хорошо, что у тебя в Замке есть друзья…

- Амалия? – удивленно протянула я.
- Нет, не Амалия. Она не понятный и поэтому очень опасный субъект. Она тщательно прячет свою сущность и трудно понять, какова она.
Нет, твой друг, конечно, Кретьен. Мне кажется, что он влюблен в тебя. Несмотря на твои опасения, я верю Кретьену. Кроме того, у тебя в Замке есть еще один друг, на которого я очень надеюсь…
- Брама? Командор?  – попыталась я угадать.

Отец засмеялся.

- Не гадай, все равно не угадаешь. – Он помолчал. – Но, главное, чтобы ты сама нигде не промахнулась, и во время нашего боя с Альби не выдала себя. Может быть, члены Совета и кто-нибудь еще специально будут наблюдать за тобой во время этого испытания.
Будь хитрой и внимательной, у тебя останутся сильные противники.
- Что значит «останутся»? Ты собираешься свалить?
- Не собираюсь, но могу. Могу, Лизка.

Мне захотелось плакать, но я сдержалась, чтобы не огорчать его.
Ночью все шло, как обычно, только сразу бросалось в глаза, что нет Гальвента, Магнуса, еще нескольких заметных фигур. Не было и Амалии. Я несколько раз поймала взгляд Кретьена. Мне показалось, что он волнуется, но на людях, а, особенно, при Альби он никогда не подходил ко мне.
Через час после полуночи к отцу подошел Бенедикт, и они исчезли вместе.
Как это ни странно вернулся отец довольно скоро, минут через двадцать. Лица его я не видела, но, судя по походке и прямой спине, он был не в плохом настроении.
Бенедикт подошел сначала к Амалии, потом ко мне:

- Модо, вас ждет Совет Башни. Идите за мной.

Когда мы поднимались по лестнице, у меня почему-то мелькнула мысль, что это похоже на вызов на педсовет. Впрочем, даже улыбки эта мысль у меня не вызвала.
С верхней лестницы мы повернули не направо, как всегда, к балкону, а налево, к двери, которая всегда была заперта. Сейчас она тоже была закрыта, но около нее стоял «балахон». Он открыл дверь перед Амалией и дал ей свечу.
Мы начали подниматься по очень узкой лестнице.  Она заканчивалась коридором, который, прямо скажу, не поднял моего настроения. Мы прошли мимо двух стощих скелетов, один из которых как будто смеялся. У двери стоял еще один страж в балахоне. Со страшным скрипом отворилась дверь, и я вошла в полную тьму. Только через несколько секунд, при свете одной единственной свечи я начала различать очертания людей за столом. Все они были в балахонах, лиц их не было видно. Я подняла глаза и взлрогнула. Из глубины зала на меня смотрели два огромных блестящих неподвижных глаза. Это была торкилла. Как она смогла попасть сюда со своими огромными крыльями, было непонятно.

- Подойди ближе, Модо.

Я узнала голос Командора.

- Ты провела в Замке уже достаточно времени. Кого из обитателей ты узнала?
- Вас, мой господин, - ответила я и рассердилась на себя, потому что голос мой дрожал. – Северина, конечно. Амалию…
- Что Северин сказал тебе о Совете тринадцати?
- Он сказал, что вы решите мою судьбу.
- Это правда, Модо. Ты еще недостаточно живешь в Замке, чтобы стать настоящей жрицей зла, но два человека ходатайствуют за тебя. Северин уверяет, что ты станешь настоящим вампиром…

Я усмехнулась про себя:
Да, попила я из папочки кровь.

-… А Амалия уверена, что твое будущее – это ведьма. У тебя есть какие-то пожелания?
- Что вы, высокое собрание, я готова к любому решению Совета.

На несколько минут повисло молчание.  Сидящие за столом о чем-то переговаривались вполголоса, но мне ничего не удалось расслышать.
Наконец, другой голос, которого я не знала, сказал:

- По обычаям Замка, если не нарушены его законы, ничего не меняется, но завтра у Северина бой с графом Альби…

Завтра?! Уже завтра?! Что же он ходил такой довольный? Ну, ничего. Если я выберусь отсюда живой, я ему устрою.

За столом сидели не дураки. Они что-то почувствовали.

- Модо, в истории Замка были случаи, что жертва вампира влюблялась в него. Это нарушение обычаев, но мы готовы отнестись к нему снисходительно. Как ты относишься к Северину.
- Я понимаю ваш вопрос, мой господин. Нет, я не люблю его, но Северин не был ко мне жесток, и я уважаю его, как своего повелителя. Мне было бы жаль потерять его. (Черт возьми, - подумала я про себя, - не уверена, что была очень убедительна).

За столом опять повисло молчание. Потом каждый из них наклонился к другому и что-то прошептал. Командор взял в руки какую-то бумагу и долго читал ее. Наконец, он поднял голову, вернее, прорезь его капюшона повернулась ко мне.

- Модо, скажу тебе откровенно, что не все в Замке доверяют тебе, поэтому завтра после боя Альби и Северина тебе предстоит пройти испытание от того, чье Nomen est omen .

Я ничего не поняла, но склонила голову и сказала с тем максимальным уровнем покорности, которое дала мне природа.

- Спасибо, мой господин, я готова выполнить любое распоряжение Совета.

