Новые лица Часть II

Взамен исчезнувших коров на выгоне над селом построили сельмаг, и работать в нём стала мама приятелей Алика, Лёши и Аллы, по имени Дина Григорьевна. Её муж, Сергей Самсонович, был редактором районной газеты, всегда ходил чистый и аккуратный, работа у него была интеллигентная, с ручкой и карандашом. Он уважительно здоровался с прохожими, улыбался им, был всегда вежлив и выдержан, со своими детьми ровен и дружелюбен. Одним словом, Алику он показался образцовым папой, о каком только мечтать можно. В семье царили взаимное уважение и достаток. С ними жила и мать Дины Григорьевны. У них первых в селе появилась модная мебель – гарнитур, в доме у них настелили деревянные полы, а когда дети подросли, был выстроен ещё один дом во дворе, где уже был настелен паркет, и Алик увидел там совершенно городскую обстановку. А их собака, рыжий и коротколапый Тузик, всё так же носился за проезжающими по дороге вдоль села машинами и мотоциклами, пока в одни из школьных каникулов сосед Лёша на вопрос Алика
–А где же Тузик? Что-то его не видно,- ответил
-Добегался Тузик. Стал он старше, и попал под колёса,  машина его и задавила.-
Так стали исчезать из деревни не только подраставшие парни и девчата, но и животные. Когда-то в селе было несколько десятков овец в личном владении колхозников, которых пасли тоже стадом, кормили на выгоне на дальнем краю села, где был гусиный пруд. В нём же овцы и воду пили. Но после коров исчезли почти все овцы колхозников, в подворье оставались только куры, утки, гуси, да кабанчики, которых колхоз продавал, или давал на откорм колхозникам. Редкие колхозники продолжали держать коз, ведь они тоже давали молоко, правда, гораздо меньше коров. Коз привязывали к деревцам в посадке, и они объедали траву, и листву нижних ветвей деревьев, и укрывались в тени этих молодых деревьев от жары в знойные полуденные часы.
Дороги в селе – это большая головная боль районного начальства, и постоянный источник раздражения шофёров. Ведь бедные колхозы не могли выделить средства на создание качественных мощёных, бетонных, или хотя бы асфальтированных дорог. Поэтому весной проходила грейдерная машина, и своим ковшом разравнивала ухабистую, с выбоинами и даже канавками поперёк дорогу. Она оставалась глинистая, или земляная, а после дождя, такого желанного для села, она раскисала, стекавшие ручейки делали её опять неровной и непроходимой. После сильных дождей нужно было ждать, чтобы дорога просохла, иначе машины делали из канавок глубокие выбоины, ухабы. А люди, идущие по дороге, скользили, пачкались в грязи, и тоже портили дорогу. Поэтому пешеходы, вынужденные идти после дождя по дороге, старались идти по полю, портя посевы. Машины, едущие по ухабистой дороге, быстрее изнашивались, даже теряли по пути такие части, как гайки. А если машина застревала в грязи, приходилось вызывать на подмогу трактор. Можно представить себе, что делал с дорогой своими траками этот трактор! А летом, когда начиналась уборка урожая, и машины возили зерно в кузовах, да попадалась ухабина, так на неё высыпалась толика зерна. Как любили в эту пору гуси, куры и утки выбегать на дороги, и лезть чуть не под колёса машин в поисках дармового угощения. Не отставали от них и воробьи, голуби. А вверху над ними кругами летал коршун, высматривая свою добычу. И порою находил…
