Всем ветрам

- Крест за мной, крест передо мной, крестом я крещусь, крестом благословлюсь, крест - земле утверждение, крест от земли и до небеси, от Востока и до Запада… - говорила я голосом, поставленным мне хорошим фониатором.
Я держала в руках крест самого Иоанна Грозного, таких лотов у меня еще не было. Но крест мне продать не удалось. Хозяин просто снял его с торгов. А ночью мне, словно из Космоса, приснился сон.
 
          Жил на свете человек. И была свадьба у этого человека. И взял он в жены девушку невиданной красоты. И построил он ей замок до заоблачных высот, и назвал он ее своей королевой. И думал он, что будет с ней навсегда. Но успокоившись навек, лежала она в каком-то удивительном месте. Где совсем недалеко было море и плескалась чистая, прозрачная и холодная вода. Этим местом  было побережье.
          Инопланетяне внимательно слушали мой рассказ о странном сне. Алекс наклонившись ко мне сказал:
          - Мара, я думаю тебе надо писать фантастические романы.
          - Там еще в прибрежных изгибах были птицы. В конце сна они улетали и кричали, - добавила я.
          - Скажи свое имя, - тормошила меня Таня. - Лев Толстой собственной персоной, - продолжала она, - ведь мы еще друг друга любим.
          - Достоевский, - возражала Вика и поясняла, - умерла же девушка. Может, это было даже убийство. - И она крутила пальцем с усмешкой перед Таниным лицом, таким жизнеутверждающим, с красивым овалом и большими ярко-зелеными глазами.
          Беседа шла легко и непринужденно.
          - Толстого я признала как-то с самого детства. Его мысли стали для меня  родными, слились с моей природой. Достоевского я отказывалась признавать долго. Он отягощал мою душу. Я не хотела, силилась, но не могла принять его, -  заметила я.
          - Ведь он был писателем трагедии, куда тебе до трагедий, ты не доросла, – заключил Алекс, мой старинный друг. – За неимением средств он не мог снять квартиру и жил главным образом у меня, на диване в гостиной.
          - Я не понимала, почему персонажи Федора Михайловича отождествлялись с русской душой. Вообще-то, я его так никогда и не смогла полюбить.Ведь он, как мне кажется, не любил русский народ. Я считала его первым коньюктурщиком. «Игрока» написал откровенно на заказ. И вообще я живу в своем мире. В выстроенной мною гармонии.
         - Играешь с людьми, как в детстве играла с куклами. Люди поддаются твоим играм, а закончив играть, они остаются, какими были до этого - чужими.
         - Только мы тебе родные, - перебил мои умозаключения Алекс.
        - Откуда ты все знаешь про меня? – удивилась я его прозорливости.
        - Совместное проживание, – напомнил мне Алекс.
        - Да, я выражаю в своем лице вечную юность и спокойствие, продолжаю оставаться той, кем я и являюсь на самом деле – инопланетянкой, - говорю я так, словно предъявляю пароль для входа в наш узкий круг.
        Мы в Лондоне. А  столица Великобритании  всегда славилась многочисленностью тайных обществ.
        – Я Марк, ну просто настоящий. – Представился он мне и рассмешил.
        Тем более взглядом своих почти черных глаз он дал понять, что я обязательно полюблю его. Я не собиралась никого любить, тем более этого пятидесятилетнего поношенного мужчину. Уж конечно, наверняка. Он был женат, осторожен, застрял в напугавшем его прошлом. Он ничего не мог предложить мне кроме головной боли. Я же предлагала ему купить красивую византийскую вазу. Закончив очень престижные курсы по антиквариату, я  уже два года успешно занималась затхлой, но очень дорогой стариной.
Порой меня не пропускали на границе. И я выворачивала свою сумочку, извлекая все дополнительные имеющиеся у меня документы.
         –  Девушка, зачем вы взяли не свой паспорт?
         –  Да мой это паспорт. Просто красота – страшная сила. И секс –
двигатель этой силы. - Обескураживала я такой фразой таможенников.                Марк стал ухаживать за мной.
         - Зачем мне твои ухаживания? – как-то спросила я его.
         Он удивился, но вызов принял. Я хотела спрятать свои эмоции, а он все время поворачивал меня к себе лицом. И смотрел в мои глаза в полумраке комнаты. Потом мне это осточертело, и я быстро ушла. Он звонил, я брала трубку, разговаривала, морщилась. А он говорил, что я похожа на великую королеву Елизавету. Сам же он был губернатором одной области, равной по величине как двум Бельгиям, так и двум Голландиям вместе взятым. Он пригласил меня в Россию.               
          Лучше лететь в Париж или Лондон. Ехать в какой-то русский город очень напряженно. От унылого вида провинциальных городов мои глаза тускнели, улыбка исчезала с лица . Тут-то как раз моя красота меня и оставляла. Я ему на этот раз не понравилась. Он сразу стал звонить и приглашать еще девчонок. Я резко встала и собралась уйти. Он остановил меня. Кем я должна выступать в столь «изысканной» компании? Мой вопрос застыл в моем взгляде.
          Марк даже на порог не пустил двух приехавших на его зов силиконовых красоток. Те все же потребовали с него денег. Видимо, Марк им их дал. Пока он там с ними разбирался, ко мне подошел его помощник. Совсем еще молодой парень с взлохмаченной прической. Я, наверно, вызывала у него уважение.
          - Ты, Мара, правильно поступила. Эти проститутки совсем лишили его здоровья. А ведь он воевал.
          - Я видела у него шрамы от ранений. Это война в Чечне?
          - Нет, шрамы он получил раньше. Есть и другие горячие точки. Ты уж его побереги.
          Он ушел, предупредив меня, чтобы Марк ничего не узнал о нашем разговоре.
         – Что ты обижаешься, присядь, – миролюбиво пригласил вернувшейся Марк.
         Я присела, и лучшее, что смогла после этого сделать - это сильно напиться. Усталость и дорога довершили содеянное. Но я часто просыпалась. Рядом со мной спал разговаривающий всю ночь во сне и выбалтывающий  кучу разных своих тайн Марк. Нервы у него были некудышные.
         – Мы забыли про осторожность, – спокойно сказала я, присаживаясь на кровати.
         – Не надо осторожничать, – вспылил он. – Ты родишь мне сына. И притянул меня к себе.
         - Он будет первым президентом Луны…- этой фразой Марк как бы попытался снять напряжение. Пошутил.
         А я вдруг представила себе огромную, величественную фигуру памятника из серебристого металла, стоящею на краю кратера. С большими протянутыми руками и большим шлемом с усиками антенн. Честное слово, я чуть не уписалась от смеха, рассказывая об этом Марку. Но он не показал своих эмоций, сдержался и только сделал умилительную улыбку. 
         – Как ты любишь! – восхитился он.
         – А ты как стараешься, – похвалила я.
         Эти признания взбудоражили его и еще больше сблизили нас.
         – Если бы я знал, что ты такая. Мы бы давно уже встретились. Ты будешь ко мне приезжать?
         Но я почему-то вспомнила, что бывает ложная, придуманная любовь, как бывает ложная беременность.
         «Он – темная лошадка, которая отбросит коньки лет через десять, кувыркаясь с девочками в саунах.» – думала я совершенно искренне. Но он почему-то, наперекор всем моим сомнениям и противоречиям, все же показался мне светлым человеком. Вызывал даже сострадание. А не это ли первый шаг женщины на пути к любви?
          – Пока, маньячка, – сказал он на прощанье. Я повисла у него на шее. Он смотрел удивленно.

