Евангелие от Иуды. Часть 1

Тогда Иисус сказал ему:
что делаешь, делай скорее.
Но никто из возлежавших
не понял, к чему Он это сказал ему.
      От Иоанна. 13, 27-28
 

      Круговая черта вокруг лика бездны  уродливо разграничила бытие, словно визжащим железом по стеклу процарапала всё подвернувшееся на ее пути, безжалостно определив жизненное и цветущее - в сморщенный тлен, в прах, в вонь и пороховой смрад… Ад!
     Темный дым на фоне удушливых туманов словно ядовитой змеей, мрачной дегтевой спиралью в кадке с молоком вползал в блики очередного январского дня в Грозном.  Черная дыра небытия, продолжала  втягивать, всасывать в свое ненасытное чрево молодые жизни и души солдат.
    Доколе эта  иезуитская жертва хананейскому Молоху, этому уроду с бычьей башкой будет приноситься во имя его насыщения?
    Доколе человеческое сознание может оставаться в пределах адекватности, взбухая с каждым часом, днем, месяцем распирающим античеловеческим грузом безумства от вида крови, мозгов и внутренностей? 
    Доколе эти треклятые жмурки, адская рулетка, что в сумме своих смертоносных  чисел составляет «число зверя», будут вертеться и высшая ставка – Жизнь будет проиграна на каком-нибудь банальном «Even/Odd»?
    Зеро, господа…  «Вроде пронесло… Наверное, просто «шальняк» и тебе, Палашев, в который раз беззубая лишь ухмыльнулась, играясь в кошки-мышки…» - мелькнуло в голове у Женьки. Хлебнув немного  из фляги и разбавив    солоновато-горький привкус в пересохшем горле, капитан, сплюнув темную муть, прохрипел:
- Ноздри – по ветру, зенки – наизнанку! Где-то здесь он гад промышляет…
    Махра, слегка очухавшись от бесноватого хлесткого пения пуль, вздыбивших   битый кирпич и всякую разную срань прогорклых руин, первым делом огляделась  и, крутнувшись, кто винтом, кто ползком, кто прыжком, освоила щели и укрытия. Бойцы  замерли, вжавшись прокопченными моськами и тщедушными немытыми телами в грязных зимних куртках, в бронниках и касках в пыльные развалины. Расположение руин и проклятого дома, откуда изрыгались смертоносные трассы пуль, никак не позволяли удачно засадить в них ответные «подарочки». Бесноватая перестрелка лишь подтвердила напрасность израсходования боеприпасов и выгодность позиции боевиков, да добавила потерь в подразделении: высунувшегося для  прицеливания Костина, отбросило на пыльный кирпич с зияющей дырой вместо глаза и разбрызганными вокруг ошметками мозгов.
- Прекратить огонь! Бошки в укрытие! – осатанело прорычал ротный, - Михеев, связь с коробочкой, пусть подсобит!
- Сергеич,  тридцать второй увяз, духи насели, жгут! – сбросив зло гарнитуру, доложил солдат.
- Никогда вовремя ****ина не поспеет! – «матернулся»  капитан .

   Чуток погодя, слегка приподняв над укрытием каску и убедившись в отсутствии реакции со стороны снайпера, Женька, впрочем, расстроился еще более: или он из непредсказуемых, или он просекает «туфту».
 - Васильев,  ползком ко мне! – прошипел капитан «замку», укрытие которого позволяло оставаться невидимым при смене позиции.
- Сергеич, есть одна «индейка»… - с трудом сдерживая чих, обратился к ротному подползший  раскрасневшийся Васильев.
- Только  «пукни» - разорву ноздри! – полушутя, прошептал Женька бойцу, - На, хлебни… Да сопатку прикрой!
- Спиртяга?!!! Тарищь каптан… – просипел солдат, слегка хватая открытым ртом пыльный прогорклый воздух.
- Детсад в песочнице… Красные глаза не желтеют, боец…- улыбнувшись, прошептал капитан, - Давай, что там у тебя?
- Бетонную трубу видите?  Правее…метров пять, возле расчахнутого дерева.
- Ну?
- Выход из неё, наверняка, упирается в здание. А под стеночкой - навесиком и в проемчик можно «надуть» гранаткой…
- Ой ли? Только не эфку, лучше подствольную, «возбудив» ее о каблучок… Тем паче, со ствола в проем легонько ее не закинуть… – задумчиво продолжил капитан. – Кто пойдет? - словно очнувшись, спросил у сержанта.
- Да мне и ползти…- с легкой надеждой вызвался Васильев.
- Василек, это зачистка, а не «марафон», не вздумай «матросить»… Ежели дыра слишком далеко от стены – ползи обратно! Сверим часы… Через пять минут открываем по верхним этажам беглый – отвлекалочку, после  взрывов -  с махрой  «рву когти» к подъездам.
- Е-е-сть! – протянул Васильев, словно расстроившись от вероятности неуспеха «индейки», - Сергеич, у меня тут конвертик… Отправь, ежели…
- Никаких «ежели»! Беру на сохранение… Давай все, что лишнее в карманах.
- Сысоев! – приглушенно крикнул капитан залегшим бойцам.
- Я! – глухо отозвалось из развалин. Через минуту Сысоев уже вертел своими белками на чумазом лице возле командира.
- Прикроешь Василька, чтобы в спину не «надуло»…
   