Я склонила голову и пятясь вышла из комнаты. Солнечный луч, пробившийся через мутное окно, порадовал меня. Я даже не испугалась скелета, который смеялся надо мной.
Когда я вернулась в нашу келью все мои вопросы, жалобы и возмущения куда-то ушли. Мы с отцом почти молча поужинали, так, иногда, задавали друг другу ничего не значащие вопросы. Назавтра ему предстоял жестокий, да что там?, смертельный бой, и я ничем не хотела его волновать.
Но, когда в замке наступила тишина, он посадил меня напротив себя и сказал:

- Лизка, до моего поединка остались сутки. Времени у нас мало, поэтому точно и подробно расскажи мне, что было на Совете.

Я все честно ему рассказала. Отец, услышав об испытании, помрачнел.

- Да, Амалия серьезно взялась за дело, - пробурчал он. – Плохо дело, дочка. Главное, что это за испытание? Полетать на метле – это одно, а получить метку дьявола – совсем другое.
- Объясни, а что это за метка дьявола?
- Не знаю, что они задумали, но худшее из всего это кольцо или браслет из черной комнаты. Отказаться от него нельзя, но и взять ты его не сможешь. Возможно, мы сделали ошибку, двигая тебя в ведьмы. - Он помолчал. – Может быть, даже смертельную ошибку.

Как всегда в непростых ситуациях, он быстро оделся и ушел, коротко бросив: - Я не надолго.

А у меня в голове начала проясняться ситуация. Сколько Амалия не говорила мне о ненависти, заставить себя ненавидеть весь мир я не могла. Я любила папу, маму, своего двоюродного брата Сережку, подругу Светку. Ну что ж теперь делать? Но у меня в памяти остались глаза Кретьена, когда мы были в черной комнате:

- Если кто-то, в чьем сердце нет зла, прикоснется к ним, он умрет.

 Это что значит? Мне придется пройти испытание от того, чье имя Nomen est omen, говорит само за себя. Но в этом обиталище зла есть только одно имя, не нуждающееся в объяснениях.

- Ну, что ж, - подумала я, - помирать, так с музыкой. Блеющей овечкой среди ведьм и вампиров я не буду.

Я достала свой кинжал Буква F  мерцала таинственно и привлекательно. Я взмахнула им, и кинжал со свистом разрезал воздух.

- Ну. держитесь Альбы и Амалии, - начала я свой героический монолог, когда вдруг послышались шаги Северина. 

Он по обыкновению молчал, и я так и не дождалась объяснений. Перед сном он бросил только короткую фразу:

- Не забывай о моем послании.

XVI


Я не спала почти всю ночь. Только под утром забылась в каких-то коротких кошмарах. Мне снился граф Альби, хватающий за горло моего отца, почему-то хохочушая Амалия, но все перебивали неподвижные глаза Децемы, глядящие прямо в душу, да так, что внутри все холодело.
Когда я проснулась, отца уже не было. На столе стоял мой завтрак, кувшин для умывания и какой-то порошок. Записки не было. Я позавтракала, но не стала его принимать. Наверняка отец подсунул мне что-то успокоительное или сонное, но мне не хотелось покоя. В моем сердце скорее росло возмущение и жажда мести.

- Что же это такое, черт возьми? Вот так запросто этот громила нападет на близкого мне человека, моего отца, убьет его, и это будет считаться нормальным.
Потом эти живоглоты убьют меня, потому что я понимаю, стать ведьмой не значит выучить заклинания и овладеть метлой лучше нашей. Наверняка они подготовят какую-то каверзу, которую я не пройду. Потом, еще живую сварят меня в масле и съедят.

Но не это беспокоила меня. Я понимала, что у отца нет шансов выстоять в поединке, если только опять не произойдет какое-нибудь чудо. Но чудеса часто не повторяются, это я уже знала, как будущая ведьма.
Мне захотелось увидеть Кретьена, его-то можно вызвать на откровенность. Я чувствовала, что обладаю какой-то властью над ним. Но как до него добраться?
Я решила подняться на балкон, а вдруг он окажется там.
После Совета Башни замок казался вымершим. Пока я поднималась, раз или два в конце узких коридоров бесшумно промелькнул какой-то балахон. В замке царила тишина. Возможно, решения Совета дотянулись не только до меня и до Северина, а, может, просто все отдыхали в преддверии многообещающих ночных развлечений.
Когда я поднялась на балкон, там никого не было. Я подошла к парапету, чтобы посмотреть в сторону дома и просто попрощаться с этим направлением, вроде юго-запад…
Как вдруг позади меня раздался голос Амалии:

- Привет тебе, Модо, я ждала тебя.
- Привет вам, Амалия, слава злу.

Амалия щелкнула пальцами. Безмолвный капюшон поставил столик, два кресла, принес кувшин с элем, две кружки, и испарился, как случайная капля на жаровне.
Мы молча сели, Амалия молча напомнила кружки элем. Я пригубила чуть-чуть. Вкусно.
Странно, но молчание не тяготило меня, как обычно. Я могла сидеть с этой ведьмой и час, и два… У моей бабушки была такая присказка – Все боялки мои уже перебоялись. Вот и у меня, наверное, все уже перебоялось.
Амалия смотрела куда-то вдаль, и глаза ее были холодны и суровы. Начала она без предисловий и обращений, ровным, каким-то безжизненным голосом.