           Таня звонила Вике, а та перезвонила мне: на повестке дня был один вопрос – моя беременность.
           – Может, родишь?– неуверенно и смущенно предлагала Вика.
           – С ума сошла! – возмущалась я.
           – Отцовство предъявлять надо Марку, – советовала мне умная Таня. – Раз он сына просил, пусть  и получает.
            Мы дружили с Таней со школы. Как-то меня вызвали на уроке литературы читать отрывок из  Евгения Онегина о въезде героя в Москву. Как только я дошла до слов: «На кляче тощей и косматой сидит форейтор бородатый», мой взгляд поймал Танину физиономию и я поперхнулась от смеха. Наша учительница литературы поставила мне за этот смех двойку. Танька посчитала себя виноватой. Пошла упрашивать учительницу, Галину Семеновну, эту двойку мне исправить. Так я и заметила, наконец, одноклассницу: эту очень тоненькую белокурую, взлохмаченную девочку. С тех пор с ней и дружу. Двойку я исправила на следующий день сочинением. Галина Семеновна очень любила мои сочинения, всегда читала их классу и предрекала мне большое будущее в литературе. Она даже отправила мою работу на областной конкурс. Надо мной все подсмеивались, говорили, что конкурс мне не выиграть, что там чуть ли не  все куплено и проплачено, но я победила. 
         Я бы послушалась Таню, но Марк пропал. Все его телефоны были выключены, а, когда я ему все же дозвонилась, то он мне сказал, что перезвонит и повесил трубку, наверное, был занят. Я не была уверена, что он  уж очень сильно хочет меня слышать, но он все же перезвонил.
         – Что случилось, Котенок?
         – Зая,  не могли бы мы встретиться? – ласково начала я.
         – Говори по телефону, – попросил он.
         Но по телефону я не решилась, и разговор как то сам собою угас.
 
         – Пей! – Таня поднесла мне горсть таблеток.
         – Ты хочешь меня убить! – заорала я.
         – Нет, только его, полушутя полусерьезно возразила она и пояснила – ребенка. Мне от этих ее пояснений стало не по себе.
         – Я еще немного подожду. Ведь тест беременность не показывает…
         И действительно, девчачьи дни все-таки наступили. Лунному президенту не суждено было появиться на свет. Во всяком случае, сейчас.
         Марк, прилетев в Москву, сразу же позвонил. Я лежала с жутким бронхитом, но быстро собралась и поехала к нему на встречу. Я испугалась своей поспешности. Когда он шел ко мне, растолстевший, с определившимся животиком, видимо, хорошо отдохнувший где-нибудь с женой на Канарах, я, наверное, должна была испытывать к нему ненависть. А все получилось наоборот: ко мне пришла радость от того, что наконец-то я вижу его. Мне нравилось все, что он со мной делал и все, что он мне говорил. Наверно, я уже понимала, что этот человек близок мне изнутри. Он обжигал меня. Это была любовь, но какая-то никому не нужная, как голая развратная и опустившаяся девка. А могла бы быть Богиней по жизни.

