Муза

   «Аромат» застоя наполнял квартиру, в воздухе стоял запах прелости. Хозяин уже давно не проветривал помещение. Паутина на закрытых окнах. Толстый слой пыли покрывал всю домашнюю утварь. Стрелки настенных часов безжизненно  остановились, показывая четверть первого. Квартиру давно не посещала жизнь, казалось, она совсем покинула ее. Последний раз веселый смех застолья звучал здесь лет десять назад. Теперь же могильную тишину нарушал лишь звук бьющихся о стекло крыльев мотылька. Он был единственным, кто хотел жить.
   По коридору, медленно, паря над протертым ковром, двигалась старуха, ее лицо закрывал капюшон. Перекинув через плечо отточенную косу, она направлялась в одну из комнат, где на дряхлой кровати лежал седой старик с большой растрепанной бородой. В одной руке, словно ребенка, он держал лощеный саксофон, другой, еле касаясь пальцами, гладил инструмент. Его глаза были закрыты, он чувствовал приближение Смерти, но смотреть ей в глаза не хотел. С детства он верил: если не смотреть старухе в глаза – она уйдет.          
   Старик был погружен в свои воспоминания и, прежде чем покинуть этом мир, хотел вновь пережить те сладкие минуты, когда, казалось, весь мир был у его ног, и он был способен на многое. В глубинах памяти уже потерялся тот момент, когда он встретил ее. Он помнил, как она ушла, как он был женат два раза, бесполезную работу, не приносящую удовольствия, помнил все, но только не первый день их встречи. Перед глазами всплывали картины прошедших лет, но он их гнал прочь. Он хотел видеть ее, ту, которая подарила ему самый сладкий, самый запоминающийся период его жизни. Ту, которая подарила ему его жизнь. Ту, которая как мираж, появившись, исчезла. Старик напрягался, морщился, пытаясь заставить непослушную память вернуть воспоминания, но тщетно.

– Ты настоящий Моцарт. – Однажды сказала она ему.

   В душе он тайно мечтал, что встретит молоденькую девушку лет 15-16, которая станет для него музой, вдохновением, пробуждающим творческие порывы. Худенькую, с большими черными глазами. Несмотря на свой возраст, развратную и похотливую, с которой он мог бы осуществить все свои самые сокровенные желания. Но когда он безумно влюбился, многое уже не имело значение.
   Она была моложе его лишь на три года, стройная, с пышными блестящими кудряшками черного цвета. Красивые упругие груди, возбуждающе обтягивал легкий ярко-красный топик. Юбка чуть выше колен, с разрезом до средины бедра, оголяющим стройные ножки в нейлоновых чулках.
   Воспоминания рисовали ему картины, на которые он смотрел со стороны, словно находился в кино. Он вспомнил, как первый раз бесцеремонно овладел ей прямо в пустом коридоре  института, где они оба работали. Она не сопротивлялась, наоборот, ее это возбуждало. Девушка издала блаженный вздох, когда его руки сильно сжали ее грудь, откинула голову назад и закрыла глаза. Он жадно целовал ее шею, двумя пальцами пощипывая набухшие от возбуждения соски. Она дернулась и немного присела, когда другая его рука прикоснулась к тонкой, мокрой материи между ее ног. Резким, сильным рывком он сорвал черные стринги с изображением ящерицы посередине, быстро поднял за талию, посадил на подоконник и, не секунду не медля, вошел в нее…

– Моцарт не играл на саксофоне. 
– Это не важно, я имела в виду ты такой же талантливый и твоя музыка так же блаженна. 