- Я родилась в 86 году до рождения врага нашего Христа в маленьком городке, даже не городке, а в деревне Тускулум, недалеко от Сабин. Сейчас это самый центр Италии, а две тысячи лет назад это было пыльная, скучная равнина, на которой зеленым пятном было наше имение..
Я происхожу из знаменитого рода Порциев. Знаменитого и могущественного рода, хотя основателем его был плебей. Злые языки даже говорили, что он был свинопасом.
Пусть так, но он передал своим потомкам крепкие гены, острый ум, безмерное честолюбие, властолюбие и сладострастие.
Из нашего рода вышли Марк Катон, возвысивший его, его сын Целион и мой внучатый племянник Понтий, пятый прокуратор Иудеи, Самарии и Идумеи, пославший на крест одного странствующего проповедника.
Я была старшим ребенком в семье, ребенком любимым и опекаемым, но когда мне исполнилось пятнадцать лет, мой дядя изнасиловал меня в саду имения. Поскольку он был знатен и богат, все промолчали, и моя семья перестала для меня существовать.
Только я знаю, отчего умер мой дядя в страшных мучениях через десять лет. Все говорили, что от пищевого отравления, но он умер от яда, который я подлила в его вино.
Мое сердце ожесточилось, и мне никого не было жалко, ни моих мужей, ни любовников, ни слуг, ни врагов, ни неродившихся моих детей…
Князь тьмы оценил это, и после моей смерти взял меня к себе.
Я знаю, о чем ты думаешь сейчас. Ты только пять месяцев в замке. Это не малый срок, но ты еще помнишь, как тебя любили родители, друзья. Ты еще не понимаешь, как умеют предавать близкие люди, как они могут отказываться от тебя в трудную минуту.
У тебя осталось мало времени для принятия решения. Сегодня ночью, после боя Северина и Альби, ты можешь стать настоящей ведьмой: всемогущей, свободной, безжалостной. Но, если в твоем сердце останется, так называемая, доброта, жалость, никчемное сочувствие – ничего у тебя не выйдет, Модо.
Мало у тебя времени, мало, но надо постараться. Мой совет тебе, улети куда-нибудь: к ягуарам, к вечной мерзлоте или в Атакаму, но побудь одна, подумай.

Она замолчала. Молчала и я. Хотя я чувствовала, что она говорит искренне и желает меня перетянуть на свою сторону, я ведь знала, что мой отец и какие-то неведомые друзья в замке с огромным риском для себя пытаются мне помочь. Что ж, предать их и поверить Амалии?
Молчание длилось долго, но врать, сидевшей напротив меня ведьме тоже не хотелось. Она щелкнула пальцами и исчезла.
А я послушалась ее совета и улетела из замка. Правда я не полетела ни на юг, ни на север, а делала огромные круги вокруг замка, глядя на бескрайние леса, расстилавшиеся подо мной. Там, где был наш дом, стоял непроходимый дубовый лес.

- Странно, - подумала я, - через несколько сотен лет здесь не будет ни одного дуба, только сосны и березы.   

Вернулась я в нашу келью, когда уже начало смеркаться. Отец так и не появлялся, как видно, он готовился к бою. Последнему. 


XVII


Надо было подкрепиться, но кусок в горло не лез. Я только выпила кружку молока, переоделась и стала ждать полночи. Это было очень трудно – сидеть и ждать. Луны не было, но ярко светила Вега. Я пыталась разговаривать с ней, но в памяти неотступно менялись одна за другой картинки: мы с отцом идем на речку, рисуем смешные рожицы, едем куда-то отдыхать в ночном, еле освещенном вагоне…
Вдруг мне захотелось поделиться этими воспоминаниями с Кретьеном, конечно, не называя имен. Но этот оруженосец моего врага тоже не шел. Я подумала, что он был занят тем, что точил меч, который снесет отцу голову.
От удара колокола я вздрогнула. Полночь. Пора идти. Никогда еще эти ступени не казались мне такими крутыми. Чем ближе я подходила к тронному залу, тем больше шумел замок. Не только шум «балдахинов» приближался ко мне, скрипели перекрытия, вздыхали стены… Я всегда знала, что замок живой, и казалось, что сейчас он сочувствует мне.
Тронный зал был освещен, как никогда. Горели все свечи на люстрах и светильниках. Новые светильники украшали окна и второй ярус.
Я никогда не видела еще в тронном зале столько народа. Или одели в балдахины все подземелье, или привезли новых из каких-то других замков. Вокруг таилось какое то сдерживаемое оживление.
Командор сидел в своем кресле в какой-то тяжелой задумчивости. Рядом с ним стоял Магнус, но они не разговаривали. Наложниц не было, только слуга время от времени подливал что-то в бокал властелина замка.
Амалия оживленно разговаривала с группой «балдахинов», и не смотрела в мою сторону.
 Я стала на привычное место у стены, где мы всегда стояли вместе с отцом. Мне даже казалось, что стена пропиталась теплом отцовского тела.
Внезапно все стихло, встал командор. Он никогда не был, мягко говоря, улыбчив, но сейчас был необычно серьезен и суров.

- Приветствую всех обитателей замка в ночь черных свечей.
Сегодня у нас большая программа. Все мы помним недавний бой между графом Альби и Северином. Они продолжат его и окончательно выяснят отношения.
На более высокую ступень в нашей иерархии поднимаются Модо и Тит. (Господи, это еще кто такой?) Наконец, какой-то сюрприз нам обещала прекрасная Амалия. Ожидаем с нетерпением.
А сейчас подготовьте место для боя.