         Жизнь в России была бы неинтересной, но в России есть газ, нефть. В  России крутятся огромные деньги. Алекс нуждался в деньгах, а потому  подумывал внедриться на работу в какую-нибудь компанию, связанную с Газпромом или арендой земельных участков.
        Бестолковый человек, подобный незаточенному ножу или топору, – таким был Алекс, ему ничего нельзя было втолковать, у него напрочь отсутствовала способность чему-нибудь научиться. Он из тех, кто в состоянии только постоянно подражать кому-либо из знаменитостей, но с ним было классно тусоваться до утра. Полгода мы провели вместе в Лондоне.
        В то время я могла создавать откровения творческого ума, и вообще была человеком с головой. Но мне хотелось достичь простоты. В противоположность утонченности, о которой говорят «совершенное искусство», вновь становиться ближе к природе.
       Совершенство многие постигают поздно. Эта способность преображения без излишней траты средств и окольных путей позволяет достигать той же цели. Но как обладать таким дарованием, как стать совершенством?
       Больной  вопрос для  все время стремящихся к этому людей.   
       Алекс, беззаботный и полоный надежд, придавал на мгновение каждой вещи большое значение, а через минуту уже не думал о ней. Он честно обещал, но никогда не держал слово. Он был достаточно добродушен, но должник он плохой и, если брал у меня деньги, всегда забывал отдавать. Он хороший интеллектуальный собеседник, склонный к юмору, любил слушать музыку, всегда был в хорошем настроении, и все люди становились ему друзьями. Он, трудно поддающийся исправлению грешник, который глубоко раскаивается, но вскоре забывает о своем раскаянии, никогда не превращает грехи в скорбь. Дела его утомляют, он просто все сваливает в одну большую кучу, не в состоянии ее разгрести. Дел у него всегда по горло, он без устали занимается тем, что просто играет в проблемы, потому что игра всегда связана с переменами, а настойчивость не по его части. Он непревзойденный тусовщик. Но я, кажется, повторяюсь.
        – Дай телефон, – надо позвонить, – просит он.
        – Позвони со своего, – вредничаю я. – Ведь наверняка в Москву будешь звонить. Из Англии это дорого
        – Нет, не в Москву, – жеманничает он. – Честно, дорогуша.
        Я неохотно протягиваю телефон. Он звонит в Североморск. Мне на память телефон оставляет «999…» - это номер нашего общего знакомого – Капитана.
        Через полгода Алекс нашел себе друга и съехал от меня. Правда, мы все равно продолжаем дружить.

        На одной чаше весов всегда правда, а на другой – ложь. На одной – Бог, на другой – Дьявол. На одной – всегда свобода, а на другой – рабство. И правда – сильнее, а ложь – изворотливее. Бог – добрее, а Дьявол – красивее. Свобода манит, а рабство не отпускает.
        Я уронила телефон и он стал глючить. Теперь у меня все время высвечивался «999…» – номер Капитана.
        Было пятнадцатое  июня. Я прилетела в Москву к Марку. Ехала в страшной пробке по Кутузовскому. Я представляла Капитана каким-нибудь морским волком, ему пошло бы дрейфовать во льдах. У него должна быть борода, свитер с высоким воротом и аляска. «999…» сообщил, что его подружка взяла бутылку и бросила ему в голову. Мне, наверное, надо было сказать что-то типа «Вау, какая прелесть!». Но я промолчала. Пусть сам разбирается со своими девушками.
         Тогда он вспомнил Алекса. Тот был должен ему денег. Много. Может быть, Алекс и будет Денисом Симачевым. Вот только Капитан совсем даже не Абрамович, и деньги он для Алекса попросил у своего отца. Он говорил о наболевшем.
         Мне же было нужно раскрыть тайну глюков своего телефона, и для этого я встретилась с обладателем этих трех перевернутых шестерок. Мы зашли в ресторан, сидели за столиком, шелестя скатертью и накрахмаленными салфетками. Он ел суп и я тоже. Каждый свой. И на этом все.
        Позже Капитан позвонил мне из дома и пожаловался, что в его отсутствие в доме был кто-то посторонний. У него был странный и очень сильно возбужденный голос. Я посоветовала ему вызвать милицию.
         - Зачем ? Удивился он, - ведь ничего не пропало.
         Я заметила, что он весь день был каким-то очень печальным. На это Капитан сказал, что сегодня годовщина смерти его мамы. Мне стало его жалко.
        Ночью он опять позвонил мне. Кажется, ему было тяжело и хотелось простого человеческого тепла и заботы.
        Он попросил разрешения приехать. Я смолчала. Он попытался найти нужные в таких случаях слова.
        - Ты улыбка жизни, - произнес он с нежной и сладкой ложью в голосе.
        Я тихо сказала: «Приезжай.»
        Спустя минуту я стояла у окна, смотрела на пустынную улицу и ждала, когда он приедет. Каждые пятнадцать минут в комнате били старинные часы и будоражили мою душу предчувствием.Он приехал очень уставший, запутавшийся в бесконечно рвавшихся лабиринтах своих мыслей. Таким длинным и тяжелым был для него этот день, с этим постоянным чувством утраты, а ему хотелось почувствовать любовь и понимание.
        Капитан уснул уткнувшись лицом в мои калени.И медленно,словно лепистками роза,обрастала надеждами на счастье жизнь,жизнь что приходит и уходит,где счастье так мимолетно. 
       