   Именно с ее появлением он расцвел. Он всегда хотел писать музыку и как любой мужчина, мечтающий реализовать себя, надеялся, что когда-то его будут слушать массы, любить и ждать его новых произведений. Писалось тяжело, всегда находились причины, дабы не заниматься музыкой, все откладывал и откладывал, пока совсем не забросил саксофон на чердак.
   В тот день еще по дороге домой, казалось навсегда остановившиеся в голове «шахтеры», вновь зашевелились. Пальцы в воздухе нажимали клавиши саксофона. В голове звучали не просто обрывки – он видел все произведение. Небольшое, даже маленькое, но целиком, от начала и до конца. Не снимая туфлей, он пробежал в комнату, достал инструмент, нервно протер, выдохнул, и не торопясь, аккуратно, прильнул губами к мундштуку…
Бледное лицо старика порозовело, потрескавшиеся, сморщенные губы расправились в улыбке, которую уже давно он и сам не видел на своем лице. В это мгновение сердце на секунду замерло… потом вновь застучало в бешеном темпе. Незваная гостья стояла рядом, ее невидимая, костлявая рука тянулась к нему. Он совсем не хотел отвлекаться. Вот-вот он навсегда утратит возможность помнить те дни, дни его «славы».
Славы не было. Он так и не стал известным саксофонистом. Она была его единственным слушателем, но ему этого было достаточно. Она верила в него и всегда вдохновляла. Именно благодаря ей он писал. Со стороны можно было бы назвать  их просто любовниками, но он так не считал. Она была его музой, его единственным источником энергии, благодаря которому он ощущал себя тем, кем в глубине души всегда хотел быть. Они стали часто гулять вместе и придаваться ласкам везде, где бы их не «накрывало» желание обладать друг другом. Прощаясь с ней, он стремительно мчался домой, принимался за работу. Позже звонил ей:
– Тебе обязательно понравится то, что я сегодня придумал.
– Конечно понравится! Мне нравится все, что ты делаешь!
– Ты меня обманываешь, ты просто любишь меня и тебе уже все равно, что я пишу. Плохое, хорошее – тебе нравится, потому что нравлюсь я.
– Нет, мне нравится, потому что это красиво. Если мне что-то не понравится, я тебе так и скажу.
   Она стала его критиком, его помощником, его учеником и учителем. Он писал все больше и больше. С ней он поверил, что способен на что-то, что может создать великое произведение.

– А давай запишем диск? – лежа на его груди, сказала она.
– Это же денег стоит, да и что мы с одним диском будем делать?
– Как что? – она села на него сверху. Упругие груди возбуждающе качнулись. Он обхватил ее двумя руками за тонкую талию. – Мы его отнесем на радио, там послушают, им понравится, и тебя начнут «крутить». Все, мы так и сделаем!
   Они так и не занесли диск на радио…

   Всю свою жизнь он помнил и мечтал о ней, верил и надеялся, что они будут вместе. Он даже собирался сделать ей предложение, представлял, как они будут счастливы, как у них родятся детишки, и это будет самая великолепная семья на земле.
Воспоминания оборвались. Сердце, то казалось, выпрыгивало наружу, то замедлялось так, словно собирается остановиться навсегда. Он старался не обращать внимание на сильную аритмию, призывая память вернуть его обратно.
   Они гуляли в парке жарким июньским днем. Она, резвясь как озорная малолетка, бегала и прыгала вокруг, то убегая и прячась за деревьями, то «оседлывая» его, заставляя изображать гнедого жеребца и галопом мчать по лесу.
   Старик был счастлив, она была так близко к нему как никогда, за многие годы разлуки. Сейчас он чувствовал ее тело, ее аромат, он слышал ее смех, видел улыбку, сводящую его с ума!
   Картинка в его глазах помутнела. Он напрягся, вновь увидел как она, улыбаясь и заигрывая с ним, прячется за деревом. Протянул руку, пытаясь до нее дотянуться, но она казалось, удалялась все дальше и дальше. Глаза под закрытыми веками быстро бегали, он пытался разглядеть ее, позвать. Больше всего на свете он не хотел ее сейчас отпускать. Рука крепко сжала холодный инструмент, на лбу выступил пот. 
– Куда ты? Постой! – кричал он в своих воспоминаниях.
Он уже бежал за ней, высматривая среди зарослей густого леса. В какой-то момент он понял, что не может увидеть ее в лесной чаще, так как его глаза закрыты. Старик открыл глаза…
   Руки обмякли. Саксофон упал на пол, наполнив опустевшую квартиру дребезжащим звуком.  Звуком, который он издал в первый раз, противным ему самому, но таким неизбежным.

                ***

   Она ушла от него, не выдержав необоснованной ревности. Если она была не рядом, он всегда представлял сцены групповых оргий, насилия, в которых главным героем была она. Его воспаленный мозг рождал настолько похабные мысли, что подчас ему самому было противно от них, но ничего поделать с собой  он не мог. Потом, встречаясь, он кричал на нее, и они ругались. Она ушла не в силах больше терпеть унижения. Она ушла и с ней ушла его энергия...