Началась привычная суета: ковер, светильники, песок. С каждой секундой таяла призрачная надежда, что случится какое-то чудо, и схватка не состоится.
Наконец,  все было готово, и командор вызвал бойцов. Первым вышел отец  с группой «балахонов». Они несли мечи, какую-то бутыль, наверное, с вином для подкрепления во время боя. Молодец, папочка, ты всегда был оптимистом.
Лицо отца было спокойно и сурово. Он медленно поклонился командору, всему «высокому собранию», причем, этот поклон был обращен в ту сторону, где я стояла.

- Ave, Северин, успеха тебе!

Пауза затягивалась. У меня уже мелькнула шальная мысль, что враг не придет, но на лестнице, идущей из подземелья, раздались тяжелые шаги. Впереди шел Кретьен, за ним слуги и замыкал эту группу сам Альби. Лицо его было серьезно, сосредоточено, но спокойно. По обыкновению молча, он поклонился, взял у Кретьена меч, и, опершись на него обеими руками, стал напротив отца в противоположном углу ковра.
В отличие от многих боев, которые я видела, соперники не сверлили друг друга взглядами. Северин уставился в пол, а Альба смотрел поверх его головы в окно над лестницей, закрытое причудливой мозаикой.
Встал командор.

- Готовы ли к бою уважаемые бойцы? Хотите ли вы что-нибудь сказать?
 
Оба отрицательно покачали головами. Командор поднял свою трость и резко опустил ее.

- Начинайте!

Поединок начался необычно медленно. Бойцы подняли двуручные мечи, причем Альби держал его прямо перед собой, а Северин – над правым плечом, и начали медленно, осторожной походкой скользя по кругу, сближаться.
Первый выпад сделал отец. Резкий шаг вперед и двуручный меч, описав полукруг, со страшным лязгом ударился о меч Альби. Началась рубка. Отец нападал, Альби защищался.
Я видела, что отец готов к бою гораздо лучше, чем раньше. Он нападал осмысленно, не поддавался эмоциям, его удары были точны и весомы, словно он тренировался у хорошего тренера, словно не был все время у меня на глазах, за исключением своих таинственных отлучек.
Но… Если отец вкладывался в каждый удар, то Альби защищался играючи. Он наверно ждал, пока отец выдохнется, чтобы потом просто и спокойно прикончить его.
Внезапно случилось невероятное – поскользнувшись на складке ковра, Альби упал на спину. Вся чернь, стоявшая вокруг, всколыхнулась, а Северин со всего маху обрушил на лежащего бойца страшный удар. Но грохот от этого удара перекрыл хохот Альби. Он отбивал удары отца, лежа на ковре и даже не пытаясь встать. Он просто подставлял свой меч под удары отца, меч которого отскакивал, как бамбуковый.
Сначала зааплодировал командор, а потом и все остальные подпевалы..  Я перевела дыхание. Отец прервал поединок, и отошел в свой угол, чтобы поменять меч и выпить воды.
Он передернул плечами, и что-то сказал одному из своей команды. Тот принес ему балахон. Ничего себе! В зале, конечно, было прохладно, но после такой рубки ему должно быть жарко в набедренной повязке, а он балахон надевает.
Альби в это время легко вскочил на ноги, отправился к своим. Кретьен поднес ему стакан вина, и обтер торс мокрый от пота. Альби тоже взял новый меч и спокойно вышел на середину ристалища, не торопя соперника, но показывая, что он готов к поединку.
Отец не заставил его долго ждать. Откуда только силы взялись? Он опять пытался атаковать, но Альбы был уже другим. Теперь удары отца не только парировались, но ему все трудней и трудней было отбивать контрудары могучего соперника. В конце концов, от могучего удара Альбы меч выскочил из запотевших и ослабевших рук Северина, пролетел, вращаясь, ползала и упал у ног командора. Тот даже глазом не моргнул.
Я не отрываясь следила за поединком, но знала, что командор дергается при каждом ударе, глаза его горят и он всеми фибрами своей души участвует в битве. Я уже знала, что он тяготится управлением замка и отдал бы его со всеми подземельями и башенками ха хорошую битву с достойным соперником.
Но уж все это сейчас меня абсолютно не волновало. Отец остался безоружным и должен был умереть. Он выхватил из складок балахона кинжал, но что тот мог сделать против двуручного меча? И тут я, как не ненавидела Альби, отдала ему должное – он был настоящий воин и не стал драться с фактически безоружным соперником. Он отбросил в сторону меч, и пошел на Северина, который, выставив вперед кинжал, ждал врага.
Если в бою на мечах у отца был один шанс из тысячи, то в рукопашной схватке шансов не было. Альби мгновенно выбил у него нож, и схватил за горло вытянутой правой рукой. Отец попытался разжать захват, но куда там! Лицо его наливалось кровью, он начал задыхаться. И тогда он использовал прием не из рыцарских поединков, а их драк пацанов в нашем старом дворе, он изо всех сил ударил Альби между ног. Тот взревел от ярости и боли, и, видимо, взбесился. Он оторвал отца от земли и понес по лестнице к окну, как будто тот был вязанкой хвороста, а не стокилограммовым мужиком. Взмах могучей руки и отец, проломив спиной раму окна с витражом, исчез в темноте.
Я закрыла глаза и только слышала, как сквозь сон, победный рык Альби и восторженные крики этой мерзкой тусовки. Я стояла, опершись спиной о стену, и была такой же каменной, как эта стена.
Отца больше нет, и мне теперь все равно, что со мной будет.

 
XVIII


Встал командор.

- Прекрасный бой графа Альби и Северина украсил ночь черных свечей. Браво, граф, вы великий воин (Альби только наклонил голову), но и Северин был хорош. Отличный бой!
А сейчас воздадим хвалу господину нашему – Князю тьмы!