         
        Любовь к жизни предназначена от природы для сохранения индивидуальности каждого отдельного лица. На столе стоял портрет молодого красивого  человека. Вокруг стола собрались скорбные друзья. Случайное движение, и произошла катастрофа. Сбой программы.
        Я знала Эдуарда. Нас познакомил в Лондоне Марк. В жизни Эд был совсем не юношей. Он разменял второй полтинник и крайним удовольствием его натуры был антиквариат. Но в этот раз он хотел не приобрести, а продать очень дорогой крест. Он сказал, что у него больна жена. Безнадежно. И он пытается хотя бы продлить ее дни.
        Однажды на мой мобильник раздался звонок. Незнакомая женщина представилась женой Эда, Адалиной. Попросила о встрече.
        Она шла по дорожке парка. У нее были роскошные каштановые волосы, которые заново отросли после химиотерапии. Высокий лоб. Лучистые глаза. Приятная улыбка. Очень бледная мраморная кожа; вся она была как северное сияние. Ее образ слабо вязался с образом больной, но она действительно умирала.
       Она очень хотела уйти из жизни сама и , наверное, считала, что имеет на это право. И все же ей было радостно от того, что она не взяла греха себе на душу.
       - Ни от веревки, ни от ножа, ни от моря, ни от яда, ни от дыма, ни от огня, ни от других зол. - Словно заклинание повторяла Адалина.У нее столько наболело. - Мне  посылается смерть. Знаете, Эдуард не всегда был моим мужем. Просто однажды он пришел ко мне. Эд сказал, что мой муж приговорен, но я, такая красивая, могу его спасти. Эд был уже хозяином нашего города и я вполне поверила ему…
        Ей вдруг трудно стало говорить. Все же она продолжила:
        - А ведь они с Арчи вместе познакомились со мной. Арчи тогда только вышел из тюрьмы. Он взял на себя всю вину по махинациям Эда. Сам-то он был простым моряком и никакая приватизация нашего порта, которая шла в то время полным ходом, его вообще не волновала. Она волновала Эда. А потом, когда Эд проиграл, за него отвечал Арчи.
        Арчи это объяснил просто. Он сказал,что тюрьма сломала бы Эда… И вот, когда Арчи меня увидел, он сразу решил для себя, что я стану его женой. У него еще было время прожить свою солнечную жизнь так, как он хотел. Представляешь, Эду я тоже понравилась,но заглянув Арчи в глаза,он понял, Арчи не отступит.Отступить пришлось ему. Он даже был свидетелем на нашей свадьбе.
         Я была самой счастливой невестой на свете.Я любила.Я была любима. Мы были молоды и мечтали о детях. Эд все время терся в нашем доме. Он говорил, что его девушка, как засушенный цветок, а вот с Арчи ему тепло и весело. Я вполне понимала Эда. С Арчи весь мир был другим. Такой это был человек – он как всполохи огня, ураган града или лавина цветов.
          Эд дождался своего часа. Центровые захватили город, и Эд примкнул к ним, а Арчи по-прежнему на все было наплевать. Вот он и оказался брошенным в трюм рыбацкого судна в ожидании смерти, а я, чтобы только спасти Арчи, оставила Эда у нас.
         Эд куда-то позвонил ,он сделал это при мне, и Арчи немедленно отпустили.
          Мужу кто-то рассказал про нас с Эдом. Он не вошел, нет, он ворвался в дом. Я ничего не отрицала. Какие ужасные вещи мы сказали тогда друг другу! - из прекрасных глаз Адалины текли слезы. - Дальше мог быть только опустившейся занавес…
          Жесткая складка пролегла у ее губ. Она была женщиной с окрыляемым сердцем и, конечно, ей бы очень хотелось, отряхнув нечистоту и очистившись от нее, задышать снова, но Адалина знала, что это уже невозможно.
          Хотя… Кто знает…

          И вот – я рядом с Марком. Только сердце мое уже далеко во льдах. Марк не понимал одно мое существенное свойство – чистоту,  на основе только моральных, а никаких-либо других принципов. Мне с ним становилось неинтересно. Обман чувств – это, когда ты думаешь что башня круглая, а она оказывается квадратной. И нет никакого оптического обмана.
          Кто извлечет мое сердце изо льдов? Кому оно будет цветком, которым одаривают дамы победивших на турнире рыцарей? И где ты, мой Капитан? Кого ты целуешь лунной  ночью? Десять лет тебе на подвиги, а потом всего десять дней на нашу любовь.
          Две личности сливаются в любви человеческой. Это не только зов природы. Влекут поступки романтически-приятные. Моменты знакомства, встречи, ухаживания, решимость на совместную жизнь. Ничто не заменит любовь. У первого человека Адама была спутница Ева.
         Я понимаю и оправдываю наших библейских прародителей, поправших «жестокий» Закон и презревших райские кущи ради неизведанных ощущений мирской жизни. И вернись опять то время, я бы сама, приняв облик Змея-искусителя, соблазнила Еву:
         - Что ты знаешь, Ева? – шептала бы я. - А ведь в тебе заложено столько сил и талантов! Посмотри, какой мир расстилается внизу – его хватит на всю твою долгую жизнь!
         - Я не смею взглянуть на него: я боюсь гнева Творца, который поставил над нами великий карающий Закон!
         - Не бойся Закона! - Успокоила бы я, искушая. - Рано или поздно он вернет тебя обратно, но уже с накопленными знаниями. Смелее, Ева! Ты станешь матерью многих людей. Ты познаешь, что недоступно бестелесным Богам, и вернешься драгоценной, наполненной чашей. Вы оба, Адам и Ева, есть жизнь и продолжение жизни.
        - Да, - говорил сам Господь пророку Моисею.- Нехорошо человеку быть одному. Так говорил Господь, а Моисей передал его слова людям.
        Марк закрыл своими ладонями мне уши и кричал, что я его не понимаю. Только я  не слышала, что он кричит. Я думала, он снова повторяет слова Антуана Сент Экзюпери о том, что «мы в ответе за тех, кого мы приручаем». Но слова эти больше, наверное, подходят к нему и его жене. А кто ему я? Пожалуй, не доходят до моей души эти слова. Мы же люди, не звери в цирке, чего нас приручать…
        Он сильно сдавил мою голову и подтянул меня за нее вверх.Я же взяла и как бы зашторила свои глаза. А в дырках джинсов были видны мои коленки в синяках. На моих острых локтях красовались такие же синяки.
        Но я уже думала о другом человеке. Подул ветер, перевернув страничку повести. И я уже была предательницей и лгуньей, что фиксировал мой дневник, который я все время вела. Марк-то думал, что я пишу какие-то экзаменационные  билеты... 