   Скинув из себя все лишнее, сунув за пазуху пару подствольных выстрелов, оглядевшись и кивнув командиру, Васильев и следом Сысоев комодскими варанами резво «прошуршали» к трубе.
    Время тянулось удивительным образом долго. Нет, оно просто остановилось, и в какой-то момент Палашев даже пожалел о своем решении отправить бойцов к «черту в зубы». Едва дождавшись конца пятиминутного «моратория», ротный  дал команду открыть огонь. Махра беспорядочно поливала короткими очередями  верх руин, особо не целясь в проемы и щели  и не высовываясь из укрытий. Наконец-то в районе проклятой трехэтажки ухнула подствольная гранатка и, покуда прозвучал второй взрыв, штурмовая группка из подразделения Палашева рванула в темные прокопченные проемы подъездов. Из черных глазниц нижних этажей, очухавшись от взрывов, словно палками по сухим стволам зло огрызнулись  боевики…
    Женька, врываясь в задымленные после гранатных взрывов  помещения, начинал их «поливать»  очередями слева – эту науку, потеряв много убитыми и раненными, махра освоила нескоро. Видите ли, глаза у человека и психика устроены таким образом, что он замечает в первую  очередь все, что находится от  него  справа, а потом уже слева, что ведет к потере долей секунд и эти потери становятся подчас роковыми…
    Ошалев от крови и потерь, бойцы были уже не те, что в декабре. На войне взрослеют быстро. За короткое время эти ребята превратились из пушечного мяса в солдат. Начали воевать зло и дерзко. Шли в бой не за Президента и Конституцию, а мстили за погибших товарищей. Эта адская круговая верть  вопреки всем физическим законам, вопреки центробежной силе втягивала в свою орбиту надломленную психику солдат.
   «Что мы здесь в Чечне делаем?!» - томился вопросом не один генерал, не один офицер, не один солдат, не один «нормальный» политик. «Мы занимаемся местью…» – всплывал логический ответ, «…местью за своих погибших друзей, за русских, которых в Чечне убивали, над которыми издевались, лишали собственного крова, унижали и порабощали». Страшная это штука – месть!  Не дай Господь вкоренившуюся в сознание молодых девятнадцатилетних пацанов, ее, как заразу «принести» в мирную жизнь. Не дай Бог, она, разлившись сладким ядом в душам молодых ветеранов, станет смыслом их дальнейшего существования, приведет к межнациональной нетерпимости, подлым выстрелом, или ударом ножа оборвет жизнь ни в чем не повинного человека. Думали ли наши государственные мужи, звездные горе-стратеги об этом?   Вряд ли…
     Известно, что если ты  убил одного - ты преступник, убийца, если убил тридцать - воин, а если тысячи - ты завоеватель. Твое имя с помпой запишут на  скрижалях  истории.  Благодарные   потомки   будут  сочинять о  тебе  оды, воздвигать памятники. Наверное, они (стратеги) стремились к этому.
    Но и противник у нашего солдата был достойным. По разведданным группировка генерала Дудаева стянутая в город в те январские дни 95-го насчитывала до 10.000 человек, это без учета ополченцев и диких отрядов, которые никому не подчинялись. И это при условии, что общая численность федеральных  группировок штурмующих Грозный с четырех направлений, не превышала 15000 военнослужащих. При всем классическом раскладе, такой перевес штурмующих сил должен составлять не менее 5-7 к одному. Но нашим славным «стратегам», принявших, очевидно, впопыхах решение о штурме мятежной столицы, слишком хотелось славы и звезд…
   Дорого стоила капитану Палашеву эта «зачистка» своего расположения - пятерых бойцов он потерял, еще одиннадцать получили различные ранения. Раненых боевиков добивали. Те в свою очередь смерть принимали с несгибаемым фанатизмом под гортанное «Алла – акбарь». Одного с перебитыми осколками гранаты ногами, еще живого, по боевому снаряжению, очевидно, снайпера, осатаневшая махра выбросила с крыши.  Еще один, русый, больно походил на славянина.
- Ах ты ж сука! – бешено орал боец по кличке Монах, услышав от пленника чистую русскую речь, и плотно  приложился своим окровавленным кулаком к его челюсти.
    Какой-то внутренний голос заставил капитана остановить казнь, которую осатаневшая махра готовила из проволочной удавки иуде…
***
    «И спросили Ученики у Него:
- Учитель, почему ты смеешься над  нашей благодарственной молитвой? Ведь мы совершили ее, как положено…
- Я не над вами смеюсь. Вы делаете это не по своей воле, а потому, что через это ваш бог будет  восхвален.
- Ты - сын нашего бога.