Это спасло меня. Вдоль стен образовался круг, бормочущий свои гимны Post hominum memoriam  и Nomen est omen.  Он увлек меня за собой, но я шла и думала о своем:

- А, может быть, отец не погиб? Он же обещал мне, что придумает что-нибудь. Я же не видела его пронзенным насквозь, не видела его отрубленную голову, что не раз случалось в местных поединках. – Но другой голос говорил мне – не утешай себя, девочка. Каждый из обитателей этого мира исчезнет, как только коснется земли.

И все-таки в моем сердце затеплилась какая-то надежда. Если отец верил, что спасется, я тоже должна в это верить.
Внезапно все остановились. Я увидела, что командор встал и поднял жезл.

- Ночь черных свечей продолжается. И нас ждут сюрпризы. Великолепная Амалия не только примет свою воспитанницу Модо в новое сословие – лесных ведьм, но и, с разрешения покровительницы нашего замка, передаст ей браслет нашего повелителя.

Я посмотрела в глаза Амалии и еще до того, как до меня дошел смысл сказанного, поняла, что это конец. Черный зрачок сузился до маленькой точки, взгляд проходил сквозь меня, и сколько же было в нем презрения и злого безразличия. Из подземелья приближались шаги.

- Неужели сам дьявол посетил наше высокое собрание? – мелькнула у меня идиотская мысль.

Но нет, унылая фигура в сером балдахине дрожащими руками несла бархатную подушку, на которой блестел и переливался светом свечей, играющих в брильянтах и изумрудах, браслет Князя тьмы.
Амалия взяла у него подушечку.

- Подойди ко мне, Модо, - строго сказала она. – Ты удостоена великой чести. Наш повелитель знает, что твое служение злу только начинается, но с прозорливостью доступной только ему, жалует тебе браслет со своей руки за будущие твои заслуги. Возьми его.

Она протянула в мою сторону подушечку. Я медленно подошла к ней и протянула руку…
Все произошло мгновенно и неожиданно. Кто-то так толкнул меня в бок, что я полетела на пол, и, когда я повернулась в ту сторону, чтобы выругаться от души, то увидела, что Кретьен схватил браслет с подушечки и прижал его к своей груди.
Лицо его мгновенно почернело, он зашатался и упал, даже не застонав. Он был мертв.
Я, наверное, на какое-то мгновение потеряла сознание, потому что, когда пришла в себя, увидела, как граф Альби несет Кретьена на руках по лестнице в ту часть замка, где они жили, и где я никогда не бывала. Я проводила их взглядом, и, глядя на болтающиеся руки и ноги верного оруженосца, все время повторяла про себя:
:
- Прощай, мой дорогой Кретьен! Прощай, мой дорогой Кретьен! Прощай…

Не только я, но все, бывшие в зале, вздрогнули от громового хохота, который внезапно раздался. Смеялась Амалия. Все в ужасе смотрели на нее, потому что на глазах она превращалась в мерзкую и страшную старуху, и смех ее наполнялся каким-то скрипом и бульканьем.
Как это ни странно, но старуха показалась мне мучительно знакомой. Кто же она? Кто?

- Теренция! – вдруг громко крикнула я, и все отшатнулись и от меня и от нее. Я узнала ее по портрету в черной комнате.
- Да, девочка, я Теренция, - громко и внятно сказала она, - а вот ты кто? Но с тобой мы разберемся чуть позже. А сейчас я бы хотела задать несколько вопросов нынешнему, или, вернее, прошлому властителю замка.

Командор уже стоял, опираясь не на трость, а на меч. Лицо его было спокойно, в нем даже чувствовался какой-то вызов. Этот старый воин не боялся никого при жизни, не боялся и после смерти.

- Во что вы превратили замок, Гальвент? Вы, наверное, думали, что покровительство нашего Хозяина, дает вам право предаваться удовольствиям и праздности в этом священном замке, который до вас больше тысячи лет был обителью зла?

Она ждала ответа, но Гальвент так же спокойно молчал. Теренция поняла, это был ответ. Командор, в которого его старинный род крепко вбил понятие о неподотчетности никому, не собирался оправдываться и перед этой прислужницей дьявола.

- Убейте его! – коротко сказала Теренция.

Через мгновенье оказалось, что под балахоном у половины обитателей замка спрятаны мечи  Они бросились на командора, как стая гончих. Конечно, тот был молодцом, и не дал себя зарезать сходу. Он отбивался, как мог. Несколько нападавших уже лежали на полу раненные или убитые, но долго сопротивляться этой оголтелой своре он не мог. Через несколько минут боя тело истерзанного Гальвента унесли в подземелье.
Теренция повернулась ко мне. Я уже была на ногах, хотя передо мной все плыло, как в тумане. Теренция молчала, и какая-то жуткая тишина царила в тронном зале.

- В моем сердце, - тихо начала она, - уже давно нет жалости. Ты знаешь начало моей жизни, и это была правда, Модо.
С первого мгновения, когда я увидела тебя, я знала, что ты живая (При этих словах все, стоящие рядом, отшатнулись от меня в ужасе). Северин покрывал тебя, и я до сих пор не знаю почему. Да, это и не важно. Важно, что ты могла быть великолепной ведьмой, я даже надеялась, что ты станешь продолжательницей моего дела. Но ты выбрала другой путь.

Она замолчала на несколько секунд и коротко бросила:

- Убейте ее!