        Мне снова снился сон. Во сне звучала музыка. Плескалось волнами море. Знакомые мужчины пели хором, хотя в жизни из моих знакомых мужчин петь умел только Капитан. И девушка, юная Адалина, собиралась уходить, и никак не могла уйти. И слушала она именно Капитана, а смотрела на его отца. Говорила же она почему-то со мной.
        - Пусть дует ветер. Пусть бушуют волны. И пусть будет у тебя жизненная отвага.
        Нитка бус на моей груди – подарок Марка. И кольцо на пальце, так похожее на обручальное, тоже подарок Марка. Я снимаю его и оставляю Марку.
         - До свидания, Марк!
        Он вспомнил, как нам было хорошо вместе, но я ничего не помню. Наверное, просто не хочу. Может, вспомню потом, когда-нибудь, только не сейчас.
        - Я ухожу.
        - К Капитану? – спрашивает Вика.
       – Кто тебе о нем рассказал? – удивляюсь я ее вопросу. И в душе моей поселяется тупая грусть. Да, я рассказывала Тане про нас с ним, а она, наверное,  передавала все  Вике.
         Уже выветрился вкус вина, что пила я с Капитаном. Пролетел месяц, как мы не виделись с ним, а кажется, что прошел год. Вернется ли ко мне мой Капитан?
         Я стою на ветру и с тревогой гляжу вдаль. И мысли мои как корабли устремляются к его кораблю – за сплошную гряду облаков. И берег мне кажется ниже моря. И где-то в той стороне, далеко - далеко (я показываю рукой в даль моря), мой молодой  Капитан.

        Мы все, инопланетяне, собрались за круглым столом, на котором горит лампа под абажуром, и обсуждаем людей. Мой приятель Алекс говорит, что они очень странные. Пекут пирожки и кладут в один из них яд, как последний подарок этому миру. Берут топорик и идут убивать бабушку, превращая это в экшен.
        – Ну, а как здесь у тебя в России? – Все посмотрели на меня, ожидая, что я скажу в ответ.
        – Для меня Обломов – лучший представитель человечества. Ничего не делающий лентяй, с утра до вечера валяющийся на перинах. И другой лучший представитель – Петр Первый, пытающий своего сына, строящий город на болоте, заполняя это болото человеческими костями. К слову, с топориком – это тоже в России…
       Сын Божий, сказавший, «хороший человек» о предателе Иуде, аномалия, о которой нас предупреждали, здесь проявляется ярко. И достоинство каждого человека обратиться к Богу.

        Мы сидели с Викой на лавочке и вместе плакали. К ней вернулся Иван, ее друг, кинорежиссер - документалист. Вика встречалась с ним три года, а потом,  после очередной съемочной командировки, он неожиданно исчез. До Вики дошли слухи, что он влюбился и впопыхах женился на какой-то модельке, хотя у длинноногой Вики тоже была вполне сексопильная  внешность.
        И вот он опять возник в жизни моей подружки. Вика рассказывала, что он полысел, выглядел старше своих лет и, когда они встретились, все время поглядывал на часы, а потом наплевал на все и потащил Вику в «Сохо» - ночной клуб, который не следует путать с районом Лондона, идущим от Oxford Street.
          Ведь старая любовь не ржавеет. Мы дружили с Викой с историко-архивного института, который, собственно, заканчивали и Алекс, и Таня, потащившаяся туда за мной. 

