Если бы я был художником

Валенсо скомкал бумагу, в который раз – скомкал и выбросил в мусорную корзину.  Она была переполнена, бумаги лежали поодаль, белыми пластинами на черном паркете. На черном от грязи паркете, на черном, немытом паркете. Валенсо снял куртку и расстелил ее на низеньком продавленном диванчике, потом зябко передернул плечами и сел за стол.

«Если бы я только был художником, - подумал он, - я бы давно прославился, у меня были бы деньги, работа; работу я бы всегда нашел, будь я художником. Я бы писал картины и относил их в соседнюю  лавку, и мне бы давали за них деньги – пусть небольшие, но давали бы деньги. И мне бы сообщали: «Ваша картина продана»,  и я бы покупал бутылочку хорошего красного вина и дома, пусть поначалу в том же старом, ветхом доме, пусть все еще в сырости и холоде, но уже с огнем впереди… Я бы знал, что картины принесут мне известность. Я бы мог ждать, сколько природе было бы угодно, я бы мог ждать и жить. Жить и ждать…»

Стало невыносимо холодно, Валенсо бил озноб, а теплой одежды, кроме этой вот потертой куртки, у него не было более. Он пошел по направлению к ванной. Остановился за несколько метров до нее, явственно представив ржавые потеки на кафеле и текущий кран. Он погладил себя по лицу (тут, где-то на подбородке у него есть шрам, он это знал). «Если бы я был художником, я бы нарисовал свой автопортрет. Я бы выровнял свой покатый лоб и сделал бы улыбающимися глаза, или.. оставил все, как есть: сросшиеся над переносицей густые брови, тесно сдвинутые, спрятанные в глубине черепа непонятного, замутненного цвета глаза. Я бы нарисовал себя стоящим у зеркала, а в зеркале отразился бы другой я, такой, каким я хотел бы себя видеть: высоким, статным, красивым», - он посмаковал на губах это слово, покатал его на языке и выплюнул еще раз: «Красивым», - слово стекло по его подбородку, как мед стекает из наполненных до краев сот.

Валенсо сел на диван, и тот заскрипел надсадно, будто в нем не пружины были – живой человек, старый, больной человек… С тоской поглядел он в окно: серое, залатанное тучами небо, голые руки-ветки черного дерева, черного мертвого дерева. «Если бы я только был художником, - подумал Валенсо, - я бы нарисовал напротив своего окна пруд, а за ним – замок, а в замке бродила бы бледная красавица, ожидающая своего возлюбленного. У нее были бы шелковистые золотые волосы и небесно-голубые глаза, у нее был бы колокольчиковый смех и влажные, сладкие губы… Она бы выходила по утрам на балкон и смотрела на своего художника, я бы мог постоянно наблюдать за ней, ведь я писал бы ее портрет. Я был бы хорошим художником, ЛУЧШИМ художником».

Взгляд Валенсо упал на его руки -  грубые руки рабочего с навсегда вычерченным линиями и линией жизни (судя по кривизне ее и малой длине, он не должен был вовсе рождаться).  «Если бы я был художником, я бы написал эти руки, я бы написал их на холсте и восславил свой каторжный труд, который был мне нужен, чтобы выжить, чтобы существовать и ждать… Я бы написал каждую морщинку на этих руках, ознаменованную все новыми потрясениями, я  бы вложил в эти руки розу, она бы оживила картину, черно-белую картину трудовых будней, заполнив ее нежнейшим оттенком крови… Если бы я только был художником»…

Каждый день Валенсо отправлялся на работу, каждую ночь он доставал из пустого шифоньера белые листы, раскладывал их на столе, вынимал кисти и краски… Каждую ночь у него рождались новые идеи, но он не мог их осуществить…

Однажды, он увидел звездное небо. Там, он знал, жили другие, они  умели рисовать. Они сейчас улыбались лукаво: «Тебе не научиться, ты слишком долго жил в этом ничтожном мире. Но у тебя еще есть шанс все исправить. Ты хочешь нарисовать жизнь? Ты всегда пытался, но ты делал совсем не то… Ты шел не по тем дорогам, ты искал обходных путей в то время, как надо было, не боясь, нырнуть в пучину. Если впереди гора – взбирайся, взмывай над ней орлом к небу, если болото – иди, не бойся, будь уверен в своих силах и найдешь сушу. Если холодный океан, знай – у любого океана есть берег», - так шептали ему лукавые звезды, а Валенсо смотрел на небо и все повторял: «Если бы я был художником… Если бы я только был художником…»

Крошечное, сумеречное утро не принесло ему успокоения. На столе лежали белые листы бумаги, и ему внезапно так судорожно захотелось нарисовать жизнь, самую Жизнь, а не ее подобие;  не отголосок, а ее источник, вечный источник жизни и вдохновения.  Он помнил ночные звезды, он понял, как нарисует единственную свою картину, как вдохнет в нее жизнь, заставив дышать, дышать вместо него.

Ночь проникла сквозь шторы; улыбаясь, благосклонно смотрели звезды. Лежали на столе залитые алым бумаги. Неровные буквы, незавершенные фразы, несозданные сюжеты метались по комнате. «Если бы только я стал художником», - шептались по углам отголоски чужой боли; они еще долго будут звучать - пока не вселится в дом другой житель, пока на скрипучих пружинах продавленного дивана он не взлелеет мечту,  за которую будет отдавать по капле самого себя. Каждый человек должен иметь мечту. И каждый  должен знать: обладание мечтой дорого ему обойдется.