Тут все захохотали, потому что я выхватила свой стилет и подняла его над головой.

- Смейтесь, смейтесь, но хоть одну мерзкую и подлую жизнь я заберу с собой, - подумала я.

Ко мне начали подходить люди с мечами. Вдруг они остановились, но кто-то сзади схватил мою руку с кинжалом. Я попыталась вырваться. С таким же успехом можно было вырываться из объятий Грюнвальда. Я повернулась… О, боже, это был граф Альби!
Он приподнял меня над землей, и когда мое лицо оказалось на одном уровне с его, вдруг улыбнулся и сказал:

- Не бойся, Франческа, все будет хорошо.

XIX

Я окаменела. Наверное, все, что произошло со мной в этот вечер, было для меня с лишком. Дальше я все делала, как робот, только подчиняюсь голосу графа. Он заслонил меня своей широкой спиной и сказал:

- Эту девочку никто не тронет.
- Что это значит, Альби? Не хотите ли сказать, что вы не подчинитесь воле владелицы этого замка? – голос Теренции был так же спокоен, как и голос Альби.
- Эту девочку никто не тронет, - повторил граф, - или ему придется иметь дело со мной.
- Напугали, - усмехнулась Теренция, - смертный приговор Модо уже произнесен, а теперь он звучит и для вас. Убейте их обоих, - повернулась она к «балахонам».

Вся эта свора с мечами бросилась на нас. За спиной Альби я махала своим кинжалом, но ни один меч не доходил до меня. Альби был велик. Он, чуть не прижавши меня к стене, успевал отбиваться от нападающих с трех сторон, да так, что вокруг раздавался только лязг мечей, хруст переломанных костей да стоны поверженных врагов.
В какой-то момент, я даже подумала, что нам удастся отбиться. Но в это время раздался страшный медвежий рык.

- Они выпустили Грюнвальда, - поняла я. – Брама меня не тронул бы, а медведь  сожрет меня и Альби, как полкило говядины.

Это понял и мой защитник.

- Франческа, - между ударами меча прорычал он, - пробиваемся к правой лестнице.

И боком, отбивая ожесточенные удары нападавших, начал сдвигаться вправо.
Как же я восхищалась Альби! Его огромный меч в его огромной руке казался перочинным ножиком. Но он летал в три раза быстрее остальных мечей и каждый его удар или разил врага или своей мощью заставлял его отступать. Но дыхание графа становилось все тяжелей и прерывистей.
Наконец, мы добрались до лестницы. Здесь сразу стало полегче. Во-первых, Грюнвальд в этот узкий коридор не пролезет, во вторых, отбиваться приходилось только от одного нападавшего, второй уже не помещался. А драться один на один с этим воином было дело безнадежное. Это поняли и, замешкавшиеся, нападавшие.

- Наверх, - коротко сказал Альби.

Мы бросились наверх, но на первом же пересечении лестниц на нас напали опять. Мы отбились и здесь, но на каждом следующем перекрестье, нас ждали новые мечи.

- Они ждут нас и наверху, - поняла я. 

Это понял и Альба.

- Ничего, Франческа, - бросил он мне, - наверху мы все и решим.

Мы все-таки пробились наверх. Но там стояла целая  толпа нападавших. Альби, подхватив меня левой рукой, поднял над головой, а правой, разя противников направо и налево, начал пробиваться к парапету. Ему удалось и это, как удавалось все в этот вечер.
Он поставил меня на парапет и продолжал отражать удары. Но минуты наши были сочтены. Из его легких вырывался страшный хрип, капли пота заливали лицо, и, хотя его удары были все так же могучи, он уже не успевал отбиться от всех нападавших. На его руках и плечах появились красные подтеки. Но весь в крови, залитый потом он продолжал оставаться непревзойденным бойцом, и «балахоны» это понимали. Весь балкон был усеян серыми трупами.
Поэтому, когда граф Альби громко крикнул:

- Остановитесь!

Все остановились.

- Я проиграл, - сказал он, - но прошу дать мне десять секунд, чтобы попрощаться с девочкой.

Всеобщее молчание он понял, как согласие.
Альби снял меня с парапета, погладил по голове и сказал:

- Ты будешь жить, Франческа, поверь мне.

Он поцеловал меня в оба мокрых глаза и, внезапно закричал во всю мощь:

- Dezema, haes revolare! 

После этого он… выбросил меня за парапет.
Я полетела с вершины замка вниз, оря, как ненормальная, но еще слышала удары мечей наверху.

- Они еще более ненормальные, - мелькнуло в голове, - если подумали, что граф Альби может сдаться.

За секунду до падения я, все с тем же ором, сжалась в комок, как вдруг меня накрыла какая то тень, и острый клюв торкиллы подхватил мой балахон. Мы полетели в сторону леса.


XX


Метрах в двух от земли, у опушки  торкилла разжала клюв, и я шлепнулась на мягкую глину. Она сделала круг надо мной, и мгновенно исчезла за вершинами деревьев.
Я хотела побежать в лес, но у меня не было сил. Шатаясь, я добрела до леса, прошла еще шагов сто и рухнула у мшистого пня. Не знаю, потеряла ли я сознание или просто заснула, но, когда я пришла в себя, уже рассвело.
Прежде всего, я посмотрела - виден ли замок сквозь деревья. Нет, замка не было видно, значит, торкилла унесла меня довольно далеко.

- Господи, - промелькнуло в голове, - за одну ночь я потеряла всех: отца, Кретьена и милого, доброго графа Альби, к которому была так несправедлива.