          Мой Капитан шел такой красивый с запахом ветров, а закат разгорелся таким ярким. И будоражило сердце от замирающего чувства предстоящей любви. И ночь не будет на нас в обиде за то, что мы наверняка, по всем приметам, не сомкнем глаз. Я хочу слиться с ним воедино. Как сливается  небо с простором моря, а потом мы опять растаем  в волне наших чувств. Капитан подхватывает мой дерзновенный порыв. Опускает с груди мою маечку. И его губы касаются моих розовеющих сосков. И зачем его отец появился откуда-то в эту самую минуту? Он вошел и занял собой все пространство.
         – Ты смотрела лучший фильм девяносто пятого года –  «Казино»? – спрашивала я потом Таню. – Так вот, он  похож на героя этого фильма, которого играл Роберт Де Ниро. И еще я знала, что у этого человека очень красивое нерусское имя. Еще у него было очень много денег, и он оказался отцом Капитана.
        Такой внутренней силы, как в этом человеке, я еще не встречала у людей вообще. Как он ходил, говорил, просто держал стакан, когда пил виски. Я спешила уйти, и он почему-то вышел меня проводить. Люди всегда страдают, и эта боль у них бесконечна.
         Утреннее солнышко играло на шторах, заглядывая озорными лучиками в комнату. И в дверях стоял он, отец Капитана.
         – Марш одеваться, - Скомандовал он мне, словно ребенку.
         «Капитан приплыл неожиданно, – подумала я. Это было странно, но волнительно. – Но каким же чудом занесло ко мне его отца?  Может, все исчезнет завтра так же внезапно, как это случилось сегодня?»
         Я металась по гардеробной комнате, хватая одно платье, второе, третье.
         Он сказал мне, что чистота и непорочность сильнее красоты.
        – А простота – это то, что за красотой, если получилось пойти дальше, – поддержала я разговор. 
        Потом был какой-то узенький мостик. Он взял меня на руки и понес, и я была для него легкой, как пушинка.
        – Только не исчезай – попросил он.
        Мое сердце захолонуло. Я пообещала. Мы часто обещаем. Только что? Невозможное…
        Лучше бы я не слышала их разговора. Скорбь обрушилась на меня.
        – Я тебе запрещаю трогать мою девочку, – сказал сын отцу, расстегивая верхние пуговицы на рубашке, из-под которой торчал полосатый треугольник тельняшки. Два сильных человека стояли напротив друг друга. Один был молодой, гибкий, лиричный, горячий; другой – просто скала с верхним взглядом серо-голубых глаз.
         И я хотела лететь с этой скалы, лететь и лететь. Они очень любили друг друга. Конечно, отец любил сына больше чем тот его. Так определено природой, но и меня он любил больше, чем меня любил Капитан. Ведь для него я была милой и кроткой, с чувственным ртом не выдававшем порока.  Я  была цветком, который ему хотелось сорвать.
         А для того, другого, были ничтожны века и свершения, потому что я была его началом.
         Я не могла встать между ними. Мне нужно было уйти.

