Ангел

    
    
    Она засыпала, как в детстве, свернувшись калачиком.
Нижняя губа несколько вздрагивала, руки прятались между колен,
и только куклы или плюшевого мишки недоставало этой маленькой девочке,
решившей, что всё будет так, как рассказывала давным-давно бабушка.
Но снился сон...

* * *
Босая, в рубище,
с золочёным крестиком на груди
взбирается она крутым склоном.

И, последний шаг на вершину преодолев,
оборачивается и смотрит вниз,
и видит под собой людей живущих и умерших,
и ещё не рождённых, и тех, кто никогда не родится.

И тянутся руки праведных и юродивых к ней.

И спрашивают:
- Что греховнее,
душою испепелиться в желаниях к ближнему,
тебе не принадлежащему,
или
плоть свою отдать на растерзание страстей?

И рвут одежды с неё глазами бесстыжими и завистливыми.
И нет веры боле,
и нет пути выше собственного презрения.

Но были ещё те, кто ответствовал за происходящее,
дабы в хаосе не исчезло всё.

И воскликнул тогда апостол Павел:
«Все совратились с пути,
до одного негодны:
нет делающего добро,
нет ни одного.

Ты же спасена в надежде.

Надежда же, когда видит, не есть надежда;
ибо, если кто видит, то чего ему и надеяться ».

И упала звезда, отворяя кладезь бездны.

Бросились от подножия горы алчущие,
ибо каждому был дорог свой страх.
И прятались в хижинах и храмах, не веруя.

А кто верою был движим,
тот в божьем слове спасения искал.

И вышла саранча из бездны,
дабы в муки повергнуть людей,
без печати божьей на челах.

Она же, крест к груди прижимая,
стояла, слушая стенания родных и близких,
помочь не в силах.

И в ненависти к словам апостола
вдруг услышала под сердцем биение странное.

И, желая спасти от мук
заблудших в ереси,
в жертву Пятому ангелу
дитя своё нерождённое отдать решилась.

И поднялся ветер страшной силы,
сметая всё на своём пути.

Там же, внизу, был Один –
ни прячущийся ни стенающий,
ни верующий ни хулящий.

Но жизнь, отданная,
была бы его жизнь.
И жертва – не спасение ему, а погибель.

Ибо нить, связующая и существование продолжающая,
порваться грозилась в намерениях благих.

Но то, чего нет – и быть не может.

А предполагаемое –
в людской зависти погибнуть должно.

И знала она, что Шестой ангел страшнее Пятого,
а Седьмой страшнее Шестого.

И не толпу спасать надобно,
а себя саму от прегрешений и гнева божьего.

Тогда же тот, Один,
во чрево руки вонзил и вырвал дитя,
Пятому ангелу не отдавши
и себе самому продолжения не нашедши.

И, сжимая рукой раны кровавые,
пала на колени она,
и, облегчение в груди ощутив,
к пустоте воззвала, как к спасению.

И покатилось тело её к подножию.

И не суду Божьему душе велено предстать было,
а остаться во плоти и крови брызжущей.

И тыкали пальцами и взглядами те,
кто в своей жизни о соблазне мечтал,
но согрешить боялся, гордыню лелея.

И наложилась рана другой,
терзающейся в неведение,
рассудок теряющей,
на её рану.

И, крест на чреве обозначив огнём,
прикрыл Ангел крылом белым плоть её.

В.