Но плакать не  могла, у меня не было слез. Я тупо смотрела перед собой и перебирала разные варианты. Пойти через лес и дойти до какого-нибудь селения? Вырыть землянку и попробовать жить в лесу? Вспомнить все магические формулы и попробовать улететь подальше? А куда?

- Боже, - мысль словно стукнула меня по затылку, - отец же оставил мне письмо!..

Я быстро начала рыться в своих  спутавшихся волосах, и осторожно вынула крохотный пенал. Дрожащими руками открыла его, развернула письмо, и, прочитав первые два слова, остановилась. Глаза наполнились слезами, я не могла читать. Наконец, я взяла себя в руки.

«Здравствуй, дочка! Если ты читаешь это письмо, значит, ты жива, а я самый счастливый отец на свете. Мне много чего надо тебе рассказать, но сначала - кое-что сделать для твоего спасения.
Торкилла оставит тебя у опушки Шеннойского леса. Там есть волшебный источник. Тебе нужно обязательно найти его, он от опушки пятьсот-шестьсот твоих шагов. Примета – сломанный молнией обгоревший ствол, косо стоящий, потому что опирается на другое дерево. Когда найдешь источник, омойся в нем и выпей примерно три пригоршни воды, не больше, как бы ни хотелось пить. Все остальное на следующем листке. Поспеши. Маловероятно, но все же тебя могут искать. Обнимаю тебя, моя дорогая, и – вперед!»


Я искала источник недолго. Пройдя еще чуть вглубь леса, я увидела поваленный дуб  Недалеко от него бил маленький ключ. Я хотела опустить в него руки и остановилась. Во что же превратились мои руки?!  Это были ладони старой прачки, каждый день стирающей грязное белье.
Я скинула одежду, с наслаждением вымылась вся, хотя вода была ледяная, и, как написал отец, выпила три полные пригоршни ледяной воды.  После первой с меня свалилась усталость, и захотелось спать, после второй я так разомлела, что подумала – третью пригоршню не донесу до рта. После третьей, рухнула, как подкошенная, на маленький холмик рядом с источником.
Сколько я проспала – неизвестно, но проснулась совершенно отдохнувшей, свежей и бодрой. Да, действительно источник волшебный.
Но… рядом со мной никакого источника не было. Я огляделась вокруг. И лес изменился. Не было никакого поваленного дуба. Больше того, вокруг вообще не было дубов, одни ели и березы.
Я быстро достала пенал, чтобы прочитать второе письмо отца и… вздрогнула. Мои руки были гладкими и белыми, как у четырнадцатилетней девочки, которой я, собственно говоря, и была.
Я быстро развернула второе письмо.

«Если ты все правильно сделала, Лизка, то должна сейчас быть отдохнувшей, выспавшейся и бодрой. Я верю в тебя, дочка, ты у меня молодец.
Я надеюсь, ты поняла, что моим другом и советчиком в замке был граф Альби. Я хочу рассказать тебе о нем и Кретьене не потому, что им нужна твоя благодарность. Они ее никогда не услышат. А потому, что ты много времени провела в обители зла, и твои глаза видели много жестокого и злого, твоя душа могла ожесточиться.
Я бы не хотел этого, девочка, поэтому должен рассказать тебе о людях, которые и придумали план твоего спасения. Я знаю, как много могут эти люди, как могуч граф, как самоотвержен Кретьен, но не думаю, что они живы. Слишком много опасностей им пришлось бы преодолеть, чтобы спасти тебя.
С самого начала они знали, что за свой план спасения дочки их друга, а я их друг и тоже готов отдать жизнь за них, им придется пожертвовать своей. Это не остановило их ни на одно мгновенье. Таких благородных людей встречаешь не часто.
Когда я умер, силы зла отправили меня в тринадцатый век в Окситанию. Это довольно большая область на юге Франции. Я должен был раздувать вражду между еретиками, которых называли катарами или альбигойцами, и правоверными католиками.
Поначалу мне и те, и другие  были безразличны, но чем больше я узнавал альбигойцев, тем ближе мне они становились. Они считали, что каждая человеческая душа от рождения – благая, и только от человека зависит, сохранит ли он праведной жизнью свою добрую душу или погубит ее. Они были последним народом-праведником в истории нашей печальной Земли.
В замке Вервей в Альбижуа я познакомился с их предводителем – графом Реймундом Седьмым. Поначалу он показался мне заносчивым и высокомерным. Еще бы, он был сыном графа Тулузского и дочери английского короля Генриха Второго. Ричард Львиное Сердце был его родным дядей. Когда я узнал Реймунда ближе, то понял, что племянник своему грозному дяде ни в чем не уступал.
Может, он и не был очень религиозен, но он хотел защитить свою, как сказали бы сейчас, малую родину, свой Лангедок. Я видел его в битвах при Тулузе, Каркасоне. Под Авиньоном я спас ему жизнь, вытащив его, раненого, из горящий башни, где он лежал под горой поверженных им врагов. 
Знаешь главный признак благородного человека? Он не забывает сделанного ему добра. И Реймунд не забыл. Он стал моим верным другом. И всегда рядом с ним в самых горячих переделках был его верный оруженосец Кретьен. Граф практически усыновил его, когда всю семью Кретьена – мать, отца, старшего брата и двух сестер – сожгли в Марманде.
Вообще у инквизиторов того времени было такое хобби – сжигать еретиков. И катаров они сжигали на площадях альбигойских городов сотнями и тысячами.
К несчастью, когда граф держал осаду у Кабарета, в .Лангедоке убили его единственную дочь – красавицу Франческу. Она была твоей ровесницей.
Когда граф умер, а его подло отравили в сорок девятом году, мы попали с ним в один замок, и больше не расставались.
Поэтому, когда я пришел к графу и все ему рассказал про тебя, он поклялся, чтобы сделает все, чтобы тебя спасти. Я уже не видел, но знаю, что он сделал все, что в его силах, и даже больше.
Мы разработали план с поединками, нужно было, чтобы нас считали врагами. Тогда ему легче было бы издали опекать тебя и выяснить, что сделает с тобой Совет Башни. Фокус с водяным шаром был нашей совместной магией, моего волшебства не хватило бы для этого. Поэтому все вокруг были так озадачены, они посчитали, что я скрываю свой истинный уровень. После встречи с тобой на балконе, Реймунд при тебе все время молчал, чтобы ты не узнала его голос и не выдала себя.
Нам очень мешала Амалия. Не знаю, кто она такая, но она следила за нами, пыталась сблизиться и с графом и с Кретьеном. Они не верили ей. Кретьен считал, что она хочет погубить тебя, и стрелял в нее с опушки леса. Мы с графом узнали об этом позже, иначе бы остановили его.
Амалия должна была раскрыться на ночи черных свечей и, наверное, ты лучше меня знаешь, кто она такая.