         Счастливый Марк целовал крошечную дочку. Вообще-то он хотел сына, но дочке тоже был очень рад. Ручка Адалины схватила мой нос. Я смеялась. Мы все были очень счастливы. С рождением ребенка в моей душе водворились мир и спокойствие, я перестала раздражаться, сердиться, быть своенравной, обижаться на Марка или обижать его.
         Как-то я проснулась утром, поднялась обнаженная с кровати, подошла к окну, чтобы зашторить ворвавшееся в комнату утро. Я смотрела на мирно спящего Марка и думала, что мужчина - это лучшее, что жизнь дарит женщине, конечно, не считая материнства.
         Вот только обстоятельства гибели Эдуарда были не понятны, и куда девался крест Иоанна Грозного, тоже никто не знал. Все это очень отягощало нашу жизнь. Мы все могли быть под подозрением. И были под подозрением. Да, я знала о кресте и пыталась продать его по просьбе Эда, но к его пропаже я, конечно же, не имела никакого отношения.
         Таня в этот вечер, про который спрашивал следователь, была одна. У нее случались депрессии. Но креста она не брала. Вика вообще в это время занималась любовью с Иваном. Алекс просил Таню сказать, что они были вместе, чтобы у них появилось алиби и следователь от них отстал. Но креста Алекс не брал, хотя  и побывал той ночью в доме Андрея, так звали Капитана. Просто креста там уже не было. И все мои друзья, молча смотрели на меня. В молчании читалось подозрение.
         - Нет, это не Марк. Он не мог взять крест. Он не мог убить Эда. – Я грудью закрывала мужа, прямо как когда-то Жаклин закрывала грудью своего Кеннеди.
          Мои друзья стояли рядом и недовольно вздыхали.
          - Разве можно верить губернатору? Впрочем, мы все несем свой крест, но этот крест у нас никто не возьмет, - размышляла Вика.
          В кабинете следователя, как-то было совсем по-совковому. Обшарпанный столик, такие же стульчики. Здесь расследовалось миллионное дело о краже креста. Сам следователь, лет тридцати пяти, с обширной лысиной,  был человеком живым, умным, бедным, людям помогал и взятки презирал. Потому и мучил нас нещадно. Хотел докопаться до истины. Предупреждал о наказании за дачу ложных показаний. Задавал  вопросы. Все считая важном в этом деле. Он заставлял меня выворачиваться  наизнанку, как мешочек с мусором в пылесосе.  И я выворачивалась, хотя знала - ничего то он не раскроет.
          Однажды мне приснился  третий и последний сон с той девушкой. Свет, коридор, открывающиеся двери. И она появилась неожиданно посредине комнаты. Она представлялась совершенно реальным человеком и не казалась каким-то фантомом, но вокруг было столько звуков, света, странных ощущений и запахов. В ней, едва-едва, но все же угадывалась тень Адалины.
          - Крест у меня, - сказала девушка. И это я попросила Эда снять в Лондоне крест с торгов. Он мне нужен, - она помедлила, потом продолжила, - и это я убила Эда. Она рассмеялась. Впрочем, вертолет зацепился за дерево, когда охотники поднимали на нем медведя.
         - Какая у нее белая кожа, как гордо и равнодушно горят ее глаза, но когда она боролась с вертолетом, в глазах у нее наверняка был гнев. Может, спросить у нее про свою судьбу? Но она мне про нее  вряд ли скажет. Ведь будущего нам знать не положено… - я тяжело вздыхаю и просыпаюсь.
         Проснувшись, я долго осматривалась кругом, но не обнаружила следов чьего-либо присутствия.
         Мне стало ясно: за крестом пришла из другого мира Адалина и забрала его. Чтобы вернуться в этот мир в образе первого ребенка своего сына Андрея. И Капитан знал об этом и верил в это. И спешил жениться, чтобы  родить ребенка, но родившейся у него сын пошел всей своей сущностью в породу жены. И ничем  мальчик не был похож на Адалину. Что на это скажет Небо?
        «Не вызволена».
        И сердце Капитана, такое зыбкое, рвалось, как из болота, от семейной жизни в далекую даль, в море. И Капитан не колеблясь уплывал, с трудом и тоской на сердце возвращаясь в немилый дом. Он стал отлучаться все чаще, и не было его с каждым разом все дольше.
        Я все время училась любить. Я была хорошей ученицей. Мне всегда ставили пять. Но процесс затянулся, я еще так и не любила. А он, отец Капитана, конечно же, да. Ведь он был гораздо старше.
        Любил он когда-то свою жену Адалину, первую красавицу побережья, но однажды она встретила другого, более удачливого на тот момент бизнесмена. Да, того самого Эда. Она сидела, обняв свои плечи руками ,  поджав колени к груди, пригвожденная фактом своей измены, и зло говорила отцу Капитана:
        - Уходи!
        И он словно чистил шкурки с солнца, делая себе больно. Ведь  оно испепеляло его ярким счастьем другого. Отец Капитана ушел, оставив все. Но самое ценное, а вернее - бесценное, что он оставил - был его сын, Андрей. Они встретились только спустя двадцать лет. Отец Капитана прилетел на похороны своей бывшей жены. Его позвал сын. И человек, не умевший прощать, неожиданно откликнулся. Увидел уже взрослого сына, на которого долго не мог насмотреться. Он хотел любить и оберегать его, но понимал, что сын вырос, без его усилий стал самодостаточным. Андрея манили трудности и опасности могущественных  и обширных просторов северных морей. Эти отвесные берега и сказочные картины ледяного безмолвия.
          Отец Капитана накрыл мою руку своей ладонью.
          – Капитан женился, – сказал он. – И они теперь живут с женой в стране викингов.
          – Я знаю, – отозвалась я, – читала об этом в газетах.
          – Тогда пойдем, – попросил он. Я доверилась ему.
          Это был огромный дом с нагромождением комнат. Мы легли на просторную кровать, шелк постели приятно возбуждал кожу. Он снял с меня чулки. Он брал в руки мои ступни и ласкал их своими поцелуями. Потом он остановился, посмотрел на меня.
         – Я слишком презираю падших женщин. Наверное я буду презирать и тебя, - неуверенно сказал он.
         Такой поворот его мыслей забил осиновый кол в мое сердце.
         – Какая безделица, – ответила я, судорожно смеясь, и бросилась к нему с поцелуями. Ожидание, предвкушение и наконец-то любовь. Презрение – не та цена, которая могла бы остановить меня. Тело рвалось навстречу к этому мужчине. И сердце сгорало во мне.
         Отец Капитана, которого звали Арчи,словно вернулся в то время когда его выпустили из трюма и он пошел к себе домой, где его по- прежнему ждала любившая его женщина,только теперь этой женщиной была я. Кстати, не звонок Эда сыграл решающую роль в судьбе Арчи. На звонок Эда тогда вообще никто не прореагировал.
         Приказал его отпустить другой, на самом деле один очень могущественный человек. Арчи спас его в тюрьме, когда в того метнули заточкой. Арчи был сыном рыбака и внуком охотника, у него была потрясающая реакция, его отличная сноровка спасла человеку жизнь и впоследствии именно этот человек помог ему выпутаться из неприятностей.
   
