Лачиновы. отец

В октябре умер мой двоюродный брат по отцу, Володя. И я ездил в Моршанск на похороны. После кладбища и столовских поминок мы вернулись в его квартиру и стали разбирать старые фотографии.  Надо сказать, что их осталось мало из того богатства, которое хранилось у Маргариты – старшей сестры наших отцов. В мой давнишний приезд Маргарита, уже тогда очень пожилая женщина, показывала мне весь семейный арсенал истории, запечатленной в старых и старинных фото. Были там и такие, которые она не могла объяснить, и что особенно жаль - главные для меня, дедовские, бывшие в достаточном количестве, тоже не все были понятны. Известно было, что о.Владимир в Моршанске оказался по церковному направлению и приписан был служить в тюремной церкви. Известно, что был отмечен церковной наградой – шапкой «камилавкой».  Но вот на нескольких снимках он – молодой священник в рясе и с медалью на груди. Поскольку священнослужителям такие награды не положены, значит сие отличие из военной области. А вот за что – так и осталось тайной с единственным предположением об участии в мировой войне накануне революции. Но знак отличия все же, видимо, сыграл роль в судьбе семьи отца Владимира (а также и то, что до революции он ходил в тюрьму к заключенным коммунистам) – в период репрессий никого не тронули, и он умер сам в 1934 году и был похоронен в полном духовном облачении с камилавкой. .
После смерти Марго фотографии забрала её дочь Марина, перебравшаяся в Ростов, где следы её затерялись, а из оставшихся у Володи были в основном мне известные, продублированные в нашем семейном архиве. Но и тут встретились интересные подробности. На оборотных сторонах карточек были надписи, по которым можно было установить фигуру или догадаться об отношении лица на снимке к семье Лачиновых. Вот строгая дама в полный рост и надпись: «выпускнице Людмиле Лачиновой от учительницы литературы».  А вот детские снимки – свидетельство почтовой связи между моим отцом и его братом Михаилом:  сестра и я, год 1950,  с надписью на обороте для Михаила:  «это наши дети Ляля и Юра».   Связь между братьями была, но всё было непросто.  Еще в юности первым приехал в Москву Михаил, обосновался, поступил в Высшее императорское инженерное училище (ныне Бауманка, которую окончил и Олег –внук Михаила), в Москве же основал семью и здесь родился Володя.
А Николай присоединился к брату и тоже поступил в Бауманку. Вот московский снимок братьев с еще двумя студентами, на лицах улыбки, и чувствуется даже физически тот самый день, зафиксированный на фото, как общая пронзительная молодость и радость, и все впереди.. Вот более поздняя фотография отцова друга – очень миловидное лицо – с надписью: «дорогому Коленьке в память о наших похождениях и маленьких шалостях» (точно такая же есть и в моём семейном архиве).  Вот встретилась фотография отца – тоже миловиден и в кепочке-капитаночке, напоминающей фильмы про Остапа Бендера..   
Михаил был дважды судим – в 30-х годах за аварию на электростанции, а в 1950 году он написал письмо Сталину, за которое получил 10 лет лагерей, но в 53-м году был амнистирован.  Этот период и последующие годы братья почти не контактировали. Такая ситуация наблюдалась во всех семьях, где кто-то из родственников попадал под сапог НКВД. Например, между братьями Твардовскими, один из которых известный поэт, а про другого известно только, что он был репрессирован, практически не было контакта до самой смерти литератора.    Родственная связь Лачиновых велась через Маргариту в Моршанске и Юлию в Москве, работавшую в журнале «Пчеловодство».
Так вот, по окончании вуза и в начале трудовой своей деятельности отец, будучи недурен собой,  женился на красавице армянке – Тамаре (Александровне).. Жили они в Кривоколен-ном переулке, что в центре Москвы, и жили совсем неплохо, были вполне обеспечены.
Отец Владимир умер в 34-м году и братья наверняка участвовали в похоронах, потомучто в альбоме Маргариты было много похоронных фотографий усопшего в церковном облачении. В то время фото стоило немало, так что можно судить – благосостояние братьев позволяло организовать достойные похороны. Дом на Интернациональной улице, принадлежавший Лачиновым, был продан и деньги разделены между детьми.