- Да уж, отец, - подумала я, - к сожалению, действительно, лучше тебя знаю.

Нам пришлось посвятить в наши планы Децему, и это благородная птица согласилась подхватить и меня, и тебя. По-моему, она поняла, что ты моя дочь. Ей восемьсот лет, а за это время можно научиться читать в сердцах людей.
Я все это мог бы тебе и не писать. В конце концов, если нам удалось тебя спасти, то это самое главное, а как – дело второе. Но для меня очень важно, чтобы в твоем сердце навсегда осталась память об этих людях. Навсегда. Помни, что благородный человек никогда не забывает сделанного ему добра. А подаренная жизнь, наверное, добро?
Вот и все, дочка, что я хотел тебе сказать. Когда я писал это письмо, верил, что ты  прочтешь, и, где бы я ни был, верю сейчас.
Целую тебя, дорогая моя девочка.
Сейчас найди любое дерево, поросшее мхом, стань лицом к этой мшистой части ствола и пройди налево от этого места метров пятьсот. Старайся идти прямо, чтобы Солнце всегда было от тебя в одном положении.
В конце этого пути тебя ждет любопытное открытие, и ты все поймешь».

В конце письма была нарисована забавная рожица и стояла витиеватая отцовская подпись.
Какое-то время я еще сидела с письмом, переваривая все, что прочла.
Отец был прав в том, что интересно узнать что-то новое о графе Альби и Кретьене, но на мое отношение к ним это никак повлиять не могло. Их поступки говорили громче, чем их биография..
Я встала, нашла старое дерево, поросшее мхом, и пошла влево от него. Прошла метров триста и поневоле замедлила шаг. Мне показалось, что впереди между деревьев темнеет… Замок?!  Нет, не может быть!



XXI

Я инстинктивно спряталась за дерево. Еще раз перечитала последние строчки письма. Я делала все правильно, но отец не мог послать меня к замку. Я уже не шла, а перебегала от дерева к дереву, прячась и со страхом выглядывая из-за них.
Да, это замок. Все тот же мрачный гигант, но… Но даже издалека я видела, что он как то изменился: в стыках камней – мох, крыша в каких-то черных подтеках, а главное – полуразрушена правая башенка, у которой Децема держала меня в клюве… Боже, я вернулась в свое время!
Я изо всех сил рванула к замку, уже узнавая и тропинки, и деревья, и склон оврага, и чуть не кувыркнулась, зацепившись за свой велосипед.
Первое, что я сделала, это с некоторым трепетом посмотрела в зеркальце, прикрепленное на руле. Что же я увижу там? Я увидела лицо четырнадцатилетней девочки Лизы Прохоровой, точно такое же, как в тот день, когда эта малолетняя дура, одна поехала к замку.
Я бросилась в седло велосипеда, и крутила педали так, словно хотела установить рекорд трассы. Уверена, что установила его.
Подъехав к нашей калитке, я осмотрелась вокруг. Нет, ничего не изменилось. Перед верандой стоят розы, на углу – клематисы, а по стене все так же вилась виноградная лоза. Мама, наверное, на кухне.
Я тихо прошла в свою комнату, думая о том, как встречусь с ней.

- Лиза, - услышала я ее голос, - ты почему так долго? Опять к замку ездила? 

Ты даже не представляешь, как долго, мамочка. Если я скажу – пять веков и пять месяцев, ты не поверишь.

- Да, мама, просто мимо проезжала.
- Ну, иди ужинать, у меня все готово.
- Сейчас, мамочка, пять минут.

Я спрятала пенал с письмом под подушку. Переоделась, и собралась уже идти на ужин. Но словно что-то толкнула меня. Я вышла на балкон и посмотрела в сторону замка.
Над единственной башенкой на фоне голубого неба я ясно различила три колеблющиеся тающие туманные фигуры. Они плыли по воздуху, словно махая мне всем телом, как машут рукой с палубы корабля, уходящего за горизонт.
Я сразу узнала их. Это был влюбленный в меня верный паж, которого я с каждой минутой любила все больше. Непобедимый великодушный и благородный рыцарь. И мой отец.


Конец