          Я – инопланетянка, но люди с полным правом могут считать меня лживой сукой. Ну, а муж, Марк, перестал бы быть моим мужем, если бы узнал о предательской измене. Но я вдруг вспомнила наш  разговор с друзьями за столом,что из каждого положения есть выход. Есть то он есть, только вот порой трудно из воспользоваться.
          Прилетел беззаботный Алекс из Лондона. Привез диск Little Boots, классной английской барышни, похожей на раннюю Мадонну или Кайли. Я, казалось, никогда не была ему так рада и все время проводила с ним, Адалиной и подругами – Викой и Таней.
          Муж не ревновал меня к Алексу. Он только говорил,что Алекс видит во мне конкурентку, а это иногда бывает опасно. Марк приводил пример с Эдом и Адалиной, который по его идиотскому убеждению любил-то на самом деле ни Адалину, а ее первого мужа.
          Во как закручивал все Марк! Или жизнь, или даже сам черт, вогнав в нас пороки, в которых мы и сами-то себе не хотели бы признаваться. Так мы и таскались все вместе, нянча ребенка наперебой. А няня, приставленная к Адалине Марком, в это время бездельничала у меня дома и примеряла мои наряды. Но все равно она была хорошей няней и ребенка любила.
         Алекс как-то что-то начал говорить про Капитана, потом, спохватившись, осекся, подумал, что у нас с ним все же были близкие отношения  и заговорил о его отце. Резал по живому и ничего не замечал. Уж Вика с Таней моргали ему, моргали, да только зря.
         Отец Капитана был самым красивым мужчиной, которого я когда- либо встречала, но продолжение наших отношений было невозможно.
         – Пусть дешевеет нефть. Пусть я сегодня пьян. И слушаю грустную песню сына. Но для тебя я возведу замок до заоблачных высот и назову тебя своей королевой, – позвонил он как-то мне.
         Хотя я просила его мне никогда не звонить.
         – Но я уже королева, – отвечала я.
         Я была инопланетянкой и потому помнила, как там все случилось у людей. Отец Капитана остался с другой, но они не стали счастливыми. Ведь его сын уплыл на яхте в шторм и его не нашли. Марк действительно умер в сауне. Перед смертью он сказал:
         - Лучше бы Адалина  никогда не родилась.
         Он так сказал, потому что генетическая экспертиза показала, что он не отец Адалины. Марк вышел из сауны к бассейну, и ему почудилось, что я лечу к нему в белом подвенечном платье, и ветер рвет подол моего платья. Он ощутил тоску в своей душе.
          - Мара, Мара,- укоризненно сказал он, - жили бы мы с тобой, сердце в сердце, мысли в мысли, спали бы рядышком…
          Он сказал это, упал в бассейн и умер со своей несбывшейся мечтой.
         
          Так я стала вдовой. Я стояла в черном костюме и черных очках, чтобы никто не видел моих заплаканных глаз, и люди в траурных одеждах окружали меня и выражали свои соболезнования. Говорили, каким замечательным человеком был Марк и как нам всем его будет не хватать. Вспоминали страницы его жизни. Мелкие детали бытия зачем-то нужные нам и совсем теперь безразличные ему.
           Когда поминки закончились, я не могла поехать домой одна и позвала с собой Вику с Таней.
           - Я убила человека, - вопила я, корчась в кресле.
           - Ты сделала это не преднамеренно. - Пыталась успокоить меня Вика. - Марк был не глуп и, главное, не лишен логичности в своих суждениях, но над ним торжествовало воспитание. Он был  сынком высокопоставленных родителей и вырос в атмосфере превосходства, преувеличения своей значимости. Он не замечал ясных явлений и считал глубоким лицемерием все, что не вращалось вокруг него.
           - Даже величайшую искренность и самую открытую душу,- добавила Таня. 
           - Марк признавал только любовь к себе и больше ничего. На эту любовь к себе он  охотился, а ты ее олицетворяла. Охота не удалась. Акела промахнулся, - цинично прибегая к всевозможным уловкам, заключила Вика, гладя для моего спокойствия меня по голове.
        - Но как же странно, пусто осознавать, что Марк никогда не вернется домой! И что же люди зовут любовью, среди всех связей, которые по воле случая и Бога бывают у них? Не знаю. Хотя я думаю, что нам выпадало счастье с Марком. Для этого я немного чувствовала и достаточно лгала,- сказала я.
        Я, уже успокоенная разговором, тихо сидела в кресле и тупо включала и выключала торшер. Свет то гас, то снова вспыхивал.
        Потом наступила томительная ночь. Я очень устала, но глаз, мне казалось, я не сомкнула до рассвета. Поэтому я не могла понять, во сне или наяву ко мне приходил Марк, полный тоски,ростки которой,смешанные с жалостью и гневом проросли в нем. Видимо, это все же был минутный сон.
        За окном было предрассветное небо, затянутое серой мглой. Я думала, что ко мне, наверное, подкралась осень…
        Но я была инопланетянкой, и – хотя мое разбитое сердце разлетелось на сотню мелких осколков и я вряд ли смогу их собрать – но в каждом из них, даже в самом ничтожном, живет любовь к одному человеку, отцу Капитана.

        Все-таки я выпила любовь, которая была однажды, открытая всем ветрам.
        Моя Адалина родилась, и я встретила как-то отца Капитана. Эта встреча была отнюдь не случайной. Он поджидал меня у подъезда моего дома. Отец Капитана изменился. Его волосы сильно поседели, морщинки на лбу и вокруг глаз стали резче. Только серо-голубые глаза, которые всегда напоминали мне хмурое утро, остались такими же цепкими. У него был взгляд настоящего прирожденного охотника.
        Неожиданно он спросил, как тот следователь, - почему я назвала свою дочку Адалиной?
        Я ответила ему той же версией, которую когда-то озвучила следователю.
        - Эдвард и Адалина - так звали наших друзей.
        Неожиданно отец Капитана налетел на меня коршуном, схватил меня за горло и начал душить:
       - Почему это женщины взяли такую моду - решать за меня, умирать за меня? - он был неистов.
       - Чья это дочь? Моя или Андрея? – снова закричал он, - но она точно не Марка!
        Он бы задушил меня, если бы я не открыла ему всю правду.
        - Андрея… - беззвучно произнесла я одними губами и неожиданно для себя крепко обняла его и прижалась к нему.
        Отец Капитана разжал руки на моем горле.
        Душа Адалины летела, подобно свету добрых маяков. Не скрывая своего восторга, она возвращалась.
        Господи, храни королев!