Вот по этим дорогам и ходил своими маленькими ножками наш Алик, а его вела за ручку бабушка, которая показывала ему скифские курганы, где были захоронены прямо у современной дороги их герои-воины. Теперь эти курганы осели, и были просто холмиками, которые объезжал трактор при вспашке и покосе, и где росли степные травы, и конечно, васильки. Васильки нахально забирались в пшеничные поля, выделяясь голубыми полосками, и качали там своими головками на ветру. А бабушка рассказывала, что это полезное растение, называется по-учёному цикорием, и из него даже приготовляют напиток, добавляя в кофе. Часто ходили они вдвоём в центр района, где была и железнодорожная станция Булацеловка. Заходили к приятельнице бабушки Конкордии Константиновне, работавшей в аптечном киоске на главной улице райцентра. Конечно, это была улица Ленина, а на ней стояли школа, больница, почтамт, сберкасса, и где-то там же находились районные власти, и редакция районной газеты, где работал сосед Сергей Самсонович. По пути встречали знакомых, бабушка останавливалась обменяться новостями, Алик рассматривал знакомую бабушки, затем переводил взгляд на окрестности, но там редко что-то менялось. Наконец, доходили до угла улицы, где стоял аптечный киоск, из него радостно выглядывала Конкордия Константиновна, с глубоко посаженными тёмными глазами, измождённым лицом, острым и длинным носом, и костлявым подбородком. Волосы у неё всегда были подобраны под платок, одежда почти всегда тёмная, старческая. Она рассказывала о сыне, как он учится в школе, как ей с ним трудно, а вот теперь он кончает школу, и уедет в Харьков, поступать учиться. И тоже по медицине, ведь и она, работая в аптеке, причастна к медицине, к здоровью. Однажды Алик с бабушкой встретили Конкордию с сыном Женей. Это был небольшого роста парень с умными, живыми глазами. На Алика он не посмотрел: мелюзга какая-то, и убежал под благовидным предлогом от матери, теряющей время на пустые разговоры. А Алик с бабушкой пошли дальше, к знакомой учительнице музыки, звали её Маргарита Корнеевна, и она давала частные уроки музыки. Как-то раз она слышала, как Алик пел перед почтенным собранием знакомых и друзей бабушки свою коронную песню «Ой, цветёт калина», и сказала потом бабушке, что Алика надо непременно учить музыке. Возможно, здесь был и её интерес, ведь она учила небесплатно, но бабушке польстило её признание способностей внука. И она решилась учить внука игре на фортепиано. Алик ходил в район два раза в неделю, урок длился час, немного нотной грамоты, немного игры на фортепиано. Разучивались маленькие пьески по учебнику игры на фортепиано, дома нужно было повторять, но инструмента дома не было, и Маргарита Корнеевна выдала ученику сделанную из картона клавиатуру, и по ней Алик барабанил пальцами, отрабатывая заданное на дом. Всё учение продлилось два месяца, результаты были более чем скромные. Нужен был настоящий инструмент. И старики по предложению бабушки решили купить сравнительно недорогое пианино черниговской фабрики после того, как папа Алика наотрез отказался финансировать обучение сына музыке. Это произошло при интересных обстоятельствах, когда отец расстался с женой Мариной, и та ушла со своим сыном Икой в старую квартиру на улице Клочковской в доме с колоннами, где теперь жили родители Марины с её младшим братом Владиком. А в новой квартире в пригороде Харькова Липовая роща остался папа с Аликом. Алик в этом же году пошёл в школу, а папа продолжал ездить в Харьков на работу, приезжая поздно. Поскольку присматривать за Аликом