- Как можете вы знать меня?  Истинно  говорю вам, что ни одному поколению людей, что среди вас, не дано меня знать.
    Услышав это, ученики разгневались и пришли в ярость, а в сердцах своих начали богохульствовать против Него.
- Вы гневаетесь? Так знайте, это бог, что внутри вас, и вызвал гнев в ваших душах... – молвил Иисус, пытаясь успокоить своих учеников, -  Пусть  любой из вас, считающих себя совершенным,   предстанет пред лицем моим.
- Учитель, но у нас есть сила! – утверждали ученики, не понимая Его. Однако никто не посмел стать пред Учителем, кроме Иуды. Хотя и стоял Иуда пред Учителем, но не нашел в себе душевных сил, не смел глядеть ему в глаза. Не выдержав, отвернулся и в волнении молвил:
 - Я знаю, кто ты, и откуда ты пришел... Ты - из бессмертного царства Барбело. И я не недостоин, чтобы произнести имя того, кто послал тебя.
   -  Отойди от других, и я расскажу тебе о тайнах этого царства. Ты способен их постичь, но будешь сильно опечален…   Ибо кто-то другой заменит тебя, чтобы двенадцать   могли опять прийти к богу – молвил Учитель, увидев в своем ученике нечто возвышенное.
- Когда ты расскажешь мне все это, и  когда придет великий день рассвета для этого поколения? – спросил Учителя Иуда.
   Ничего не ответил ему Учитель, оставив своего ученика в глубоких размышлениях…»
***
 - Кому нужна твоя вонючая исповедь, засранец!? – процедил сквозь зубы Палашев, - Шлепнуть тебя, гада руки чешутся, махре вон неймется «насадить» тебя на ствол! Но, я тебя послушаю! Я тебя послушаю… Я попытаюсь уяснить для себя откуда берутся такие ****и, ландскнехты долбанные… Вроде бы матери рожали нас в одинаковых муках, в школе учили одну азбуку, слышали одинаковый звон колоколен на Пасху… Зеленые открыточки «Сто лет Бенджамину Франклину» теперь  для тебя выше всего этого и на них ты готов обменять жизни пацанов… Зарубки на прикладе – твоя бухгалтерия, иуда!
- Дай курнуть, капитан, - взмолился приспешник, кривляясь от боли и, изучающе касаясь дрожащими пальцами разбитых губ.  Палашев протянул пленнику сигарету и, щелкнув Zippo Zipper, коснулся ровным язычком пламени кончика сигареты, подпрыгивающей в дрожащих пальцах пленника.
   Глубоко затянувшись и откинув назад голову с грязными слипшимися лохмами, снайпер задумчиво произнес:
- Да, капитан, одинаково все у нас начиналось… Одинаково…
    В декабре выгрузили нас в Моздоке. Кругом - неразбериха, безалаберность и недопустимая в таких условиях суета. Взлетка  раскалена, каждые полчаса садятся борты. Тут же на взлетке – переформирование. Полки «разбивали» на маршевые батальоны и роты.  Второпях сколоченные части жили одним вопросом: что дальше? Мало кто представлял себе задачу, потому, что ее до поры никто не ставил. С кем воевать и как?  В общем,  знали  - куда, не знали – зачем. Надеялись, что все  обойдется акцией устрашения, собрались, как на очередные маневры, но вышло по-другому. Еще только войдя на территорию Чечни, уверен, войска понесли первые потери – психологические. Живые щиты протеста встречали их еще в Дагестане и Ингушетии. От брошенных в их сторону бутылок с зажигательной смесью факелом горела техника, но никто не знал, как поступить. Ведь учили нас и воспитывали: враг – за кордоном, свой народ не рассматривается как противник.   Только через две недели ожесточенных боев дошли до чеченской столицы. Впереди в тумане – Грозный… Разведданные подтверждали: Дорога в Грозный для кого-то станет дорогой в ад…
- Ты кто? – вдруг перебил его Палашев.
- Я? – удивленно взглянул на капитана пленник, словно забыл, кто он и как он тут оказался.
- Ты, твою мать! – рявкнул Палашев, - Судя по базару, ты еще и офицер…
- Выслушай меня, капитан… То, что я тебе сообщу надо будет передать по позывному, который я тебе укажу… А там - решай, стреляй!
- Да некогда мне с тобою валандаться, проститутка! -  вскочил, было на ноги Палашев, - Умри хотя бы с достоинством, тварь продажная!
- Я старший лейтенант Елисеев… из131 Майкопской…
- А ты знаешь, ****ина, что два батальона твоей бригады полегли в районе вокзала?! Что     больше сотни пацанов сложили там головы, что Ваш командир до хрипоты в эфире просил штаб группировки о помощи, да так и не дождался… А ты продался, паскуда! – Палашев озверело бросил свой взгляд на снайпера и решительно передернул затвор.
- Стреляй, кретин! – бросил решительно в лицо Палашеву  в свою очередь и пленник, швырнув окурок, сплюнул и приготовился к смерти…


(продолжение следует)