Из всех Лачиновых я знал только Маргариту и Юлию. Марго приезжала к нам и в какое-то лето оставалась смотреть за нами- детьми, когда родители уезжали на курорт. Она была строгая, худая, мало улыбалась и курила папиросы.  Юлия жила в Москве, была незамужняя и работала в журнале «Пчеловодство». Она часто бывала у нас, и я помню её тонкий жизнерадостный голос – она осталась в моей памяти улыбающейся и веселой. Потом, уже в возрасте, она вышла замуж за редактора журнала и замкнулась в новой семье.  Валерию я узнал в начале 70-х, впервые приехал в Моршанск и посетил убогую комнатку, где она обитала совместно с Маргаритой. Милочка умерла еще совсем в молодости, и я совсем мало знаю о ней – только по рассказам Володи.   Вот и Михаил – представление о нем только по фотографиям и по рассказам.
После похорон главы моршанского рода Лачиновых семейная связь оборвалась – никаких свидетельств о контактах, у каждого брата своя жизнь, своя семья.  Михаил в Моршанске, Николай в Москве. Накануне войны бездетная семья Николая и Тамары распалась. Он обратил свою любовь на скромную подчиненную чертежницу конторы Лиду,  оставил красавицу жену и уже в эвакуации, в Свердловске, в 42-м году семейно соединился с новой пассией, родившей от него дочку Олю. А я родился через два года, уже после возвращения в Москву.
Так образовалась моя семья – отец, мама и сестра Лялька-Оля.  Мать нас любила, отец воспитывал – как и положено. Воспитание занудным словом и ремнем не настраивает на воспоминания. Но были и счастливые минуты отцовской заботы и общей семейной радости. Вот фото – мы с сестрой (5 и 7 лет) на руках счастливого папы. Некоторые отцовские заповеди запомнились: всегда отвечай за свои поступки; если набедокурил, то признайся, какое бы наказание тебя не ожидало;  хочешь закалить характер – выйди среди сеанса интересного фильма из кинотеатра, заодно додумаешь продолжение киноистории. И еще – можно и не стыдно получить увечье на войне, но стыдно и глупо стать инвалидом, перебегая дорогу среди автомобилей.. Из охотничьих наказов: никогда не наставляй на человека даже разряженное ружьё, даже игрушечное; заряжай ружьё, только выйдя за околицу деревни, а входя, у околицы – разряжай.
Семья никогда не бедствовала, хотя жили скромно. Мама сменила работу чертежницы на шитьё платьев, и в памяти остался монотонный стук швейной машинки, уводящий меня в ночные сны. Отец - всегда в разложенных на столе бумагах очередной учебной книжки по инженерному делу, со слуховым аппаратом, через который его питает музыка из радиоприемника.  Отец один из всего нашего двора выписывал журнал «Америка», эти издания потом путешествовали из квартиры в квартиру, информируя трудящиеся массы о прелестях заморской жизни. Первое воровство из семейной казны – сиреневая 25-рублевка.. с целью купить немецкую губную гармошку, появившуюся в нашем Даниловском универмаге к новогодию.. Мама долго выпытывала у меня и сестры о пропаже таких больших денег, что-то много говорила, не помню, но довела до слёз, я расплакался и сознался.  Вместо гармошки мне купили аккордеон и я пошел учиться музыке. Отец, конечно же хотел, чтобы я стал скрипачом. Но, оценив длину и растяжку пальцев моей левой руки, педагоги убедили его в несбыточности такой идеи. Отец согласился на аккордеон. Этот инструмент сопровождал меня все юные годы.     В летние каникулы клавиатуру терзали новые задания, а уже освоенные мелодии тешили деревенскую молодежь на вечерних посиделках с танцами и скрашивали тоску юных моряков, речников и полярников в походе списанного военного тральщика по Волге до Астрахани.      
У отца была неплохая библиотека и я рано приобщился к чтению. И даже тайком начинал читать взрослые книги, но они оказались занудными и неинтересными. Отец приобщил меня не только к музыке и книгам, но научил понимать юмор – чтил О.Генри, Марка Твена, Ильфа и Петрова..  Он приобщил меня и к природе, стал брать с собой на охоту лет с десяти; я протопал с ним многие километры, наблюдая красоту природы и нищету деревень. Однажды, в лугах, на привале я спросил его о Боге – он не ответил определенно, только сказал, обведя вокруг рукой «откуда это мирозданье?..»..
Он успокоился на пенсии в подмосковной деревне, где натаскивал охотничьих собак, обучая поиску дичи. Там его нашли письма давней подруги из Моршанска, еще по гимназии. В них воспоминания о встречах и даже балах, где танцы кружили голову и это головокруженье осталось в памяти, в письменах из юности. Она предложила встретиться и однажды мама собрала его на свидание.. Однако, продолжения не было.. никакого.   
По весне мама водила его за околицу к лесу – слушать соловьев. На 90-м году, в конце мая он умер;  а я, закрутившись в молодых заботах, трепещущих об ладони дней серебряной рыбой счастья,   я не успел к его последнему слову и вздоху.