было некому, а его успеваемость уменьшалась, то стали приезжать ненадолго погостить родственники. Конечно, первой приехала бабушка. Она сразу же решила побаловать внука мороженым, купила в жаркий осенний день порцию мороженого в бумажной обёртке, у Алика, которому такие лакомства были внове, оно потекло по рукам, Алик стал сердит на бабушку, и на мороженое, и радость была окончательно отравлена. Алик всердцах отругал бабушку, мороженое, и всю свою неудавшуюся жизнь. А вечером всплыло ещё одно: у Алика менялись зубы. Молочные, как и положено в этом возрасте, стали расшатываться и выпадать. Но держались они цепко, и их приходилось выдирать с мясом. Техника была простая: зуб обвязывался крепкой нитью, а свободный конец её прикреплялся к дверной ручке. Потом дверь резко дёргал либо сам избавляемый, либо избавитель, в частности, это была бабушка. Бабушке было жаль внука, дергала она дверь медленнее, чем нужно, и зуб не поддавался. За этим занятием их застал папа, только приехавший из города. Он был голоден, раздражён, и стал читать нравоучения сначала сыну, который обращался к его матери на «ты». –Ты должен говорить своей бабушке «вы»,- поучал он сына. Как можно старших называть на «ты»? Это непедагогично,- обратился он к своей матери. Зуб был забыт, мораль папа читал долго, не давая вставить воспитуемым ни слова. Поставив на место сына и мать, поощрявшую вольнодумство, отец успокоился только тогда, когда поел. За едой он строго следил за тем, как едят присутствующие, делал ценные указания и замечания сыну:
- Жуй с закрытым ртом. Не чавкай.- Все присутствующие с благодарностью принимали его руководящую роль как за едой, так и вообще. Но про себя находили, что вдвоем им было лучше, и даже случай с мороженым уже не удручал, а веселил. А на следующий день бабушка отважилась напомнить, что Алик – музыкально одарённый мальчик, и его нужно учить музыке. Сначала у папы захватило дух при таком нахальстве: в его доме его поучают!!! Потом он стал искать аргументы для спора. Не найдя убедительных, решил стрелять из крупнокалиберных пушек:
-У меня денег нет для учёбы в музыкальной школе. Да и кто его водить туда станет? И вообще, вот вырастет Аличек, и в 20 лет пойдёт учиться. Вот я сейчас пою в самодеятельности, играю на аккордеоне – и всё без денег. И он пойдёт по этой дороге, потом ещё спасибо мне скажет.- Так тема музыкального образования сына была в зародыше подавлена навсегда.
Вскоре приехала кузина папы, привезла Алику в кулёчке конфеты-подушечки, и долго говорила о чём-то с папой без Алика. У тёти было короткое имя – Наця, она говорила частью по-русски, частью по-украински, и вскоре уехала. Сестра папы Люба тоже на некоторое время приехала к ним. Она переживала в это время неудавшуюся любовь к однокурснику Ване; оба они участвовали в художественной самодеятельности, играя в опере «Наталка-полтавка». Люба пела партию Наталки, а Ваня – партию Петра, возлюбленного Наталки. Люба, жившая по-настоящему лишь на сцене, вообразила, что любовь продолжится и дальше, и обманулась. Ване нравилась другая девушка, которая не умела петь, как Люба, но с другими достоинствами. Трагедия шла в полном разгаре, когда Люба приехала к папе, жалуясь на Ваню. Папа, как брат-защитник, призвал Ваню на беседу. Встреча состоялась, и прошла мирно, так как выяснилось, что Ваня уже любит другую. Так очередной «выбрык» Любы окончился ничем. А Люба уехала оканчивать зооветеринарный институт.
Затем новое лицо: приехала ещё одна кузина папы. Папа однажды перечислил Алику всех своих двоюродных братьев и сестёр, но Алик не запомнил даже и части имен. Вновь приехавшую звали Галина, она была дочь старшего брата деда Ивана по имени Кузьма Андреянович. Галина Кузьминична только выдала замуж свою дочь Зою за симпатичного хромого парня с редким именем Алим. Молодым захотелось пожить одним, квартира была маленькая, и матери предложили погостить у родственников. Погостив у одного своего дяди Алёши, поехала затем к папе Алика, движимая благородным желанием помочь сыну кузена с учёбой. Загостившись, она так привыкла к дивану, стоявшему рядом с балконной дверью, что проводила на нём все дни, и вязала. Алик был присмотрен, и то было хорошо. А папа в это время выковал новые  цепи Гименея, взяв себе в жёны беременную сотрудницу на работе, которая вскоре и разродилась чахлым ребёнком, сильно смахивавшим на потомков татаро-монгольских захватчиков. У новой жены возникло сильное желание, избавиться от чужого ребёнка, что она и вкладывала папе Алика в уши. Тому ребёнок тоже уже в зубах навяз: родительские собрания, жалобы во дворе от мамаш, что Алик бьёт их детей. А те лупили пришлеца, пытаясь поставить на место, на попытки обороны отвечали рёвом, и бежали к своим мамам. Ребят во дворе было не так много, и часть ребят приняла Алика в свою компанию. Правда, игрушек у него было две: отец вырезал ему из дерева пистолет, покрасил его чёрной краской, да сделал также из дерева машинку. Дети играли со своими игрушками возле песочницы, и Алик тоже игрался там. Два приятеля, Толька и Витька, старались не подпускать Алика к песочнице, считая её своей собственностью. Происходили стычки, и эти два вечно вдвоём наседали, дрались и всегда побеждали, повалив Алика и стараясь лечь ему на голову, чтоб не дать глотнуть воздуха. Однажды в момент такого боя тихо подошёл папа Алика, и молча смотрел, как Толька и Витька мутузят его сына. Потом, заметив взгляд сына, нехотя подошёл к дерущимся, и ногой стал помогать Алику, переворачивая его со спины на живот. Заметившие его позже нападавшие, быстро поднявшись и отряхнувшись, убежали. А отец повел сына домой, читая ему долгую надоедливую мораль, что не нужно драться, а нужно жить в мире. А когда сын ответил, что они ему не дают проходу, отец просто молча дал ему пенделя пониже спины. Алик в этот момент был в ванной комнате, и стоял перед унитазом, собираясь пописать. Удар был подлый, неожиданный, и навсегда запомнился Алику. Он понял, что его не любят. Он захотел, чтоб у него был другой папа, любой другой, но только не этот. Этот не защитит от хулиганов. Этот порвёт почти уже исписанную тетрадку с заданиями, где последнее было сделано наспех, и заставит ребёнка поздно вечером всё писать заново. А чтобы руки были поворотливей, будет бить сына по рукам, по пальцам линейкой, норовя попасть по косточкам. И всё во имя дисциплины, с именем Макаренко на устах. Этот ударит ногой по заднице ребёнка, который находится в туалете, после чего у Алика останется страх, и задержки мочеиспускания на всю жизнь. Когда знакомые отца спрашивали, любит ли он папу, Алик делал вид, что не понимает вопроса. А если знакомые отца в шутку спрашивали мальчика, не пойдёт ли он к ним жить, это была в те годы часто повторявшаяся шутка взрослых, Алик опять-таки молча брал этого знакомого за руку, и был готов уйти. Потом ему доставалось от отца, который обвинял в предательстве. Особенно не любил Алик фотографироваться вместе с новой семьёй отца, и с самим отцом. Это было неприятие отца, и, если бы Алик был взрослее, он убежал бы из этого ледяного дома, от этого ледяного человека, улыбавшегося всегда одной половиной лица. Но на людях, на новогодних ёлках в институте у отца, приходилось быть пай-сыном, и называть его папочкой, иначе отец мог рассердиться, и показывать, как он любит новую жену отца Нину.
Это новое лицо возникло однажды поздно вечером, когда Алик лежал больной в постели, глотая обильные сопли, и ожидая папочку с работы. Он пришёл не один, завёл в комнату, где стояла кровать Алика, молодую женщину с приятным лицом.
-Аличек, вот я привел тебе новую маму. Ты хочешь, чтобы она с нами жила?- последние слова с едва заметным нажимом, хорошо известным мальчику. Он посмотрел на эту новую тётю, хорошо сложенную, слегка улыбающуюся, как-то по-казённому, и не очень уверенно. Чуть подумав, понимая, что тянуть нельзя, и надо что-то отвечать, сказал:
-Да, папочка, я хочу,- а сам подумал, что было бы, если бы он ответил отказом.

Продолжение следует